Текст книги "Пандемия любви"

– Я бы не сказал, что у вас слабый характер. По-моему, как раз наоборот, – заметил Коновалов.

– Гундарева говорила: я вынуждена быть сильной, потому что я слабая. Другого выхода нет, понимаете? – со вздохом сказала Лена.

– Понимаю. Расскажите мне о вашей маме, – попросил вдруг Коновалов. – И вообще о вашей семье. Как вы росли, что любили?

– Зачем? – удивилась Лена. – Разве вам интересно?

– Ну, иначе я не стал бы спрашивать, – мягко сказал он. – Конечно, мне интересно.

Лена не знала, с чего начинать, но он принялся задавать вопросы, всё получилось само собой, и она постепенно уходила всё дальше в свои воспоминания.

Они ехали, Лена рассказывала. Он умел хорошо слушать, лишь изредка спрашивал о чём-нибудь, и она сама не заметила, как рассказала ему всю свою жизнь. Он кивал, иногда удивлялся чему-то, иногда смеялся. Потом что-то говорил о своём детстве, и тогда Лена задавала вопросы, а он отвечал, и она тоже смеялась. Она даже удивилась, как легко ей с ним разговаривать, и как много общего было в их восприятии жизни, и как много одних и тех же книг они прочли. Он был хорошим рассказчиком, вдумчивым и остроумным, и время пути пролетело так незаметно, что, когда они въехали в посёлок и, миновав несколько улиц, очутились у высокого кирпичного забора и подъехали к воротам, ей показалось, что не прошло и пятнадцати минут.

– А что это за посёлок? – оглядываясь, спросила Лена.

– Вы опять не смотрели по сторонам, – уже не стал удивляться Коновалов. – Это Николина гора.

– Никогда здесь не была. Красивое место.

Порывшись в одном из отсеков, Коновалов отыскал пульт, нажал на кнопку, и ворота с металлическим скрежетом поехали в сторону, они зарулили во двор и припарковали машину под резным деревянным навесом. Лена повернулась и увидела дом – разноуровневый, из тёмного кирпича, с эркером, двумя балконами, мансардой и просторной застеклённой верандой. Небольшой цветник слева от входа, заметила она, а всё остальное – газон и старые деревья.

«Приятный дом, – подумала она. – Такой же, как квартира. Без вычурности в духе теперешних богатеев».

Коновалов заглушил мотор и выбрался из машины, она тоже спрыгнула на землю и прошлась по дорожке – размять затёкшие от долгого сидения ноги. Вова обнюхивал траву в поисках подходящего дерева.

Лена вдохнула полной грудью. Пригородный воздух был непривычно чистым и свежим, к тому же пряно пахло свежескошенной травой.

– Ну что же, пойдёмте в дом, – сказал Коновалов и, пропустив вперёд Лену, двинулся по мощённой плиткой дорожке, ведущей к лестнице.

В тот самый момент дверь наверху распахнулась, и на крыльце появилась женщина в светлом брючном костюме. Она остановилась на площадке и молча, с едва заметной улыбкой, смотрела на них, слегка наклонив голову. Женщина показалась Лене удивительной, какой-то совершенно нездешней, очень стройной, с элегантно уложенной прической, одним словом, по образу – вылитая Мэрил Стрип из фильма «Дьявол носит «prada».

Они поднялись по лестнице, и женщина шагнула им навстречу. Коновалов подошёл, она протянула ему руки, и он взял их в свои, склонив голову и бережно прикоснувшись к ним губами.

– Мама, позволь представить тебе. Это Лена, – сказал он, не отрывая взгляда от лица матери. – Лена, познакомьтесь, это моя мама, Евдокия Германовна.

– Ну что ж, я очень рада. – Дама протянула ей руку, и вложив в неё свою ладонь, Лена ощутила крепкое пожатие. – Милости прошу в дом. Я уже заждалась вас.

– Мы долго ехали, мама. Машин оказалось гораздо больше, чем я ожидал.

– Боже, какой милый зверь! – воскликнула Евдокия Германовна, наконец увидев подбежавшего Вову. – Я всегда говорила, что у французов совершенно невероятные глаза! Как же приятно, когда в доме собака!

Вова осторожно обнюхал протянутую руку дамы и уселся на пороге, склонив на бок голову с огромными ушами.

