Текст книги "Записки о способностях"

Кто деятель познания? Осознавание себя приходит к нам не сразу. Ребенок может долго говорить про себя в третьем лице: “Вова сделал, Вова пошел”. У него как будто отсутствует Я. Но это не значит, что при этом он не наблюдал за собой из собственной глубины. Осознаванию себя приходится учиться долгие годы, порой всю жизнь. И то, что профессиональные психологи не осознают многого, происходящего в их сознании, не означает, что его нет.

Наблюдатель присутствует и видит все, а вот осознавать удается лишь то, что важно для выживания. Это искусственное ограничение необходимо, чтобы мы могли собраться на главном и не погибнуть. Поэтому отсутствие осознавания себя не доказывает, что наблюдателя может и не быть.

Даже то, что у новорожденного младенца мутный и бессмысленный взгляд, не доказывает этого. Наблюдатель может обращать свое внимание как на внешние явления, так и на внутренние, поэтому и у взрослых людей бывает такой взгляд, когда они глубоко погружены в себя. Вероятно, наблюдатель присутствует в ребенке с самого рождения, если не раньше, но ему еще надо вывести наблюдение за пределы тела.

Впрочем, уже в утробе можно наблюдать, как ребенок улыбается. Ощущается и определенное взаимодействие с матерью. Но только после того, как в бывшем зародыше можно разглядеть человеческого детеныша. Означает ли это, что раньше его не было? Или же только то, что раньше мы не имеем средств или умений, чтобы его разглядеть?

Впрочем, это не главный вопрос. Важнее другой: является ли наблюдатель деятелем? Тем самым, который и совершает познание?

В каком-то смысле деятельность познания и есть наблюдение. Конечно, этим не должно ограничиваться, потому что познание должно приводить к знаниям. Само по себе наблюдение знаний еще не дает, потому что у человека знания существуют в виде образов. Точнее, образов сознания. А значит, чтобы они были, нужна еще и память. А для того чтобы их создавать, нужно орудие – разум, обладающий воображением. То есть способностью переводить наблюдаемое в образы.

Однако это в случае земного существа по имени человек. И, наверное, у животных. Но это вовсе не обязательно так же у тех, кто ниже или выше по развитию. Возможно, у тех, кто выше, нет тел, и неизвестно, есть ли сознание в человеческом смысле. И определенно, его нет у тех, кто ниже. Но что-то у них все же есть, хоть та самая раздражимость. А с ней – способность «знать», что съедобно, а что опасно. А вместе с тем и что делать – охотиться или спасаться…

Присутствует ли в них некий наблюдатель, который ощущается как своеобразное Я, которое ощущает, что хочет есть или что ему надо спасаться? Даже если никакого осознавания этого Я у простейших и нет, все же их действия бесспорно показывают, что они осознают себя собой и берегут свою жизнь. Как и ребенок.

Вероятно, это, что ощущает в них пищу, врагов и, кстати, себе подобных, вполне может считаться наблюдателем и уж точно деятелем. Очень похоже, что наблюдение ведется тем же, кто действует. По крайней мере, пока не появились другие свидетельства, я не могу их различить. Поэтому я буду называть этого наблюдателя-деятеля общим именем Наблюдатель. И пока не разгляжу иного, буду считать, что он и есть деятель познания.

Но тогда появляется следующий вопрос: этот Наблюдатель – это тело? Или же это нечто, что лишь смотрит сквозь тело? И, вообще, в тело лишь приходит?

Это очень опасный вопрос. Настолько опасный, что главные знатоки и враги души – психологи – свирепо изгоняли его из своей науки вместе с методом наблюдения или интроспекцией. Интроспекция была основным орудием психологического познания в психологии сознания, которая, правда, уже прямо душу не признавала, но и отрицать ее по настоящему не могла.

Поэтому, когда естественники пришли к власти в психологическом сообществе, они начали гонения на самонаблюдение. А по глупости гнали и наблюдение вообще. Приходилось даже писать о том, что без наблюдения психология невозможна, только оно должно быть объективным. Что это значит?

Хитрое простонаучное словечко «объективность» стало синонимом достоверности и даже научности. Это плоды долгих усилий имиджмейкеров науки. В действительности объективность означает противоположность субъективности. Настоящая наука должна быть объективной, а не субъективной, потому что субъективность чревата личными ошибками и в силу этого вредна!

