Текст книги "Весенняя сказка"

XLII

Несмотря на все увещевания мужа, Лиза никак не могла примириться с мыслью, что Ирина являлась теперь заместительницей самой бабушки и что все хозяйство в доме лежало на ее руках. Так или иначе, но она непременно желала хоть временно освободиться от присутствия этой ненавистной для нее девушки.

Случай помог ей. Лиза от кого-то узнала, что в одном доме на селе появилась ветряная оспа, а так как Ирина ежедневно виделась с кем-нибудь из своих учеников, то она объявила ей, что страшно боится заразы для Васеньки и просит Ирину теперь ни с кем не встречаться и вообще никуда больше из Авиловки не выходить.

Разумеется, такая просьба почти равнялась одиночному заключению, и Ирина сама предложила Лизе временно лучше совсем выехать из дому. Но куда? Вот вопрос, который требовал немедленного разрешения, а между тем молодая девушка положительно не знала, что предпринять.

Как нарочно, в ее бывшем маленьком флигеле в муриловском парке теперь гостила какая-то дальняя родственница Стегневых с детьми, тоже очень боявшаяся оспенной эпидемии. Родственница эта столовалась у Софьи Павловны, и из деликатности Ирина за последнее время даже в усадьбе избегала показываться, не желая тревожить ее.

Оставалась одна Иванова, но, признаться, этот план не особенно улыбался ей; у Ивановой было так тесно, и молодая девушка боялась обеспокоить ее.

Ирина продолжала печально сидеть в своем одиночном заключении и страшно тосковала. По счастию, однако, судьба, казалось, сжалилась над нею. Однажды под вечер, когда ей было почему-то особенно грустно, ее неожиданно позвали в людскую, где ее спрашивала какая-то женщина.

– Какая женщина? – удивилась Ирина. Но войдя в кухню, она была несказанно поражена и обрадована, узнав свою Ульяну, которая при Дарье Михайловне когда-то служила у них кухаркой. Оказалось, что Ульяна занимала теперь в городе маленький угол у одной швеи и вместе со своею Машуткой ходила по стиркам. В Авиловку она зашла но делу – навестить свою родственницу, жену садовника, и тут, случайно узнав про Ирину, непременно пожелала повидаться с своей прежней барышней.

Ирина была ужасно рада, все ее дорогое прошлое так и воскресло перед нею!

– Ах, Уленька милая, как хорошо тогда было, – вздохнула девушка, – помнишь нашу белую хатку! Без бабуси мне так скучно в Авиловке, да теперь и выходить никуда нельзя из-за этой противной оспы!

– А знаете что, барышня, – предложила Ульяна, – если уж вам так несподручно тут, то давайте-ка переедем снова в наш маленький домик над овражком. Ведь он и посейчас не занят, пустой стоит, с заколоченными окнами. Поговорите, что ли, с Иваном Матвеевичем, пусть он разрешит нам снять доски! Я вам там с Машуткой все сверху донизу перемою и перечищу, проветрим комнаты, приберем все к месту да и заживем себе на славу опять по-прежнему, а меня, милая барышня, возьмите с Машуткой служить вам.

Ирина пришла в полный восторг от такого предложения.

– Ах, Уля-Уля, что ты за чудная женщина! – с оживлением воскликнула девушка, кидаясь к ней на шею. – Да ведь, понимаешь, это прямо блестящая мысль тебе пришла! Завтра же напишу Ивану Матвеевичу, мы с ним приятели, его сынишка ученик мой, непременно-непременно напишу!

– Да зачем же откладывать, когда так? Давайте письмо, барышня, я сама сейчас к нему сбегаю! – предложила служанка, и несколько минут спустя предприимчивая Ульяна с письмом в руках от авиловской барышни уже летела к Ивану Матвеевичу, а через полчаса и сам Иван Матвеевич был в Авиловке и теперь, стоя перед молодой девушкой, почтительно ожидал ее приказаний.

