Текст книги "Пандемия любви"

Очевидно, лицо моё являлось для него открытой книгой, ибо, как прежде, всё легко читал в моих глазах, и никаких слов не требовалось. А в них сейчас читалось бешенство. Поэтому, глянув на меня, он тяжело вздохнул.

– Зачем ты сделал это со мной, Солнце? – с порога начала я, бухнув поднос на стол. – Проверка на прочность? Посмотреть, как я выживу? Или ты вовсе не думал об этом?

Он поставил стакан и откинулся на мягкую диванную спинку.

– Если бы ты только знала…

– Что? – воскликнула я. – Что я должна была знать, Митя? Ты относился ко мне как к вещи, игрушке, и творил со мной всё, что только могло прийти в твою голову. Тебя абсолютно не интересовало, что думаю по этому поводу я. Ты просто плевал на меня.

– Нет, Соня, – поморщился он.

– Да, – уверенно сказала я. – И ты сам это отлично знаешь. Просто я принимала это как данность, я выполняла все твои малейшие прихоти, и ты пользовался моим отношением, каждый день, каждую секунду. Тебя ведь это вполне устраивало, не так ли? И не просто устраивало – ты получал от этого огромное удовольствие. – Я в упор глянула на него. – Так зачем, объясни. Для чего я вдруг снова тебе понадобилась?

Он провёл рукой по лбу.

– Ты действительно хочешь знать это?

– Хочу, – распрямилась я.

– Для чего?

– Хотя бы для того, чтобы выжить. И то, что творится сейчас в моей жизни, представляется мне ничуть не меньшим испытанием, чем то, что уже довелось пережить. И я должна понимать, почему всё это случилось со мной.

Он поднялся с дивана, пересел за письменный стол и долго раскачивался в рабочем кресле.

– Ну раз так хочешь, я расскажу тебе. Только, боюсь, после этого твоё отношение ко мне очень сильно изменится, – добавил он.

– Чем же оно может измениться, Митя, – спросила я, поворачиваясь в его сторону, – если этого не удалось сделать никому и ничему за все эти пять долгих лет?

– Ну, если узнаешь причину, вероятно, удастся, – сказал он.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь. Да и что бы ты ни сказал сейчас, другой мне уже никогда не стать.

– Какой другой? – спросил он, морщась.

– Такой, которая сумела бы не любить тебя.

Он слегка покачнулся в кресле, потом встал и снова уселся напротив.

– Даже если я скажу, что в то время сильно любил тебя? – спросил он наконец.

Я подпрыгнула на диване, едва не опрокинув бокал с мартини, к которому, впрочем, и не притронулась.

– Что? Любил? Повтори, что ты сказал. Ты любил меня?

– Да, – кивнул он, и я снова подпрыгнула.

– То есть ты хочешь сказать, что наказывал меня за то, что любил? Разве ты вообще умеешь любить? – Возмущению моему не было предела.

– Как выяснилось, умею. А наказывал я себя, Соня, – проговорил он, – только выходило как раз наоборот. Я бесился и творил невозможные вещи. А теперь не знаю, как вымолить за это прощение.

– Прощение? – изумилась я. – Как это слово может соотноситься с тобой, Солнце?

– Может. – Он снова поднялся и, пересев ко мне, обнял за плечи. Я вдохнула его запах и неожиданно для себя уткнулась носом ему в плечо.

– Не понимаю, – пробормотала я.

– Сейчас объясню, – сказал он, беря в руки стакан. – Ты помнишь, каким я был?

– Помню. Сумасшедшим, – прижалась я ещё сильнее.

– Вот именно, – кивнул он. – И это было настолько сильнее меня, что никакие доводы рассудка не позволяли мне взглянуть на ситуацию трезво. Ты даже понятия не имела, как безумно я любил тебя, детка. И понимал – рано или поздно ты об этом догадаешься, а тогда я перестану быть собой. Таким, какого создавал все эти годы. Таким, как меня привыкли видеть все вокруг. Поэтому чем сильнее любил, тем яростнее хотел освободиться от этого. Я же сумасшедший, сама говоришь. Псих, рождённый быть одиночкой. Во всяком случае, я так себе представлял. И думал, что это правильно.

– Ты поэтому уехал? – в ужасе спросила я.

