Текст книги "Весенняя сказка"

Совсем другая женщина стояла перед ней. Куда девалось ее недавнее жесткое суровое выражение лица? Глафира Николаевна с чисто материнской улыбкой начала тихонько и нежно целовать опущенные веки девушки. Ирина, не утерпев, порывисто обняла шею своей бывшей начальницы, припала головой к ее груди и горько-горько заплакала.

– Ах, ведь вы еще не знаете, не знаете всего, дорогая Глафира Николаевна! – повторяла она, судорожно рыдая. – Мне никто не поможет!

Глафира Николаевна вышла из комнаты девушки с таким суровым выражением лица, что бедная Машутка, из любопытства поджидавшая за дверью, в столовой, со всех ног кинулась на кухню к матери.

«Ну, это еще похуже мамоньки будет! – решила девочка. – Лучше ей и вовсе на глаза не попадаться».

– Чего метнулась, егоза? – с добродушной усмешкой осведомилась Ульяна. – Небось, досталось от барыни? Так и надо, не подслушивай другой раз!

– Ой, мамонька, – испуганно замотала головой Машутка, – должно, нашей Ирине Петровне здорово перепало от барыни.

– Ну да? – недоверчиво кинула Ульяна. – Слыхала что?

– Ничего не слыхала, мамонька, в горнице тихохонько, все по-хорошему разговаривали, а только как вышла барыня, так ажно смотреть на нее страшно: во кака сердитая! Глаза так и горят, ни за что больше не выйду к ней.

Машутка была отчасти права: давно уже Глафира Николаевна не испытывала такого глубокого презрения и такой злобы в душе. «Aгa, так вы, значит, вот какая, графиня! – мысленно негодовала она. – Ну хорошо же, я вам покажу, что значит затрагивать дорогих мне людей! Теперь вам придется посчитаться со мной, ваше сиятельство».

Сидя в своем экипаже, Дальханова вытащила из кармана бледно-розовую надушенную записку и с явным презрением прочла следующие слова: «Великодушный друг и очаровательный сосед…» Она не стала читать дальше и, скомкав записку, с негодованием сунула ее обратно в карман. «Боюсь, графиня, что вам придется иметь дело только с вашей очаровательной соседкой! – мысленно усмехнулась Дальханова. – Вы найдете это значительно менее удобным и менее выгодным для себя!»

XXXII

Милочка плохо провела ночь. Тому не был причиной ее последний разговор с Ириной, такие мелочи не могли влиять на расположение графини. Были более серьезные причины. Рядом с ее постелью на туалетном столике лежал распечатанный конверт, написанный знакомым ей грубым безграмотным почерком. Письмо было от Лабунова.

Весть о помолвке муриловского барина и появлении с невестой в городе уже успела облететь всю окрестность. Егор Степанович рвал и метал при мысли, что позволил хорошенькой вдовушке так легко околпачить себя и поверил возможности ее брака с богатым Стегневым. Он требовал все свои деньги обратно, грозил скандалом, немедленным предъявлением векселей ко взысканию, описью всего имущества. Дело становилось серьезным. Милочка не сомневалась, что Лабунов приведет в исполнение свои угрозы, и тогда ее положение в обществе будет окончательно скомпрометировано. Лучшие семьи, как Заславские и Субботины, совсем не станут принимать ее. Ей придется спасаться бегством от такого скандала, как месяца два тому назад из Берлина. Нужно непременно достать денег, и немедленно. Но где, у кого?

Графиня лежала, сурово сдвинув брови, под своим шелковым одеялом с огромной графской короной, вышитой посередине, и мрачно перебирала имена богатых знакомых, у которых могла бы занять такую большую сумму денег. Заславские были люди со средствами, но она уже два раза обращалась к ним с подобной просьбой. За последнее время Степанида Андреевна стала значительно холоднее относиться к ней. К Надежде Григорьевне она тоже обращалась однажды. Субботина неохотно ссудила ей только половину суммы, о которой она просила, и притом деликатно, но ясно дала понять, что времена тяжелые и что она сама нуждается в деньгах. Оставался Стегнев, но присутствие этой противной мраморной богини осложняло все дело.

Милочка призадумалась, однако окончила тем, что решила написать ему. Что стоило такому богатому человеку швырнуть несчастных пять-шесть тысяч! Неужели он станет выдавать ее этой чопорной классной даме? Стегнев чересчур деликатен для такого мещанского поступка! Он войдет в ее положение и сумеет оценить доверие такой хорошенькой женщины.

