Текст книги "Пандемия любви"

Уж не знаю, успел ли ознакомиться с ситуацией Коновалов, но, так или иначе, он был весел и мил, и в роли хозяина проявлял свои лучшие качества для того, чтобы гости чувствовали себя вполне уютно и расслабленно. Я и сама так себя чувствовала. А украдкой наблюдая за Холмогоровым, пришла к выводу, что и он доволен происходящим, во всяком случае, краснеть за брата ему не приходилось.

Часам к восьми с соседней дачи появились Поланские, что доставило мне большое удовольствие, ибо не видела я их лет десять и теперь с огромной радостью погрузилась в приятное общение, видя, что прошедшие годы ничем не испортили их, а, наоборот, явно улучшили. Я полчаса обнималась с Марьяной (4) и восхищённо разглядывала Лёвика (5), а они, судя по всему, меня, после чего обе стороны явно остались довольны друг другом.

Давно не помню такого приятного ужина.

В принципе, его можно было бы даже и не описывать, если б не одно случайное обстоятельство, которое кардинально изменило ход вещей, вследствие чего я снова вплотную подошла к пресловутой черте, уже упомянутой ранее.

Этот телефонный звонок раздался, когда мы уже собирались расходиться.

– Да, – отрывисто сказал Холмогоров, взглянув на дисплей своего смартфона, после чего какое-то время слушал, затем, несколько потемнев лицом, жестом извинился перед присутствующими и вышел из комнаты.

На это мало кто обратил внимания, обычное дело, поэтому все продолжили разговор. Все, кроме меня. Вскоре он вернулся. Он был спокоен и даже через некоторое время влился в общую беседу, вставляя весьма уместные замечания, однако, некоторые незаметные постороннему глазу изменения в его поведении я всё же почувствовала. А минут через пять поймала глазами брошенный на него вопросительный взгляд сидящего через стол Артёма. Сомнений не оставалось – что-то происходит, и сердце моё, неожиданно бухнуло где-то у горла, а затем стремительно провалилось вниз, к желудку.

Пребывая в непонятных размышлениях, я несколько отвлеклась от происходящего в гостиной и не сразу заметила, что народ постепенно поднялся, явно собираясь сворачиваться, и Холмогоров тоже встал, а за ним и Артём, после чего они на какое-то время удалились на веранду.

Гости тем временем собрались домой, и Коновалов заговорил с Лёвиком о завтрашней бане, Алинка с Леной принялись собирать посуду, относя её в раковину, Марьяна взялась помогать, и я тоже попыталась изобразить в своих действиях что-то подобное, но вскоре поняла, что пользы от моих хаотичных перемещений явно мало, и обречённо опустилась на стул.

– Ты чего? – спросила Алина, пробегая мимо с тарелками.

– Ничего, голова немного закружилась.

– А ты, часом, тоже не беременная, мать? Это было бы весело, – хихикнула она.

– Крайне весело, – хмуро отозвалась я. – Но, по-моему, на данном этапе нам веселья и так хватает.

Алинка, как всегда, хихикнула, явно пребывая в отличном настроении.

– Значит, это от вина. Ты же выпила сегодня?

– Совсем немного.

– Ну бывает, не пошло.

– Да, бывает, – закруглила я тему, складывая салфетки в стопку.

– Остальное завтра помощница сделает, – сообщила Алинка. – Она с утра появится. А на сегодня, пожалуй, хватит.

Тут явились Холмогоров и Артём, а гости активно засобирались, и мы все распрощались до завтра.

* * *

Я поднималась по лестнице, всей кожей ощущая его медленные шаги сзади. Наконец мы зашли в комнату, и он притворил за собой дверь. Потом повернул в замке ключ.

До знакомства с ним я была абсолютно уверена, что обладаю спокойствием и отменной выдержкой. Я считала, что отлично владею собой, и ничто не может вывести меня из равновесия. И уж, во всяком случае, никого из мужчин достойными противниками не считала, ни при каких условиях не позволяя им управлять собственной жизнью и уж подавно играть моими чувствами. Но всё это было до знакомства с ним.