– Именно поэтому, – сделал он большой глоток коньяка. – Чтобы забыть всё к чёртовой матери и начать с самого начала. Мне казалось, что я должен отпустить тебя, не заставлять страдать, ибо другим тогда быть просто не умел. В результате сделал только хуже. И тебе и себе, – добавил он мрачно.

С меня моментально слетела всякая злость. Мне и в голову не приходило, что творилось в его мыслях. Вероятно, если бы я догадалась тогда, всё могло быть иначе. Меня снова обступило прошлое.

– Как же ты мог, Митя? – спросила я жалобно. – Ведь я едва не умерла… И только Юркина любовь вытащила меня с того света.

Он залпом опрокинул в горло содержимое стакана и закашлялся. Я пододвинула ему воду, но он, отмахнувшись, снова налил себе коньяк.

– Если бы я только мог предвидеть это… – сказал он хрипло.

– Что предвидеть? – задохнулась я. – Что не сдохну от горя на Вериной даче? Что позволю Юре спасти меня? Да ты хоть знал о том, как сильно он любил меня?

Он поморщился, как от удара по лицу.

– Наверное, знал, но в своём слепом эгоизме до конца так и не понял этого. Хотя и видел, как много ты значишь для него. И гордился тем, что выбрала меня.

– Гордился? – обомлела я.

– Ещё как. Я был уверен, что он мне не соперник. Что ты не сможешь… особенно так быстро… ведь прошёл всего месяц…

– А мне показалось – целая жизнь… – утёрла я выступившие слёзы, и он снова обнял меня.

– Я понял это слишком поздно, – с отвращением сказал он. – Ведь где-то в глубине сознания был уверен, что вернусь. Вот поставлю дело и вернусь. Тогда и разберёмся с чувствами, думалось мне.

– Это бесконечно жестоко, Митя…

– Знаю. И я заплатил за это высокую цену. Весь тот чёртов месяц метался как раненый тигр, гордясь своей болью. Она тогда казалась мне проявлением силы.

– Да, – качнула я головой, – как у Стеньки Разина. Проявление силы – напился и швырнул за борт…

Он болезненно поморщился и отхлебнул коньяка

– Примерно так. А вот потом, когда услышал, что вы поженились, за всё и расплатился. С меня как-то разом сошла вся дурь. За одну ночь. Наутро проснулся другим человеком. Так все эти пять лет другим человеком и прожил, – добавил он. – Видимо, пламя очищает.

Я промокнула салфеткой мокрые глаза.

– Значит, ты стальной, Солнце. Металл в огне закаляется, если его после этого сразу в холодную воду.

Он снова поморщился.

– Это, конечно, меня не оправдывает, но тогда мне и голову не могло прийти, что ты беременна.

– Разве я посмела бы в то время сказать тебе об этом, Солнце?

Он поморщился.

– Не знаю. Я тогда не думал об этом. Просто решил, что не любишь, раз так быстро сумела принять другого…

– Принять? – моментально задохнулась я. – Знал бы ты, чего мне это стоило… Я почти умерла, а та, которую ты видишь, – это тоже совсем другой человек, не тот, что безумно и слепо растворялся в тебе.

– Замолчи, Соня, я не могу этого слышать, – закрыл он ладонями уши. – Ты даже и представить себе не можешь, сколько мучительных ночей я потратил на то, чтобы вырвать тебя из своего сердца.

Я гневно уставилась на него, распахнув глаза.

– А зачем всё это надо было, Солнце? Для чего мы прошли через такие муки, ты можешь объяснить?

– Уже объяснил ведь, Соня, – страдальчески скривился он. – Всё очень просто. Первое – я был урод, второе – я опоздал. Ну а дальше мне уже участвовать не выпало. Получил то, что заслужил. И мог жрать свою свободу с утра до вечера. Зато я быстро пришёл в себя. Понимаю, конечно, – это вовсе не стоило твоих мук, зато моих явно стоило.

Он потянулся к бутылке, но увидел, что она пуста.

– Коньяка у меня больше нет, – огорчилась я. – Но, кажется, есть ещё водка.

– Чёрт с ним, пусть водка, – поднялся он и направился к бару.

– До меня всё равно не доходит, Солнце, – сказала я ему вслед. – Объясни, наконец, что всё это значит.