Милочка решила, что напишет ему кокетливую любезную записку и попросит сегодня же лично завезти эти деньги на дом. Мысленно графиня рисовала себе будущее свидание самыми заманчивыми красками. Она назначит ему послеобеденный час, они останутся вдвоем в ее голубом будуаре. Он увидит перед собой прекрасную молодую женщину, измученную невзгодами судьбы, и, кто знает, сердце человеческое и в особенности мужское – такой извилистый, сложный лабиринт. Не следует ничего заранее предрешать и никогда не следует терять надежды.

Ровно в половине седьмого вечера расфранченная Милочка томно входила в заставленную цветами гостиную. Дымчатое прозрачное платье с белыми астрами у пояса эффектно обрисовывало стройную фигуру. Графиня не без умысла выбрала этот модный парижский туалет, который должен был произвести самое неотразимое впечатление на Стегнева. Она была убеждена, что благодаря полученной записке Владимир Павлович приедет ранее назначенного часа, но на бронзовых часах на камине уже давно пробило семь, а он и не думал являться.

«Мужлан, невежа, неуч! – мысленно бранилась графиня. – Заставляет ждать женщину, какой гнусный поступок!» За решеткой сада послышался шум колес подъезжавшего экипажа. «Наконец-то!» – с облегчением вздохнула Милочка, наскоро оправляя перед зеркалом складки длинного шлейфа и застывая в позе прекрасной, но удрученной судьбой женщины.

Балконная дверь с шумом распахнулась.

– Это вы, мой друг? – устало и немного в нос протянула графиня, медленно поворачивая головку, и вдруг, глубоко пораженная, вскочила с места.

Жаннет, стоя в дверях, почтительно пропускала Глафиру Николаевну Дальханову.

О, как искренне проклинала Милочка свой эксцентричный парижский туалет с глубоким вырезом у лифа и длиннейшим узким шлейфом. Какой элегантной и аристократичной казалась по сравнению с ней эта «чопорная классная дама», как она выражалась, в простом белом суконном костюме, с такой же белой шляпой, украшенной одним черным пером.

Глафира Николаевна, в свою очередь, презрительно оглядывала вычурный костюм молодой женщины, придававший ей вид мелкой провинциальной актрисы весьма дурного тона. «Это она, конечно, для него, для очаровательного соседа так вырядилась!» – промелькнуло в голове Дальхановой, и лицо ее приняло еще более надменное и холодное выражение, когда, обращаясь к хозяйке, она проговорила с явной иронией:

– Вы, кажется, не ждали моего прихода, графиня?

– Признаться, нет, мадам Дальханова! – овладевая собою, сдержанно процедила Милочка, сухо указывая на ближайший низенький неудобный стул.

Глафира Николаевна отодвинула его в сторону и спокойно уселась в большое мягкое кресло.

– Я ждала Владимира Павловича по моему личному делу, о котором писала ему, и надеялась, что вечером увижу его самого у себя! – колко заметила графиня.

– Да, я знаю, мой жених говорил мне, – спокойно возразила Дальханова. – Но ему было некогда, и он поручил это дело мне! Вы просили пять тысяч взаймы у Владимира Павловича. Это очень крупная сумма, графиня.

Милочка вспыхнула.

– Только не для для такого богатого человека, как ваш жених! – с негодованием воскликнула она. – Впрочем, Владимир Павлович никогда бы мне не сказал этого, он слишком благовоспитан, великодушен…

– И расточителен! – все так же спокойно добавила Дальханова. – Это большой недостаток, графиня, от которого я постараюсь избавить его. Средства моего жениха позволят безнаказанно исполнять каждую прихоть, хотя бы даже совершенно безумную, но тем не менее я не нахожу нужным швырять деньгами. Предпочитаю сохранять их для собственного удовольствия, а не тратить безрассудно на других!

– И это говорите вы несчастной, одинокой скиталице, измученной невзгодами, без родного крова, без опоры, без всяких средств!

– Простите за нескромный вопрос, графиня, сколько вы заплатили за фасон этого оригинального домашнего костюма? – внезапно прерывая поток ее красноречия, с тонкой улыбкой спросила Дальханова.

Милочка густо покраснела.

– Милостивая государыня, – проговорила она резко, – я нахожу ваш вопрос неуместным, полагаю, вы пришли сюда не для того, чтобы оскорблять меня в моем собственном доме!

В голосе ее зазвучали истерические высокие нотки. Она выхватила сильно надушенный кружевной платок и с театральным жестом поднесла его к глазам.

«Какие скверные духи!» – мысленно отметила Дальханова.

Милочка продолжала сидеть с видом угнетенной жертвы, не отнимая платка от глаз.