– Тёзка, – с гордостью, как показалось Лене, сказал Коновалов. – Надеюсь, ему здесь понравится.

– Уверена, что понравится. Жалко, Арбенины не увидели. Они сегодня весь день возились с газоном, поэтому умаялись и отправились спать.

– Арбенины? – вдруг спросила Лена, и на её лицо набежала лёгкая тень.

– Да. Арбенины – это мой муж и его племянник. Вы завтра непременно познакомитесь. Ну так пойдёмте, что же мы стоим в дверях?

Шагнув за порог, они оказались в квадратной прихожей с круглым ковром на полу, и большим зеркалом с вешалкой, на которую Коновалов повесил свою и Ленину куртки. Потом, легонько поддерживая Лену под локоть, повёл её дальше по коридору, и наконец они вышли на веранду, просторную, уютно, по-дачному обставленную добротной, в английском стиле, мягкой мебелью в светлых полотняных чехлах.

На единственной не застеклённой стене высился тёмный, с резными деревянными карнизами стеллаж, уставленный старинными, с золочёными корешками, книгами. Диваны и кресла располагались по кругу, а посередине стоял овальный стол, покрытый клетчатыми скатертями. Одна из них была светлой, в тон чехлов от мягкой мебели, а вторая, тёмно-синяя, ромбом накрывала её сверху.

Веранду освещали стоящие по бокам торшеры с абажурами. Они тоже были старинной формы, из тонкого шёлка, украшенные бахромой и стеклярусом. На боковых столиках между диванами стояли бронзовые подсвечники.

Стол был накрыт. Лена украдкой принялась разглядывать расставленные на нём чашки из тонкого синего, почти прозрачного фарфора, с золочёными ложечками на блюдцах. Рядом с ними стояли сервизные чайные тарелочки. В большой, из тяжёлого хрусталя с серебряным ободком, вазе лежали фрукты, а в другой, поменьше – горкой домашнее печенье. Посередине возвышалась круглая, на длинной ножке, вазочка с янтарным, словно светящимся изнутри вареньем.

– Всё-таки вы привезли меня в салон герцогини Мальборо, – неожиданно для себя сказала Лена.

Коновалов засмеялся, а дама взглянула на него вопросительно.

– Это к нашему предыдущему разговору, мама, – пояснил он. – Мы просто так шутили.

– Ах вот как, ну что же, прошу к столу. Кстати, вы голодны?

– Нет, мамочка, спасибо, не беспокойся, мы поужинали перед самым отъездом, – мотнул головой Коновалов. – Так что только чай.

– Прекрасно. Я как раз только что заварила. Настоящий английский чай.

– Не сомневаюсь, – сказал Коновалов с улыбкой и обернулся к Лене. – Моя матушка обожает всё английское. Она с детства прививала эту любовь моей сестре, и вот результат, – теперь не можем вытащить её из Лондона.

– В нашей семье происходило что-то похожее, – улыбнулась Лена. – И результат – моя профессия, перевожу с английского.

– Как это интересно, – подняла на неё глаза Евдокия Германовна. – Завтра мы непременно побеседуем об этом.

Накормленный Вова вёл себя прилично, никуда не совал нос и чинно уселся рядом с Лениным стулом.

Евдокия Германовна разливала чай, и Лена залюбовалась её руками. Узкие длинные пальцы с идеально ухоженными ногтями были унизаны необычными, явно старинными кольцами, – таких Лена ещё не видела, – а на тонких запястьях легонько позвякивали браслеты.

И вообще ей всё здесь показалось таким необычным, несовременным, словно отгороженным от реального мира и живущим своей, сказочной, книжной жизнью. Будто не шумел за окном двадцать первый век, не ездили машины, не летали самолёты и не звонили мобильные телефоны. А она, Лена, оказалась непрошенной гостьей на семейном торжестве Форсайтов, что-то вроде помолвки Флёр Форсайт с мистером Филиппом Боснии, и сейчас мелькнёт у окна тонкий, как лезвие, профиль Сомса. Атласный жилет, бриллиантовая булавка и извечно презрительное выражение лица. И в залу прошествует леди Эстер с веером в руках и камеей под подбородком. Твёрдым аристократическим подбородком, являющимся печатью рода и залогом благосостояния семьи.