– Объяснить это очень непросто, – вернулся он с бутылкой и тут же налил стакан до краёв. – Но таким уж я вырос. Одиноким и вырубленным из камня. Если хочешь знать, меня таким сделал отец, ещё в детстве. Когда-нибудь расскажу об этом. Не сейчас.

– Отец? – удивилась я.

– Да, – кивнул он, – отец. Он был очень жестоким человеком. Если не сказать хуже – настоящим садистом. Просто я тогда был слишком мал для открытого противодействия. При этом мы жили вдвоём, так что рассчитывать приходилось только на самого себя.

Я взглянула на него с удивлением.

– И поэтому ты решил стать похожим? Таким же, как он?

– Нет, – покачал он головой. – Но, чтобы не сломаться, я поклялся, что никого не пущу к себе в подбрюшье, понимаешь?

– Не уверена, – поёжилась я. – Наверное, это слишком мудрёно для меня.

– И всё-таки попробуй. Я дал себе зарок – никогда не открывать свои слабые стороны. А любовь тогда, в моём дурацком понимании, казалась непростительной слабостью. И я не мог себе этого позволить.

Солнцев отпил водки и поморщился.

– Гадость какая, – сказал он и глотнул ещё.

– Может быть, лучше виски? Там, кажется, есть.

– Плевать, – отмахнулся он.

– Значит, всё это из-за отца? – спросила я.

– Получается так. Но, знаешь, теперь я не виню его. Легче всего пенять на кого-то другого. И это я тоже понял слишком поздно. В конце концов, всё зависело от меня самого. Стать таким – был мой собственный выбор.

– Теперь я и вовсе ничего не понимаю, Митя.

– Сделай усилие. Ты же психолог, – усмехнулся он.

– Значит, несостоятельный психолог, если до сих пор не сумела понять тебя.

– Нет, ты хороший психолог, Соня. Просто не Фрейд. Твой отец не учил тебя разбираться в заморочках детских мозговых контузий. Он ведь и сам тебя сделал такой, верно? Такой столь подходящей для меня. В этом смысле мы очень похожи. Две стороны одной медали. Луна и Солнце. Разве не так?

– Наверное, так, – вздохнула я.

– И я понял это сразу, как только он привёл тебя на фирму. Едва только ты подняла на меня глаза. И я сразу же возжелал тебя. Но делал всё, чтобы ты об этом не догадалась. Понимаешь, какая штука, детка, подсознательно я хотел быть для тебя тем же, что и он.

– Так же доминировать?

– Именно. И получал огромное удовольствие от того, что тебе это нравится не меньше.

Я почувствовала, что к щекам приливает кровь.

– Ты знал, что мне это нравится?

Он усмехнулся.

– Ну, идиотом я всё-таки не был. Понять это не составляло никакого труда. И мне это, разумеется, нравилось. Так же, как, впрочем, нравится и сейчас, – добавил он, глянув исподлобья. – И вчера ты ещё раз убедила меня в том, что хотим мы, как и прежде, одного и того же.

Я машинально взяла в руки бокал, но, понюхав, тут же отставила в сторону. Мне сделалось зябко.

– Ну да, я ведь тоже росла почти так же, как ты. Отец всегда подавлял меня, не терпел неповиновения и не прощал малейших ошибок. Такой я и выросла – непривыкшей считать мужчин равными себе. Поэтому и с тобой вела себя точно так же. Иначе я просто не умела. И, повторяю, тебя это очень устраивало.

– С одной стороны, да, Соня, – с сожалением кивнул он. – Но с другой – встретив тебя, я как раз тут же потерял голову, и больше всего испугался того, что никогда впредь не смогу быть таким, как я привык, – принадлежащим самому себе и строящим жизнь без оглядки на другого человека. Я любил тебя настолько сильно, что понимал – рано или поздно ты об этом догадаешься, а тогда я перестану быть собой. Таким, какого создавал все эти годы. Таким, как меня привыкли видеть все вокруг.

– Но разве ты не видел, как я отношусь к тебе, Солнце? – с тоской спросила я.

Он поморщился.

– Видел. Но не в состоянии был поверить в это. Мне казалось, что я обманываю себя. И это распаляло моих демонов ещё сильнее. Больше всего на свете я боялся потерять тебя – а я был уверен, что это немедленно случится, как только ты заметишь мою зверскую нужду в тебе, потому что влюбилась ты в такого, каким я был для всех окружающих, и другой моментально станет тебе неинтересен. Потому я всячески и старался быть таким.

