Текст книги "Весенняя сказка"

XVIII

Ирина с нетерпением ожидала кануна Иванова дня, точно ей предстояло в этот день невесть какое удовольствие.

– Вот увидите, что с утра будет лить проливной дождь, и наша прогулка не удастся! – нарочно дразнил ее Владимир Павлович. – У меня предчувствие, а мои предчувствия меня никогда не обманывают!

Однако на этот раз предчувствие оказалось неверным, и когда Ирина проснулась рано утром двадцать третьего июня, то солнышко весело улыбалось ей в окно, и синее небо было безоблачно и ясно.

– Едем, едем, едем! – радостно воскликнула девушка, быстро отдергивая белый полог своей постели. – Улинька, Машутка, едем!

Условленным сборным пунктом для гостей служила большая усадьба Заславских. Молодежь ожидалась хозяевами к одиннадцати часам утра, с тем чтобы ехать оттуда всем вместе на старую мельницу, где было решено устроить целое пиршество в березовой роще на открытом воздухе. Для этой цели Заславские ранним утром отправили туда прислугу с посудой, провизией и складными столами. Стегнев, обещавший бабушке, что берет ее внучку под свое покровительство, заехал за Ириной в десять часов утра в своем маленьком элегантном шарабане. Он захватил из оранжереи несколько свежих роз, распустившихся накануне, и сам указывал молодой девушке, как их следовало приколоть к батистовому бледно-розовому платью. Лева подъехал верхом к оврагу в ту минуту, когда Ирина, стоя на крыльце, в белой соломенной шляпе с широкими полями, старательно прикрепляла к поясу темно-пунцовые розы Стегнева, a Владимир Павлович, с перекинутой через руку ее светлой мантильей, любезно протягивал молодой девушке английские булавки на своей раскрытой ладони.

– Вот так, Ирина Петровна! – одобрительно кивал он головой. – Трех больших роз вполне достаточно к поясу, а остальные две и эти бутоны вы приколите, пожалуйста, к вашей шляпе. Пунцовый цвет очень идет вам.

– Здравствуйте, господа! – раздался в эту минуту громкий голос Левы. Молодой человек быстро осадил свою лошадь у самого крыльца. – Ирина, спешите, пожалуйста, – заметил он несколько нетерпеливо. – Если вы будете так долго заниматься вашим туалетом, то мы опоздаем к Заславским.

«Кажется, этот милый юноша не на шутку ревнует ко мне, – мысленно усмехнулся Стегнев. – Однако он мог бы быть полюбезнее с нами…» – тут же подумал Владимир Павлович, и ему невольно пришло желание немного позлить Субботина.

– Позвольте вам заметить, мой юный ученый, – проговорил он с любезной улыбкой, – что туалет женщины, и тем более молоденькой девушки, вовсе не такой ничтожный вопрос, как вы полагаете. Он заслуживает самого серьезного внимания, а потому, ввиду вашего опасения опоздать к Заславским, я бы предложил вам проехать вперед, не дожидаясь нас. Моя лошадь очень хорошо бежит, и мы, разумеется, не замедлим догнать остальных гостей, как только справимся с накалыванием роз на шляпу Ирины Петровны. Не правда ли, как идет пунцовый цвет к ее черным волосам и этому изящному бледно-розовому платью?

– Вероятно, идет, если вы находите, – довольно сухо заметил Лева. – Я не так опытен, как вы, Владимир Павлович, и не берусь судить о женских костюмах. В этом отношении, каюсь, ваш покорный слуга, пожалуй, еще больший профан, чем даже в области чистого искусства.

Субботин холодно приподнял шляпу и, пришпорив лошадь, быстро поехал вперед. Ирина посмотрела ему вслед и украдкой тихонько вздохнула. Пунцовые розы Стегнева вдруг перестали ей нравиться.

– Не надо мне прикалывать цветов на шляпу, – решительно заявила девушка. – Едемте скорей, Владимир Павлович, Лева прав, мы можем опоздать, и Заславские будут ждать нас.

– Как прикажете, – несколько натянуто согласился Стегнев, подавая ей руку, чтобы сесть в шарабан. – Ну, а что же мы будем с остальными розами делать? – спросил он. – Вы так и бросите их на произвол судьбы?