Он вёл себя невозмутимо и абсолютно естественно, не создавая показного напряжения и тем более не проявляя никакой резкости. Он просто молчал. Стоял у окна и делал вид, будто что-то ищет в своём телефоне. Но именно делал вид, я это точно знала. Он не ждал от меня никаких действий, просто думал о своём. А я в это время, сидя на кровати у него за спиной, размышляла о том, стоит ли мне нарушать ход его мыслей, вторгаясь с ненужными вопросами. Или нужными? Думаю, что нет. Не очень умные женщины в таких случаях обычно вторгаются. Мне сейчас не следует этого делать. Поэтому я тоже притворилась, что проверяю сообщения, перелистывая странички на экране.

Наконец он отложил телефон и повернулся ко мне. Я подняла глаза, а он подошёл и сел рядом.

– Как ты смотришь на то, чтобы немного прогуляться по саду, малыш? – спросил он.

Я не стала говорить, что мы только что пришли сюда, и было бы самое время улечься спать. Напротив, я ответила самым будничным голосом:

– Конечно, если тебе этого хочется, Олег.

– Да, было бы неплохо, – задумчиво отозвался он.

Я кивнула. Он тотчас отпер дверь и, накинув мне на плечи свою куртку, молча потянул за руку.

Мы спустились в сад и направились по извилистой дорожке в самую глубь участка. Когда нас совсем не стало видно из дома, он свернул к увитой виноградом беседке, и мы уселись на скамейке, продолжая молчать. Наконец он, слегка приподнявшись, достал из кармана брюк пачку, вынул сигарету и закурил. Затем, словно вспомнив, предложил и мне. Поднёс зажигалку. Я глубоко затянулась и выпустила дым. Он сделал то же самое, потом сказал:

– Ты удивительный человек, Лиза. Удивительная женщина. Ты – лучшее, что мне доставалось когда-нибудь в этой жизни.

Я снова судорожно втянула дым. Начало мне явно не понравилось.

– Я очень благодарен тебе, что всё это время ты не пристаёшь ко мне с расспросами.

– Знаю, милый, – кивнула я, похвалив себя за терпение. – И этому научил меня ты.

Он слегка поморщился.

– Ты всё это умела и без меня. Иначе я не смог бы научить тебя. Как нельзя научить этому ни одну женщину.

Я предпочла не отвечать. Тогда он обнял меня, легонько прикоснувшись губами к моему виску.

– Подожди минутку, я сейчас, – сказал он вдруг и, поднявшись, зашагал по дорожке к дому.

Через пару минут он вернулся, и я заметила у него в руках бутылку водки. Снова сев на скамейку, он одним движением сорвал с резьбы крышку и сделал большой глоток. Тут мне стало по-настоящему страшно.

– Что случилось, Олег? – спросила я, полная дурных предчувствий, не собираясь больше отмалчиваться.

Он продолжал смотреть в одну точку, явно не торопясь с ответом.

– Кое-что действительно случилось, – сказал он наконец.

– Что? – замерла я, проклиная собственную нерешительность. Сколько можно тянуть резину?

– Я должен буду улететь на некоторое время.

Совершенно очевидно, что речь идёт не о привычной командировке. Мне захотелось кричать, чтобы выплеснуть наружу сковавшее меня невиданное напряжение, но вместо этого спокойно спросила:

– Надолго?

– Пока не знаю, – так же спокойно ответил он.

Моё сердце, и без того стоящее у самого горла, сделало немыслимый кульбит, и я пошатнулась так сильно, что он вынужден был, словив меня на лету, вернуть обратно, но, тем не менее, продолжал молчать.

– Не волнуйся, девочка, я не поеду туда, где стреляют. Дело обстоит несколько иным образом, – заговорил наконец Холмогоров, сделав ещё один глоток.

Вокруг висящего в беседке фонаря кружевным шаром вилась мошкара. Где-то вблизи моего лица изредка попискивал комар, и я, не выдержав напряжения, нервно взмахнула рукой. Он взглянул в мою сторону.

– Олег, пожалуйста… я не могу больше. Говори всё как есть, потому что моя выдержка совсем не такая, какой ты её себе представляешь. Я очень прошу тебя – просто скажи обычными словами, что случилось? Ты можешь это сделать?

– Могу.

– Так сделай это, – сказала я довольно резко, позабыв о политесах.

– Хорошо, – выпрямился он, поднеся ко рту сигарету, – тогда слушай. Если коротко – у меня есть сын. Сегодня мне сообщили, что его мать умерла, и теперь он остался один. Ну вот, – завершил он свой лаконичный рассказ, – я сказал тебе это.