– Сахар? – Евдокия Германовна пододвинула к Лене тяжёлую серебряную сахарницу с витыми ручками.

– Спасибо, я пью несладкий, – ответила Лена, с трудом возвращаясь к реальности.

– Мой сын с детства не выносит сладкий чай, – кивнула Евдокия Германовна. – Я сначала боролась, а потом махнула рукой.

– Это мне уже известно. Я теперь даже не ставлю на стол сахар, – сказала Лена и тут же смутилась.

Коновалов улыбнулся и опять посмотрел на неё каким-то странным взглядом. Он уже привык к тому, что она без конца смущается, но это выглядело так мило и естественно, что не любоваться было невозможно. Как не надоедает смотреть на удивление ребёнка, познающего мир.

Лена взяла печенье, осторожно откусила кусочек и запила чаем.

Евдокия Германовна завела разговор о чём-то нейтральном, о погоде, потом о его работе, и они в него включились, мать задавала вопросы, Коновалов отвечал. К счастью, в беседу её не вовлекали, и Лена, получив передышку, немного расслабилась.

«Фея махнула волшебной палочкой, только не сказала, когда моя карета превратится в тыкву. Так что на часы поглядывать бесполезно. Поэтому, когда это случится, я в любом случае окажусь не готова. Не следует ли подумать заранее?»

– Может быть, выпьешь молока, Влад? – спросила вдруг Евдокия Германовна. – Твоего любимого.

– Вот это с удовольствием, – кивнул Коновалов.

– А вы будете? – повернулась она к Лене. – Мы молоко в деревне берём. Настоящее, парное.

– Нет, спасибо, – помотала головой Лена, – может быть, завтра…

– Мужчины до старости остаются детьми, поэтому все как один любят молоко, – сказала Евдокия Германовна и вышла из комнаты.

Лена посмотрела на Коновалова.

– Как хорошо мама назвала вас. Влад. Вам удивительно идёт это имя.

– Меня все близкие так зовут. Просто как-то не было случая сказать вам об этом.

– А можно… мне тоже так называть вас? – спросила Лена и опять немного смутилась.

Коновалов разглядывал её лицо так подробно, словно впервые увидел. От его взгляда ей, как всегда, было неловко, но глаза отводить не следует, решила она про себя.

– Буду рад, – сказал он наконец. – Мне так привычнее. – И добавил: – Ну так как вам здесь нравится?

– Здесь просто чудесно, – совершенно искренне сказала Лена. – А ваша мама, она настоящая красавица. Так, в моём представлении, выглядят леди из моих любимых книг.

– И с какими же авторами она у вас ассоциируется? – поддразнил её Коновалов.

– Ну, безусловно, Теккерей или, к примеру, Голсуорси, – легко включилась в знакомую игру Лена.

– Мне нравится, – сказал Коновалов. – А кто ещё?

– Ну… может быть, Джейн Остин. Ещё подойдёт Уайльд и, конечно же, Шоу.

– А как насчёт сестёр Бронте? – Его глаза смеялись.

– Принимается, – улыбнулась Лена.

– Великолепно, – кивнул Коновалов, – ну что ж, я не против.

– К этому списку я бы ещё добавила Джоржетт Хейер и Стефани Лоуренс.

– Эти дамы мне неизвестны, – поднял брови Коновалов.

– Немудрено, – согласилась Лена. – Это современные авторы. – Вряд ли вы читаете сентиментальные романы. А мне приходится сталкиваться с этим по работе. Но, на самом деле, они мне действительно нравятся. Очень крепкие писательницы и настоящие знатоки жизни английской аристократии.

– Всегда приятно узнавать что-то новое, – развёл руками Коновалов. – Вам следует порекомендовать их маме. Уверен, она проявит к ним интерес. Я замечал, что она иногда украдкой читает подобные вещи.

– Почему украдкой? – спросила она.

– Очевидно, это кажется ей несолидным, – пояснил он. – Моя мама воспитана на классике. Бульварное чтиво в её время не приветствовалось.

Лена улыбнулась.

– Были времена, когда романы Мопассана признавались развратным чтивом, и читать их дамам считалось не очень прилично. А незамужним барышням и вовсе непозволительно.

– Это верно, – кивнул он. – Поэмы лорда Байрона порядочные отцы тоже прятали от своих дочерей, дабы те раньше положенного времени не проникли в потаённые мужские мысли.