– Все будет сделано так, как того пожелаешь, Ирина Петровна, – заявлял управляющий, он весь, весь к ее услугам, какой ремонт считает она необходимым в маленьком домике и с чего прикажет начинать?

Но Ирина объявила, что решить это она может только на месте, и Иван Матвеевич, захватив с собою двух рабочих, немедленно отправился вместе с нею к оврагу.

Тут было все-все по-старому… Черная речка весело журчала, как и восемь лет тому назад, плакучие ивы низко склонялись над водою, а на берегу так же, как и прежде, шумел и качался высокий, уже зеленеющий тростник. Зато над оврагом знакомый нам белый домик совсем изменился; почерневший от времени и наглухо заколоченный досками, он, казалось, теперь печально и одиноко стоял на своей вышке.

Бедный домик, о нем совсем позабыли!

Но вот несколько громких ударов молотка… плотники сняли доски, и в открытые окна и двери снова ворвались лучи заходящего солнца и струя ароматного вечернего воздуха!..

Ирина нерешительно остановилась на пороге.

Боже, неужели то были их прежние, такие уютные славные комнатки?!

Какими неприглядными казались они теперь при ярком свете! Всюду грязь и беспорядок, густая пыль толстым слоем покрывала мебель и старые фотографии на стенках, столы и стулья были небрежно сдвинуты в одну сторону, по углам и полкам висели большие черные паутины!..

Ирина с невольною болью смотрела на все это запустение, и в эту минуту она почему-то чувствовала себя немного виноватой перед своим старым жильем. Ведь она все время как будто даже умышленно избегала проходить мимо оврага и еще ни разу, ни разу не заглянула в этот знакомый уголок. Но почему же, почему так? Вероятно, молодая девушка не сумела бы и сама ясно ответить на этот вопрос. Не потому ли, быть может, что с этими местами для нее были связаны самые дорогие и в то же время самые больные воспоминания ее прежней жизни, и она инстинктивно боялась будить их в своем сердце?

Ирина старалась настойчиво убедить себя, что все это было давным-давно позабыто и никакой роли больше не играет в ее настоящей жизни – мало ли о чем мечтают дети! И вот теперь, перед раскрытою дверью старого гнездышка, все это милое светлое прошлое с новою силою проснулось в ее душе; Ирина ничего не забыла, она чувствовала, что ее детские мечты ей по-прежнему бесконечно дороги так же, как был дорог и мил каждый уголок этого бедного заброшенного домика!..

Между тем Иван Матвеевич, на этот раз искренне желавший отличиться и угодить, с большим оживлением развивал перед Ириной свои планы относительно будущего, очень сложного и, так сказать, коренного ремонта всего дома. Пусть только Ирина Петровна не стесняется и требует чего хочет, он все-все для нее сделает. Не желает ли она, например, свежих обоев в комнаты, у него есть богатейший рисунок с лиловыми и желтыми разводами? Нет, не желает? Жаль! Ну, а как теперь насчет мебели? Разумеется, всю эту старую рухлядь вон. Придется ее на чердак свалить, а сюда все новенькое принести, что-нибудь этак пофорсистее, конечно. Он мог бы доставить ей, например, чудеснейшую гарнитуру, крытую пунцовым репсом: диванчик, пуф, два кресла и четыре стула! Как она полагает, не правда ли – и барственно, и шикарно? Ну, а вот еще относительно газона перед домом. Не лучше ли провести дорожку от крыльца и по бокам разбить две-три клумбы? Ну, там, что ли, настурций, петуньи какой, георгинчиков красненьких посадить, все же для глаз увеселительнее будет?! Не так ли? Пусть она только словечко вымолвит, а уж он расстарается для нее, мигом нагонит молодцев – и сейчас же за работу примутся!

Ирина молча, с искренним ужасом смотрела на своего услужливого приятеля.