– Но это же безумие, Митя, – сказала я. – Как мог ты думать подобным образом? Ведь я же ничего не видела вокруг, кроме тебя, и подчинялась каждому твоему желанию.

– Разумеется, безумие, детка, – покачал он головой. – Мы уже это обсуждали. Повторяю, я и был безумен тогда, но ничего не мог с собой поделать. Я прекрасно видел, как терзаю тебя, но думал, что другого ты любить не станешь. И тогда мной овладела идиотская мысль, что необходимо порвать со всем этим и начать заново. Что я и сделал, как только представилась такая возможность.

Я в ужасе откинулась на спинку дивана.

– А ты хоть на минуту представлял себе, что испытала я, когда ты объявил мне об этом?

– Нет, детка, наверное, не представлял тогда, – покачал он головой. – Я слишком был занят собой, и собственное страдание казалось мне абсолютом. Тем смыслом, который оправдывал меня в своих глазах. И я упивался им, к тому же считая, что дарю тебе освобождение. Я же говорил – это виделось мне признаком силы.

– Говорил, – поморщилась я. – И это действительно было признаком силы. В тот момент ничто не смогло бы поразить меня сильнее этого. Поразить не в смысле – вызвать удивление, а в смысле – уничтожить.

Он вздрогнул так, словно я хлестнула его по щеке.

– Соня… я прошу тебя, не надо. Давай на этом сей кошмар и закончим. Всё случилось так, как случилось, и мы уже не сможем ничего изменить в прошлом. Зато у нас есть возможность не допустить ничего подобного в том времени, которое нам осталось прожить. И вот это как раз в наших силах. Ты слышишь меня?

– Слышу, – сказала я, с трудом выныривая из прошлого. – Ну а как же тогда с Юрой? Ведь с ним же ты не хотел доминировать, ты же любил его, я это прекрасно видела.

– Хороший вопрос, – кивнул он, вставая. – Это действительно было исключение из правил. За всю жизнь я впустил в себя только одного человека – Юрку, и в результате заплатил за это слишком высокую цену.

– Почему? – затаила я дыхание.

– Да потому, – сказал он зло, – что, будь на его месте другой, я бы тут же вернулся и моментально отобрал тебя.

– Разве я вещь? – подскочила я на диване. – Я всегда дышала одним тобой, и никто больше мне не был нужен в целом мире.

Он подошёл и обнял меня.

– Ты не вещь, Соня, ты – моя женщина, и сама это знаешь лучше меня. Знаешь или нет? – спросил он, нагибаясь ко мне.

– Знаю, – произнесла я одними губами.

– Тогда зачем спрашиваешь? Не будь ты с Юркой, я бы отнял тебя в пять секунд у любого, и мне бы не стоило это особых усилий. Да или нет? – наклонился он снова, и сердце моё моментально застряло в горле, мешая дышать. Меня восхищало, что он был теперь совершенно новым и в то же время оставался таким, как прежде.

– Да, Солнце. Конечно, да. Тебе бы действительно ничего не понадобилось для этого делать. Всего лишь войти.

– И я отлично знал это, – провёл он рукой по волосам. – Просто думал, что ты полюбила его, устав от моих выкрутасов. Я ведь потом, когда пришёл в себя, понял, каково тебе было со мной, как я мучил тебя, ежедневно заставляя подчиняться моим безумствам. Я ведь любил вас обоих и думал, что не смею снова вмешиваться в вашу жизнь, тираня, как прежде, одним только своим присутствием. Я решил тогда, что тебе нужен другой мужчина, не такой, как я.

– Ты ничего не знал, Митя, – замотала я головой. – Я была счастлива, только когда ты рядом. Каждый день, каждую секунду. А без тебя я и не жила вовсе. Все эти пять лет не жила. Просто Ветер неимоверными усилиями заставлял меня дышать, и я дышала, пребывая в вечной коме. Не могу представить, как он смог это вынести. Хотя могу, наверное. Просто он любил меня так же сильно, как любила тебя я. И всегда знал об этом.

– О чём он знал? – повернулся ко мне Солнцев.