«Господи, по крайней мере, с ним ничего не случилось, – пронеслось у меня в голове. – Ничего опасного, он жив-здоров, и ему ничто не угрожает. Я могу не бояться за его жизнь. Он в совершенной безопасности, и это счастье… мне больше ничего не надо».

Очевидно, эти мысли ясно отразились на моём лице, потому что он посмотрел на меня с удивлением.

– Ты словно рада…

– Конечно, рада, Олег, – выдохнула я, не утирая брызнувшие из глаз слёзы. – С тобой всё в порядке, и это главное. А со всем остальным мы сумеем справиться. И ты можешь рассчитывать на меня в любом своём решении. Абсолютно в любом, понимаешь?

Он обнял меня и зарылся лицом в мои волосы.

– Лиза…

Я тоже обняла его рукой за шею, тесно прижавшись к нему, потом тихо попросила:

– Олег, расскажи мне толком…

– Хорошо, – кивнул он, – хотя и очень не хочется. – В общем, это было пять лет назад. Я встречался с ней некоторое время. Просто встречался. Довольно недолго. Она хотела иметь ребёнка, сказала, что очень надо. Ну а я… собственно, я пошёл на это. Сознательно пошёл. Ибо, в отличие от своего брата, не признаю случайностей в этом вопросе, понимаешь?

– Понимаю, – обречённо кивнула я.

– Ну вот. А потом уехал, как и собирался. Я никогда ничего не обещал. Это было не моё решение. Но, тем не менее, всё это время я посылал им деньги.

– Олег…

– Подожди, – нахмурился он, – это ещё не конец истории. Всё гораздо серьёзнее. Мне позвонили сегодня и сообщили, что она погибла, разбилась на машине. У неё нет родственников. Ребёнка отправили в детский дом.

– Боже мой… – испугалась я, представив себе эту картину.

– Да, хорошего мало, – мотнул он головой. – И теперь вот… я не совсем понимаю, что должен делать в этой ситуации.

Я глубже запахнула куртку и на мгновение снова прижалась к его плечу.

– Ты, конечно, отлично понимаешь, Олег.

Он досадливо поморщился.

– Понимаю, пожалуй. Но я не знаю, как к этому отнесёшься ты.

Я села чуть прямее, оторвавшись от спинки скамьи.

– В таком случае, мне очень жаль.

Он поднял голову.

– Что тебе жаль?

– Мне жаль, что ты хотя бы на секунду предполагаешь, будто я…

– Что ты? – спросил он нервно.

– Что я сама по себе. Что я не с тобой, понимаешь?

Холмогоров резко встал и сделал круг по беседке. Потом открутил крышку и, поднеся ко рту бутылку, снова пару раз глотнул. Жидкость в стекле заворочалась и забулькала, а я увидела, что её осталось совсем немного, и с тревогой воззрилась на Олега. Но его лицо было спокойным и сосредоточенным, а глаза смотрели ясно и хмуро. Поразительное свойство. Ещё полчаса назад я собственными глазами видела эту самую бутылку запечатанной. Теперь она почти пуста, а он всё так же трезв, словно и не прикасался к ней.

Олег вернулся к скамейке и присел передо мной на корточки.

– Прости меня, детка. Кажется, я просто ненормальный. Выходит, что у этого мальчика никого больше нет, кроме меня. Поэтому решение теперь за мной. И это оказалось слишком неожиданным для меня.

Разумеется, слишком неожиданным. А для меня так и вовсе. Я приблизила лицо, ловя его пахнущее спиртом дыхание.

– Где это? – спросила я наконец, чувствуя, что мне почему-то очень важно услышать ответ.

– В Севастополе, – сказал он после паузы, и мне неизвестно от чего стало легче. Словно название города имело какое-то значение.

– Сколько ему лет? – задала я вопрос, хотя могла бы и сама догадаться. Он ведь сказал – пять лет назад.

Олег провёл ладонью по лицу.

– Четыре. Его зовут Серёжа.

Вот тут меня обдало жаром, и руки затряслись так, что он это сразу увидел, удивлённо глянув на меня.

