Текст книги "Пандемия любви"

– Чем ты занималась целый день? – спросил он наконец, сыто развалившись на стуле.

– Смотрела твои эфиры.

– Вот как? – с интересом повернулся ко мне Холмогоров. – И что же ты извлекла из этого полезного занятия?

– Только то, что во время этого действа ты, как правило, бываешь облачён в костюм, – отделалась я шуточкой.

– Весьма ценное заключение, – расплылся он в довольной улыбке. – Не ожидал такой прозорливости. Как тебе удалось обнаружить это?

– Просто мне есть с чем сравнивать, – усмехнулась я.

– Счастлив, что имею возможность предоставить тебе материал для сравнения. Это активно повышает твои аналитические способности.

Подобные разговоры мы вели почти до самого утра с короткими перерывами на сон и иные занятия, резко поднимающие тонус и поддерживающие активность мышц.

После чего Холмогоров с явным сожалением покинул мою квартиру, отправившись в издательство.

Позвонил он где-то в районе обеда, довольно откровенно изложив мне свои вечерние намерения и посоветовав хорошенько выспаться, дабы ночью не отвлекаться на ерунду и позволить ему самым тщательным образом сосредоточиться на интересующем его процессе.

Вздохнув, я принялась наконец за уборку квартиры и приготовление ужина, явно ощущая определённые трудности при передвижении и думая о том, что беспрецедентная ненасытность Холмогорова может соперничать только с его абсолютным очарованием. Ибо суровая северная красота, то и дело бросающая вызов его испепеляющему южному темпераменту, не может оставить равнодушной ни одну женскую особь. А посему к лёгкой жизни мне готовиться вовсе не следует, и, когда неизбежно иссякнет его острый интерес к изучению моей личности, хорошо бы, не уподобляясь иным невоздержанным женщинам, справедливо предоставить ему полную возможность устремиться в дальнейшее свободное плаванье.

* * *

В парке было уже довольно сумрачно, фонари отбрасывали под ноги длинные тени, душно пахло травой, ветра почти не было, но всё-таки после дневной жары дышалось несколько легче.

Мы, по-детски взявшись за руки, неторопливо брели по засыпанной мелким гравием дорожке, удивлённо постигая это новое, ни с чем не сравнимое ощущение бесконечной близости и, в то же время, немного пугающее чувство узнавания друг друга. Мы были почти незнакомы, но я точно знала, что никогда и никто не понимал меня лучше, чем он, и сама я никого не считала настолько нужным и важным, что всё остальное казалось далёким, окутанным туманом и пустым, словно никогда прежде не принимало участия в моей жизни. Просто идти рядом с ним и ни о чём не думать – разве это уже само по себе не счастье?

Мы существовали довольно странно; полагаю, это мало кто мог бы выдержать. Мы были очень похожи и мыслили одинаково – иногда могли молчать сутки, а то вдруг принимались болтать, просто так, ни о чём, или шутить, неся бесконечные глупости, полнейшую чушь, с удовольствием поддразнивая друг друга.

– Почему ты вдруг в меня влюбился? – спросила я, вертя в руках ромашку, которую он только что сорвал для меня с газона.

Холмогоров пожал плечами.

– Без «почему». Просто влюбился. Рано или поздно это случается со всеми нормальными людьми.

Я пытливо заглянула ему в глаза, делая вид, что не верю ни одному слову.

– Можно подумать, до меня это с тобой ни разу не случалось…

– Отчего же, бывало, – немедленно отозвался он таким тоном, что я поняла – сейчас примется дразнить. – Но этим особям неслыханно повезло, – им удалось избежать брака со мной.

Приблизившись, я моментально сунула ромашку в петличку его расстёгнутой на три пуговицы рубахи.

– А мне, значит, думаешь, не удастся? – ласково спросила я, старательно расправляя на его груди цветок.

Он с сожалением покачал головой.

– Боюсь, что нет.