– Графиня, я должна вас предупредить, что всю жизнь питала хроническое отвращение к мелодрамам, – спокойно заметила Дальханова. – Потому если вы желаете продолжать нашу деловую сделку, то я бы попросила вас не уклоняться в сторону от главной темы нашего разговора. Вы не дали досказать мне. Мой жених и я, мы не отказываем вам в ссуде той суммы, о которой вы просили, мы ставим условие.

Милочка спрятала платок в карман и насторожилась. «Очевидно, эту каменную женщину не пронять чувством!» – мысленно решила она. Голос графини звучал теперь совсем иначе, деловито и спокойно, когда, обращаясь к Глафире Николаевне, она поспешила предложить ей:

– Вероятно, вы желаете, чтобы я подписала вексель, мадам Дальханова? Что же, с удовольствием. Я согласна, у меня есть вексельная бумага!

Милочка так часто подписывала такие бумаги и так редко выплачивала по ним, что ее не особенно тревожила подобная процедура.

– Нет, не беспокойтесь, я не требую этого! – холодно остановила ее Дальханова. – Мне не нужно никакого векселя. Взамен оказываемой услуги я попрошу разрешения предложить вам несколько вопросов, графиня.

– Какие вопросы? – нерешительно спросила Милочка.

Тревожное чувство закопошилось в душе ее.

– Будьте покойны, графиня, – невозмутимо продолжала Дальханова, – я не стану настаивать. Если вы не пожелаете отвечать на них, я сочту наш деловой разговор оконченным.

– Я вас слушаю! – сдержанно проговорила Милочка.

Эта каменная женщина начинала импонировать ей.

– В котором часу, графиня, вы вчера вечером оставили Ирину Петровну?

Милочка побледнела.

– Как? Она вам сказала, несмотря на свои обещания сохранить тайну? – воскликнула она, задыхаясь от волнения и злобы.

«Однако я думала, она потоньше будет!» – мысленно усмехнулась Глафира Николаевна.

– Вы ошибаетесь, графиня, – холодно возразила она. – Мне никто ничего не говорил, мы встретили вас внизу оврага, возвращаясь вечером от Ирины Петровны. Мой жених узнал вас, несмотря на ваше таинственное черное покрывало. Какой странный час вы выбираете, графиня, для поверения ваших тайн. Не можете ли вы сообщить мне цель вашего позднего посещения Ирины Петровны?

– Нет, не могу! – трагически воскликнула Милочка, вскакивая с места и жестикулируя, как на сцене. – Эта тайна касается только меня одной и Ирины Петровны!

– И еще ее друзей. Вы забываете заинтересованных в благополучии молодой особы! – веско подчеркнула Дальханова. – Итак, вы отказываетесь отвечать на мои вопросы, графиня, – продолжала она спокойно, подымаясь с места и делая вид, что уходит. – В таком случае я не стану задерживать вас и прошу извинить за беспокойство.

Глафира Николаевна чуть заметно наклонила голову и направилась к дверям. Милочка струсила: в настоящую минуту вовсе не входило в ее расчеты прекращать денежную сделку со Стегневым.

– Стойте, стойте! Вы безжалостны! – воскликнула она с пафосом, загораживая путь. – Чего вы хотите от меня? Вам мало моего унижения, мертвой петли, которая затягивается надо мной…

Графиня трагически ухватилась за свое жемчужное ожерелье, делая вид, что тщетно желает освободиться от давящей мертвой петли.

Глафира Николаевна начала терять терпение.

– Послушайте, графиня, – проговорила она резко, в упор глядя на нее холодными проницательными глазами. – Бросимте эту смешную комедию и напрасное уклонение от дела. Мы прекрасно понимаем друг друга, и вы знаете, чего я хочу от вас. Я хочу знать, с какой целью вы оклеветали в глазах Ирины Петровны ее товарища детства, Льва Павловича Субботина?

Милочка задрожала от злобы, голубые глаза ее позеленели и стали прозрачными, как в ту ночь, когда она говорила с Ириной. «Проклятая девчонка! – мысленно бесилась графиня. – Она все, все рассказала!»

– Госпожа Дальханова, – начала Милочка, задыхаясь от ярости, – как смеете вы обвинять меня в клевете, когда вам незнакомо даже содержание нашего разговора? Быть может, ваша протеже успела поделиться интересными новостями, которые я сообщила ей вчера? В таком случае почему бы вам не обратиться к ней за дальнейшими справками?