Боже, как мог он думать, что она пожелает хоть что-нибудь изменить в этом старом жилище, где все было так полно для нее самых дорогих воспоминаний? И вдруг он предлагает какие-то новые обои с лиловыми и красными разводами, пунцовый пуф и прозаическую дорожку вместо ее любимого зеленого луга под окнами! Да ведь это прямо святотатство!

– Нет-нет, Иван Матвеевич, спасибо, но только всего этого совсем-совсем не надо! – испуганно проговорила Ирина. – Я не желаю ничего менять.

– Как, и пунцовой гарнитуры не надо?! – опешил Иван Матвеевич.

– И гарнитуры не надо, пусть все остается как было, прикажите только поскорее хорошенько все вымыть и вычистить, и я завтра же к вечеру уже перееду сюда!

– Ну, а клумбы-то, клумбы-то как же, многоуважаемая? Неужели и цветов не надо? – все более и более возмущался Зорин.

– И их не надо! – засмеялась Ирина, выбегая на крыльцо. – Иван Матвеевич, Иван Матвеевич! – кричала она теперь уже на ходу, весело направляясь в свой бывший садик Снегурочки. – Идите-ка сюда, дорогой, я хочу посмотреть, все ли еще стоят на старом месте мои маленькие беленькие березки?

Три стройные белые березы, тесно обнявшись, стояли по-прежнему среди зеленого поля, и казалось, густые кудрявые ветви их ласково манили к себе девушку. Только старый тмин под ними еще не успел подняться, и ромашки пока также не было.

– Но это ничего, впрочем, – серьезно проговорила Ирина, – они еще вырастут! Я говорю о ромашке и белом тмине, Иван Матвеевич, не правда ли, ведь они еще вырастут? А вот тут прежде стояла дерновая скамейка, – вздохнула девушка, – и ее больше нет?! Ах, милый Иван Матвеевич, я бы ужасно хотела опять такую скамейку, и вот именно тут, на этом месте!

Зорин обрадовался: наконец-то он мог хоть чем-нибудь угодить ей!

– Ну так что же-с, не извольте беспокоиться, Ирина Петровна, пустое-с! – быстро заявил он. – Это мы скорешенько оборудуем, в наилучшем виде даже! Только зачем же дерновую непременно, можно иначе сделать. Перво-наперво всю траву вон, дочиста скосить, значит, потому как, сами видите, одно безобразие, а затем прикажем вокруг березок плотно утрамбовать землю, посыпем ее желтеньким песочком и расставим садовую мебель, ну там, что ли, диванчик какой, столик, несколько стульев плетеных… Хотите деревянного мопса и двух терракотовых карлов притащу? Они у нас прежде в парке стояли, да Владимир Павлович чего-то убрать велел, а жаль, право, жаль… и красиво, и занимательно… очень, очень интересно даже! Только понятно – нужно раньше всю траву скосить, а то среди лета этот противный тмин беда как разрастается. Не поверите, Ирина Петровна, без малого вам по плечо будет!..

– И вы хотите его скосить, скосить мой чудный белый тмин?! – с негодованием воскликнула Ирина. – Да упаси вас боже, Иван Матвеевич, вы меня так огорчите, так огорчите, что я вам этого никогда больше не прощу и все лето буду плакать над моим тмином!

Иван Матвеевич окончательно растерялся. Нет, положительно этой девушке было еще труднее угодить, чем самому барину! Там, по крайней мере, известно, что требуется; выбирай сразу все самое дорогое и самое новое – и делу конец! А тут так, пожалуй, и этим не потрафишь! И Зорин пришел к заключению, что хотя Ирина Петровна и хорошая девица, слов нет, очень-очень даже хорошая, а только, что ни говорите, со странностями, с большими странностями.

Зато Ульяна гораздо лучше сумела угодить своей доброй барышне.

