Текст книги "Весенняя сказка"

– Готово, Иринушка, – проговорил он с улыбкой, – начинай!

– Нет-нет, погоди, – остановила ее Таня. – Мы тебя сначала по-нашему обрядим, ты красавицей будешь, всем кавалерам на загляденье, да смотри же, на серед круга становись, чтобы тебя все видали. Там, на просторе, и петь легче.

Таня быстро стащила с себя желтый платок, черные косы ее беспорядочной волной рассыпались по плечам, она отколола за ухом пучок красных маков, сняла с груди пестрое, яркое ожерелье и все это навесила и надела на Ирину.

– Ну вот, теперь готово, ступай! – воскликнула цыганка, искренне любуясь девушкой.

– Эх, черт возьми! – только тряхнул кудрями Вася, бросая на нее украдкой горячий взгляд.

– Лева, Лева, хорошо так? – громко смеялась Ирина, даже и не подозревая, до чего она была прекрасна в эту минуту. Ей было ужасно весело, она слегка волновалась, и лихорадка звуков охватывала ее все сильнее и сильнее. – Хорошо?

Вместо ответа молодой человек крепко, почти до боли стиснул ее руку.

– Пой, радость моя, пой! – прошептал он так тихо, что только она одна могла его слышать.

Ирина вышла на середину круга. У ног ее поместился Вася, пристально следивший за движением ее губ и старавшийся ни на полтона не отставать от поющей.

Знакомая русская песня, родная и близкая, звучно огласила весь табор. Вася не спускал с Ирины восхищенных горячих глаз. Но, как всегда, окружающее скоро перестало существовать для молодой девушки. Нисколько не думая о своем успехе, она вся отдавалась звукам, властно захватывающим ее душу и заставляющим забывать все остальное!

Казалось, эта многолюдная, внезапно приутихшая толпа стесняла ее. Страстная душа артистки рвалась к простору, к необъятному… Она невольно подняла голову. Звездная прозрачная высь широко расстилалась над ней. Ирина пела мерцающим звездам, безоблачному тихому небу, горячо и вольно лилась ее задушевная песня, замирая далеко за табором у темного безмолвного леса…

 
– Не ковыль степной колышется,
Не дубравушка шумит –
Молодецкая песня слышится,
Коробейники идут!
Ой, полным-полна коробушка,
Есть и ситцы и парча,
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча.
Выйди, выйди в рожь высокую,
Там до ночки подожду,
А завижу черноокую –
Все товары разложу.
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец,
Чу, идет, пришла желанная,
Разложил товар купец!
 

Что-то странное, необычное внезапно наступило в таборе. Не слышно стало ни бурных речей, ни взрывов дикого смеха. Наэлектризованная толпа безмолвно плотным кольцом окружала Ирину. Но она не видала ее, она никого не видала. Ей внимали высокие сосны да темное небо… И голос девушки звучно и страстно уносился вдаль, обнимая горячей лаской всю эту чудную лунную ночь с пылающими кострами и мириадами золотистых звезд в безоблачной прозрачной выси над ней.

 
– Все вернула ненаглядная
В короб, кроме перстенька,
Не хочу ходить нарядная.
Без родимого дружка!
 

Ирина немного подалась вперед и, невольно увлекаясь сама, закончила, делая широкий красивый жест рукой:

 
– Ах, легка, легка коробушка,
Плеч не режет ремешок,
А всего взяла моя зазнобушка
Бирюзовый перстенек.
 

Песня умолкла. С минуту длилось глубокое молчание…

– Браво, браво, браво! – раздались громкие аплодисменты Стегнева, и вдруг вся толпа цыган, словно пробужденная этой восторженной похвалой, очнулась, задвигалась, загудела, тесно обступая девушку и шумно выражая ей свою благодарность.

– Положительно ваша Иринка неприлична сегодня, – сгорая от зависти, шептала Милочка на ухо Лизе. – Что это за шутовской наряд на ней? Что за песня pour une jeune fille comme il faut!1717
  Для приличной девушки (фр.).


[Закрыть] Не понимаю, право, как можно якшаться с дикарями?

– Неужели вы, графиня, станете отвергать обаяние и прелесть этой талантливой девочки? – искренне недоумевал Стегнев, обращаясь к молодой женщине.