– Нет, зачем же на произвол судьбы? – спокойно возразила Ирина. – Они мне очень нравятся. Машутка! – позвала она девочку. – Вот, возьми эти цветы и поставь их, пожалуйста, в воду, в столовую. Едемте, Владимир Павлович, едемте! Ваша лошадь разве так хорошо бежит? Ну-ка, я посмотрю, давайте вожжи, я сама буду править!

Ирина и Стегнев приехали одними из последних, Лева уже был там. Он бросил в сторону девушки мрачно-пытливый взгляд, но подойти к ней не мог, так как Муфи и Туся положительно атаковали его. Обе сестры наперерыв старались овладеть вниманием молодого доктора. У Муфи за последнее время накопился целый ряд новых поэтических импровизаций, которые юная поэтесса жаждала немедленно поведать интересному герою дня. У Туси, говоря по правде, не было никакого нового запаса по части философии, но ведь хорошее небесполезно и повторить…

Ирина не стала мешать им и отправилась разыскивать Зизи. Она нашла ее в обществе молодежи, школьных подруг и гимназистов шестого класса, товарищей Вити. Все они шумно и серьезно обсуждали важный вопрос: кто с кем должен ехать на мельницу, и не могли прийти к мирному соглашению, спорили, горячились, что-то громко и убедительно доказывали друг другу и наконец, по предложению Вити, кончили тем, что решили ехать гуртом в одном общем экипаже.

С этой целью молодые люди разыскали большую крестьянскую телегу, или скорее целый фургон, положили в него сена, накрыли сверху ковром, и затем все вместе уселись и улеглись в нем, кто как мог. Витя, славившийся знанием лошадей, вызвался быть кучером, а Зизи для большего наслаждения захватила с собой несколько коробок с леденцами. Витя, и его товарищи, и сама Зизи пожелали непременно, чтобы Ирина ехала с ними.

– А не будет ли тут и еще для одного местечка? – робко спросила девушка.

– Душка, ты, наверное, о своем Пинкертоне мечтаешь? – тихонько шепнула ей Зизи. (Она давно уже просила разрешения у Ирины перейти с ней на ты.)

– О каком Пинкертоне? – не поняла Ирина.

Зизи указала ей украдкой на Леву.

– Ведь для него, правда?

– Ну да, для него, – покраснела Ирина и хотела еще что-то прибавить, но Зизи шумно бросилась к ней на шею и начала порывисто шептать в уши:

– Ах, душка, не стесняйся, будем друзьями. Ты можешь мне открыть все свои тайны, я могила, настоящая могила. Ведь я отлично знаю, что этот красивый доктор по уши влюблен в тебя, он прелесть, я в него тоже влюблена, мы в него тут все поголовно влюблены, и Муфи, и Туся, но только ты не ревнуй, пожалуйста, не стоит. Он ни на кого не смотрит, и я очень рада, и Витя тоже рад, потому что ты красавица и мы тебя тоже обожаем!

Ирина до того смутилась, что не знала, что и ответить, но так как в эту минуту все шумно размещались по экипажам и Витя усиленно тянул ее за руку, желая усадить на облучок возле себя, то раздумывать было некогда, и она поспешила занять свое место в телеге.

– Ну, отваливай, что ли! – весело кричали мальчики кучеру, когда огромная телега была битком набита молодежью.

– Почем с пуда? – с досадой спрашивали у них остальные товарищи, которым за неимением места не удалось попасть в общий фургон, и в силу этого они были вынуждены ехать втроем или попарно в маленьких деревенских таратайках.

– Доктор, ступайте к нам! – крикнула Зизи, отодвигаясь поближе к Ирине. – Тут найдется маленькое местечко для вас.

Но Муфи и Туся не желали отпускать Субботина.

– Нет-нет! – горячо и энергично восставали сестры. Доктор едет с ними, это уже решено, maman дает им свой большой тарантас, в котором они могут удобно поместиться втроем.

– Бедный доктор! – вздохнула Зизи, скорчив печальную рожицу. – Он остается на съедение Заратустры.

– По крайней мере, бросимте ему хоть несколько мятных лепешек в утешение, – шутя предложил Витя, и, захватив небольшую пачку с мятными пряниками, он ловко перебросил ее в тарантас сестер.