Я тут же изобразила неподдельное возмущение.

– Ты излишне самоуверен, Холмогоров. Лично я вовсе так не думаю. И много их было, кстати?

Он сделал вид, что мучительно вспоминает.

– Прилично. Надеюсь, ты не потребуешь точную цифру?

Я ласково взяла его под руку, продолжив движение по дорожке.

– Даже если потребую, ты всё равно не смог бы назвать её.

– Пожалуй, не смог бы, – согласился он, обнимая меня за плечи. – Я не очень силён в математике.

Я, ловко вывернувшись из-под его руки, устремилась вперёд, и он, усмехнувшись, прибавил шаг.

– То, в чём ты силен, не требует особых подсчётов, – сказала я, неожиданно резко останавливаясь перед ним, так что он едва не налетел на меня.

– Я тоже так думаю, – усмехнулся он, обвивая руками мою талию. – Но, тем не менее, ты неоднократно пыталась обратиться к ним, и результаты тебя обычно удивляли.

– Они удивили бы кого угодно, Холмогоров. Нормальному уму такого не постичь, – с удовольствием подначила его я.

– Так то нормальному, – резонно заметил он. – Впрочем, рад, что ты находишь это привлекательным. Однако лучше бы тебе и ограничиться подсчётами такого рода. Остаётся выяснить, зачем тебе понадобилось точное число этих несчастных?

– Собираюсь направить им поздравительную телеграмму, что удалось безболезненно отделаться от тебя, – сообщила я, снова отпихивая его руки.

– Да, это серьёзное везение, – заулыбался он, пытаясь ухватить подол моей юбки. – Хорошо, что подвернулась ты, а то больше-то никто не соглашался.

Я сделала вид, что не заметила его приближения, позволив снова словить меня за талию.

– Ты просто воспользовался моей неопытностью. Лично я не вижу ни одной причины, по которой можно было влюбиться в тебя, пребывая в здравом рассудке.

Холмогоров восторженно распахнул глаза.

– А ты что, влюбилась в меня? – притворно изумился он, ловя на лету мою руку и без труда заламывая её мне за спину.

– Вот ещё! – возмутилась я, безуспешно пытаясь освободиться. – Мне бы и в голову не пришла подобная глупость. Такие, как ты, Холмогоров, вовсе не нуждаются ни в чьих привязанностях, вечно находясь на низком старте.

Я и сама не заметила, как перестала шутить, неожиданно озвучив круглосуточно мучившие меня мысли.

Он едва заметно приподнял бровь, и я про себя отметила, что этот лёгкий мимический жест делает его совершенно неотразимым, и бороться с этим не имеет ни малейшего смысла.

– Как тебе удалось так хорошо изучить меня? – непринуждённо поинтересовался он, явно заметив, что, углубившись в эти непозволительные размышления, я неожиданно утратила привычный ироничный тон.

Тут мне, как обычно, сделалось стыдно, и я решила быстренько отыграть назад, не имея желания раньше времени наводить его на ненужные мысли. Пусть всё идёт как идёт, по крайней мере, будет что вспомнить на старости лет.

– Перелистывать тебя доставляет мне огромное удовольствие, Холмогоров. Ты столь очарователен, что углублённое изучение данного предмета всякий раз возносит меня к недосягаемым высотам.

Он слегка прищурил глаза и, взяв меня за подбородок, склонился, прижавшись всем телом, а моим губам стало так горячо и влажно, что излагать дальнейшие соображения я сочла явно излишним.

* * *

Я ждала его каждый вечер. Ждала и не знала, придёт ли он сегодня. Даже если звонил днём. С его непредсказуемой жизнью всегда могло что-то измениться.

Но с того дня он ни разу больше не ночевал в своей квартире. Просто заезжал домой и потом появлялся у меня в чём-то новом, никогда не упоминая об этом и ничего из вещей не принося с собой, просто приходил в другой одежде, а я ни о чем не спрашивала.