– Душа ты моя, Иринушка, звездочка золотая! – невнятно лепетал на другом конце стола старый Гурьев, стараясь поближе пододвинуться к девушке. – Выпей со мной чарочку, красавица…

Но Вася и старший брат Иван уже стояли на страже около Ирины, усердно отстраняя от нее отца.

– Ладно, отец! – сурово проговорил Иван, обдавая Ирину пылающим взором своих суровых глаз. – Барышня устала, не трогай ее, она не привыкла к нашей чарочке, что для нас веселье, то для нее смерть. Веди, что ли, Таня, гостью к столу да чайком попотчуй, а потом ступайте все к лесу, сейчас мальцов созову и, в угоду Иринушке, будем на конях поверх костров скакать.

– Да-да, идем скорее! – шепнула на ухо Ирине Татьяна, поспешно уводя за собой молодую девушку, одинаково побаиваясь старого увлеченного отца и горячего заступника девушки, мрачного Ивана.

– Ирина, я попрошу тебя немедленно снять этот дурацкий наряд и сесть вот тут, около меня! Мы сейчас поедем, и я не желаю, чтобы ты более уходила отсюда! – строго проговорила Замятина, как только девушка подошла к столу вместе с Таней.

Ирина с изумлением посмотрела на нее.

– Ты, кажется, забываешь, Лиза, что я не твой Васенька и что уже поздно немного сажать меня в угол! – холодно возразила она. – Зачем мне снимать этот платок, он мне нравится!

– И мне тоже, и я усердно попрошу Ирину сохранить его как можно дольше! – спокойно заметил Субботин, подошедший вместе с ней к столу. – Этот шелковый желтый платок и блестящие бусы безумно идут ей!

– Горячо присоединяюсь к вашему мнению, Лев Павлович! – любезно проговорил Стегнев.

Лиза побагровела от злости.

– Но мы сейчас едем, я не хочу оставаться тут, все равно ей придется снять эту дрянь! – воскликнула она сердито по-французски, не желая быть понятой Татьяной. – Николай, распорядись, чтобы закладывали экипажи, снимай платок, Ира!

Ирина вспыхнула. Как смела эта женщина говорить с ней в таком тоне в присутствии других! В первый раз она почувствовала в душе горячий возмущенный протест взрослой девушки и, гордо закинув голову, проговорила с достоинством:

– Я уже сказала, что этот платок мне нравится и я не желаю снимать его. Если же ты собираешься ехать, Лиза, то это, конечно, твое дело. Зачем же оставаться, когда невесело, a мне весело, и я остаюсь, Лева довезет меня домой. Не правда ли, Левинька? Мы отправляемся к лесу смотреть, как цыгане будут в мою честь через костры прыгать! Идем, Лева, идем, живо! – И, не дожидаясь ответа пораженной Лизы, Ирина весело побежала вперед, сопровождаемая молодым человеком.

– Я вас не узнаю сегодня, Ирина! – тихонько шептал ей доро́гой очень довольный Субботин. – Что с вами, скажите? Что с вами?

– Ах, да разве же я знаю, что со мной, Левинька! – смеялась Ирина, обдавая его горячей лаской лучистых глаз. – Понимаете, сегодня какой-то особенный вечер, и все-все особенное, и я сама тоже новая какая-то, словно во мне что-то выросло, чего прежде не было в моей душе и от чего мне безумно хорошо. Я счастлива и никому ни минутки не подарю этого чудного вечера! Им скучно, они домой хотят, ну и пусть себе едут. Разве они живут? Разве они знают веселье, счастье? А я жить хочу, мне весело, я песен, пляски хочу. Мне нравится этот шум, это безумие, эта дикая толпа, эти костры, мне все нравится, и я их всех люблю, и Таню, и Васю и… – Ирина запнулась и, откинув привычным жестом головку, смотрела в лицо Субботина блестящими глазами, которые говорили…

Ах! У Левы голова закружилась от того, что говорили ему эти чудные сияющие глаза!

– Всех любите? А меня, Ирина? – спросил он прерывающимся голосом, быстро наклоняясь к девушке и схватывая ее руки.

В двух шагах от них послышались торопливые шаги и показалась высокая фигура Стегнева.