«Четыре. Как ему. Что если бы тогда умерла я, а он, наоборот, остался? Один. Мой сын. Неприкаянная душа. Мой Ангел. Я собиралась назвать его Серёжей».

– Что с тобой? – спросил Холмогоров, вставая.

– Ничего, – пробормотала я, пытаясь отогнать накатившую дурноту.

– Нет, – оборвал он меня почти грубо. – Говори.

Я схватила сигарету и закрутила головой в поисках зажигалки. Он не успел протянуть к ней руку, и я сама неловко щёлкнула клавишей, высекая огонёк. Потом жадно затянулась.

– Дай водки.

– Недам, – отшвырнул он бутылку. – Говори.

И я повернула к нему лицо.

– Почти пять лет назад я потеряла ребёнка. Я думала назвать его Серёжей, как моего отца. Ему бы сейчас было четыре года.

Впервые в жизни я сказала кому-то об этом. Не знаю, почему для меня было так важно не произносить этого вслух. Но я точно знала, что важно. Потому и книги свои никому не хотела показывать – вдруг бы догадались.

– Ему бы сейчас тоже было четыре, – повторила я, словно самой себе.

Холмогоров снова сел.

– Ты мне никогда не говорила. – Его взгляд сделался колючим и, как мне показалось, ещё более трезвым.

Я покачала головой.

– Да, я многого тебе не говорила, Олег. Не имею привычки.

– Какого чёрта… – рявкнул он, но, тут же осадив тон, проговорил через силу: – Мне казалось, я имею право знать…

– Олег, тут дело вовсе не в тебе… – спохватилась я. – Ты же знаешь меня, есть вещи, которые я просто не в силах…

– Кто отец? – резко прервал он.

– Никто.

– А всё же?

– Мой однокурсник. Я встречалась с ним два года. Но сразу после этого оставила его. Он даже не знал о ребёнке. И никто не знал.

– Почему он не знал? – спросил он ледяным тоном.

– Потому что я ему не сообщила. Сочла это лишним. Он был не из тех, кто любит преодолевать сложности.

Краем глаза я увидела, как сжались его кулаки. Потом он обнял меня, поплотнее запахнув на мне куртку.

– Ты что, любила его?

– Нет, – сказала я почти с отвращением и увидела, как поползла вверх его бровь.

– Зачем же ты тогда встречалась с ним? Он что, принуждал тебя?

– Разумеется, нет, – снова мотнула я головой. – Просто так сложились обстоятельства моей жизни. Это долгая история, Олег, и сейчас совсем не подходящее время говорить об этом.

Он искоса глянул на меня, потом отвёл глаза в сторону.

– Мне трудно представить, что ты могла ветре-чаться с кем-то без любви. Это совсем на тебя непохоже.

Я снова покачала головой.

– Мне тридцать лет. И я должна была как-то жить, Олег. Вот я и жила все эти годы. Без любви. Просто однажды настал момент, когда я сочла это для себя невозможным. С тех пор прошло почти три года. До той самой минуты, пока я не встретила тебя, понимаешь?

– Думаю, что понимаю, детка. Несмотря на то, что мужчины, как правило, относятся к этому иначе. Ладно, пожалуй, достаточно на сегодня, – сказал он несколько мягче. – Пойдём домой, стало холодно, я не хочу, чтобы ты простудилась.

Я сидела, нервно качая ногой, и неотступно думала о том, что же будет дальше с нашей жизнью. С его и моей. По-прежнему больше никогда не будет. Это совершенно ясно. И ещё я впервые подумала, что теперь очень многое будет зависеть от меня.

– Олег, можно я поеду с тобой? – нерешительно спросила я, ещё до конца не отойдя от предыдущего разговора.

– Конечно, – сказал он очень мягко, словно предлагая больному ребёнку выпить лекарство. – Ты обязательно поедешь со мной, детка. Не волнуйся. Я всё решу, ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнула я.

Конечно, я знала, что он всё решит. Просто мне всё равно было очень страшно, хотя я и сама толком не понимала, чего боюсь. Наверное, перемен. И ещё неизбежности впредь его с кем-то делить.

Это пугало меня и заставляло сердце стучать быстрее. Вероятно, подумалось мне, я ревновала бы его и к моему собственному ребёнку. Любовь – это боль. Ничего другого ожидать и не следует.

– Вот и хорошо, – сказал он, взглянув на меня. – А теперь пошли, ты замёрзла, руки как лёд.