Вот так!

Нет, не так! Субъект – это как раз тот, кто наблюдает. Именно этим словом в философии Нового времени стали обозначать душу. Понимание души после Декарта было отличным от ее понимания христианством и народом. Душа превратилась в субъекта когито, то есть в того, кто мыслит, как у нас переводили знаменитое высказывание: когито ерго сум. Я мыслю, значит, я существую!

В действительности перевод не верный. Когито в латыни, скорее, означает познание, чем мышление. Когнитивная психология, то есть психология познающая, производится от того же корня.

Субъект – это тот, кто познает, кто наблюдает из моей глубины, кто думает. Декарт отождествил его с душой. Народ и православие понимали душу как тело для того, кто в моей глубине. Психологи были людьми науки, поэтому они презирали народ и все его знания и воевали с другими учеными. С теми, кто признавал субъект душой. Поэтому они изгоняли субъективность из своего хозяйства.

Так рождалась объективная психология, что в простоте душевной была названа в конце девятнадцатого века одним из ее творцов психологией без души. Идеалом всех объективных психологов было переведение психологии в русло физиологии, где можно будет исследовать только тело и только с помощью приборов.

Даже в 2001 году огромный философский словарь Грицанова «Всемирная энциклопедия. Философия» высказывает крайнее недоверие к наблюдению, отражая положение дел в современной науке:

«В современной методологии науки наблюдение редко рассматривается как самостоятельный и универсальный метод: даже в самом простейшем варианте наблюдение всегда связано с мыслительными процессами, в сложных процедурах оно выступает как необходимый, но все же служебный метод» (Грицанов, с.667).

Мечта не сбылась. Причем, этому методу не смогли быть до конца верными даже его самые рьяные творцы, вроде Бехтерева, Павлова, Корнилова. Чтобы быть настоящими исследователями, они вынуждены были применять не только наблюдение, но и самонаблюдение. Творец реактологии Корнилов даже пострадал от диаматчиков за то, что в своих работах вынужден был говорить о самонаблюдении. Павлов и Бехтерев были предельно противоречивы.

Наблюдатель существует, именно он – деятель познания, и война с ним науки означает лишь отказ от познания, а значит, и от истины. В общем, хуже, чем рубить сук, на котором сидишь. Впрочем, психологи-естественники, как любые фанатики веры, с легкостью шли на это и шли бы дальше, но их предали.

Предала царица наук – физика. Именно физики, которым всегда было глубоко плевать на психологию и возню психологов где-то у подножия их трона, вдруг вонзили кинжал в спину психологическому сообществу. Они взяли и придумали наблюдателя. Не жилось им спокойно, любопытство подгоняло познавать все дальше, и вот они забрались в такие глубины, где физические поля и энергии стали настолько тонкими, что начали как-то взаимодействовать с сознанием людей.

Тогда стало ясно, что что-то не так. Одни и те же опыты на одних и тех же приборах, которые абсолютно объективны и врать не умеют, у одних людей получались, а у других – нет! Причем, хоть убей! В чем дело?!

И сколько ни гадай, условная математика производимых действий говорила: во всем уравнении есть лишь одна переменная – исследователь, который наблюдает за протеканием опыта. Присутствие наблюдателя и само его наблюдение вмешиваются в эксперимент и меняют его. Но это возможно только в том случае, если наблюдатель есть.

Одного этого было достаточно, чтобы обрушить весь карточный домик объективной психологии. Тем более, что никто не смог доказать, что наблюдает тело. А это значит, что в следующем шаге, который очень логично должен был последовать за признанием наблюдателя, в психологию мог вернуться ее предмет – душа. К счастью, этого никто не потребовал, а психологи, естественно, это замяли.

А замяв, даже начали говорить о возвращении самонаблюдения в психологию, и последние годы выходит все больше работ, посвященных этому методу.

Но на этом их беды не завершатся. Допустим, можно признать самонаблюдение и даже Наблюдателя, который и познает, не задаваясь вопросом о его природе. Но вопрос о природе наблюдения остается: что же оно такое, если способно оказывать воздействие на физические среды и менять ход протекания совершенно объективных физических экспериментов?