– Чуть что ли! – тихонько вскрикнула Ирина звенящим голоском, подражая Татьяне, и, отняв руки, быстро понеслась вперед. – Догоните, Левинька, я вам на ушко скажу, – раздавался вдали ее серебристый смех.

Стегнев и Лева поспешили нагнать девушку.

– Ну уж, Ирина Петровна, не ожидал я от вас такой прыти! – с улыбкой начал Стегнев. – Если бы вы знали, в каком состоянии я оставил наших милых дам. Не завидую, говоря откровенно, Николаю Александровичу. Его почтенная супруга не замедлит доро́гой сорвать на нем злобу.

– Ну, а вы-то что же не остались утешать их? – смеялась Ирина.

– Я объявил им, что пойду уговаривать вас домой ехать, и под этим предлогом сбежал оттуда. Пойдемте смотреть на джигитовку цыган! – предложил Владимир Павлович. – Это довольно интересно!

Ирина, Лева и Стегнев отправились к опушке леса, где уже толпились цыгане вокруг пылающих костров. Из уважения к господам они пропустили молодую девушку и ее кавалеров вперед. Зрелище было действительно интересное. Цыгане без седла ловко вскакивали с разбегу на своих горячих коней, гарцуя и едва держась за уздечку, с неимоверной легкостью перепрыгивали через высокие горящие костры, свешивались на лету до земли и выкидывали самые невероятные штуки, приводившие в ужас Ирину и в неистовый восторг всех окружающих.

Бесстрашнее и лучше всех ездил Иван – казалось, он совсем прирос к своему коню и, молодцевато заложив руки на бока, управлял им одними ногами. Проезжая мимо Ирины, Иван кинул свою шапку к ее ногам, затем быстро повернул коня, на всем лету поднял шапку обратно и при громких криках толпы снова горделиво и важно надел ее себе на голову.

Василию стало досадно. Он стрелой пустил своего коня, низко-низко свесился до земли и, проносясь мимо Ирины, бросил к ногам ее свежий пучок дикого красного мака. Ирина с улыбкой подняла цветы и приколола их себе на грудь. В эту минуту на лугу показались торопливо подходящие к ним Лиза, Кокочка и графиня. Тщетно прождав Стегнева и молодых людей, Замятины кончили тем, что сами отправились за ними и очень сердитые и недовольные приближались к толпе цыган, где стояла наша маленькая компания.

– Слушай! – тихонько шепнула на ухо Ирине Таня, отводя ее в сторону. – Вам пора! Позднее не след оставаться в таборе, чужим у нас опасно бывает! Скажи своим, Иринушка, и поезжайте с богом!

– Да, это правда, вам пора! – согласился также и Вася, подошедший в эту минуту к девушкам. – Поезжай, красавица, телеги готовы и вывезены на дорогу, вам незачем возвращаться в табор, тут сторонкой пройдете!

Ирина поспешила передать предостережение цыган остальной компании, и маленькое общество, щедро поблагодарив Таню и Васю за доставленное удовольствие, быстро собралось в обратный путь.

– Владимир Павлович, у меня просьба до вас! – усталым голосом проговорила графиня, подходя к Стегневу. – Ради бога, довезите меня домой в вашем шарабане, наш тарантас ужасно тряский, я еле стою на ногах… Безумно разболелась голова от всего этого шума и гама!

– Но, кузиночка, зачем же? Ведь наш милейший сосед уже обещался Прасковье Андреевне сопровождать Ирину Петровну! – вмешался подошедший Кокочка. – Позвольте мне заменить его и предложить вам мои услуги.

– Ах нет, Коко, – томно возразила Милочка, украдкой бросая на него злобный взгляд. – Очень вам благодарна, но это было бы чересчур эгоистично с моей стороны; с какой стати я стану разлучать вас с женой. Нет-нет, бога ради, отправляйтесь вдвоем, я не хочу никого стеснять. Владимиру Павловичу по дороге со мной, а Ирина может ехать в одном экипаже с вами. Завтра я приду сама извиниться перед бабусей за то, что невольно похитила кавалера у ее милой внучки. Не правда ли, Ириночка, вы не слишком претендуете на меня за это?

