Текст книги "Записки о способностях"

Это очевидно слабое рассуждение, как если бы исследователь перестал ощущать твердую почву под ногами. Поэтому далее мысль Арутюновой теряет ту силу, которая струилась в ней только что. Она вынуждена бросить это отступление о женской стыдливости и вернуться к разговору о «философском другом», который является зеркалом моей личности:

«Эго узнает себя в этом отражении. Ему неловко перед Другим. Он чувствует, что «теряет лицо», и лицо его краснеет» (т.ж.).

Уж если быть последовательным, то при «потере лица», лицо должно сгорать. Иначе говоря, теряя «лицо», которым мы пытались обмануть других, мы теряем личину, и она сгорает. Что, думается мне, означает, что некое устройство нашего сознания, которое в старину мазыки называли Облачной маткой, признает эту личину или этот облик негодным воинником и увольняет его, убирая из числа действенных средств.

Облик этот уходит в память, но использовать его далее уже невозможно, поскольку он опозорился, что значит, был рассмотрен взорами тех, кого хотел победить. И теперь, как любая тайная сила, как колдовской дух или прячущаяся ведьма, стал виден, а значит, лишен силы!

Именно лишение облика силы, то есть возвращение ее обратно, и дает ощущение горения. Возвращающаяся сила греет вещество моего тела, точнее, мозг, который передает воздействия на тело. А лицо, одной из задач которого является охлаждение мозга, принимает тепловой удар на себя.

Я делаю это предположение, пытаясь найти не языковедческое, а психологическое объяснение стыду. Оно потребует исследований. Но пока имеющиеся предположения ученых не охватывают своими объяснениями всей совокупности наблюдений. Так что двигаться дальше неизбежно.

Н.Д. Арутюнова пишет:

«Касаясь проблемы цветовых симптомов, интересно отметить, что все они относятся только к лицу – открытой и наиболее семиотизированной части человеческого тела. Когда речь идет об изменении цвета лица, субъектом предложения обычно является не лицо-лик, а лицо-личность. Говорят: Иван весь покраснел…

При этом даже весьма частое употребление местоимения весь (вся) не свидетельствует о расширении смыслового поля за пределы лица» (Арутюнова, с.60).

Таково мнение языковеда. Физиологи не совсем согласны с этим. Их исследования говорят о том, что покраснение может заходить и на тело, причем, даже до живота и ног. Но мне важно в данном случае иметь физиологическое объяснение покраснения лица при стыде, поскольку связь этого чувства с телом бесспорна. И важно рассмотреть связь обоих тел – физического и личности, которая в данном случае скрывается за местоимением «весь».

Начало изучения этой связи чувства с телом положил Дарвин в уже упоминавшейся работе 1872 года «О выражении эмоций у человека и животных». Я воспользуюсь пересказом его идей, сделанным Григорием Крейдлиным в книге «Невербальная семиотика», посвященной языку тела:

«Ч.Дарвин писал, что человек краснеет оттого, что кровь течет к лицу (отсюда, кстати, русский глагол краснеть в одном из значений следует толковать не как «кожа на лице человека становится красной», что делают многие толковые словари, а как «кожа на лице человека становится красной в результате того, что кровь приливает к лицу»), а лицо в большой степени находится под контролем других людей.

Поэтому у тех людей, которые больше находятся под наблюдением или надзором других, лица краснеют чаще. Например, дети и женщины в среднем краснеют больше мужчин, сравни в этой связи нормальное русское сочетание покраснел, как девица…» (Крейдлин, с. 158–9).

Это утверждение Дарвина оспорил выходец из России, французский врач и физиолог И.Вэйнбаум в начале прошлого века. По роду деятельности он занимался болезнями лица, главным образом лицевых мышц и нервов.

«И.Вэйнбаум, не соглашаясь с Ч.Дарвином, считал, что этиология покраснения лица совсем иная. Он полагал, что лицо краснеет, когда мозг переполняется кровью; в этом случае мозг пытается за счет работы мышцы лица, или лицевых мышц, освободиться от избыточного количества крови…

Организм избегает гиперемии, то есть переполнения мозга кровью, и, как следствие, образования в нем застойных явлений» (т.ж.с.159).

Русский язык закрепил и это наблюдение в выражениях, вроде: кровь приливает или притекает к лицу.