– О том, что я умираю от любви к тебе. Ещё бы ему не знать, ведь он в первый месяц действительно вытащил меня с того света. И делал всё для того, чтоб я просто дышала. Много месяцев ничего не требуя от меня и не прикасаясь и пальцем.

Он опустился в кресло, не сводя с меня глаз.

– Ты хочешь сказать, что не была с ним много месяцев??

– Да конечно же, господи! – вскричала я. – До самых родов. И ещё какое-то время… пока он не сумел научить меня…

– Научить? – вздрогнул он.

– Да, научить. Он учил меня, как учат ходить ребёнка. Шаг за шагом. И это было очень непросто. Я ведь не позволяла ему дотронуться до себя. А между тем считалась его женой, но он ни разу не напомнил мне об этом. Скажи, какой мужик смог бы это вынести?

Солнцев закрыл лицо ладонями.

– Значит, всё это время ты была моей, Соня? – спросил он, словно не слыша того, что я говорю. – И я ещё мог бы вернуть тебя?

– Да, – подняла я на него глаза. – Конечно, мог бы. Как ни ужасно это звучит по отношению к Юре. Да и потом тоже мог бы. Когда угодно мог. Я до недавнего времени бесконечно задавала себе этот вопрос, и всегда отвечала на него «нет», но это была неправда, ибо точно знала, что «да». Думаю, знал это и Ветер. И, скорее всего, подспудно всё время ждал этого. Только судьба распорядилась иначе.

Он обхватил себя руками и несколько раз качнулся вперёд.

– Каким же я был уродом, детка. И получил за это по заслугам – своими руками отдал тебя другому.

Я пожала плечами.

– Митя, ты относишься к этому как мужчина – если спала с ним, значит, отдал. Но для меня всё виделось иначе – я и потом была только твоей, что бы ты об этом ни думал. Я во сне называла Юру твоим именем, а потом, проснувшись, просила прощения за то, что никогда не смогу сделать так, чтобы ему стало легче. А он отвечал: «Ничего, я всё смогу, Соня. Ты просто будь». И я жила из благодарности за то, что он такой. И ещё, конечно же, ради Митьки. Смотрела в его глаза и видела тебя. Это и придавало мне силы.

Он посмотрел на меня воспалённым взглядом.

– Прости меня, детка. Мне даже и в голову не могло прийти ничего подобного. Я же думал тогда, что это ваш ребёнок. И это была ещё одна причина, по которой я бы никогда не посмел вмешаться в вашу жизнь. Когда я узнал, что ты беременна, в тот же день забил последний гвоздь в свою надежду вернуться обратно. Считал, что поделом. Я торчал в этой Австрии, потому что не в силах был видеть тебя рядом с ним. И так было до самого дня гибели Юрки. Вот тут всё изменилось, и я понял, что больше не останусь там и часа. Но этот час растянулся на несколько месяцев, пока я смог завершить все дела и передать филиал в надёжные руки.

Он сел рядом и сгрёб меня в охапку.

– Мы были ужасно глупы оба, – сказала я, прижимаясь губами к его щеке. – В результате оно едва не стоило нам жизни.

– Да, – кивнул он. – И это было бы справедливо по отношению ко мне. Но вот то, что так мучилась ты, я себе никогда не прощу.

Я прижалась к нему теснее.

– Ладно, Митя, давай больше не будем об этом. В конце концов, Юра здесь ни в чём не виноват, и думать так о нём мы не имеем права.

– Да, детка. Рядом со мной он был просто святой, и никогда больше в моей жизни такой человек не встретится. Я до сих пор не понимаю причин его такой глубокой привязанности ко мне, и чем я заслужил это, тоже не понимаю.

– Он очень высоко ценил тебя, Солнце. Да, в конце концов, просто любил. Тебя и меня. И в этом не было ничего рационального.

– Знаю, – поморщился он. – Юра никогда не выбирал между нами. Вот ты, например, можешь поверить в то, что за всё время наших встреч, здесь и в Австрии, мы с Ветром никогда не обсуждали эту тему? Даже имя твоё не упомянули ни разу. Это было табу, и мы оба, не сговариваясь, неукоснительно соблюдали его.

– И это я всегда чувствовала. Мы с Ветром тоже не упоминали твоё имя, если дело не касалось работы. Я ведь много помогала ему по бизнесу, ну а остальным занималась Вера, туда я не лезла, если она сама не спрашивала моего совета.