Ирина ничего не ответила; ее так испугала перспектива обратного пути с Лизой и Кокочкой, что, не проронив ни слова, она быстро побежала к Леве и, отведя его в сторону, начала с ужасом передавать ему о предложении графини.

– Но ведь я же с вами хочу ехать, Лева! Понимаете? Непременно с вами! – горячо повторяла девушка. – Только как бы это устроить, у нас нет третьего экипажа. Знаете что, пойдемте пешком, хотите?

– Сумасшедшая! – улыбнулся Лева, ласково забирая ее руки. – В такую даль и в этот поздний час, когда вы так устали?

– Я совсем не устала, пойдемте пешком.

– К чему же пешком, Иринушка? – заметил с приветливой улыбкой Вася, подходя к молодым людям. – Я ведь тебе обещал, что телега будет готова, ну так садись и поезжай с богом, телега давно тебя на дороге ждет.

– А что же с моей лошадью будет? – спросил Лева.

– Оставь ее у меня! – спокойно предложил цыган. – Завтра утром я ее приведу к тебе в Авиловку и возьму обратно телегу! А до большой дороги лесом я провезу вас, тут напрямик куда ближе будет, версты на три ближе! Садись, что ли, Иринушка, скорее, пока они рядятся да собираются, и гайда, значит, поминай как звали! Спохватятся нас, а мы уже где – за горами будем! – лукаво усмехнулся цыган, сверкая черными глазами.

– Ну что же, бегством так бегством спасаться! – весело согласился Субботин, которому понравилось предложение цыгана. – Ирина, давайте руку – и за мной!

– Я тоже с вами! – крикнула вдогонку Таня, подбегая к молодым людям, и все четверо быстро направились вместе к большой дороге, где стояла телега.

Замятины были убеждены, что Ирина побежала вперед и будет ожидать их в экипаже, но каково же было их возмущение, когда мимо бойко промчалась новая рессорная телега с молодой девушкой и Левой. Лева охватил за талию свою соседку и удобно расположился с ней на большом мешке с сеном, сбоку около них примостилась кое-как Таня, свесив ноги за борт телеги, а Вася, полустоя у облучка, с гиканьем и присвистыванием лихо погонял свою горячую лошадку.

– Эй, кати, моя телега! Парень милую везет, – громко раздавался его голос.

– В темну ночку на простор он гулять с собой зовет! – весело подхватила за ним Татьяна, с лукавой улыбкой посматривая на молодых людей.

– Ирина Петровна, Лева, куда вы?! Нужно направо брать, вы не так едете! – кричал им вдогонку опешивший Кокочка, но молодежь его не слушала и ехала все дальше и дальше.

– Гайда, поминай, барин, как звали, не было тебе печали, да, знать, черти накачали! – беспечно распевал Вася.

– Покойной ночи, счастливого пути! – размахивая шляпой, не удержался Лева, чтобы не подразнить шурина.

Ирина и Татьяна залились громким веселым смехом. Телега быстро завернула в лес и скрылась на повороте. Лева и Ирина отправились напрямик, минуя большую дорогу, как советовал цыган. Дорога вела густым орешником и местами так суживалась, что влажные ветки касались лиц молодых людей и им приходилось низко пригибаться и отводить их руками. Глубокая темнота окружила телегу.

– Лева, где вы? Я вас не вижу? – смеялась Ирина.

– Я тут, голубка! – отвечал тихий ласковый голос, и знакомая сильная рука крепко охватывала ее за талию.

Но вот орешник начал понемногу редеть, темный лиственный свод разомкнулся, и над ними снова засветились золотистые звезды. По краям дороги вырастали мохнатые ели, белели молодые березки, и лунный свет, осторожно проникая в лесную чащу, устилал их путь причудливыми голубоватыми узорами. Вокруг царила полная тишина. Удалые песни цыгана замолкли сами собой. Вася уже не погонял с громкими гиканьями свою горячую лошадку, она тихонько плелась знакомой тропинкой, а хозяин, опустив вожжи, присел на облучок и о чем-то глубоко задумался.

Таня также молчала. Вдруг она обернулась и, наклоняясь к Ирине, проговорила дрогнувшим голосом:

– А хочешь, я тебе спою про тоску, про любовь девичью. Хочешь? – И, не дожидаясь ответа, цыганка начала низким глубоким контральто грустную призывную песенку с припевом: «Ненаглядный ты мой, жду тебя, приходи!»