Очевидно, предположения Вэйнбаума имели свое значение для физиологии, вызвав соответствующие исследования. В итоге, его объяснения были признаны неверными:

«Сегодня уже можно считать точно установленным, что артериальный поток крови управляется не мышцами лица, а сосудорасширяющими и сосудосуживающими нервными волокнами: крайне маловероятно, чтоб на мощный кровяной поток также могли оказывать сильное управляющее воздействие и гораздо более слабые мышцы лица» (т.ж.).

Тот орган, с которым должен быть связан стыд в человеческом теле, либо прямо находится в этих нервных волокнах, либо управляет ими, скажем, из мозга. Это очевидно. Но есть опасность посчитать, что физиологи нашли окончательный ответ, приписав покраснение сосудоуправляющим нервным волокнам.

Эти волокна не могут расширять и суживать сосуды выразительно. А вот покраснение нам говорит о многом, оно говорящее. Подозреваю, что и современное физиологическое решение не многим менее грубое, чем решение Вэйнбаума, хотя при этом оно, в общем, верно.

«Тем не менее в одном, причем очень важном, И.Вэйнбаум оказался прав. Мышцы лица все-таки влияют на ток крови, и вот в каком отношении: лицо активно вмешивается в процесс охлаждения мозга, изменяя температуру крови, поступающей в мозг, что, в свою очередь, ведет к изменению нейрохимической активности мозга (например, некоторые его отделы под действием лицевых мышц активизируют деятельность и освобождают аминокислоты, в частности серотонин, который, как известно, имеет ярко выраженное антидепресантное действие: отсутствие в мозгу человека достаточного количества серотонина, как известно, напрямую связано с его агрессивным состоянием).

То, что охлаждение мозга с помощью мышц лица является важнейшим физиологическим процессом, тоже можно сегодня считать вполне доказанным фактом» (т.ж.).

А можно не считать! Ох уж эти хитрецы-ученые! Как обтекаемо они научились говорить! Если окажется, что все это бред, никто не виноват, они всего лишь высказывали предположения…

Да и все эти поминания нейрохимии мозга, которая, как известно, и это, наверное, можно считать вполне доказанным, оказывает влияние на поведение человека… Как это все относится к покраснению? А Дарвин, говоря о нем, имел в виду именно краску стыда. Как серотонин, который оказывает антидепресантное действие, связан со стыдом? Он его вызывает? Или он его гасит? Или он убирает последствия стыда?

Оставим богу богово и заглянем в чистую физиологию:

«Мозг – это орган, который не может с той же легкостью, с какой это получается у прочих органов человека, переносить смену температуры. Его охлаждение связано с постоянным оттоком венозной крови, то есть мозг охлаждается в непрерывно происходящем тепловом обменном процессе.

Как в точности протекает этот теплообмен, наука до сих пор не знает, но доподлинно известно следующее:

(а) место, где происходит процесс охлаждения мозга, – это так называемая кавернозная полость, или область синуса, причем конфигурация вен окружает артерию внутри этой полости мозга еще перед тем, как артерия в него входит;

(б) температура крови до прохождения через такой «теплообменник» примерно на три градуса выше, чем после выхода из него…» (т.ж.с.160).

Возможно, современная физиология уже не так уверена в этих утверждениях. Однозначно считается, что эта самая «кавернозная полость» является венозным сердцем мозга и действительно усиливает или ослабляет приток крови в мозг. В силу этого, она, как говорят физиологи, является «рефлексогенной зоной» мозга. Что значит, что это своего рода ум мозга. Она как бы слегка «думает», пусть на уровне рефлексов.

А это значит, вполне могла бы понимать отличия стыда от гнева, к примеру. Но это лишь мысли вслух, которые еще не скоро вызовут любопытство нейрофизиологов.

Однако что уже сейчас можно высказать с определенностью, так это сомнение в описанной «схеме» охлаждения мозга: вены отбирают температуру из крови артерий и уносят ее для охлаждения в ткани лица.

Кровеобмен, безусловно, охлаждает мозг, и охлаждение это не может идти иначе, как с помощью вен, которые уносят отработавшую, то есть потерявшую кислород, кровь. Артерии приносят в мозг кровь, обогащенную кислородом. Само по себе потребление кислорода, по идее, должно бы быть окислением, то есть горением, а значит, нагревать мозг. Утверждать это не возьмусь, это вопрос для профессионалов.

Зато очевидна простая вещь: вена может остужать артерию только на входе в мозг. Значит, артерия, которая несет кровь телесной температуры, уже слишком горячая. А вены умудряются остудить ее аж на три градуса! И это после того, как кровь прошла весь мозг!