Тут вернулась Евдокия Германовна, неся в руках глиняную крынку, и разговор прервался. Налив молока в узкий высокий стакан, она протянула его сыну. Он отхлебнул с видимым удовольствием, потом ещё и, наконец, выпил весь стакан залпом.

Мать смотрела на него с улыбкой.

– …О наших судьбах нет ещё и речи, – напевно продекламировала она, – нас дома ждёт парное молоко…

Повисла пауза.

– …и бабочки садятся нам на плечи, – тихо произнесла Лена, – и ласточки летают высоко…

Евдокия Германовна посмотрела на неё очень внимательно.

– Всё ясно. Тарковский, – задумчиво покачал головой Коновалов. – Пароль – отзыв. Знакомство состоялось.

– И, должна сказать, я ему очень рада, – заключила Евдокия Германовна. – А теперь, наверное, пора укладываться. Тебе я постелила на мансарде, Влад. А вам, Леночка, в гостевой комнате. Пойдёмте, я покажу.

Лена ещё долго не могла заснуть. Гостевая комната располагалась на втором этаже, а мансарда на третьем. Проводив её до двери вместе с Евдокией Германовной, он сразу поднялся к себе. Она разделась и легла. Бельё было свежим и пахло лавандой, и она с удовольствием вытянулась на прохладных простынях. Вова, сопя, пристроился в ногах и сразу захрапел. А она лежала и думала.

«Так не может больше продолжаться. Это слишком сильно затягивает меня, и надо срочно что-то предпринять, пока я ещё в состоянии сопротивляться.

Мама права. Мне надо без оглядки бежать с этого бала, прихватив хрустальные туфельки, иначе потом будет не выбраться из этой воронки.

Сколько времени я смогу ещё прожить у него в нахлебницах? В конце концов, это просто неприлично. Я, конечно, иногда покупаю кое-какие продукты, но всё равно не могу отделаться от ощущения, что сижу у него на шее, причем, безо всяких на то оснований.

Кто я ему? Скоро он встретит кого-нибудь и надумает жениться, а может быть, у него и сейчас кто-то есть. Я же ведь, по сути, ничего не знаю о нём. Мы вообще видимся крайне редко. Он даже не спросил мой номер телефона. Да и зачем ему? Если я в одночасье исчезну, он, вероятно, даже не заметит. А если и заметит, то не сильно расстроится. Может быть, даже вздохнёт с облегчением.

Он щедрый человек и предложил мне помощь, потому что я оказала ему незначительную услугу, и считал себя обязанным мне. Я не имею права злоупотреблять его добротой. Часто бывает, что хорошее воспитание играет с нами злую шутку. И он скоро обнаружит это».

Лена со вздохом повернулась на бок и прижалась щекой к подушке. Вова подобрался поближе, и она погладила блестящую шёрстку.

«Как хорошо, что он есть у меня, иначе я бы чувствовала себя совсем одинокой. Вот и эта женщина, такая красивая и благородная, вынуждена принимать меня в своём доме, потому что её сын привёз меня, чтобы не бросать одну дома на всё воскресенье, соблюдая законы гостеприимства. Сколько ещё он будет возиться со мной? А ведь я привязываюсь к нему, вольно или невольно, а потом… Что станет со мной потом? Я прожила двадцать восемь лет и как-то управлялась со своей жизнью, а тут… Меня никогда ни к кому так не тянуло, я уже думала, что этого и не случится вовсе… Но вот, как назло, случилось, и в самый неподходящий момент моей жизни».

Она ещё долго ворочалась, а потом неожиданно уснула. Ей снилась всякая всячина: мама, братья, дорога в поле, длинная и извилистая, а потом даже море, в общем – сумбур. Затем ей, наверное, какое-то время ничего не снилось, и вдруг она увидела его. Увидела и окликнула, а он прошёл мимо и не услышал, и она долго бежала за ним, а потом отстала, заплакала и… проснулась.

* * *

Лена проснулась и открыла глаза. Сердце билось у самого горла, даже глотать не получалось. Она взглянула на свои часики – восемь утра. Оказывается, проспала всего часа четыре. Но голова была ясная, и спать, как на странно, больше не хотелось.