– Доктор, – крикнул мальчик, проносясь мимо Субботина в своей огромной телеге, – это вам Ирина в утешение посылает, чтобы ее не поминали лихом.

Милочка надеялась, что Стегнев предложит ей свой элегантный шарабан, но он уступил его Степаниде Андреевне и Софье Павловне, а сам отправился верхом на лошади Левы. Графине пришлось ехать с Замятиными, и с досады она всю дорогу пикировалась с Кокочкой, который нарочно, чтобы позлить ее, делал вид, что не может постичь, как это никто из молодых людей не догадался похитить его прелестную кузину и умчать ее в своем тарантасе.

Стегнев нагнал телегу, в которой сидела Ирина, и не без основания находил, что это был самый оживленный экипаж. Молодежь весело смеялась, шутила, перебрасывалась леденцами, по временам кто-нибудь из гимназистов нарочно выскакивал из телеги, чтобы сорвать по дороге то веточку спелой земляники, то пучок колокольчиков, и затем снова на ходу ловко впрыгивал в экипаж, а остальные товарищи принимались с восторгом бить в ладоши и громко кричали ему «ура».

Ирине было ужасно весело, несмотря на отсутствие Левы, и она так искренне и заразительно хохотала со всеми другими, что Зизи и Витя, окончательно очарованные ею, решили на этот раз во всю прогулку не отпускать молодую девушку от себя. Около часу гости приехали на старую мельницу. Полуразвалившаяся и давно всеми заброшенная, она представляла живописный тихий уголок, куда охотнее всего собирались местные жители для своих веселых пирушек. Темно-красная черепичная крыша ее густо поросла бурым мхом, большие деревянные крылья неподвижно повисли в воздухе, в отверстия окон мрачно смотрели черные закоптелые стены, и вся она как-то покосилась на сторону и, казалось, вот-вот упадет с тихим стоном, как подстреленная гигантская птица, у которой беспомощно опустились крылья.

Перед мельницей был вырыт довольно большой и когда-то глубокий пруд, но теперь он почти заглох и покрылся у берегов густой изумрудной тиной и водорослями. Молодые стройные березки окаймляли его со всех сторон, и в лунные ночи их белые стволы так чудно и ярко блистали, что одинокому спутнику невольно становилось жутко, и старая мельница принимала какой-то призрачный, фантастический характер. Крестьяне недаром уверяли, что в полночь хороводы русалок кружились вокруг зеленого пруда. Заброшенная мельница считалась на селе местом нечистым, и в глухие осенние ночи суеверные люди неохотно проходили мимо нее.

Только один человек не боялся этих слухов: старый бездомный еврей Янко уже много лет как поселился в березовой роще. Янко был одинокий полуслепой нищий. Днем он собирал милостыню в окрестных селениях, а вечером, измученный и нередко голодный, уныло возвращался к себе на мельницу, приютившую его под своим жалким кровом. Он пробирался к ней медленно, осторожно, одному ему знакомыми глухими тропинками, каждый раз бережно унося под мышкой свое единственное сокровище – маленькую, почерневшую от времени скрипку.

Иногда в лунные ночи Янко усаживался на ступенях развалившейся мельницы и принимался тихо и долго наигрывать незнакомые мелодии. Что думал в такие минуты одинокий старик и какие картины прошлого воскресали в его печальной душе – кто знает? Серебряный месяц ярко освещал бледное худое лицо и длинную седую бороду музыканта, а вокруг него, словно очарованные, неподвижно стояли белые стройные березки. Запоздалому путнику невольно мерещилось, что русалки вели свои полночные хороводы под звуки волшебной скрипки седого кудесника.

Об этой скрипке ходили на селе странные слухи: рассказывали, что она обладает магической силой привораживать сердца людей. Если молодой человек и девушка случайно заслушивались вдвоем под Иванов день ее тихими нежными звуками, то потом они уже навсегда и неразрывно начинали любить друг друга. Янко знали все окрестные помещики, и ни один пикник на мельнице не обходился без старого музыканта. Он наигрывал незнакомые допотопные танцы, которых никто никогда не слышал, скорее грустные, чем веселые, но это не мешало молодежи с удовольствием его слушать, а главное – от души веселиться и танцевать под его странную музыку.