– К сожалению для вас, сударыня, мне не было надобности поднимать щекотливых вопросов в присутствии молодой девушки. Жизнь и похождения графини Дель-Ностро гораздо ближе знакомы мне, чем вы предполагаете. – Дальханова назвала несколько известных фамилий, бывших друзей покойного графа, с которыми она продолжала переписываться. – Я встречалась с вашим мужем много лет тому назад, – продолжала она. – Мне известна история его несчастного брака, незавидная слава молодой графини на всех заграничных курортах и та недостойная роль, которую она старалась навязать серьезному талантливому врачу, пользовавшему старого графа и вынужденного с негодованием оставить их дом. Следует ли мне называть его по имени, графиня? Я полагаю, вы понимаете, о ком я говорю.

– Это все ложь, клевета! – с яростью воскликнула Милочка. – У меня есть несомненные доказательства, что это ложь. Ирина не могла не поверить им!

«Как она глупа! – с презрением подумала Дальханова. – Сама выдает себя…»

– Вот как! – недоверчиво усмехнулась Глафира Николаевна. – У вас имеются доказательства, графиня, и вы успели предъявить их Ирине Петровне? Это интересно. Не будете ли вы так любезны ознакомить и меня с ними?

Милочка смутилась. Она вдруг поняла, что завралась и сама себя выдала, однако не желала сдаваться, надеялась вывернуться из неприятной истории.

– Госпожа Дальханова, – проговорила графиня слегка дрожащим, возбужденным голосом, – вы сами женщина, и вы тоже любите. Вы должны понимать, как тяжело раскрывать свои раны, вы не можете этого требовать от меня!

– Напротив, графиня, – спокойно возразила Дальханова. – Я ставлю непременным условием вашу полную откровенность. Будьте любезны, не задерживайте меня слишком долго, – Глафира Николаевна нетерпеливо вынула свои эмалированные часики. – Я обещала сегодня заехать к Ирине Петровне и немного спешу!

Милочка бросила взгляд, полный непримиримой ненависти, в сторону этого каменного истукана и, подбежав к письменному столу, вытащила оттуда знакомую пачку писем, перевязанную розовой ленточкой.

– Я вижу, вы неумолимы! – воскликнула графиня трагически, потрясая в воздухе пачкой, однако на почтительном расстоянии от Глафиры Николаевны. – Вот они, мои доказательства! Я не предлагаю вам поближе ознакомиться с этим почерком, он все равно чужд для вас, но Ирине Петровне этот почерк хорошо знаком.

– И она читала эти письма? – перебивая графиню, живо спросила Дальханова.

Милочка опять смутилась и покраснела.

– Нет, – проговорила она после легкого колебания. – Она не захотела читать их, несмотря на то что я сама просила ее об этом. Одного беглого взгляда на эту пачку было вполне достаточно для Ирины, чтобы удостовериться в правоте моих слов.

– А жаль, что она не читала их! – спокойно заметила Дальханова. – Что касается меня, графиня, то вы, конечно, поймете, что я не могу быть доверчива, как наивная, неопытная девочка. К тому же вы сами очень справедливо заметили, что этот почерк мне чужд. Необходимо ознакомиться с содержанием писем, чтобы судить об их подлинности. Будьте любезны, графиня, передайте вашу пачку!

Милочка чувствовала, что ее дело проиграно, оставалось только одно – постараться проиграть его с наименьшим уроном для себя. Внезапно меняя тон, она заговорила вдруг тихим, вкрадчивым голосом, с ехидной улыбочкой устремляя на Глафиру Николаевну прозрачные зеленоватые глаза:

– А что, мадам Дальханова, если я вам не отдам эти письма, если окажется, что я ценю их дороже той суммы, о которой у нас была речь?

– Ну что же, ваше право, – равнодушно возразила Глафира Николаевна. – Я не стану его оспаривать у вас. Возможно, вам удастся передать их на более выгодных условиях кому-нибудь другому, например, самому Льву Павловичу. Если хотите, я могу даже предупредить его…

– Берите, я согласна! – поспешила заявить Милочка, мрачно швыряя на стол свой пачку. – Обещайте мне одно: я умоляю по прочтении этих писем немедленно уничтожить их. Вы должны сжечь все, до единой строки, до единого слова!

– Я предпочитаю предоставить эту заботу вам самой, графиня! – с любезной улыбкой проговорила Дальханова, развязывая розовую ленточку пачки и подходя с ней к столу, на котором стояла лампа. – Поверьте, изучение этих интересных документов займет у меня очень немного времени, и мне совсем незачем уносить их с собой.

Милочка струсила. Она не ожидала такого невыгодного оборота дела. Она была убеждена, что Дальханова унесет письма с собой и заплатит деньги прежде, нежели успеет ознакомиться с содержанием их.