Физический эксперимент – это эксперимент в фюзисом, то есть физической, вещественной, не духовной составляющей вселенной. А Наблюдатель одним наблюдением может оказывать на вещество воздействие?

Но ведь он идеален! Он же, как говорят философы, – всего лишь некий «идеальный план», «знаково-символическая система», опосредующая общение человека с миром! Тела не могут воздействовать на вещество, всего лишь наблюдая!

А они воздействуют! Или же воздействуют не тела? И Наблюдатель – это действительно деятель, хоть и не тело?

Я не хочу навязывать какой-то выбор до того, как он станет очевиден. Лично для меня все решилось тогда, когда я обнаружил себя вне тела, думающим и познающим. Но это слишком субъективно, чтобы быть доказательством для тех, кто такого опыта не имел. Но я не хочу убеждать, мне достаточно того, что уверенность естественников в своей правоте – это признак их веры и выбора, а не познания.

Вопрос о наблюдателе, и уж тем более, о природе наблюдения, до сих пор не существует для нашей психологии, статьи, посвященной им, нет ни в одном из наших психологических словарей. А в отношении кое-как реабилитированного самонаблюдения, последнее издание главного нашего психологического словаря однозначно заявляет под редакцией Зинченко и Мещерякова:

«В целом самонаблюдение нельзя признать самостоятельным методом психологии; оно лишь поставляет исследователю эмпирический материал, в котором объект изучения представлен в непрямой, требующей специального истолкования форме».

Больное время, больные люди! Где еще, как не в самонаблюдении, «объект изучения», то есть я сам, может быть представлен прямее?!

Старая психология, говоря о познавательной способности, разделяла ее на три части: «Круг способностей, которыми душа приобретает материю для познания, составляется из чувства внешнего, чувства внутреннего и разума» (Зубовский, с.66).

Именно «внутреннее чувство» и есть та способность, которая обеспечивает возможность самонаблюдения. Именно ему, в действительности, а не самонаблюдению как таковому и отказывали психологи в праве на существование.

В наших психологических словарях и учебниках можно найти «внутреннюю речь», «внутреннюю моторику», «внутреннее торможение», но только не внутреннее чувство. Соответственно, и чувства в них перечислены самые разные – моральные, эстетические, родительские и даже практические и интеллектуальные, но только не внутреннее. Этого понятия нет для психолога и не должно быть. Почему?

Потому что если его допустить, то придется прикоснуться к чему-то очень настоящему, вроде того наблюдения, которое в силах изменить объективный физический эксперимент. Иначе говоря, к некой действительности. А действительность – коварная вещь, она имеет свойство познаваться, и если ты познал ее начало, она затянет в познание следующей своей части, и так дальше и дальше…

И тогда с неизбежностью придется дойти до чего-то, что лучше никогда не впускать в уютное гнездышко психологической науки. Например, до того, что и названо старой психологией разумом или высшей познавательной способностью. А она, как ее понимали тогда, должна писаться с большой буквы! Но Разум, который пишется с большой буквы, должен быть изгнан из естественной науки. А на всякий случай и любой разум!

Внутреннее чувство, определенно, есть. Мы способны не только воспринимать то, что снаружи, с помощью органов чувств или восприятия, но и то, что внутри. Сразу выскакивает: где это внутри? И с помощью какого органа?

В сущности, именно внутреннее чувство есть основа самонаблюдения, но психология обходит и то, что такое чувство существует, и то, что за орган должен его осуществлять. В кратких и необязательных разделах или статьях, посвященных самонаблюдению, можно прочитать вполне бытовые и неглубокие описания того, что при этом происходит:

«Самонаблюдение – наблюдение, объектом которого являются психические состояния и действия самого наблюдающего субъекта. Самонаблюдение складывается в ходе психического развития ребенка, проходя при этом путь, аналогичный развитию внешнего восприятия: от бессловесного и несмыслового к словесному, смысловому и предметному.

Это означает, что происходит обобщение внутренних форм психической деятельности, что находит выражение в переходе к новому типу их регуляции…» (Большой психологический словарь, с.484).