За окном уже слегка развиднелось. Лена выскользнула из-под одеяла и, приоткрыв раму, стала разглядывать сад, утопающий в синеватом утреннем мареве. Вова тотчас спрыгнул с кровати и, подбежав к двери, тоненько заскулил.

«Ну вот, сейчас весь дом перебудит», – испугалась Лена, быстро натягивая легинсы.

На цыпочках спустившись со второго этажа по крутой деревянной лестнице с витыми перилами и с трудом отыскав прихожую, она накинула куртку и вышла на крыльцо. Пёс кинулся вниз по широким бетонным ступеням и стремглав понёсся по газону.

Неторопливо миновав лестницу, Лена пошла по дорожке, слегка ёжась от утренней прохлады и с удовольствием вдыхая ароматный, чуть влажный утренний воздух.

Набегавшись, Вова вернулся и затрусил рядом. Они завернули за дом и пошли вдоль забора. Вова нюхал траву, время от времени задирая лапу, но в какой-то момент вдруг напрягся и, подавшись вперёд, глухо зарычал.

Лена оглянулась и увидела человека. Он стоял спиной, нагнувшись над открытым багажником блестящей тёмно-синей машины. Услышав шаги, человек выпрямился и, повернувшись лицом, сделал шаг навстречу.

И тут она узнала его. Узнала и задохнулась так, словно на неё опрокинули ведро с ледяной водой.

– Лена?? Вот это да! Как ты здесь… что ты здесь делаешь?! – Лицо мужчины потрясённо вытянулось.

– Макс?.. – Ей показалось, что она сейчас задохнётся. Сердце выписывало в груди такие кренделя, что ноги перестали слушаться. – Откуда ты…

Она сделала шаг назад и, оступившись, едва не упала, но он, моментально оказавшись рядом, ухватил её за локоть. Она отняла руку и снова сделала шаг назад. На этот раз он не сдвинулся с места.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он жёстко.

Подул ветер, росший у дорожки клён зашумел над головой, и ей под ноги посыпались листья.

– Я… я здесь в гостях. – Она потихоньку начинала овладевать собой. – А ты что здесь делаешь?

– Я? – усмехнулся он. – Вообще-то я здесь живу… иногда. Вернее, гощу. Но какая, однако, приятная неожиданность! Вот как оно бывает, оказывается… Жизнь-хлопотунья горазда на сюрпризы, и, надо сказать, приятные. А я уж думал, что больше не встретимся. Даже как-то подзабывать тебя начал.

– И правильно сделал, – довольно нелюбезно буркнула Лена.

– Да-а, ничего не меняется. Ты всё ещё не рада меня видеть. – Он рассматривал её, не отрывая глаз.

– Не рада, Макс, – кивнула Лена и поплотнее запахнула куртку, словно это могло укрыть её от его тяжёлого липнущего взгляда.

– И всё-таки, – не унимался он, – к кому ты приехала? К Евдокии Германовне?

– Да, – сказала Лена, решив, что лучше не распространяться. Она прекрасно знала этого человека и не ждала от него ничего хорошего.

– Интересно, – усмехнулся он, – это когда же ты появилась? Ночью, что ли? Когда я ложился спать, тебя здесь не было.

Лена молчала, лихорадочно прикидывая, что сказать.

– А-а, – протянул Макс, и его губы искривила усмешка, – я, кажется, начинаю догадываться. Уж не Влад ли привёз тебя? Да вот и его машина, – он указал рукой в сторону навеса.

Лена продолжала молчать, понимая, что с этой минуты у неё начинаются новые проблемы.

– Слушай, – сказал он, – да не ты ли та самая таинственная новая пассия Влада, а? Я слышал, как Евдокия что-то там такое обсуждала с дядюшкой. Я не очень-то прислушивался и, как теперь понимаю, зря. А что же твой супруг? Или он не в курсе, что ты тусуешься у Влада? Должно быть, ему будет это интересно.

«Редкая скотина. Говорить ему, что муж объелся груш, небезопасно», – подумала Лена, а вслух сказала:

– Это тебя совершенно не касается, Макс. Хотя, собственно, я забыла – тебя касается всё, где можно устроить какую-нибудь пакость.

– Значит, ты помнишь меня, а это уже приятно, – осклабился он. – Ну что ж, я безумно рад тебя видеть. Ты всё так же прекрасна, даже стала ещё лучше. Вся такая утренняя и в струях волос.