– Ничего, ты согреешь меня.

– Согрею.

И Холмогоров, поднявшись, снова потянул меня за руку. Я молча отправилась за ним.

* * *

В воскресенье мы с дачи уехали рано. Всё это время Олег был спокоен и вёл себя как ни в чём не бывало, и если бы я не знала, в какой крайней степени напряжения он находится, никогда бы не заподозрила ничего необычного. Вот разве что Артём. Периодически я ловила на себе его странный долгий взгляд, изучающий и одновременно сочувственный, из чего сделала вывод, что разговор между ними определённо состоялся, и теперь он знает о том, что я в курсе, и моё отношение к происходящему ему тоже известно. Когда мы прощались, он задержал мою руку в своей ладони явно дольше, чем этого требовала простая учтивость, и прикоснулся к ней губами так осторожно и бережно, что сомнений не оставалось – благодарит.

Мы вернулись в квартиру.

– Утром улетаем, – сказал Холмогоров, на ходу расстёгивая пиджак. – Я заказал билеты. Дай мне свой паспорт. Вещей возьми самый минимум. Положи их в мою сумку. Оттуда придётся везти багаж.

– Артём знает? – спросила я.

– Да.

– И что он по этому поводу думает?

– Он думает, что мы поступаем правильно и на его помощь можем всегда рассчитывать.

Я кивнула.

– А что с оформлением?

– Я переговорил с кем следует. И переслал нужные документы. Там этим сейчас занимаются. И здесь тоже. Всё будет в порядке.

Я снова кивнула.

Он всё решит. Он всегда знает, что нужно делать. Мне бы так. Мне бы знать хоть десятую долю. Когда он рядом, я тоже думаю, что всё смогу. Но смогу ли?

Это ребёнок. Живая душа. А я ничего не умею и неизвестно когда научусь. А мне надо уметь. Не знаю, понимает ли это Олег, но, так или иначе, он рассчитывает на меня и вовсе не думает, что я ничего не умею. Я должна всё уметь. Ведь если бы родился мой ребёнок, я бы тоже всему научилась. Значит, и сейчас научусь.

– О чём ты думаешь? – спросил Холмогоров.

Я подняла на него глаза, пытаясь найти подходящие слова.

– О том, что я всё сумею. Ты не должен беспокоиться на этот счёт.

Холмогоров притянул меня ближе и задумчиво погладил по голове.

– Лиза, не думай пока ни о чём, я и сам ничего не умею. Хотя ещё совсем недавно был абсолютно уверен, что умею всё. Мы научимся. Я вполне обучаем.

– Я тоже.

– Не сомневаюсь. А теперь собирайся, – сказал он, вставая, – у нас не так много времени.

* * *

Мы вышли из такси у «Домодедово», и Холмогоров, взяв меня за руку, повёл к входу в здание аэропорта. Разговаривали мы мало, изредка обмениваясь репликами, я старалась не приставать к нему с болтовней, хотя голова пухла от разнообразных вопросов, и моё нервное напряжение нарастало. Хотя я очень надеялась, что он не замечает этого. Я направилась было к стойке регистрации, но где-то в середине зала он, потянув меня, свернул в боковую дверь, и мы оказались в небольшом помещении. Я не поняла, где это, но особенно не вникала и просто шла за ним, витая в собственных мыслях.

Служащий положил нашу сумку на стоящие рядом напольные весы, они о чём-то разговаривали, после чего Холмогоров, повёл меня дальше, вверх по крутой лестнице, и вскоре вывел в незнакомый мне светлый зал с мягкими кожаными диванами и креслами, а чуть дальше – обычными круглыми столиками и длинной барной стойкой у огромной застеклённой стены.

Усадив меня в низкое кресло, он отошёл куда-то, похоже, регистрировать билеты, но вскоре вернулся и уселся напротив.

Тотчас подошёл официант и разложил перед нами на стеклянном столике кожаные папки с меню.

– Поешь что-нибудь, – сказал Холмогоров, – мы так толком и не позавтракали.

– Не хочется.

– И всё-таки.

Я не стала спорить и кивнула. Вскоре официант вернулся, поставив передо мной блюдо с салатом, а перед Холмогоровым тарелку с куском мяса, украшенным кудрявой зеленью. Потом сервировал чай.