Он кивнул.

– Ладно, всё, – сказала я, подвигаясь к столу, – давай завершим эту тему. Я действительно больше не хочу ни о чём думать, кроме того, что ты рядом.

Он обнял меня.

– И я больше никогда не отпущу тебя, детка, слышишь?

– Слышу, – кивнула я, прижимаясь к нему. – А теперь поешь что-нибудь. Ты же ведь просил еду, а сам даже не притронулся к ней. Давай положу на тарелку. Хочешь, стану кормить тебя? Прямо с ложки.

– Хочу, – улыбнулся он, – и ты извлечёшь из этого явную пользу – вряд ли пьяный мужчина в постели столь же приятен, как пьяная женщина.

– А мне почему-то кажется, что приятен.

– Ну что ж, – не стал возражать он, – сегодня у тебя ещё масса времени, чтобы проверить это. А завтра мы отправимся собирать робота.

* * *

– Мамочка, – сказала я, набрав утром номер, пока Солнцев ещё спал, раскинувшись на постели, – мамочка, понимаешь… тут такое дело… в общем, мне очень нужно…

– Что случилось, Соня? – тревожно спросила мама, не дав мне договорить. Все нюансы моего голоса были ей хорошо известны.

– Нет, ничего не случилось, – отозвалась я, тоскуя от того, что не могу придумать ничего вразумительного. – Просто мне очень надо, чтобы ты… привезла ко мне Митьку. Чуть попозже. Буквально на несколько часов. А потом заберёшь его обратно, ладно? Тут ехать-то всего ничего. Вызови такси, я спущусь и заберу его.

– Что это значит, Соня? – спросила она после паузы.

– Мамочка, – заговорила я, так ничего и не придумав, – ты ведь обычно ни о чём не спрашиваешь. Вот сейчас как раз и есть тот самый случай, когда это оказалось бы очень уместно, понимаешь?

– Не совсем, – сказала она удивлённо. – Но, тем не менее, я сделаю так, как ты просишь.

– Вот и отлично, – с облегчением вздохнула я. – Просто привези Митьку. Я потом тебе всё объясню. Да, – вспомнила я, – и ещё, пожалуйста, захвати с собой этого робота, которого он не может собрать.

– Ты научилась собирать роботов? – тревожно отозвался мамин голос.

– Нет, – отрицательно качнула я головой, – боюсь, что в этом вопросе мало что изменилось.

– Понятно, – сказала она со значением. – Ну что ж, тогда я обязательно привезу Митеньку. И, надеюсь, что это пойдёт ему на пользу.

– Я тоже очень надеюсь, – вздохнула я. – Ладно, позвони из такси, я спущусь.

– Позвоню, – вслед за мной длинно вздохнула мама и дала отбой.

Я опустилась на диван, прислушиваясь к неровному стуку сердца.

Как хорошо, что я придумала забрать сюда Митьку. Пусть лучше встретятся дома, это будет гораздо проще. К тому же вовсе не улыбается отправляться туда в сопровождении эскорта из бравых парней в чёрных костюмах, с микрофонами в ухе. Маминым соседям это явно покажется чересчур экзотичным.

Господи, как всё это пройдёт? До сего момента я, ошарашенная собственными переменами, даже не успела задуматься, что я скажу ребёнку. Кем представлю мужчину, которого он увидит сегодня впервые? Как я скажу, что это его отец?

До сего момента он считал отцом другого человека, а потом совсем по-взрослому вместе со мной оплакал его смерть, ибо у меня не хватило духа плести ему сказки про то, что папа живёт на небе и посылает нам оттуда приветы. Уж не знаю почему, но мне казалось это кощунственным по отношению к Юре, поэтому сказала малышу правду. И он воспринял это, как полагается маленькому мужчине.

А теперь? Что я скажу ему теперь? Какие ещё новые знания должна обрушить на детскую головку, чтобы он сумел вписать это в свою новую жизнь?

Кстати, с Солнцевым этот момент я тоже оговорить не успела. С его характером трудно предположить, какими методами планирует он выстраивать взаимоотношения с ребёнком, привыкшим к любви и бесконечному терпению, особенно в последние полгода. Лично я ни разу в жизни не присутствовала при каком бы то ни было контакте Солнцева с маленькими детьми. Мрачные методы общения, которые он, как правило, демонстрирует, зачастую под силу не всякому взрослому.