Взор ее устремился в чащу леса, луна освещала смуглое лицо, отражаясь золотыми искрами в больших темных глазах, эти глаза смотрели холодно, почти сурово, но в голосе клокотали звенящие, беспокойные нотки…

– Жду тебя, приходи! – повторила она еще раз горячо, с особенным ударением, и вдруг из чащи леса ей ответил громкий звучный голос, полный решимости и отваги.

Высокая мужская фигура в светлой рубахе и барашковой шапке выступила из-за темных сосен и, прислонившись к дереву, остановилась в выжидательной позе у опушки леса.

Вася быстро придержал лошадь.

– Ну, мне пора, прощай, Ирина! – проговорила Таня, соскакивая с телеги. – Прощай, голубка, спасибо, будь счастлива! Прощай, Вася! – прибавила она тихо, слегка изменившимся голосом, вскидывая на брата странный выразительный взгляд. – Прощай, не поминай лихом.

Она быстро направилась к лесу.

– В добрый путь! – крикнул ей вдогонку цыган и, сильно стегнув свою лошадку, пустил ее крупной рысью по полю, минуя орешник и выезжая на большую дорогу.

У опушки леса еще раз мелькнули две стройные высокие фигуры, они шли, дружно обнявшись, и скоро скрылись за густыми деревьями соснового бора. Василий остановил телегу и, передавая вожжи Субботину, начал прощаться с молодыми людьми.

– Будь покоен, барин, – проговорил он уверенно, снимая шапку, – в полдень завтра доставлю тебе твою лошадь. Прощай, Ирина, и спасибо за пение. Эх, хорошо ты поешь, красавица, – прибавил он тихо и, нахлобучив на лоб барашковую шапку, быстро, не оборачиваясь зашагал в обратную сторону, по направлению к табору.

Субботин и Ирина остались одни. Молодая девушка прислонилась слегка к плечу Левы. После всех треволнений дня она почувствовала себя усталой и маленькой, как в былое время, ей хотелось опустить голову на колени другу и уснуть. Ирина закрыла глаза, ей было так хорошо…

– Устала, голубка? – тихонько спросил Лева, наклоняясь к ней.

Она не ответила, зачем говорить? Ей было так хорошо. Лева подумал, что она уснула, и осторожно одной рукой охватил за талию притихшую девушку. Они ехали молча, каждый со своими думами, испытывая бесконечную радость от этой взаимной близости. Утомленная лошадка лениво плелась мелкой рысью, луна освещала дорогу. Направо синел сосновый бор, за которым раскинулся цыганский табор, налево серебрилась черная речка и исчезали в тумане широкие ржаные поля. И всюду так тихо, тихо…

Ирина продолжала мечтать с закрытыми глазами: все разнообразные впечатления этого дня, необычные, волнующие, яркой вереницей проносились в воображении молодой девушки. Табор, пылающие костры, шумная толпа цыган, их дикие песни и безумная пляска – все слилось в одну пеструю панораму в ее душе, и над всем этим властно и неотразимо раздавались вдали нежные тихие звуки, отрывочные и недоговоренные, как прощальные речи перед разлукой. Ирине чудятся заглохший изумрудный пруд, старая развалившаяся мельница, и чарующая песнь волшебной скрипки с новой силой звучит трепетно и победно в душе ее.

– Ирина, голубка, вы спите? – раздается осторожный ласковый голос. – Мы приехали!

Ирина открывает глаза, большие лучистые глаза, полные грезы, как молодая весенняя сказка.

– Лева, как он играл! – говорит она тихо. – Помните, там, у зеленого пруда! Как он играл! Так чудно, я не могу забыть этих звуков!

XIX

Машутка и Ульяна ходили на цыпочках, барышня вернулась накануне поздно и такая усталая, что еле-еле добралась до постельки, свернулась калачиком и быстро уснула. Даже от горячего чаю, спелой малины и густых сливок отказалась, а это, по мнению Ульяны, было уже совсем необычным явлением и доказывало, что бедное дитя не на шутку уморилось.