– Стойте! – проговорила она решительно, снова накладывая руку на пачку. – А какая же гарантия, что я получу обещанную сумму по прочтении вами писем? Что, если они покажутся вам недостаточно содержательными, тогда как?

Глафира Hиколаевна молча окинула ее недоумевающим взглядом.

– Деньги вы получите во всяком случае, графиня, – проговорила она твердо. – Я даю слово в этом, другой гарантии я не могу представить.

– Я вам верю, – холодно процедила Милочка, отходя от стола и бросая на Дальханову злобный взгляд.

Притворяться было более незачем графине, она прекрасно сознавала это, маску сорвали с ее лица. «Ну что ж, тем лучше», – мысленно бравировала Милочка. Какое ей дело до всех этих добродетельных, чопорных, скучных и глупых людей, не все ли равно, что они думают о ней, будет когда-нибудь и на ее улице праздник. К чему горевать раньше времени!

Милочка подошла к камину, где рядом с букетом цветов валялся серебряный портсигар, вынула тонкую пахитоску и несколько раз с наслаждением глубоко затянулась ею. «Ух, нелегко мне дались на этот раз проклятые пять тысяч Лабунова! – вздохнула графиня. – По крайней мере нужно будет постараться не отдавать ему денег!»

Она опять затянулась пахитоской. Обыкновенно Милочка скрывала в дамском обществе, что курит, но теперь ей было наплевать, акции ее окончательно пали в Муриловке, и она прекрасно знала – пали бесповоротно! Молодая женщина небрежно уселась на ручку кресла, высоко закинула ногу за ногу и принялась с какой-то чисто мальчишеской удалью выпускать изо рта ровные синеватые колечки дыма…

Глафира Николаевна не обращала на нее никакого внимания, спокойно продолжала рассматривать и сортировать на столе письма. При проверке оказалось, что только три верхние принадлежали Субботину, они были адресованы на имя покойного графа и носили деловой характер. Все остальное состояло из сброда старых ненужных записок, счетов от модисток, корсетниц и портних Милочки.

– Я возвращаю вам эти документы, графиня, как не идущие к делу, – спокойно проговорила Дальханова, складывая на стол только что рассмотренные письма.

Равнодушный тон этой женщины более всего бесил Милочку. Она чувствовала, что Дальханова не находила нужным считаться с нею. Глафира Николаевна взяла перчатки и поднялась с места.

– А деньги? – дерзко напомнила Милочка.

Глафира Николаевна слегка покраснела, однако и тут сдержалась.

– Будьте покойны, графиня, – проговорила она ледяным тоном. – Я привыкла держать слово даже и в тех случаях, когда приходится давать его таким лицам, как вы! Содержание этой пачки меня нисколько не удивило и не разочаровало, я ожидала этого! Вы получите обещанные пять тысяч, но с одним условием, графиня! – Дальханова на минуту остановилась, затем проговорила твердо и решительно, веско отчеканивая каждое слово: – Через два часа отходит вечерний поезд в Москву. Эти деньги будут вам вручены из рук в руки нашим управляющим, но не иначе как на вокзале, в последнюю минуту, когда вы будете уже сидеть в вагоне. Приготовьте заранее расписку для него в получении этих денег.

– Как – вы хотите, чтобы я успела собраться в какие-нибудь несчастные два часа? – с яростью воскликнула Милочка, вскакивая с кресла и швыряя на пол свою пахитоску. – Вы меня гоните из собственного дома?

– Да, графиня, я требую, чтобы вы немедленно уехали отсюда, я не желаю, чтобы ваше присутствие омрачало счастье дорогих и близких мне людей. Надеюсь, что не позже недели состоится наша свадьба с Владимиром Павловичем и свадьба Ирины Петровны с доктором. Мы будем венчаться одновременно в муриловской церкви у отца Никифора. В этот счастливый день я желаю, чтобы нас окружали только преданные друзья. Советую не терять времени, если вы приметесь энергично за дело, то поспеете на поезд. Мой управляющий будет ждать вас на вокзале.

Не прибавив больше ни слова и не удостоив Милочку самым ничтожным кивком головы, Дальханова надменно и величественно удалилась из комнаты. Не успела закрыться за ней дверь, как в гостиной раздались истерические рыдания графини. Но разве могли тронуть каменного истукана вопли истерзанной души! Стук колес отъезжающего экипажа свидетельствовал о том лучше всего.

Она судорожно нажала кнопку электрического звонка. Перепуганная Жаннет быстро появилась в дверях.

– Что желает мадам?

– Приготовьте мой дорожный саквояж! – громко приказала графиня. – Я уеду с вечерним поездом. Скажите кучеру, чтобы он подал мне через час закрытую карету, фонарей зажигать не надо!