Это означает не обобщение каких-то несуществующих форм, а то, что внутреннее чувство, «аналогичное внешнему восприятию», существует. И складываться оно не может! Как не может складываться зрение или обоняние! Можно обучаться тому, как смотреть, слушать, чувствовать вкусы или запахи. Благодаря этому ты начинаешь различать то, что видел и раньше, но не выделял из общего потока восприятия.

Но это лишь культура использования чувства. Так становятся гениальными художниками или музыкантами. Так вообще раскрываются выдающиеся способности, что считается очень ценным во многих профессиях.

Соответственно, можно обучаться и использованию внутреннего чувства. Но это опасно и не поощряется, потому что можно стать гениальным психологом… Так сказать, Психологом!

Так кто же обладает внутренним чувством, и какому органу оно должно принадлежать, раз уж мы используем «аналогию с внешним восприятием»?

Для старой психологии тут все относительно просто:

«Одаренная способностию наблюдать и познавать предметы внешние вещественные, душа наша может обращать взор свой и на самую себя и замечать явления, в ней происходящие. Сия способность души есть чувство внутреннее, названное так по той причине, что оно для наблюдения явлений не имеет нужды в чувственных органах, необходимых для чувства внешнего» (Зубовский, с.72).

Эта простота отнюдь не такая уж однозначная. С одной стороны, очевидно, что смотрит, то есть использует внутреннее чувство, душа, для чего «обращает взор свой на самую себя». И при этом, что уж точно очевидно, она не имеет чувственных органов, что означает, что у нее нет органов вещественных, доступных внешним чувствам.

Дальше появляются вопросы: означает ли отсутствие «чувственных органов» и то, что «взор души» существует сам по себе без соответствующего душевного органа? Если такового нет, то есть ли душа? Ведь отказ ей в органах может означать, что мы разберем ее на подобные «органы», и она превратится лишь в набор слов, в сочетание способов говорить о чем-то ином, например, о работе нервной системы!

С другой стороны, отказывая душе в наличии «чувственных органов», Зубовский еще ничего не знает о современной физике, о полях и энергиях. А вот русские святые вовсю говорят о тонкой вещественности души или ее внешней оболочки. Но если душа в определенном смысле вещественна, почему бы ей не иметь и некие «органы» для своей жизнедеятельности, подобные органам физического тела?

Это выглядит чрезвычайно правильным допустить существование подобных органов души, хотя наука о подобных и не говорит. Вряд ли они при этом совпадают с «функциональными органами» Ухтомского, поскольку те по определению создаются и разрушаются произвольно. А телесное устройство должно быть частью природы данного тела. Так ожидается, что еще не означает, что это закон. Быть может, как раз у души органы могут выращиваться по необходимости…

Однако есть одно большое НО. Все мои рассуждения могут оказаться верными и найти свое подтверждение в соответствующим образом построенных экспериментах, но вот как раз «взор», о котором говорит Зубовский, скорее всего не принадлежит душе. Он принадлежит Наблюдателю. А наблюдатель совпадает с душой только в искусственных построениях картезианской философии!

Душа – лишь тело для духа, как утверждают те, кто, в отличие от психологов, озаботился задачей посвятить время созерцанию своего внутреннего мира и души. По православным понятиям, по наблюдениям мистиков, душа имеет содержание, и оно выше души в смысле духовности. Оно живет в душе и действует сквозь душу. В том числе, и созерцает!

Взор определенно идет из души и сквозь душу, но взирает не она. Но даже если это так, никак нельзя отрицать, что душа при этом имеет такие же глаза, как и тело, сквозь которое Я взираю на внешний мир.

Душа может не быть Наблюдателем так же, как им не является тело. Но Наблюдатель не смог бы созерцать этот мир без глаз тела. Вероятно, он не смог бы созерцать и внутренний мир души без наличия у нее соответствующего органа. Так что не важно, смотрит ли сама душа, важно, чтобы она давала такую возможность мне.

И она ее дает. Самонаблюдение, как и наблюдение над мучениями философии и психологии, однозначно показывают: внутреннее чувство есть, оно, как и внешние чувства, позволяет воспринимать какую-то составляющую мира, в котором мы живем, и у него должен быть некий орган, который обеспечивает саму способность к такому восприятию.