– Где это? – спросила я, когда тот отошёл.

– VIP-зал.

При других обстоятельствах я, наверное, проявила бы к этому больше интереса, но сейчас голова была занята совсем другим.

Когда объявили посадку, Холмогоров, подхватив сумку, повёл меня дальше, через дверь, по залу, потом по похожему на морской аквариум стеклянному переходу, и мы сразу вышли к небольшому автобусу, который повёз нас по взлётному полю прямо к самолёту.

Поднявшись по трапу, я по привычке устремилась направо, в общий салон, но Холмогоров вернул меня, и, сунув стюардессе наши посадочные талоны, потащил в левую сторону, прямо к носу аэробуса, и усадил в широкое, не похожее на самолётное, кресло, после чего уселся рядом.

Едва мы взлетели, появилась стюардесса.

– Желаете что-нибудь выпить?

Холмогоров глянул на меня вопросительно, и я покачала головой.

– Коньяк, – сказал он и, повернувшись ко мне, спросил: – Может быть, сок?

– Тогда апельсиновый.

Он кивнул стюардессе, и она исчезла, но вскоре вернулась с пузатой коньячной рюмкой и стеклянным стаканом, наполненным фрешем.

– Может быть, журналы? Или сладости?

– Нет, спасибо, – ответила я. После этого она принесла подушки и пледы, пожелав нам приятного полёта. Холмогоров молча пил коньяк. Я смотрела в окно. Потом спросила:

– Это бизнес-класс?

– Да.

– А сколько лететь?

– Более двух часов.

– Я в Крыму не была с детства. Но мы раньше всегда на поезде. Весь Крым объездили, побывала почти везде – и в Ялте, и в Алуште, и в Судаке, и в Евпатории. Я очень люблю Крым.

Холмогоров повернулся ко мне, продолжая согревать в ладонях коньячную рюмку, и жёсткие складки на его лбу немного разгладились.

– Мы ещё съездим, – сказал он таким тоном, что я снова почувствовала себя ребёнком. – Я отвезу тебя. Ты взяла купальник?

– Нет. Я подумала, что будет не до этого.

– Там купим.

Через час снова запахло едой. Но на сей раз я отказалась довольно решительно. Холмогоров есть тоже не стал, и ему снова принесли коньяк, на сей раз двойной.

Обед здесь сервировали совсем не так, как в общем салоне, – никаких пластиковых контейнеров, обычная посуда и приборы, блюда на выбор, а алкоголь, напитки и сладости предлагались бесплатно.

– А где мы будем жить? – спросила я.

– В отеле. Полагаю, нам понадобится несколько дней.

Когда самолёт приземлился, нас уже поджидала машина. Сверкающая и чёрная, словно только что вышедшая из автосалона. Холмогоров позвонил кому-то, поговорив с минуту, и вскоре мы, выехав на трассу, покинули Симферополь.

Откинувшись на заднем сиденье и держа в ладонях мою руку, он задумчиво перебирал на ней кольца, а я помалкивала и смотрела в окно, любуясь такой знакомой мне южной природой и совершенно не ощущая стоящей за бортом жары из-за работающего в салоне кондиционера.

– А сколько нам ехать до Севастополя?

– Час примерно. Может, чуть больше. Зависит от скорости.

Оказавшись в отеле, я почувствовала, что ужасно устала, и почти что рухнула в кресло, забравшись с ногами и положив голову на мягкий подлокотник.

– Устала? – спросил он хмуро, и я почувствовала, что он тоже изрядно утомился.

– Немного.

Холмогоров слонялся по номеру, переходя из гостиной в спальню, и периодически набирал кому-то, задавая всевозможные вопросы. Наконец он отбросил телефон в сторону и обратился ко мне.

– Может, хочешь прогуляться по городу?

– О нет, Олег, если можно, не сегодня, – произнесла я в некотором замешательстве, ибо перспектива прогулки вовсе не радовала. Голова гудела, и ноги почти отказывались слушаться.

– Хорошо, – сразу согласился он, – тогда давай хоть поужинаем.

– Где? – спросила я почти со страхом.

– Внизу, в ресторане, – сказал он, но, не увидев радости на моём лице, добавил: – Хочешь, закажем еду в номер?

– Да, это было бы лучше, – явно обрадовалась я.