На другой день утром, захватив приличное количество всевозможных тряпок, мочал, щеток и мыла, она чуть свет забралась к оврагу в маленький домик; тут вместе со своей шустрой Машуткой она в течение нескольких часов неутомимо чистила, мыла, выколачивала и наконец к вечеру привела все-все в порядок. Каждая вещица была ею тщательно водворена на старое место. Белоснежная кровать Ирины снова стояла в крайней комнате около кухни, в углу перед образом Божией Матери по-прежнему теплилась голубая лампада, на окнах висели кисейные занавески, а на полу во всех комнатах были разостланы узенькие чистенькие половики.

Ульяна ничего не забыла; она не поленилась сбегать и в усадьбу к самой Софье Павловне и Марфе Тимофеевне, жене управляющего, и решительно приобрела все, что ей было нужно.

Остальные вещи Ирины, белье и платье ее были доставлены еще утром в большой корзине Сенькой и Алешей.

Таким образом, она успела заблаговременно все аккуратно развесить по шкафам и разложить по ящикам в комодах и теперь с нетерпением ожидала прихода своей молоденькой хозяйки.

К вечеру наконец появилась и Ирина.

Благодаря стараниям Ульяны маленький заброшенный домик стал совсем неузнаваем; иллюзия прошлого была до того полна, что молоденькой девушке казалось, что она только накануне отсюда уехала.

Ульяна с хлебом с солью в руках, в чистом переднике и белом платке на голове, торжественно вышла встречать свою барышню на крыльцо.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, с новосельем! – весело улыбалась она.

Машутка с подоткнутым подолом и засученными рукавами также прибежала из кухни (она только что усердно раздувала там самоварчик), а за нею степенно ковылял Митя с огромным кренделем, который его мать прислала на новоселье Ирине Петровне.

Молодая девушка была глубоко тронута и принялась шумно обнимать и целовать всех троих.

– Какие вы, право, чудные, чудные! – повторяла она с радостной улыбкой, а на глазах у нее блестели слезы.

– Пожалуйте в горницу, барышня, – важно приглашала Ульяна, – сейчас и чайком угостим! Ведь я отлично помню, что ваша маменька завсегда приказывала об эту пору самоварчик ставить.

– Сейчас-сейчас, Уленька, милая, – смеялась Ирина, – сейчас, только позволь мне разочек вокруг сада обежать, надо же мне с моими березками поздороваться, ведь я сегодня в первый раз возвращаюсь сюда как настоящая хозяйка!

Ирине не стоялось на месте, ей хотелось разом оглядеть все старые дорогие места.

– Митя, давай руку! – весело звала она ребенка, сбегая с крыльца. – Я тебе мой садик Снегурочки покажу!

Митя передал крендель Машутке и немедленно очень охотно последовал за нею.

На лужайке около трех березок молодую девушку ожидал новый сюрприз. По указанию Ульяны старшие ученики только что вскопали тут земляную скамейку и обложили ее свежим зеленым дерном.

Все десять гвардейцев были сегодня налицо и, раскрасневшиеся после работы, с лопатами и заступами в руках теперь, в свою очередь, нетерпеливо ожидали появления Ирины в саду. Мальчикам хотелось поскорее узнать, так ли они все сделали и угодили ли своей учительнице?

– С новосельем, с новосельем, Ирина Петровна! – закричали дети дружным хором, как только она показалась на лужайке.

– Ступай, ступай сюда, барышня, посмотри-ка, ладно ль вышло, не низка ли будет? – беспокоился Сенька.

– Ты присядь, присядь, Ирина Петровна, – упрашивали дети, – тогда лучше увидишь, хороша ли скамейка?!

Ирина послушно опустилась на зеленый дерн и с улыбкой подняла к ним свое сияющее благодарное личико.

– Милые вы, милые мои мальчики, – ласково проговорила она, – да как же это вы так хорошо сумели, ведь совсем-совсем точно прежняя, словно вы видели ее. Неужто все сами сделали?

– Да вот только не низко ли будет? – продолжал волноваться Сенька, особенно старавшийся угодить Ирине Петровне.