Янко и на этот раз сидел на своем обычном месте, под навесом полуразвалившегося крыльца старой мельницы.

– Здравствуй, дедушка, – ласково и шумно кричала молодежь, обступая старика. – Ты будешь играть нам сегодня? Мы танцевать хотим.

Янко беспрекословно поднялся и прижал свою скрипку к плечу, но Витя быстро и решительно остановил его:

– Нет-нет, постой, не сейчас, после обеда, а то ты устанешь, дедушка.

Старик послушно опустил смычок и снова уселся на старую скамью. Между тем на лужайке около мельницы были расставлены скамейки и накрыты длинные обеденные столы – один большой, красиво сервированный и уставленный цветами, очевидно, для взрослых и для почетных гостей, маменек и папенек, и второй поменьше, так называемый детский стол, за которым уселись Витя, Зизи и все их юные друзья и товарищи. Этот стол был самым шумным и веселым, хотя на нем и не стояло крепких вин и шампанского, их заменяли бутылки с красным и белым медом и кувшины с холодным домашним квасом, который ужасно нравился молодежи и вполне удовлетворял ее.

За почетным столом Заславские сами указывали места своим гостям. Стегневу пришлось сидеть между графиней и Лизой, Кокочка вел под руку Тусю, а Муфи так и не отпустила от себя Леву – их усадили рядом, против Милочки и Стегнева. Ирина издали бросила лукавый взгляд в сторону молодого человека. Она отлично видела, что он злится, и ей ужасно захотелось немного подразнить его.

– Муфи, вы попросите Леву что-нибудь продекламировать. Он прекрасно читает поэмы Жуковского, – нарочно проговорила она серьезно, проходя мимо большого стола и на минуту наклоняясь к Заславской.

Софья Павловна сохранила местечко для Ирины около себя и делала энергичные знаки девушке, приглашая ее к большому столу, но юные поклонники Ирины, во главе с Витей и Зизи, так шумно и горячо протестовали, что пришлось поневоле уступить молодежи, и нужно сознаться, Ирина это сделала весьма охотно. Ее нисколько не тянуло к почетному столу, где чинно сидели взрослые и вели умные, серьезные разговоры. То ли дело их шумная компания!

– Ириночка, садитесь ко мне!

– Нет, ко мне, ко мне! – спорили мальчики, не желая уступать ее друг другу.

– А кто же у нас за хозяйку будет? – недоумевала молодежь. – Зизи, занимайте скорее председательское место, вы должны раздавать сегодня!

– Ну, нет уж, благодарю покорно! – живо протестовал Витя. – В таком случае суп окажется у нас на коленях, я ведь хорошо знаком с ловкостью моей милой сестрицы.

– Ирина, будьте вы за хозяйку, – предложила Зизи, очень довольная сдать эту обязанность кому-нибудь другому.

– Ну, хорошо, я буду за старшую, – весело согласилась Ирина, усаживаясь на почетное место. – И вы все должны беспрекословно меня слушаться. По местам, господа, смирно и, чур, не шуметь! – скомандовала она громко, делая строгие глаза.

– Ура! – грянули гимназисты, разливая баварский квас по бокалам и шумно чокаясь друг с другом. – Ура! Ура! За здоровье молодой хозяйки.

Стегнев и Софья Павловна с улыбкой посмотрели в их сторону. Лева бросил завистливый взгляд на детский стол, а графиня поморщилась и значительно переглянулась с Лизой.

– Вы не находите, что наша молодежь чересчур шумно увлекается сегодня? – спросила она с кислой улыбкой у своего соседа.

– Нет, не нахожу, – искренне ответил Стегнев. – Молодежь всегда увлекается шумно, это ее законное право, и дай бог, чтобы она почаще могла так увлекаться – усталые души не способны на это.

– И глубокие тоже, – томно вздохнула Муфи, вскидывая на Леву один из своих неотразимых взглядов. – «От полноты моих желаний уста немеют и молчат…» – мечтательно начала было вполголоса юная импровизаторша, но Субботин поспешил остановить этот новый залп поэзии.