Это может означать только одно: после выхода из мозга отработанная кровь на много градусов ниже, чем при входе в него. Следовательно, мозг не греется при работе, а остывает, отбирая энергию из крови. И его надо не остужать, а греть…

И опять же, я не утверждаю этого, я всего лишь разбираю то рассуждение, которое сделано физиологами, устраняя его противоречия.

Связь мозга и кровеобмена с нагреванием и охлаждением, тем не менее, очевидна. Как и связь покраснения лица с притоком к нему крови. Физиологи очень хотят увязать это с чувствами:

«…охлаждающее действие области синуса оказывает заметное воздействие на субъективные ощущения человека. Так субъективное ощущение, выражаемое словами Я хорошо (плохо) себя чувствую, с физиологической точки зрения являются результатом нейрохимической активности мозга.

В свою очередь, нейрохимическая активность, связанная с эмоциями, чрезвычайно остро реагирует на температуру мозга» (т.ж.).

Увязка эта такая же слабая, как и объяснение стыда присутствием в моем сознании Другого.

Связь эта, очевидно, существует, но пока физиологические объяснения ее застряли на уровне Дарвина, который описал бесспорные вещи, честно назвав их не объяснением эмоций с помощью физиологии, а описанием того, как эмоции выражаются с помощью физиологии.

Теория Джемса-Ланге, лежащая в основании всех физиологических домыслов о чувствах, пыталась доказать, что не чувства вызывают телесные изменения, а изменения в состоянии тела, в физиологии вызывают соответствующие чувства. Это был ответ Дарвину, который, хоть и был отцом всего современного естественнонаучного эволюционизма, но оказался недостаточно правоверен и по старинке давал чувствам некую свободу.

Физиологи считают, что стоит выбросить в кровь серотонин, и человек перестанет быть «агрессивным», что, на их взгляд, уже есть эмоция, вызванная химически. Допустить, что при отсутствии каких-то веществ, начиная с самой обычной пищи в желудке, тело начинает болеть, что ведет к необходимости действовать, физиолог не в силах.

Необходимость действовать, обеспечивая выживание, тоже оценивается чувствами и уж точно никак их не отменяет. Но если не допускать в исследование никакой субъективности, то это среднее звено – чувство – вполне естественно пропадает из зафиксированной приборами вначале нехватки какого-то вещества, и агрессивностью на выходе, когда подопытный просто расколотит этот прибор об пол.

Тем не менее, язык свидетельствует: голова должна быть холодной, как и месть. Что однозначно означает, что действовать надо продуманно. Является ли это свидетельством прямой связи температуры тканей головы с работой разума, или же речь идет совсем не о той «голове», точнее, о голове совсем не того тела, утверждать определенно не получается.

Как невозможно понять из этих объяснений и того, как это повышение температуры мозга вообще появляется при стыде? Ведь краска стыда выпрыскивается на лицо мгновенно. Означает ли это, что мозг мгновенно разогревается, когда меня уличают в постыдных действиях?

Или же, если исходить из физиологических предпочтений, разогреванием мозга можно вызывать у меня стыд?

Это любопытные вопросы, но еще любопытней вопрос о том, как разогревание и охлаждение мозга может вызывать разные покраснения лица? Простой радиатор охлаждения, каким должен бы быть физиологический механизм, обслуживающий мозг, может всего лишь снимать больше или меньше температуры с проходящего потока. Как это увязывается с разными чувствами?

И можно ли считать, что увеличение отбора температуры ведет к изменению цвета лица? Если вдуматься, то это возможно только за счет ускорения потока крови. Температура входящего и выходящего потоков постоянна. Если венозная кровь выходит из мозга с температурой на пять градусов ниже, чем температура артериальной, то это и есть предел охлаждения. Значит, увеличить охлаждение можно, лишь ускорив протекание крови через теплообменник.

Но тут начинает сопротивляться гидродинамика: кровеносная система – замкнутый сосуд с жидкостью. Если начать отсасывать из него кровь на выходе быстрей, мгновенно ускорится и приток. И что за насос, столь мощно сосущий кровь, может быть включен стыдом?

К тому же, даже в рамках одного чувства стыда, сама сила покраснения, а значит, температура или скорость движения крови, меняется очень сильно. И никак невозможно утверждать, что ярость дает большую скорость, а раздражение – меньшую, чем стыд.