Маленький Митя с видом знатока сейчас же уселся рядом с девушкой и, свесив свои коротенькие ножки, очень важно заметил:

– Нет, совсем не низка даже, так хорошо будет!

– Очень, очень хорошо! – повторила за ним Ирина, с восторгом оглядывая свою новую зеленую скамейку.

Она никак не ожидала, что ее заветное желание будет так скоро выполнено, да еще кем же – этими милыми славными мальчиками! Ирина была бесконечно благодарна своим ученикам.

– Пойдемте ко мне, дети, – предложила она, быстро вставая с места, – сегодня вы мои гости, милости просим на новоселье, я вас буду чаем угощать! Ну, довольно работать, марш за мною! – весело скомандовала девушка. – Кто скорее, наперегонки!

Легкая как серна, Ирина быстро понеслась вперед, а ученики, побросав свои лопаты и заступы, шумною гурьбою следовали за нею, чрезвычайно довольные ее приглашением.

Разумеется, Ульяна и Машутка должны были также принять участие в общем веселье и в этом чаепитии, и Ирине, сильно тосковавшей в последнее время без бабуси, казалось, что она давно уже не была так счастлива и не проводила такого славного, хорошего вечера, как сегодня.

Мальчики разошлись только в десятом часу, когда на небе уже совсем потухла вечерняя заря.

Спускаясь к оврагу, они решили на прощанье спеть Ирине хором свою любимую песнь:

 
– Есть на Волге утес,
Диким мохом порос
От вершины до самого края.
И стоит сотни лет,
Только мохом одет,
Ни кручин, ни заботы не зная…
 

Они так и ушли с этою песнью, и долго-долго еще потом раздавалась она внизу у речки, постепенно замирая в ночном воздухе.

Ирина осталась одна.

Ульяна и Машутка, пожелав покойной ночи барышне, удалились к себе; скоро маленький домик погрузился в полную тишину. Но Ирине не хотелось спать, вечер был так хорош!

Она задумчиво остановилась у окна. Как сильно пахло левкоем и резедой! По просьбе Софьи Павловны муриловский садовник заставил цветами почти всю ее простенькую гостиную, но Ирине она казалась прекрасной. Что за чудные астры, точно большие-большие белые звезды, а вот рядом с ними темно-красные широкие листья какого-то нового, еще не знакомого ей растения… Молодая девушка с любопытством наклонилась к окну…

Но что это? Среди остальных цветов в уголочке скромно приютился еле заметный зеленый отросток…

– Это откуда? – удивилась Ирина, внимательно разглядывая тоненький стебелек, и вдруг ей припомнилось обещание Ивановой в самый первый день их знакомства. Очевидно, старушка сдержала свое слово; она отсадила на счастье Ирины небольшую веточку своей махровой герани, и вот теперь, когда эта веточка принялась и пустила новый отросток, Иванова прислала его на новоселье Ирине как счастливую примету. «Если цветочек примется, – говорила она, – то это означает, что в том же году вы непременно встретите вашего милого!»

– Вашего милого, вашего милого! – тихонько прошептала Ирина и, захватив небольшой горшочек с зеленым отростком, бережно отнесла его в свою спальню.

«Пусть моя герань тут стоит! – решила девушка. – Я буду ухаживать за нею и каждый день сама поливать ее!»

В комнате ей показалось душно и жарко, и она быстро распахнула окно. Ведь и прежде, бывало, весной окна ее спальни оставались всегда открытыми; в то время этого требовала Дарья Михайловна, и вот теперь все эти мелкие подробности, точно нарочно, необычайно живо воскресали в ее памяти.

Какой знакомой и родной казалась ей эта маленькая прежняя детская, с ее начисто выбеленными стенами, тихим светом голубой лампады в углу и белоснежным пологом над узенькой, почти детской кроваткой.