– В таком случае позвольте предупредить ваше желание и передать вам то, о чем так красноречиво молчат ваши уста, – с шутливой улыбкой проговорил молодой человек, подавая ей страсбургский пирог с трюфелями. – Я убежден, что вы сейчас мечтали об этом чудном пироге. Прикажете отрезать кусочек?

Муфи трагически замотала головой и, полная негодования, мрачно уткнулась в свою тарелку. Нет, этот несносный доктор нарочно не желает понимать ее, какой невежа!

– Отчего вы никогда не заглянете в наши края и не навестите бедную одинокую отшельницу, дорогой сосед? – в свою очередь кокетливо ворковала графиня, близко наклоняясь к Стегневу. – Я начинаю думать, что вы умышленно избегаете меня. Но почему? Разве же я такая страшная? – Она смотрела ему в лицо с обворожительной улыбкой, выставляя жемчужные остренькие зубки. – Правда, страшная? Да, вы находите?

– Ура, ура! – шумно подымались кверху бокалы с квасом за малым столом. – Господа, слушайте новый оригинальный тост! – кричал Витя, вскакивая на стул и энергично размахивая салфеткой. – Совсем новый. За здоровье того, кто любит кого…

 
И тот, кого я люблю,
И он тут есть,
Но не скажу никому,
Кого я так ужасно и страстно люблю…
 

– запинаясь и краснея, шептал на ухо Ирине толстенький четырнадцатилетний Шурик, товарищ Вити. Из робости он не решался обращаться прямо к молодой девушке и потому декламировал стихи в мужском роде, надеясь в глубине души, что его тайный кумир и так поймет его сердечное признание.

– Вы о Вите говорите? – громко хохотала Ирина, глядя на мальчика веселыми, смеющимися глазами. – Витя, Витя, слушайте-ка, что я вам скажу, хорошее что-то, ступайте сюда!

Стегнев не вытерпел, и после десерта, когда подали на стол ликеры и кофе и мужчинам было разрешено закурить, он под предлогом, что боится обеспокоить графиню своей сигарой, быстро встал с места и отправился к молодой компании.

– Господа, я вижу, у вас нет никакой дисциплины, вам недостает строгого почтенного ментора, – начал он шутливо. – Дайте-ка мне местечко за вашим столом, я буду вашим общим grosspapa!

– А я общей grossmaman, – смеялась Ирина, важно усаживаясь на другой конец против Стегнева.

– Прекрасно! – соглашалась молодежь. – Но в таком случае на Ирину нужно надеть чепец, как подобает настоящей grossmaman!

Зизи быстро смастерила из салфетки широкий старушечий чепец и, заколов его английскими булавками, со смехом надела на Ирину. Молодая девушка казалась ужасно комичной в этом головном уборе. Ее раскрасневшееся детское личико с большими блестящими глазами так смешно выглядывало из-под старушечьего чепца, что все присутствующее невольно громко расхохотались, не исключая и самого Стегнева, находившего grossmaman очаровательной.

– Тост за grossmaman! – с увлечением кричали гимназисты, чокаясь медом, так как квас весь вышел. – За grossmaman, ура, ура!

– Господа, баста, довольно сидеть, танцевать пора! – решительно объявил Витя, снова вскакивая на стул и размахивая во все стороны салфеткой. – Танцевать, танцевать, господа! Марш к Янко, кто за мной? – и, спрыгнув со стула, он помчался с салфеткой под навес крыльца к старому музыканту.

Несколько товарищей, перегоняя друг друга, быстро гнались за ним.

– С чего начинать? – кричал на ходу Витя, оборачиваясь к ним.

– Ну, разумеется, с гросфатера1414
  Гросфа́тер – популярный немецкий танец «Дедушка».


[Закрыть]! – серьезно объявил Стегнев. – По правилам этого танца старики должны идти в первой паре и открывать бал.

Под навесом раздались звуки допотопного гросфатера. Владимир Павлович отвесил церемонный поклон перед Ириной, а молодая девушка, не снимая старушечьего чепца, также церемонно и низко присела перед своим кавалером и, протянув ему ручку, плавно последовала за ним в первой паре по зеленому лугу. Молодежь длинным кортежем со смехом сопровождала их, обходя вокруг почетного стола, куда Стегнев нарочно повел свою даму при общих дружных аплодисментах присутствующих.