Покраснения лица при чувствах, безусловно, связаны с притоком крови к лицу. Но это разные покраснения, и простой механикой они как-то не объясняются. Механика, точнее, устройство тела тут, безусловно, есть и имеет значение. Но оно явно сложней, чем это удобно физиологам сегодня.

Очевидно, пришла пора делать новые предположения о том, как же устроен человек.

Ни одна из действующих наук, как это ни странно, не дала мне такого понятия о стыде, которое было бы мною принято с очевидностью. Многое в их определениях стыда ощущается верным и вызывает согласие. Но остаются не только сомнения, но и ощущение невозможности использовать эти определения для прикладной работы.

Тем не менее, многократное возвращение к одному и тому же понятию в описаниях и определениях разных наук позволило разбудить мое собственное понятие о стыде. Оно как бы разворошено этим исследованием и, в силу этого, стало явным. Мое понятие, как и понятие любого живого человека, – это орудие, которое позволило мне не только выжить, но еще и ужиться с тем миром, в котором я оказался. Значит, оно верное и рабочее. Но плохо осознанное.

Теперь я могу сделать усилие, чтобы осознать это понятие, то есть сделать его знанием. Для этого я воспользуюсь еще одним словарем. Это «Новый объяснительный словарь синонимов русского языка», в котором академиком Апресяном написана огромная статья – на 7 больших страниц – посвященная глаголу стыдиться.

Я воспользуюсь этой статьей как записью пути сквозь понятие. Эта запись не позволит мне упустить ничего важного и даст возможность высказаться относительно всех проявлений понятия стыда в русском языке. Высказаться от лица моего пробудившегося понятия.

Все свои высказывания я буду осознанно делать с прицелом на то, чтобы стала возможна прикладная психологическая работа. В некоторых случаях мне придется опираться на те знания, что были мною получены во время этнографических экспедиций к верхневолжским мазыкам.

Для того чтобы создать Словарь синонимов, Ю.Д.Апресян долгие годы работал над изучением языка, создавая его «интегральное описание». Одно из положений этого описания гласит:

«…в самых разных европейских языках эмоциональная лексика имеет много сходных черт, а ее описание требует сходных … решений…

К базовой лексике этого рода относятся глагольные синонимические ряды беспокоиться, бояться, сердиться, стыдиться, гордиться, удивляться, восхищаться, любить, надеяться, радоваться, грустить и многие другие…» (Апресян, с.367).

Это значит, что проявления души, выражающиеся в чувствах, имеют одинаковую природу у всех людей, а чувства – важнейшая и действительная основа психологии. Тем не менее, это не значит, что этот предмет прост для изучения.

Статью о стыде для Словаря синонимов писал сам Апресян. Он имел все возможности для простого и чистого наблюдения над являющими себя в слове явлениями душевной жизни, но непроизвольно пошел не за действительностью, а за культурой:

«Стыдиться, стесняться, смущаться, уходящее конфузиться – испытывать чувство, какое бывает, когда субъект считает, что имеет отношение к чему-то плохому или отклоняющемуся от нормы, из-за чего другие люди будут хуже о нем думать.

Раньше она стыдилась своей бедности, а теперь считает ее чуть ли не добродетелью. При встрече с ним она так смутилась (сконфузилась), что не могла вымолвить ни слова».

Очевидно, что приведенные примеры совсем не объясняются исходным определением. Особенно второй. Да и бедность, хоть ее и можно стыдиться, никак не считается чем-то плохим в поведенческом смысле. Быть бедным, конечно, плохо, но не предосудительно. Это несчастье, а не порок.

Возникающие сомнения означают, что сделанное определение неверно налагает пределы на понятие стыда. Оно, безусловно, выделило, то есть вырезало своими границами некий образ, но это лишь один образ в рамках большого понятия. А точнее, это образ, лежащий в самом поверхностном слое того большого количества образов, что сложились в понятие стыда.

Причем, образ этот совсем не случайный: считать, что имеешь отношение к чему-то плохому или отклоняющемуся от нормы, из-за чего другие люди будут хуже о нем думать, – вполне приемлемое объяснение своего стыда для других. Именно другие объяснили нам, что, к примеру, получать выгоды за счет других, плохо.

Поэтому, объясняя им свой стыд, ты вполне можешь сказать то, что они примут. Например, что осуждаешь себя за то, что получал выгоды за их счет.

Что произойдет после этого? Другие успокоятся в отношении тебя, поскольку ты все понимаешь и не будешь мешать им жить.