Но если это так, то этот орган должен быть в душе. И он даже имеет общепринятое название – Глаз или Око души.

Конечно, это название используется в живой речи как некая условность, вовсе не предполагающая, что говорящий действительно видит сам этот глаз, подобно тому, как он видит телесные глаза. Скорее, говоря, что обратил око души на что-то происходящее в душе или сердце, люди подразумевают именно внутреннее чувство.

Вот его мы отчетливо ощущаем и умеем им управлять. Это очевидность. А испускающий его орган мы не видим. Как ребенок видит, но не видит видящего глаза, пока не пощупает его или не посмотрит на себя в зеркало. Скорее всего, мы просто еще не подросли настолько, чтобы догадаться, что есть нечто, что можно пощупать. Как не догадались и о том, что в мире существуют зеркала…

Но в том, что я сейчас пишу, почти нет ничего кощунственного для научного подхода. Разве что использование имени душа. Но ведь психология использует имя психика, что, в сущности, то же самое! Мы вполне можем отказаться от православного понимания души или договориться, что используем его условно, всего лишь, чтобы как-то обозначать то, что порождает внутреннее чувство. Но все остальное – существует и должно быть предметом исследования.

Однако не стало!

Почему? У меня только одно предположение, и я его повторю: потому что и телесное зрение, и внутреннее чувство использует не тело. Его использует Некто, кого можно назвать Наблюдателем. Однако для старой психологии следом за внешним и внутренним чувством шел Разум.

Старая психология однозначно видела Разум как высшую познавательную способность. Это представление вызывает у меня множество сомнений, но сначала, что же именно говорилось о разуме.

«Кроме внешнего мира и нашей души есть еще мир Божественный, мир высочайших совершенств. И этот мир определено человеку наблюдать и познавать. Язычники, которые руководствовались одними только своими способностями в познании предметов, имели познания о сем мире.

Но ни чувство внешнее, ни чувство внутреннее, которое наблюдает только явления и перемены, происходящие в собственной душе, ни рассудок, который только из готовых начал выводит то, что в них содержится, не могли открыть им этого мира.

Следовательно, в душе есть особенная способность наблюдать и познавать мир высочайших совершенств. Способность сия есть разум» (Зубовский, с. 82–3).

Это пишет профессор богословия, и если он не обманывает намеренно, то он либо верит, либо описывает какой-то свой личный опыт. И опыт этот вполне мистический. Любой человек, хоть как-то отдававшийся самопогружению в виде молитвы или какого-то созерцания, временами испытывает удивительные состояния.

Физиологи объясняют их внутренним химизмом организма, то есть тела. Но физиологи объясняют все, и все, что относится к духовности, объясняется ими неверно. Часто потому, что они предвзяты, но еще чаще, потому что они не знают истину.

Люди, пережившие вспышки мистического опыта, имевшие хоть крошечные озарения, тоже объясняют их себе. Как объясняют пережившие клиническую смерть и встречавшиеся с любящим Существом в конце тоннеля. Физиологи объясняют это сбоями в работе мозга. Плевать на их объяснения! Пусть попробуют объяснить это не у других, а у себя, когда переживут подобное!

Профессор богословия и верующий человек, который избрал своим жизненным путем поиск именно этих озарений, пишет: есть мир высших совершенств. И он был доступен людям задолго до христианства, благодаря лишь одной из наших способностей в познании. Чем бы этот опыт ни был в действительности, он действительно достижим. Либо как приобщение к божественному миру, либо как воздействие на собственное сознание, полностью меняющее его состояние.

В любом случае, это непросто, и это очень желанно во все времена. Можно без опасения ошибиться сказать: это одно из самых желанных состояний для всего человеческого рода. После крошечных искорок подобных измененных состояний сознания люди меняются целиком и полностью меняют свою жизнь. И меняются они вместе с ценностями, которые сами называют божественными или высшими.

Что это за физиологическое состояние, которое вызывает к жизни такие ценности? И что это за место в теле, где они хранятся и откуда могут быть извлечены, если изменить состояние тела? Кто вообще задумал такое – зашить в нашем теле какие-то ценности, и как он достиг того, чтобы мы их воспринимали как высшие? С помощью какого потайного пароля мы распознаем их высшими?