– Что за очаровательная девочка! – ласково улыбалась Софья Павловна, указывая на нее своему соседу, какому-то старому генералу.

– О да, вполне согласен с вами, прелестный ребенок, – сочувственно кивал генерал. – Это, кажется, внучка Авиловой, если не ошибаюсь? Ну что же, парочка недурная! Бабушка хороша, слов нет, да уж и дедушка не уступит ей, этакий молодчина, право, хоть куда еще!

Генерал весело и лукаво подмигнул и, наклонясь с улыбкой к Софье Павловне, начал о чем-то тихонько расспрашивать ее.

Лева, сидевший рядом, бросил в его сторону свирепый взгляд и, не обращая более внимания на Муфи, быстро вскочил с места, подхватил на ходу десятилетнюю сестренку Шурика и присоединился к общему кортежу молодежи.

– Эта девчонка только и думает, как обратить на себя всеобщее внимание, – недовольным тоном брюзжала на другом конце стола Лиза, перешептываясь с графиней. – Ну можно ли напяливать на голову такой дурацкий колпак, чистое пугало!

– Ах, ну чего же ты ждешь от дочери какой-то массажистки? У кого же ей было научиться умению держать себя в обществе? – презрительно пожимала плечиками Милочка.

– Конечно, – горячо соглашалась Лиза. – Но посмотри, каким успехом пользуется эта противная девчонка. Стегнев серьезно влюблен в нее, а о нашем Леве уж и говорить нечего, совсем без ума ходит и, я думаю, от ревности скоро кусаться начнет.

– От ревности, быть может, но только к кому? – загадочно протянула графиня, опуская глаза. – Не слишком доверяй мужчинам, ты еще не знаешь, как они умеют маскировать свои чувства. Впрочем, я была все время так холодна с ним… – прибавила она тихо.

Лиза с изумлением уставилась на подругу.

– С кем холодна? Ты про кого это, душка?

– Ах, не стоит вспоминать, – грустно вздохнула графиня. – Я, признаться, сожалею, что проболталась. Мало ли что было пережито за границей. Твой брат одно время бывал у нас почти ежедневно под предлогом лечения моего бедного мужа, и я не забыла еще, кого он тогда безумно ревновал.

Лиза была сбита с толку и так поражена, что не знала, что отвечать графине. Она решила при случае подробно ее расспросить обо всем, но в эту минуту гости начали шумно подыматься со своих мест, и вести интимный разговор вдвоем было некогда. Хозяева распорядились, чтобы прислуга очистила лужайку для танцев. Вскоре все обеденные столы и скамейки были отнесены в сторону, некоторые из присутствующих пожилых гостей уютно уселись под шумок за карты, в то время как молодежь весело и оживленно разбилась на пары для предстоящей кадрили.

Янко казался неутомимым и играл один танец за другим, стараясь изо всех сил угодить гостям. Гимназисты, товарищи Вити, наперерыв приглашали Ирину, которая охотно танцевала с большими и маленькими, между тем как многие другие барышни, Муфи и Туся например, считали унизительным танцевать с юными кавалерами и неизменно отказывали им.

Это удивляло и возмущало Ирину. Говоря по правде, она даже предпочитала товарищей Вити взрослым офицерам и студентам, которые танцевали с Муфи и Тусей.

«Что за радость – чинно и важно кружиться по лужайке? – думала девушка. – То ли дело лететь, как мы с Шуриком, только держись!»

И они неслись вовсю, зачастую даже не слушая тихую, грустную музыку Янко. Пары налетали на пары, сталкивались, смеялись, нарочно перегоняли друг друга, обменивались на лету дамами, и под конец никто из них больше не помнил, какой именно танец они танцуют и что, собственно, им играет старый Янко.

– Ну, а со мной-то что же? Я давно жду, – с улыбкой просил Стегнев, подходя к девушке. – Ирина Петровна, один тур, пожалуйста!

– Сейчас, Владимир Павлович, голубчик, подождите чуточку, я вот только с Шуриком Витю догоню, одну минутку…

Стегнев танцевал очень красиво, ловко, но немного по-старинному, плавно, в три темпа, и слегка аффектированно.

– Тянет, тянет, еле тащится, – с досадой жаловалась на него Шурику Ирина. – Подумаешь, точно какое важное дело делает, ужасная скука!