– О-кей, я сейчас позвоню. Что ты будешь есть?

– Закажи что хочешь. Мне бы лучше какую-нибудь рыбу. И немного овощей.

Кивнув, он позвонил на ресепшн и, сделав необходимые указания, вернулся ко мне и, включив торшер, пристроился рядом на ковре.

– Вижу, ты сильно устала. Нервничаешь?

– Да.

– Я тоже, – кивнул он.

– По тебе этого никогда не скажешь.

– Привычка. Пришлось научиться. Я редко могу себе это позволить.

– Знаю, – вздохнула я.

Он потёр ладонью подбородок.

– Скажи, как ты полагаешь, нам следует навестить его заранее или лучше сразу забрать? – спросил он, по-турецки усевшись на ковре возле моих ног.

– Даже не знаю. Я думала об этом, но не представляла, как ты планируешь. Это зависит только от тебя.

– Я и сам не знаю, – пожал он плечами, точно извиняясь. – Но почему-то мне кажется, что лучше сразу забрать. Возможно, я не прав.

– Я тоже думаю, что это лучше. Неизвестно, как он отреагирует на нас, а так его подготовят, сказав, что за ним приедет отец, и он отправится путешествовать с ним в далёкий город. Тогда мальчик будет настроен и станет ждать тебя.

– Поразительно, – сказал Холмогоров, – но именно так я и изложил заведующей. Потом всё же решил спросить тебя, и услышал то же самое. Значит, можно не сомневаться.

Я погладила его по руке, и он, придвинувшись, обнял мои колени.

– Ты его когда-нибудь видел? – осторожно спросила я.

– Только на фотографии, – мотнул он головой. – И то последний раз в прошлом году. Знаешь, я теперь думаю, что это было очень неправильно. Просто чудовищно неправильно. Я не должен был соглашаться на это. Ну а если уж согласился, мне следовало нести ответственность.

Честно говоря, я и сама не знала, что думать на этот счёт, но решила, что следует ободрить его, хотя и понимала, что он совершенно прав.

– Что толку говорить, Олег? Всё случилось именно так, а не иначе, и теперь у нас есть ребёнок. Ты же хотел детей, так, значит, их будет на одного больше.

– Детей я хотел от тебя, – поморщился он.

– Неважно. Это же твой сын. И в нём живут твои черты, твои привычки…

– Я думал об этом… – сказал он, и лицо его снова приняло виноватое выражение. – Честно говоря, не знаю, как я жил до сих пор, совершенно не принимая этот факт в расчёт.

– Так живут многие мужчины, – вздохнула я. – Для большинства это – норма.

– К сожалению, так, – согласился он, – но я не должен был. Вероятно, тут всё дело в женщине. Если она тебе не нужна, то и ребёнок её воспринимается чем-то призрачным.

Я кивнула, подумав о том, что, родись мой ребёнок, он бы тоже никому не был нужен. Кроме меня, разумеется.

– Ты сейчас подумала о себе? – спросил он, бросив на меня косой взгляд.

– Да. Только, знаешь, всякая женщина, решив завести ребёнка без мужа, на это и не рассчитывает. Мужчины устроены совершенно иначе, чем мы.

Он сумрачно кивнул.

– Иначе. Только рано или поздно жизнь выписывает за это счёт.

– Покажи фотографию мальчика, – попросила я, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей.

– У меня нет с собой.

– Жаль. Хотя… может быть, это и к лучшему. Я просто увижу его таким как есть. Таким и буду любить

– Ты не умеешь не любить, Лиза, – сказал он, кладя подбородок мне на колени.

– Не умею. Так уж, наверное, меня слепили неправильно.

– Очень правильно, – возразил он. – И ты научила этому меня.

Я покачала головой.

– Ты и сам умеешь любить, Олег. Иначе я не смогла бы. Как ты говоришь, этому научить нельзя.

В дверь постучали, и служащий вкатил в номер тележку с ужином.

* * *

– Сегодня мы должны пойти в квартиру и познакомиться с соседкой, – сообщил утром Холмогоров, водя по щеке электрической бритвой.

– С соседкой?

– Да. Они были дружны. Сначала мальчик находился у неё, но потом его забрали органы опеки. В общем, к счастью, всё это заняло не более нескольких дней, так что, будем надеяться, серьёзный стресс ребёнок получить не успел.