Так ни к чему и не придя, я, тяжело вздохнув, отправилась в спальню. Почему в моей жизни ничего не бывает просто и ясно?

Присев на край кровати, я легонько потрясла Солнцева за плечо. Он промычал что-то неразборчивое и повернулся на бок. Я повторила попытку, удвоив старания. Он приоткрыл один глаз и, увидев меня сидящей рядом, вроде бы удивился. Будить его в мои привычки не входило ни при каких обстоятельствах. Если Солнцев спал, то менять эту ситуацию, не рискуя вызвать на собственную голову природные катаклизмы, явно не стоило.

Но на сей раз, судя по выражению его лица, приближение конца света, похоже, не намечалось. Напротив, обстоятельство это его определённо обрадовало, ибо, не мудрствуя лукаво, он, привычно обхватив ладонями мою талию, тут же втянул на кровать и, опрокинув на спину, завалился сверху.

– Нет-нет-нет, Митя, – немедленно забарабанила я по спине кулаками, всячески извиваясь под его тяжестью.

– Что-то опять не так? – приподнялся он на локтях, и я получила возможность вдохнуть воздух.

– Митя, вставай немедленно, – быстро заявила я, не дожидаясь, пока он снова припечатает меня к поверхности матраса.

– С чего вдруг? – удивился он, приглядываясь ко мне с явным намерением воспользоваться своей весьма выгодной позицией.

– Немедленно вставай, – повторила я, продолжая выдираться из-под него. – Сейчас сюда приедет мама.

– Мама? – изумился Солнцев, словно я сообщила, что племя североамериканских индейцев устанавливает вигвамы непосредственно в нашей гостиной.

– Да, мама, – подтвердила я, – она везёт сюда Митю. Сейчас позвонит, и мне надо будет спуститься.

К чести его, среагировал он моментально и, тут же перевалившись через меня, уселся на кровати, спустив ноги. Подивившись быстроте его реакции, я устроилась рядом.

– Где мои брюки? – спросил он, помотав головой.

– Трудно сказать, – отозвалась я, обведя глазами комнату. – Собственно говоря, оказаться они могут где угодно, обычно это зависит от скорости, с которой ты накануне пожелал с ними расстаться. Если, например, судить по вчерашней, то, скорее всего, есть смысл поискать в гостиной.

Солнцев захохотал и опрокинул меня на спину. Но, имея достаточную сноровку, я быстро вывернулась и соскочила с противоположной стороны кровати.

– Если найду, принесу, – пообещала я, направляясь к двери. – А ты пока отыщи то, что простые смертные, как правило, надевают под брюки. В данной ситуации это может оказаться совсем не лишним.

И с этими словами я отправилась по коридору в кухню готовить завтрак, слыша позади себя удаляющийся смех Солнцева.

Когда раздался звонок телефона, я уже застёгивала в прихожей сапоги.

Стоящий в проёме гостиной Солнцев, скрестив на груди руки, молча наблюдал, как неловко я пытаюсь справиться с молнией.

– Перестань нервничать, Соня, – сказал он наконец, – я вполне способен решить предстоящую мне задачу.

– Ты – да, а он?

– Уверен, и он тоже. Надеюсь, ты собираешься вырастить из него мужика, а не девицу из пансиона.

Я вспомнила широко расставленные Митькины ножки и упрямо сведённые брови. И, вспомнив, посмотрела на Солнцева. Он стоял в дверях гостиной, широко расставив ноги, и его тёмные густые брови хмуро сходились у переносицы.

Я сделала глубокий вдох и прикрыла за собой дверь квартиры.

В лифте Митька смотрел на меня радостно, прижимая к груди коробку с конструктором. По дому он явно соскучился.

– Мам, – сказал он басом, – а зачем ты велела взять робота? Ты же не умеешь.

– Я – нет, но сегодня у нас дома есть человек, который наверняка сумеет тебе помочь.

– Какой человек?

– Сейчас увидишь, – кивнула я, и мы вышли из лифта на лестничную площадку.