– Ступайте скорее сюда, Шурик, и давайте перегоним Витю, только чур держать крепче за талию, чтоб не свалиться, и летим галопом прямо на него, смотрите, как он заважничал со своей дамой, воображают, что нам не нагнать их!

Шурик, позабывший прежнее сентиментальное настроение, старался всеми силами угодить Ирине, и они неслись сломя голову в противоположный конец лужайки, нагоняя Витю. Субботин, уже давно ожидавший удобной минуты побыть вдвоем с Ириной, быстро последовал за ними.

– Ирина, бросьте Шурика, будет с него, пойдемте лучше вальсировать со мной! – воскликнул Лева, внезапно загораживая им дорогу и останавливая парочку на лету.

– Ну нет уж, доктор, извините, я вам не уступлю мою даму, – хорохорился Шурик. – Если желаете, то берите с бою Ирину Петровну.

– С бою! С бою, Левинька! – смеялась Ирина, выскальзывая из рук Субботина и продолжая галопировать с Шуриком.

– Messieurs, changement de dames, changement de dames!1515
  Господа, смена дам! (фр.)


[Закрыть] – вдруг громко скомандовал Витя.

Шурик неохотно уступил Ирину, но прежде чем Витя успел опомниться, Лева схватил ее за талию и быстро понесся вперед, увлекая ее за собой в противоположную сторону от остальных танцующих.

– Ну, вот и с бою! Вы так хотели, Ирина? – спрашивал он с улыбкой, ловко вальсируя с девушкой по зеленому лугу. – А я не разучился еще танцевать, как по-вашему? Знаете, после долгих лет я сегодня в первый раз танцую, и вы моя первая дама, Ирина. Вам хорошо со мной?

– Чудно, чудно, Левинька! – искренне воскликнула девушка. – Вы нисколько не забыли, и так тут никто не умеет вальсировать.

– А Стегнев? – слегка краснея, нерешительно спросил Субботин.

– О, ничего подобного!

– Почему?

– Он старается танцевать красиво и все время об этом думает, а у вас оно само собой выходит, нет-нет, так больше никто не умеет танцевать. Разве то танцы были, так, одно дурачество, а вот это вальс, и какой еще вальс! Ах, Левинька…

Она вдруг замолкла и, невольно прислушиваясь к странной, своеобразной музыке Янко, покорно неслась за Левой, все дальше и дальше удаляясь от танцующей молодежи. Субботин нарочно вальсировал медленно, чтобы было удобнее разговаривать, но Ирина вовсе не находила теперь, что он тащится. Молодой девушке казалось, что она могла бы бесконечно долго вальсировать, уносимая на край света этими мужественными, властными, сильными руками.

– Не устали?

– Нет.

– Хотите дальше?

– Еще, еще.

– Хорошо вам, Ирина?

– Лева, Левинька мой!

– Моя девочка!

– А вам весело сегодня, Лева?

– Раньше было скучно.

– А теперь?

– Дивно…

Ирина внезапно остановилась… У нее так сильно закружилась голова, что она чуть не упала. Слегка побледнев, с полузакрытыми глазами, она невольно прислонилась к плечу молодого человека.

– Голова кружится, подождите минутку, сейчас пройдет.

Лева крепче охватил ее за талию. Музыка, полная неги, раздавалась вдали под навесом мельницы. Волшебная скрипка пела чарующую песнь, и звуки ее, тихо и сладко долетали до них.

– Лева, не правда ли, какой странный мотив? – не открывая глаз и прислушиваясь, тихонько шептала Ирина. – Как хорошо, Лева!

– Ирина, у меня до вас просьба, вы исполните ее? – тоже шепотом и слегка волнуясь спрашивал Субботин, наклоняясь над девушкой.

Она еще крепче прижалась к его плечу.

– Какая?

– Отдайте мне ваши розы!

– Зачем?

– Я не хочу, чтобы вы носили их, они чужие!

Ирина молча отколола розы Стегнева у пояса и покорно протянула молодому человеку.

– Возьмите, мне не нужны они!

– Доктор! Ирина! Где вы? Куда вы запропастились? – раздались на лужайке веселые голоса молодежи.