Лена вспомнила, что даже не причесалась, и начала краснеть.

– Всё тот же нежный румянец, – он снова насмешливо искривил губы, – и всё те же ресницы. Помню, они не давали мне спать по ночам. Только вот незадача, – он взглянул на часы, – я страшно тороплюсь сейчас. Можно сказать, уже опаздываю. Так что нам придётся отложить беседу, ты не против? Уверен, ты будешь огорчена. Но не печалься, я раз уже потерял тебя из виду, но, надеюсь, не потеряю вновь. Ведь теперь я знаю, где искать тебя, дорогая. Так что на сегодня позволь откланяться. – Повернувшись к Лене спиной, он двинулся по дорожке, но тут же обернулся и остановился, снова искривив губы. – Нет, я просто не верю. Как же, чёрт возьми, рад тебя видеть! Уверен, ты просто изнываешь от желания оказаться в моих объятиях. Но не печалься. Очень скоро я буду весь твой. И даже скорее, чем ты думаешь.

Он засмеялся и изобразил лёгкий поклон, по-военному щёлкнув каблуками. Затем уселся в свою машину и, помахав ей рукой из окна, выехал на улицу.

Лена стояла и смотрела, как за ним со скрежетом закрываются ворота, и думала о том, что больше всего на свете ей хочется схватить в охапку Вову, и пусть какой-нибудь ураган унесёт их в волшебную страну Оз, где живут добрые феи и злые волшебницы.

«Арбенины… – вспомнила она вчерашний разговор. – Как же я сразу не догадалась?»

Лена подумала, что надо было вчера, презрев все разумные доводы, бежать отсюда без оглядки прямо ночью, ловить попутку и, забрав по дороге свои вещи из квартиры, отправляться к маме. Там было бы тесно и не очень удобно, но спокойно и радостно, и все проблемы мигом бы кончились. Лена знала – в её жизни опять начинается новый этап.

– Вы уже встали? – услышала она позади себя голос Коновалова. – Я тоже считаю – грех не подышать рассветным воздухом. Тем более в последние погожие денёчки осени. Я ещё с вечера предвкушал эти минуты.

Лена стояла молча, пытаясь унять своё бешено колотящееся сердце. Коновалов, улыбаясь, шёл ей навстречу, и ей ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. Улыбка, похоже, вышла не очень радостной. Однако, слава богу, он ничего не заметил. Во всяком случае, ей так показалось.

– О, да вы у меня, оказывается, оба – ранние птички! – раздался с крыльца голос Евдокии Германовны. – Не ожидала увидеть вас на улице в такую рань, Леночка.

«Странно, что она так удивилась. Совершенно очевидно – его бывшая жена не баловала свою свекровь ранними выходами. Дамы из общества не позволяют себе подниматься с постели раньше полудня», – неприязненно подумала Лена, а потом устыдилась, решив, что не очень красиво осуждать незнакомую женщину только из-за того, что тебе нравится её муж. Пусть даже бывший.

Евдокия Германовна стояла перед ней и улыбалась. Видимо, она куда-то собралась, потому что была явно одета для выхода на улицу. На ней было лёгкое светлое пальто, а на аккуратно причёсанной голове – изящная фетровая шляпа с небольшими полями.

– Доброе утро, – вежливо сказала Лена.

– Доброе утро, Леночка, – кивнула Евдокия Германовна. – Как вы спали?

– Спасибо, хорошо. Здесь чудесный воздух.

– Это правда. Дышится здесь полной грудью. А я вот решила прогуляться в поселковый магазинчик, купить кое-что по мелочи. Он как раз в девять открывается. Я очень люблю утренние прогулки.

– Эта шляпа выглядит на твоей голове как корона Британской империи в день коронации Елизаветы Второй, мама, – с улыбкой сказал Коновалов и повернулся к Лене. – Мама умеет носить шляпы так, словно родилась в них. Это неудивительно, её древний род восходит к Рюриковичам.

– Не слушайте моего сына, он склонен к идеализации тех, кого любит, – заявила Евдокия Германовна и решительно направилась к калитке.

Лена с бьющимся сердцем смотрела ей вслед.