Я, конечно, на следующий же день приобрела необходимые мелочи, как то зубная щётка, бритвенный станок, гель и одеколон, которым он пользовался – это несложно было определить по запаху. И ещё, разумеется, тапочки и халат. Но мы это никогда не обсуждали. Мы вообще с той самой прогулки в парке больше не обсуждали наши отношения, просто существуя рядом, молчали или разговаривали, бесконечно радуясь обществу друг друга, но не высказывая этого вслух. Он не говорил со мной о любви, и я тоже помалкивала, давая ему возможность чувствовать себя свободно и раскованно, словно реальная жизнь за окном не имела к нам никакого отношения. Иногда он часами сидел, уткнувшись в свой планшет и что-то писал, а временами не отходил от меня ни на шаг, заставляя забывать обо всём на свете, так, что мне едва удавалось выкроить время на приготовление хоть какой-нибудь еды, ибо, оторвавшись от меня, он начинал немедленно требовать пищу и возмущаться, если её не оказывалось. Впрочем, возмущаться, конечно, шутливо. Следовало признать, что, несмотря на всю свою жёсткость, он демонстрировал чрезвычайную лояльность ко всем проявлениям моего дурацкого характера.

Иногда он читал мне вслух только что написанные куски и заставлял высказываться по этому поводу, не позволяя отмолчаться, как бы я к этому ни стремилась, и в результате удивляясь, если высказанные мной мысли оказывались здравыми, а замечания уместными. На самом деле удивление тоже было показным, и это я видела по его глазам, которые лучились удовольствием от того, что моё мнение чаще всего совпадало с его собственным. Это его, как правило, радовало чрезвычайно.

…Где-то примерно через пару недель, вернувшись с работы, Холмогоров сказал за ужином:

– Знаешь, честно говоря, я немного устал…

– Немудрено, – брякнула я, ставя перед ним тарелку с жареным мясом и ломтиками хрустящего картофеля.

Он на мгновенье повеселел глазами, слегка ухмыльнувшись, однако, потом снова посерьёзнел.

– Я не об этом, – сообщил он, тут же принявшись жевать. – Я о том, что нам следует наконец задуматься о решении квартирного вопроса.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась я.

– Видишь ли, я больше не могу держать свои костюмы в нескольких километрах от места, где я их надеваю. Это не очень удобно. К тому же мне некомфортно без моих книг, компьютера и привычных вещей. Я трачу кучу времени на ерунду, почти не работаю, ну и так далее.

С этим трудно было не согласиться, и я ждала, что рано или поздно он заговорит об этом. Очевидно, время настало, но думать об этом очень не хотелось.

– Да, конечно, – сказала я, не подавая виду, что эта тема встревожила меня больше, чем хотелось бы показать, – ты прав, это действительно неудобно.

Он поднял на меня глаза, пытаясь угадать мои мысли.

– Ну и что ты в таком случае об этом думаешь?

Я не совсем понимала, какого он ожидает ответа. Если я скажу ему, что, вероятно, в таком случае ему следует отправиться домой, это совершенно точно оскорбит его. С его непредсказуемостью вообще неясно, какого поворота событий ожидать, когда он находится рядом, поэтому решила не высказываться слишком определённо. Пусть сам пояснит, что имеет в виду.

– Лучше сразу скажи, что ты хочешь от меня услышать. Тогда станет гораздо понятнее. Заранее готова принять любой вариант, который тебя устроит.

– Да неужели? – притворно восхитился он, передавая мне в руки опустевшую чашку. Я тут же подлила в неё чаю. – В твоих устах это звучит удивительно сексуально, – добавил он, сделав глоток.

– Для тебя всё звучит сексуально, Холмогоров, – неожиданно возмутилась я, – даже прогноз погоды.

На его лице отразилась безмятежная радость.

– Должен признаться, что в последнее время со мной действительно происходят странные вещи. Однако своей вины я тут совершенно не чувствую.