Если даже физиологи полностью уверены в том, что успокоили сами себя, объяснив эти состояния работой мозга, вопросы остаются и требуют ответов.

Зубовский считает, что способность эта хранится не в теле, а в душе. И это гораздо более похоже на истину. Даже если считать душой особое состояние сознания, которое нам дано достигать лишь на переломах жизненного пути, все же эта способность не телесная. А если и телесная в каком-то особом смысле, то и человек, этого состояния достигающий, – это уже не тот человек. Точнее, тело, способное обретать такие состояния, это совсем не то тело, которое изучает физиология.

Это не пустые слова. Философы, психологи, да и сами физиологи, немало говорили о том, что мозг не есть разум, и даже сама нервная деятельность, разряды биоэлектричества, пробегающие между нейронами, не есть наши знания, понятия или образы. Образы – вещи идеальные. Даже диамат признавал эту идеальность и требовал не впадать в вульгарный материализм.

Но тем самым признается не просто идеальность образов, а и способность человека не только переходить в идеальный мир, но и воздействовать на него, производя идеальное. Даже если это делает тело, оно совсем не так просто, как его нам нарисовали.

Если я скажу о способности вещества выделять из себя идеальное, или, как подавали это вульгарные материалсты, вроде Бюхнера или Молешотта, выделять из себя мысль, это надо объявить недопустимым и изгнать из научного оборота. Это надо преследовать и вытравливать из научных умов, потому что они могут задаться вопросом: а как такое возможно?!

А действительно: если мы тела и ничто, кроме тел, то как возможно идеальное? Как выделение? Глупо и вульгарно? Тогда никак!

Тела либо выделяют мысль, либо идеальное порождается не ими!

И разум, в таком случае, принадлежит не телу. Даже если принять, что он орудие, обеспечивающее выживание тела. Обеспечивать выживание моего тела могут и охрана, и милиция, но это не значит, что они принадлежат моему телу. Вот и разум – орудие выживания тела, но чье орудие?

Лично для меня – это орудие души, обеспечивающее ей выживание в теле, то есть в воплощенном состоянии. Так же считали и мазыки, которые впервые заставили меня задуматься о подобных вещах.

Но если принадлежность разума душе может быть спорной, в высшей степени очевидным выглядит то, что разум – это то, что обеспечивает наше выживание. И это отнюдь не познающая способность, как принято считать нашей наукой. Это измельчает разум.

Разум нечто большее. Он, безусловно, способен познавать мир и познает его. Без знания о мире и себе выжить невозможно. Но, кроме того, он еще и обеспечивает это выживание на основе познания. Он решает жизненные задачи. Это его вторая часть. Но и этим он не исчерпывается. Кроме выживания он еще и должен создать такие условия, в которых душа сможет заняться тем, ради чего воплощалась.

Это выглядит уже сомнительным. Это похоже на домыслы. Но животные не совершают самоубийств. Как считается, ими правит инстинкт самосохранения. В действительности, это тот же разум, ограниченный двумя первыми задачами, то есть направленный только на выживание. А человек способен подняться над выживанием.

Почему? Да потому, что для него есть более высокие ценности, которые лежат за пределами телесности. Иногда ради них приходится даже пожертвовать телом. И мы жертвуем. И жертвуем вполне разумно.

Значит, есть в разуме и третья часть, направленная в мир высших ценностей.

Похоже, именно ее-то и считали старые психологи высшей познавательной способностью, сужая понятие о разуме только до этой задачи.

Думаю, старая психология была еще очень слабой и неразвитой наукой. Ей не хватало цельности и широты охвата своего предмета. Зато сами психологи той школы обладали гораздо большей глубиной и были способны на прозрения, которые уже давно не случаются у психологов.

Для этого им необходимо было владеть самонаблюдением на значительно более качественном уровне. Тот уровень давно утерян, потому что его сменили «объективные методы научного познания». Думаю, они привнесли что-то полезное. Но за это потребовали жертв и утрат.

Что же было выкинуто из искусства самонаблюдения?

Безусловно, то, что присутствует в йоге и любом мистическом опыте – способность к намеренным переходам в особые состояния сознания. В сущности – способность создавать условия, в которых усиливаются способности.