Она всё-таки выдержала этот день. До самого вечера. Улыбалась и вела разговоры, как робот, отвечая на все вопросы и очень мало понимая, что происходит вокруг. Помогала Евдокии Германовне накрывать стол, кивала и рассказывала студенческие истории, гуляла с Коноваловым и Вовой по участку, заглядывая во все уголки и слушая его рассказы о школьных проделках.

Мужчины затеяли шашлыки и возились у мангала, а они с Евдокией Германовной разбирали посуду в беседке и разговаривали на разные темы. Она точно не помнила на какие, кажется, в том числе и о Коновалове.

– Мой сын стал врачом, как его отец, – рассказывала Евдокия Германовна. – Ничего удивительного, к отцу он был сильно привязан. А когда-то я мечтала, что он станет офицером. Мужчины нашего рода традиционно были офицерами. Правда, до семнадцатого года, – добавила она, расставляя бокалы.

Лев Витальевич Арбенин оказался очень приятным человеком. Он был хорошо воспитан, корректен и ненавязчив. Они всей семьей затеяли разговор о прежней жизни, о друзьях детства Влада, семействе Поланских, с которыми жили на даче по соседству, и Евдокия Германовна с удовольствием поведала мужчинам о долгожданной женитьбе их сына Лёвы[2]2
  история Льва Поланского описана в романе «Розовые купальщицы»


[Закрыть], вечного участника Владовых детских проказ, а позднее и студенческих дачных затей. Мужчины радовались и задавали вопросы. Евдокия Германовна с улыбкой отвечала, излагая подробности. Лена почти не прислушивалась.

Сам Коновалов тоже был в ударе, сыпал афоризмами, рассказывал салонные анекдоты, делал комплименты матери и был галантен с Леной.

Ей казалось – этот день никогда не кончится.

«Как жаль, что я не могу получить удовольствие от такого приятного общения, – думала Лена, с тоской представляя, чем всё это закончится, когда здесь появится Макс. – Так или иначе, это одна из причин, по которым мне следует как можно быстрее распрощаться с милым, ничего не подозревающим семейством и заняться наконец устройством своей собственной жизни».

Погода стояла просто удивительная, не октябрьская, весь день ярко светило солнце, и трава выглядела совсем не по-осеннему зелёной.

В конце концов, не выдержав напряжения, Лена незаметно улизнула курить за беседку. Руки у неё дрожали, и прикурить получилось не сразу. Она уселась на скамейку и задумалась.

Однако не прошло и трёх минут, как из-за деревьев появился Коновалов.

– Я чувствую, вы устали, Лена. Вероятно, нам пора собираться домой.

– Да, – благодарно кивнула она, – хорошо бы…

– Мне показалось, вы чем-то взволнованы, – сказал он, доставая сигареты. – Могу я помочь?

– Нет, Влад, спасибо, всё в порядке.

– Вы уверены?

– Вполне.

Он смотрел на неё внимательно, и она испугалась, что он, как всегда, догадается, что с ней отнюдь не всё в порядке, а даже совсем наоборот – намечаются новые неприятности. Она досадовала, что плохо владеет собой, и он, с лёгкостью читающий её мысли, немедленно это заметит. К расспросам она сейчас была не готова.

Однако, вопреки её ожиданиям, Коновалов ничего спрашивать не стал, а просто сказал:

– Ну что ж, в таком случае, прощаемся и едем.

Прикурив от Лениной зажигалки, он отправился прогревать машину, а она просто смотрела ему вслед, стараясь не думать о том, что будет завтра.

Всю дорогу домой Лена сидела задумчивой. Пытаясь её развеселить, Коновалов снова принялся рассказывать истории, всё про того же Поланского, так сильно любившего некую девушку из их юности по имени Марианна[3]3
  история Марианны Гэлубевой описана в романе «Розовые купальщицы»


[Закрыть] и в конце концов женившегося на ней, на что она машинально кивала, улыбалась, но особенно разговор не поддерживала. Время от времени он поглядывал на неё несколько удивлённо, но с расспросами не приставал.

Дома, сославшись на усталость, она вскоре отправилась в свою комнату и всю ночь проворочалась, одолеваемая мрачными мыслями.

Коновалов тоже отправился спать, завтра у него ожидался сложный день. Он лежал и думал о том, как ему повезло. Он видел, как Лена понравилась маме, и его сердце наполнялось гордостью. Он был уверен – всё плохое в его жизни осталось позади, и теперь начинается новая жизнь.