– Да вы слышьте-ка, что было-то, хорошо ли гуляли? – нетерпеливо допрашивала любопытная Машутка, дергая свою барышню за рукав ночной рубахи. – Хоть маленько расскажите, что было-то?

– Что было? – сонным голоском протянула Ирина, с трудом приподымая от подушки голову. – Что было? Лева… Лева был…

– Ну, а еще что? – нетерпеливо допрашивала Машутка.

– Еще? Лева…

Глаза утомленной девушки слипались сами собой, голова тяжело опустилась на подушку.

Машутке не удалось добиться от барышни интересных подробностей о поездке на мельницу. Ирина крепко и сладко уснула. Разочарованная девочка простояла еще с минуту у постели, затем махнула с досадой рукой и, осторожно притворив за собой дверь, удалилась на цыпочках из комнаты.

Ирина проснулась на другой день только в одиннадцатом часу утра. Бабушка разрешила ей после вчерашней прогулки хорошенько выспаться и не приходить к утреннему чаю в Авиловку, а потому молодая девушка не спешила одеваться. Она продолжала лежать с зажмуренными глазами, сладко потягиваясь и нежась в мягкой постели, испытывая какое-то новое трепетное чувство, заставлявшее ее сердце тревожно и радостно биться. Ирине вспомнилась их вчерашняя прогулка и обратный путь вдвоем с Левой, и вдруг ей так сильно захотелось поскорее увидать его и услыхать его голос, что, не дожидаясь появления Машутки, которая обыкновенно приходила будить ее, девушка быстро откинула полог, вскочила с постели и принялась с лихорадочной поспешностью одеваться.

ХХ

Зато в Авиловке утро началось гораздо ранее обыкновенного и притом далеко не так мирно и радостно, как в маленьком домике над оврагом. Прасковья Андреевна не успела открыть глаза в восьмом часу, как в ее комнату прибежала запыхавшаяся Феня с просьбой поскорее одолжить валериановые капли, так как молодая барыня почти всю ночь не спала и чувствует себя очень плохо.

«Ну, значит, опять поссорились и что-нибудь стряслось между ними! – поморщилась бабушка. – Надеюсь, что Иринка осталась довольна прогулкой и хорошо провела время!»

– Возьмите капли в маленьком шкапике с лекарствами! – проговорила Прасковья Андреевна довольно сухо и спокойно одевалась, не собираясь заходить в спальню Лизы.

Ей надоели вечные истерики, или, вернее, вечные комедии ее внучки, и она перестала придавать им значение. Прасковья Андреевна облачилась в свой утренний лиловый капот и прошла в столовую. Кокочка с газетой в руках сидел за кофе в ожидании хозяйки. Он казался невыспавшимся, хмурым и очень не в духе.

– В чем дело? – осведомилась бабушка, здороваясь с зятем. – Надеюсь, что ни с кем из вас вчера не случилось ничего дурного? Как доехала Иринка?

– А уж это вы у нее сами спросите, я не имел чести сопровождать ее! – язвительно усмехнулся Кокочка.

Его странный тон несколько удивил бабушку, однако она ничего не сказала и продолжала все так же спокойно:

– А почему Лиза не спала ночь? Мне сказали, что она плохо себя чувствует.

– Я думаю, немудрено. Как тут не почувствовать себя плохо после такой миленькой прогулки в табор, какую мы совершили вчера! – с возмущением воскликнул Кокочка, отбрасывая в сторону газету.

– А что?

– Да вы только представьте себе, Прасковья Андреевна, без малого два часа мы просидели на сырой земле, и это ночью, по такому холоду!

– А кто же вас просил сидеть? – усмехнулась бабушка. – Думается, не маленькие! – Прасковья Андреевна отлично знала, что Замятины любили все преувеличивать, и потому не беспокоилась. – Не нужно было сидеть, вот и все!

– Не нужно! Легко вам говорить! Мы с женой горячо протестовали, да разве столкуешься с нашей молодежью, убедишь ее…

Кокочка вдруг спохватился и, разом меняя тон, заговорил значительно мягче и спокойнее.

– Впрочем, все это ново, необычно для них, и к тому же этот Стегнев… – Замятин вдруг добродушно расхохотался: – Вот чудак! Не поверите, Прасковья Андреевна, он готов исполнять всякую прихоть Ирины Петровны, совсем голову потерял, бедняга, а между тем наша Ириночка вчера не того-с, не того-с…

Замятин выразительно поднял брови и, не докончив фразу, снова раскрыл газету и принялся внимательно пересматривать ее.