В прихожей мой сын пристроил коробку под зеркалом и, по-мужски, двумя быстрыми движениями скинул сапоги без помощи рук. Я стащила с него дублёнку и открыла шкаф с тем, чтобы повесить на вешалку. Увидев длинное чёрное пальто Солнцева, Митька нахмурился, но ничего не сказал.

– Пошли в комнату, – подтолкнула его я.

Мы шагнули в гостиную. Повернув голову, Солнцев медленно поднялся с дивана во весь свой огромный рост и сделал шаг нам навстречу.

Митька моментально свёл бровки домиком и выступил вперёд, прикрыв меня собой. Это меня тронуло настолько, что даже слёзы выступили. А, мужчины, большой и маленький, на минуту застыли, одинаково пригнув голову и настороженно глядя друг на друга.

Тут Солнцев, к счастью, улыбнулся, и Митька сразу расслабился, задвигался и поднял на меня глаза.

– Мам, это кто? – спросил он басом, и я вдруг поняла, что, если прямо сейчас не скажу ему, кто это, то потом сделать это будет ещё труднее. Лучше уж сразу, и пусть потом Солнцев выбирается из этого сам. Не представляю, как он сумеет.

– Митенька, познакомься, – сказала я, опускаясь в кресло, – это твой папа.

Брови Солнцева реактивно взметнулись вверх, ибо этого он явно не ожидал, а Митькины поползли очень медленно, да так и застыли, почти совсем скрывшись под чёлкой.

Я молча сидела, не произнося ни звука.

«Пусть разбираются сами, – внезапно подумалось мне, – в конце концов, от того, как он справится с этой задачей, будут зависеть все их дальнейшие отношения».

Видимо, понял это и Солнцев, поэтому тут же шагнул вперёд и, слегка нагнувшись, протянул Митьке руку. Размашисто так протянул, по-мужски, привычным жестом, словно делал это ежедневно.

Митька немного отступил назад, но потом, к моему удивлению, глянув на незнакомого взрослого мужчину, солидно вложил ручонку в его ладонь.

– Привет, – сказал Солнцев-большой.

– Привет, – немного подумав, отозвался Солнцев-маленький.

«Господи, что будет дальше?» – с тоской подумала я.

Они расцепились и снова посмотрели друг на друга.

– Ты не можешь быть моим папой, – тихо сказал Митька, – мой папа умер.

И сердце моё покатилось куда-то вниз. Реакция ребёнка была совершенно ожидаемой, но от этого взволновала не меньше. Честно говоря, я так и думала, что он скажет что-то подобное. Не знаю, ожидал ли этого Солнцев – по его лицу понять было трудно – но то, как он держался, мне понравилось. Он был, как всегда, спокоен и довольно хмур, нисколько не пытаясь втереться в доверие ребёнку излишней суетливостью.

– Понимаешь, Митя, – серьёзно сказал Солнцев, присаживаясь на корточки, – я тебе сейчас кое-что объясню, и хотел бы, чтоб ты меня понял.

Митька настороженно уставился на него, словно вычисляя, насколько доверительно он может отнестись к словам этого столь грозного на вид человека.

– Ты ведь мужчина? – спросил Солнцев.

– Да, – сразу насупился Митька, ибо это слово я повторяла ему при каждой удобной возможности. – Я уже вырос.

– Так вот, – продолжил Солнцев, – значит, ты должен понимать, что ситуации в жизни бывают мужские и обычные. Вот сейчас мы с тобой имеем дело как раз с первым вариантом. И разбирать его будем именно с этим учётом.

Митька смотрел на него, переваривая в голове сказанное. Благо отлично понимал хорошую взрослую речь. Ветер тоже с самого младенчества никогда не сюсюкался с ним, изначально употребляя достаточно сложные конструкции.

– Мужская ситуация, – задумчиво повторил мой сын.

– Да, – кивнул Солнцев, – и раз ты уже вырос, наверное, знаешь, что в жизни случается очень по-разному. Мама сказала правду – я действительно твой папа. Просто до этого я жил в одной очень далёкой стране. Она называется Австрия. Я потом покажу тебе на карте, и ты увидишь, что это довольно далеко отсюда, – добавил он, увлекая Митьку на диван, и он пошёл за ним с охотой, доверчиво вложив ручонку в его огромную ладонь. – А вот теперь представь себе ситуацию. Ты и мама тут жили одни. И помочь вам было некому, верно?