– Интересно, мать ему что-нибудь о тебе говорила? – спросила я, не будучи уверена, что стоит об этом спрашивать.

Холмогоров моментально свёл брови, а я поняла, что он и сам не раз думал об этом.

– Не знаю. Вероятно. Но что именно, предполагать не берусь. Честно говоря, на её месте я не смог бы сказать обо мне ничего хорошего.

Лучше бы я промолчала. Зачем его лишний раз нервировать?

– Перестань, Олег. Она поступила так, как хотела сама. Просто выбрала для этой цели тебя, и, надо сказать, я её хорошо понимаю. Я и сама точно так же поступила бы на её месте.

– Уж будто? – скривился он, подставляя подбородок жужжащей в его руках машинке.

– А что тебя удивляет? Ведь я именно так и поступила однажды. Только выбрала для этой цели гораздо менее достойный объект.

– Ну ладно, оставим это, – нахмурился он. – А то я сейчас порежусь даже электрической бритвой.

Я засмеялась, но довольно невесело.

– Ты – лучший. И иметь от тебя ребёнка – счастье. И я очень надеюсь когда-нибудь испытать его.

Потрогав рукой щёки, он кинул бритву на покрывало кровати.

– Тебя именно поэтому смущала идея с ребёнком? – спросил он, поворачиваясь ко мне. – В тот раз, когда мы говорили об этом, я почувствовал в тебе некоторую тревогу, только вот не мог понять причину.

– Да, – вздохнула я. – Но теперь, когда я рассказала тебе об этом, мне определённо стало легче.

Он снова провёл по лицу рукой.

– Почему ты до сих пор не беременеешь?

– Не знаю. Я была у врача, она сказала: всё в порядке. Говорит, это уж как бог даст. Совместимость и прочее. Надо подождать, и всё получится.

– Значит, подождём, – кивнул он. – Тем более, что теперь так даже лучше. Не хватало ещё тебе стрессов будучи беременной.

– Да, пожалуй… – согласилась я.

– А теперь собирайся, и посмотрим, что там творится.

– Ты был когда-нибудь в этой квартире? – задала я давно вертящийся у меня на языке вопрос.

– Был, конечно, – снова поморщился он. – Я там даже сдуру прожил некоторое время. Она очень красивая женщина, а я был молод, свободен и не планировал надолго задерживаться в этом городе.

Возникшая перед глазами картинка заставила меня сильно вздрогнуть, но, к счастью, он стоял спиной и не заметил этого.

– А что ты делал в Севастополе? – спросила я как можно равнодушнее.

– Политика, – махнул он рукой. – Были кое-какие вопросы.

…На звонок долго не открывали, потом дверь всё-таки распахнулась, и на пороге появилась женщина, усталая и несколько взлохмаченная. Из глубины квартиры доносился грохот и детские вопли. Она посмотрела на нас вопросительно.

– Добрый день, я вам звонил. Моя фамилия Холмогоров.

Она всплеснула руками, потом прижала их ко рту.

– Ой, извините, не узнала вас. Погодите минуточку, – сказала она, – я сейчас возьму ключи и выйду.

Через минуту она появилась на лестнице и, перейдя через площадку, принялась возиться с замком квартиры напротив. Потом чертыхнулась.

– Помочь? – предложил Холмогоров.

– Да справлюсь. Вечная проблема, только никому нет дела. Шляться-то оно всякий может, а вот починить….

Затем, взглянув на нас, прикусила язык.

– Простите, – сказала она. – Проходите в квартиру.

Мы вошли внутрь.

– Заходите в комнату. Я сейчас окна открою, душно.

Мы сели на диван. Она вернулась и тоже села.

– Итак, меня зовут Олег Константинович. Это моя жена Лиза.

– Очень приятно. А я Алевтина, ну я говорила.

– Я помню, – кивнул он. – А теперь нам надо обсудить ряд вопросов.

– Ну что там, в детдоме? – тревожно спросила она.

– Всё в порядке, документы скоро будут готовы. Мы планируем забрать Серёжу в ближайшие дни.

– Ой, слава богу… а то я уже извелась вся. Это ж какое страданье детёнку, уму непостижимо. И ведь надо ж такое… – она неловко прижала к губам вытянутый из рукава носовой платок.