– Ну, что еще наша Ириночка? – нетерпеливо переспросила Прасковья Андреевна. – Чем она опять не угодила вам?

Николай Александрович замялся, делая вид, что ужасно стесняется говорить откровенно и притом желает как можно мягче и снисходительнее выразить свое справедливое порицание молодой девушке. В его пересказе выходило так, что Ирина вела себя вчера бестактно и легкомысленно, кокетничала направо и налево со всеми гимназистами, отказалась занять место у большого стола между Софьей Павловной и Стегневым, умышленно избегала его общества и под конец, вопреки желанию Прасковьи Андреевны, уехала, никого не предупредив, вдвоем с Левой и с какими-то цыганами в чужой телеге, взятой напрокат в таборе! Субботину, разумеется, также порядком досталось, хотя Кокочка все время называл его «нашим милейшим Левушкой», которому он вполне, вполне сочувствует!

Бабушка была поражена. Она не знала, что и думать – так мало все это походило на ее дорогую внучку. Она решила, что лучше всего переговорить с Левой, от него она узнает всю правду. Прасковья Андреевна думала, что пора положить конец всей этой глупой истории. Ирина ребенок, она видит в Леве прежнего товарища детства и не сознает, насколько эта близость теперь вредит ей. Но внук уже взрослый человек, и он должен понять это. Не станет же Лева нарочно мешать счастью этой милой девочки и тем более без всякого основания. Осенью он опять уедет надолго за границу, и когда они свидятся потом? В сущности, Леве самому должно быть приятно сознание, что его Иринка счастлива и нашла себе в жизни верного друга и покровителя! Как знать, долго ли ей, бабушке, суждено прожить. На кого она оставит свою Иринку?

К немалой досаде Кокочки, Прасковья Андреевна выслушала его совершенно молча и вроде бы безучастно, не выразив ни единым словом своего порицания молодым людям, и, когда он кончил, все так же молча и спокойно вышла из-за стола и направилась к себе.

– Посоветуйте Лизе не злоупотреблять так сильно валериановыми каплями! – проговорила бабушка холодно, уходя из комнаты. – За последнее время она слишком часто принимает их, они скоро перестанут помогать ей!

И это все. Прасковья Андреевна скрылась за дверью, оставляя раздосадованного Кокочку одного в столовой. Замятин мрачно уткнулся в газету, делая вид, что читает, но в это утро ему было не до политики. Он нетерпеливо и злорадно прислушивался, не идет ли Субботин, глубоко убежденный, что, несмотря на кажущееся равнодушие бабушки, его шурину здорово влетит от нее.

Прасковья Андреевна действительно поджидала Леву. Она уселась с чулком на своем обычном месте у окна и, уже заранее волнуясь, тревожно обдумывала предстоящий разговор с внуком. Петли чулка то и дело спускались и путались в дрожащих руках старушки. Как она ни убеждала себя, что ей не следует ничего скрывать от молодого человека, но инстинктивно все-таки чувствовала, что невольно причинит боль своему любимцу, и сознание это было мучительно и тяжело для нее. Бабушка никогда еще не ожидала прихода Левы с таким беспокойством.

Субботин проснулся радужный, так же как и Ирина, и, громко насвистывая свой любимый романс «Из Франции два гренадера», бодрый и веселый, вошел в столовую.

– Ах, перестань, пожалуйста, свистать! – раздраженно воскликнула Лиза, нервно хватаясь за голову. – У меня безумная мигрень сегодня!

Кокочка сердито читал газеты и еле ответил на поклон шурину, Лиза в капоте, с распущенными волосами и двумя кусочками лимона, приложенными к вискам, полулежала на кушетке с закрытыми глазами и не сочла нужным поздороваться с братом.

Прасковьи Андреевны в столовой не было. Это показалось подозрительным Леве. Бабушка всегда поджидала его за чайным столом и сама наливала ему кофе. «Ну, значит, было дело под Полтавой! – с досадой подумал Субботин. – Успели разволновать бедную бабушку!» И он искренне пожалел, что не догадался встать пораньше и предупредить доклад Замятиных, рассказав лично Прасковье Андреевне, как сошла их вчерашняя прогулка. Лева наскоро выпил свой чай и отправился в спальню Прасковьи Андреевны.