Шурик, Витя и Зизи, взявшись за руки, быстро направлялись к зеленому пруду, разыскивая девушку. Ирина выбежала к ним навстречу, увлекая за собой Леву.

– Дети мои, что вы делаете? Боже, какая неосторожность! – кричала на ходу Зизи, с комическим ужасом вздымая руки. – Бедные неопытные малютки, разве можно подходить так близко к зеленому пруду накануне Ивана Купалы? Вас русалки утащат! Витя, спасай Ирину! Шурик, давайте руку и бежим назад! Господа, Янко обещался нам сыграть новый танец, незачем терять дорогого времени!

Все четверо с веселым смехом быстро понеслись по лужайке, догоняя и перегоняя друг друга. Субботин остался один. Он не боялся русалок и сейчас же вернулся обратно к тому месту, где они только что стояли с Ириной. В руках у него были розы Стегнева. С ожесточением молодой человек забросил их далеко-далеко, в мутную холодную воду. «На память русалкам!» – мысленно усмехнулся Субботин и некоторое время внимательно следил, как красные лепестки роз сначала ярко алели на поверхности темного пруда, затем стали медленно погружаться, постепенно затягиваясь и покрываясь липкой изумрудной тиной.

Скрипка Янко гулко раздавалась у мельницы. Слепой музыкант играл новый танец, безумно грустный, как показалось Леве. Он опустился на траву, положил голову на руки и в первый раз с бесконечной тоской прошептал тихо-тихо:

– А что, если она все-таки полюбит его?

Танцы затянулись до самого вечера. Молодежь не желала расходиться, но взрослые устали и спешили домой.

– Пора, дети! – суетились на лугу маменьки и гувернантки, тщетно созывая и собирая расходившуюся молодежь.

– Домой пора! Смотрите, какие тучи на небе и как темно стало, когда мы еще доедем. Скорей, дети, скорей!

По приказанию Заславских все экипажи уже были поданы, и гости начали шумно прощаться, благодаря хозяев за доставленное удовольствие и быстро собираясь в обратный путь.

– Ириночка, не правда ли, вы опять с нами в общую телегу? – упрашивал Витя, подходя к девушке вместе с Шуриком и Зизи. Но на этот раз Стегнев решительно объявил, что никому не уступает Ирину Петровну, так как обещался Прасковье Андреевне лично довезти ее домой в своем шарабане.

Делать нечего, Ирине пришлось распрощаться со своими опечаленными друзьями и последовать за Владимиром Павловичем.

– A где же Лева? – спросила она, уже сидя в шарабане и с беспокойством оглядываясь по сторонам.

– Я тут! – раздался его голос, и знакомая высокая фигура выступила из-под темного навеса мельницы и приблизилась к девушке.

– Ирина, почему вы не устроили так, чтобы на обратном пути ехать со мной? – спросил Субботин вполголоса, пользуясь отсутствием Стегнева, который в эту минуту любезно прощался с Заславскими.

– Я не могла, Левинька, бабуся так хотела! – печально ответила она. – А вы поедете с нами к цыганам?

– Вы хотите, чтобы я ехал?

– Еще бы!

Последнее восклицание вырвалось так искренне и так горячо у девушки, что Субботин сразу повеселел.

– Ну, до свидания в таком случае, моя девочка! Поезжайте в шарабане, а я поеду рядом верхом!

Субботин нагнулся и начал заботливо оправлять большой плед на ее коленях.

– Вам не холодно, Ирина?

– О нет, ничуть не холодно, смотрите, у меня руки теплые!

Молодая девушка ласково дотронулась до его руки. Лева захватил ее ручку и тихонько прижал ладонью к своей щеке.

– Да, правда теплая, до свидания, Ирина!

«Как жаль, что в моем шарабане нельзя ехать втроем, – думал Стегнев, подходя в эту минуту к своему экипажу и замечая, что молодые люди вполголоса разговаривают между собой. – Я убежден, что бедный Субботин отсылает меня ко всем чертям!»

Владимир Павлович искренне старался занимать дорогой свою даму, но ему не удавалось развлечь ее. Ирина была рассеянна и почти не слушала его, она ощущала на своей руке прикосновение смуглой холодной щеки молодого человека и все время не переставая искала его глазами в сумраке ночи.