Получается, что такое объяснение стыда очень удобно для управления другими людьми: говоришь им то, что они ждут от тебя, и сожительство возможно. Тебя не изгоняют. Ближе всего к этому детская готовность пообещать, что больше не будешь. Когда наказанный ребенок кричит: «Мамочка, я больше не буду!» – он даже не добавляет, что именно не будет. Он просто воздействует.

Если вдуматься в это его высказывание, то в нем сказано, что не будет его самого. И это верно по отношению к той личине, что заставила его сделать проступок. Он ее уничтожит. А поскольку мы отождествляем себя со своей личностью, то ребенка, каким он был, больше не будет.

Тем не менее, это никак не объясняет, что же такое стыд, который заставил сказать все это.

Далее Апресян излагает свою теорию «эмоций». Однако, если быть строгим, он объясняет поведение, а отнюдь не чувство, заставившее так вести себя.

«Синонимы отличаются друг от друга по следующим смысловым признакам: 1) причина эмоции (понимание того, что действия или свойства субъекта или близких ему людей отклоняются от общепринятых норм, в особенности моральных, для стыдиться; перспектива (с)делать нечто такое, что субъект считает неудобным делать или охотнее сделал бы без свидетелей, для стесняться; понимание неадекватности своих действий или свойств в момент, когда их могут наблюдать окружающие люди, для смущаться и конфузиться».

Использование иноязычных выражений, вроде «неадекватно», для объяснения русских слов просто постыдно для русского языковеда. Поэтому я буду исходить из того, что неадекватность – это всего лишь несоответствие поведения ожиданиям.

Что же касается объяснений, то они явно надуманные. Во всех этих случаях имеют значение наблюдающие и свидетели. Во всех случаях работает некое несоответствие ожиданиям. Иногда в отношении норм или правил поведения, иногда ловкости, а как в примере с бедностью – в отношении тех надежд, что подавал человек, или же в отношении того, о чем он сам мечтал.

Иногда свидетеля, как кажется, может не быть, в том смысле, что рядом нет ни одного человеческого тела. Но это не значит, что свидетель не присутствует в это время в сознании стыдящегося человека как образ того, кто может о нем подумать плохо. Язык – деяние не телесное. Поэтому языковеду стоит быть чуточку психологом, рассматривая не только тела.

Тем не менее, в споре с приведенным определением я с очевидностью обнаруживаю, что мое понятие стыда предполагает две вещи: свидетель и несоответствие ожиданиям. Их я и сохраню как начало выведенного понятия.

Далее Апресян говорит о «масштабе явления, вызывающего эмоцию». Имеется в виду, что рассматриваемые им синонимы в действительности являются именами для стыда разной силы:

«Стыдятся достаточно серьезных отклонений от нормы; смущаются и конфузятся по более мелким поводам».

Честно говоря, это вызывает у меня сомнения. Во-первых, и сам по себе стыд может быть самой разной силы. В языке для таких различий имеются собственные средства, вроде степеней, но здесь мы имеем имена. А это может означать, что у всех описанных явлений отличается не степень, а природа. Иначе говоря, внешне стыд и его синонимы, которых, кстати, гораздо больше, чем разбирает Апресян, могут выглядеть очень похожими. Как покраснения лица всегда очень похожи, поскольку вызываются все тем же приливом крови к щекам.

Но вызывать эти внешние проявления могут очень разные причины. Вот и смущаться явно отличается от стесняться. Конфуз я бы вообще, на месте языковеда, перевел на русский, чтобы было понятно, о чем собственно ведется речь. Но языковеды не дали ни действительного определения этих понятий, ни описали их природу. Это удобно, потому что теперь можно этим именам приписывать любое содержание.

Очень возможно, что смущаются действительно, когда причины для стыда очень мелкие. Но перестают ли при этом и стыдиться? Смущение полностью заменяет стыд, или они могут присутствовать одновременно? И если не могут, то как объяснить выражения, вроде: ребенок совсем засмущался от стыда?

Смущение – это какое-то вполне телесное действие, как и стеснение. И одновременно это действие с сознанием. В этом смысле, они довольно поверхностны, в том смысле, что они находятся снаружи того, что мы ощущаем своей глубиной или душой. А вот стыд идет изнутри и, кажется мне, может присутствовать во всех этих состояниях. А может и не присутствовать совсем. Скажем, когда человек стесняется.

И означать это может только одно: «эта эмоция» отнюдь не эмоция и не эта. Это разные состояния, которые лишь по поверхностным признакам сводятся в синонимический ряд стыда. В действительности их природу надо еще выявлять и изучать.