И ещё он знал – это его женщина, он всегда искал её, а теперь нашёл и ни в коем случае не должен потерять. Он не может потерять её, потому что без неё жизнь утратит всякий смысл и станет пустой и ненужной. А ещё он знал, что должен быть рядом с ней, чтобы оберегать от всего на свете, должен ежедневно и ежечасно знать, что с ней всё в порядке, что она в безопасности, здорова и улыбается. И для него, Коновалова, это самое важное в жизни, и важнее ничего нет и быть не может.

* * *

Утром Лена явилась на работу невыспанной, и полдня у неё всё валилось из рук. Перед обедом она, решившись наконец, набрала Светкин номер.

– Слушай, а я как раз тебе звонить собиралась, – тут же затараторила Светка. – Ты с переездом-то не передумала?

– Нет, не передумала. Я вот как раз и хотела…

– Тогда слушай. Значит так, я с Галькой поговорила, так вот с её квартирой пока пролёт, они уже сдали, оказывается. Но тут другой вариант наклюнулся. И, между прочим, здесь, недалеко от работы, в Скатертном. Комната в коммуналке. Моего Вадьки сослуживец сдаёт, бабкину. Всего двое соседей и недорого. Смотреть будешь?

– Буду, – сказала Лена и почувствовала, как тоскливо сжалось сердце.

– Тогда давай в обед подскочим, тут всего одна остановка. Вдвоём всё-таки солиднее, да и мне спокойнее будет. Неохота тебя одну отпускать. Хоть гляну, что к чему. В общем, спускайся, я буду ждать внизу.

В комнате никого не было, дамы отправились обедать. Лена откинулась на спинку стула и закрыла лицо руками.

«Господи, что же такое творится с моей жизнью? Ну разве так бывает, чтоб всё сразу? Хотя… наверное, только так и бывает. Пришла беда – отворяй ворота. Вот только Макс – это уже слишком. Второго раза я не выдержу.

А может, всё рассказать Владимиру? Да нет, этого ещё не хватало. Вешать на него новые проблемы да ещё поссорить с родственником. Мне никогда никто не поверит. Кто я им? Приблудная девица, да ещё с заморочками. А он свой, можно сказать – член семьи. Представляю, что они подумают обо мне.

Я просто не понимаю, каким образом такой человек, как Макс, мог оказаться их родственником? Уж больно он из другого теста сделан. У подобного типа просто органически не может быть ничего общего с такой приятной семьёй. Странно всё это.

Хоть бы с комнатой всё получилось. Какая ни есть, надо соглашаться. Главное – успеть. Со дня на день он явится в квартиру, и что тогда? Нельзя дожидаться, чтобы меня и оттуда попросили. Ведь он же наплетёт Владу такого, что я потом от позора не отмоюсь! Получается, все вокруг меня плохие, а я одна несчастная овечка? Да в этом случае он даже вникать не станет. Скажет: знаете что, девушка, разбирайтесь-ка вы сами со своими проблемами, а меня оставьте, наконец, в покое! И будет прав, если честно. Любой на его месте поступил бы точно так же. Короче, комната – это единственный выход. Боже мой, только бы всё получилось…»

И, натянув плащ, Лена быстро выбежала из комнаты.

В подъезде Светка порылась в сумочке и достала бумажку с адресом.

– Так, посмотрим… Второй этаж, между прочим. Как ты любишь. Подъезд, конечно, не очень. Кошками воняет. Старый дом, ничего не поделаешь. Вон, смотри, одни перила чего стоят! Ладно, посмотрим комнату, может, ничего? Я звонила, сказали – соседи покажут.

И она решительно нажала на кнопку звонка.

Дверь долго не открывали. Сердце у Лены нетерпеливо ёкало, она подумала, что вот опять в её жизни начинается что-то новое, неизведанное, и кто знает, чем всё это кончится…

Наконец они услышали, как в глубине квартиры хлопнула дверь, затем раздалось тихое шарканье. Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге возник старичок крохотного роста, на голову ниже Лены, в тёмных пижамных брюках и клетчатой байковой рубашке. Редкие седые волосы были аккуратно зачёсаны от пробора, прикрывая лысину, а на носу немного криво сидели немодные роговые очки с толстыми стёклами.