Старушка продолжала сидеть в кресле, нервно перебирая спицы, и уже по одному тому, как они ходили в ее руках, Лева сразу понял, насколько она взволнована.

– Здравствуйте, бабушка! – проговорил он ласково, усаживаясь на подоконнике против нее и прижимая к губам ее руку. – Я вижу, вас что-то тревожит, и догадываюсь, что именно! Не будемте же говорить обиняками, а выкладывайте лучше разом причину вашего неудовольствия. Дело идет о вчерашней поездке, так ведь?

Бабушка в знак согласия молча кивнула головой.

– Скажи, Лева, – начала она нерешительно. – Правда это, что на обратном пути домой Ирина вопреки моему желанию вернулась не с Владимиром Павловичем, как было решено раньше, а с тобой и еще с какими-то цыганами в наемной телеге, взятой в таборе?

– Правда. Вас возмущает это?

– Признаться, да, – сухо проговорила Прасковья Андреевна. – Я не узнаю Ирины, она всегда такая тактичная, такая деликатная со всеми…

– Полагаю, что и в данном случае она нисколько не изменила этому правилу! – горячо вступился Субботин. – Прежде чем обвинять, бабушка, вам бы следовало хорошенько ознакомиться с фактами. Я вижу, вам они были переданы подробно, но зато с особой, так сказать, замятинской окраской. Позвольте мне восстановить истину и рассказать, как было дело. Вам известно, что Ирина отправилась к Заславским и на мельницу в шарабане Владимира Павловича. В десятом часу вечера гости начали разъезжаться по домам, и, к моему крайнему неудовольствию, Ирина, опять-таки согласно вашему желанию, поехала в табор со Стегневым. И оттуда тоже вернулась бы с ним, если бы, по счастью, нам не помогла прелестная Милочка.

Графиня чуть не силой навязалась несчастному Стегневу. Она объявила, что умирает от головной боли, и умоляла его отвезти ее домой в шарабане, так как, видите ли, тарантас Замятиных показался ей под конец дня чересчур тряским и она не в силах была далее ехать в нем! Что же оставалось Ирине в таком случае? Ведь вы помните, что экипажей у нас было всего два. Бедную девочку, значит, ожидала приятная перспектива поездки втроем с Лизой и Кокочкой, которые не преминули бы излить на ней всю свою злобу дорогой. Они уже раньше успели переругаться между собой, и Лиза все время придиралась к Ирине, отравляя ей прогулку вечным брюзжанием. Нечего сказать, веселая была бы поездка! Разумеется, мы с Ириной оба очень обрадовались, когда Танин брат нам предложил хорошую рессорную телегу и даже сам вызвался сопровождать нас до большой дороги кратчайшим путем, лесом и полями. Ну, скажите, пожалуйста, что за преступление совершила Ирина тем, что предпочла ехать со мной? Или, быть может, вы находите, что мое общество компрометирует ее и что мне нельзя разрешить того, что возможно для господина Стегнева? – Субботин вызывающе смотрел на бабушку.

– Перестань болтать, ты говоришь вздор! – строго остановила его старушка. – Я нахожу, что ты стал очень раздражителен, климат Муриловки на тебя вредно действует в этом году!

– И поэтому вам бы очень хотелось сплавить меня отсюда подальше, так следует понимать? – вспылил Лева, густо краснея. – Впрочем, я прекрасно и сам вижу, что тут всем до чертиков надоел, это не новость для меня. Сознайтесь, бабушка, вы были бы очень довольны, если бы я вовсе не приезжал в Авиловку?

Бабушка подняла на него бесконечно любящий, ласковый взор и, разом меняя тон, проговорила грустно, с видимым усилием:

– Мой дорогой мальчик, ты опять говоришь вздор. Разве ты можешь надоесть мне? Я так ждала, так была счастлива, когда увидала тебя… И все-таки, все-таки скажу… – С минуту она колебалась, потом прибавила совсем тихо: – Быть может, было бы лучше, Левушка, если бы ты не приезжал теперь.