А в окна к ней смотрела светлая белая ночь с бирюзовою далью, и только высоко-высоко, где-то там в прозрачной выси мерцала одна чуть заметная маленькая золотая звездочка…

Ирине вспомнилось, как, бывало, прежде ребенком она набожно опускалась в этот час на колени перед своею кроваткой и долго и горячо молилась, чтобы ангел-хранитель не оставлял ее во время сна. Ирина глубоко верила в то время, что у каждого ребенка есть свой ангел-хранитель, который ночью стоит над его изголовьем и охраняет его от всякого зла. Если совесть маленькой девочки ни в чем не упрекала ее и она засыпала спокойно, то ангел был непременно в белом одеянии с большими белыми крыльями, но если Ирина чувствовала себя виноватой и уходила ко сну с тяжелым сердцем, он печально опускал свои темные крылья, белоснежное одеяние внезапно закрывалось туманной сероватой дымкой, и, полный негодования, ангел молча и укоризненно отлетал от ее кроватки…

Молодая девушка невольно улыбнулась теперь при этом воспоминании…

– Как давно, как давно все это было!

Она задумчиво облокотилась на подоконник.

У калитки в кустах сирени робко засвистел соловей, сначала нерешительно, еле слышно, точно сам прислушивался к своему пению, затем все сильнее, все протяжнее, громче…

Ирину потянуло в сад. Она накинула на себя какой-то платок и осторожно, чтобы никого не будить, спустилась с крыльца.

Белые березки как очарованные стояли неподвижно во влажном ночном воздухе, неподвижным и прозрачным раскинулось над ними бирюзовое небо, и теперь маленькая золотая звездочка, казалось, горела над самою головою Ирины.

Она тихонько опустилась на свою дерновую скамейку. Странное тоскливое чувство, словно тихая грусть по ком-то, охватило все ее существо… По ком только? Быть может, она давно бабусю не видела? И вдруг Ирина вспомнила, что в кармане у нее лежало письмо на имя Левы, которое ей было поручено отослать за границу…

Перед отъездом бабушка передала его Лизе с просьбою приписать несколько слов от себя, но Лиза, как и следовало ожидать, совсем позабыла о нем, и оно провалялось у нее на туалетном столике до сегодня. Утром Лиза совершенно случайно нашла его за зеркалом в своей спальне.

– Иринка, надпиши заграничный адрес Левы! – попросила она ее на прощанье. – Я все забываю, как называется эта улица в Берлине?

И она небрежно сунула молодой девушке письмо, даже позабыв его запечатать. Ирина вынула теперь из кармана этот узенький конвертик и с минуту в раздумье вертела его в руках. Она знала, что в нем заключались поклоны Леве решительно от всех в доме: и от бабуси, и от Лизы, и от Кокочки, и даже капризного Васеньку заставили (правда, не без слез, но все-таки заставили) поставить какую-то безобразную кляксу в конце страницы, якобы и он тоже вспомнил своего милого дядюшку; только от нее одной, его маленькой, когда-то любимой Иринки, ничего не было!

И молодой девушке вдруг почему-то ужасно захотелось непременно что-нибудь послать и от себя Леве – Льву Павловичу, быстро поправила она себя, и, оторвав крошечную зеленую веточку еще не распустившегося тмина, она тихонько и любовно опустила ее в конверт.

«А это пусть будет от меня! – подумала Ирина, немножко краснея. – Все равно ведь никто-никто не догадается!»

Увы, она и не подозревала, как красноречивы бывают иногда эти маленькие, еще не распустившиеся веточки тмина и как много они могут при случае и передать, и даже выдать! Но молодая девушка была неопытна, а потому, вернувшись к себе, она спокойно надписала четким красивым почерком заграничный адрес Левы и минут двадцать спустя уже сладко спала под своим белоснежным пологом.

Золотая звездочка теперь ласково смотрела к ней в окно, тихо колыхалась в ночной прохладе кисейная занавеска, Ирине снилось, что она маленькая и что над нею стоит прекрасный светлый ангел в белом одеянии и с большими-большими лучезарными крыльями!..