– Тогда чьей же, интересно? – в тон ему притворно изумилась я, подкладывая его в тарелку кусок пирога.

– Твоей, разумеется, – растянул он губы в улыбке. – С тех пор, как я встретил тебя, перемены во мне сделались очевидными, и ты не можешь отрицать это, правда?

– Откуда же мне знать, каким ты был до встречи со мной? – с деланным равнодушием пожала я плечами.

– Абсолютно никаким, милая, – моментально отозвался он. – Лучше даже не спрашивай.

– И всё же, – подначила я.

– Тебе бы точно не понравилось. Скучным, ленивым, прозаичным, неинтересным, одиноким бирюком, – сообщил он, продолжая радоваться жизни.

Описание подходило к Холмогорову настолько мало, что я рассмеялась без всякого притворства.

– Готова подтвердить, именно таким ты и был. Не знаю, что за фантазия пришла мне в голову буквально с первой встречи так безнадёжно увлечься подобным скучным типом.

Он довольно хмыкнул.

– Значит, мне повезло, что у тебя такой плохой вкус.

– Скорее всего. Более чем уверена – до меня ни одна женщина даже не посмотрела в твою сторону, – убеждённо заявила я, и ему едва удалось спрятать улыбку. Как выяснилось за время моего пытливого кружения по интернету, блогосфера пестрела намёками на его неясные отношения с какими-то селебрити.

– Послушай, Лиза, – сказал он, наконец оставив ироничный тон. – Повторяю в третий раз. Я действительно очень хотел бы понять твои дальнейшие намерения. Имею я, в конце концов, на это право или нет?

– По-моему, за это время я прочтена тобою вдоль и поперёк, – буркнула я, толком так и не поняв сути его вопроса.

– Оставь это, – недовольно отмахнулся он. – Повторяю, я устал от такой жизни. Она хороша в восемнадцать. Я хотел бы, чёрт возьми, перейти наконец к нормальным условиям. Что ты думаешь по этому поводу?

– Олег, я вовсе не шучу. Ты вправе поступать так, как считаешь нужным. И, повторяю, я готова принять любое твоё решение.

– Неужели? – снова возмутился он, правда, довольно беззлобно. – До сих пор ты мало считалась с моими решениями, в то время, как я, напротив, самым усердным образом потворствовал твоим. И теперь хотел бы узнать, как долго это будет продолжаться?

Я и сама хотела бы знать это гораздо больше, чем он думал. Как долго это будет продолжаться – именно тот вопрос, который я задавала себе намного чаще, чем следовало.

– И что ты хочешь? – спросила я наконец, замирая от его безусловной правоты.

– Я хочу жить, как живёт любой нормальный человек, – сообщил он тоном, далёким от прежних шутливых препирательств. – Просыпаться утром, не имея необходимости оправляться за собственными носками на другой конец города. Тебе не кажется это желание правомерным?

Я пожала плечами.

– Ты можешь перевезти сюда всё, что захочешь.

– Нет, – моментально отозвался он ледяным голосом.

– Почему? – замерла я.

– Потому, что я сказал «нет».

– Это, безусловно, аргумент, – вздёрнула я подбородок.

Он довольно резко оттолкнул стоящую перед ним тарелку.

– Тогда объясню, чтобы стало понятнее. Потому, что я происхожу из той породы мужчин, которые предпочитают, имея свой собственный дом, перевезти туда свою собственную жену и свои собственные вещи. Это я и считаю нормальным ходом событий.

– Тогда чего ты ждёшь от меня? – выпрямилась я, взглянув на него исподлобья.

– Я уже всё сказал. И мне нечего более добавить.

– Ты хочешь, чтобы я переехала к тебе?

– Нет, – сказал он жёстко.

– Тогда чего же? Судя по всему, сюда переезжать ты не намерен.

– Абсолютно, – подтвердил он довольно мрачно. – Однако я хочу, чтобы ты переехала вместе со мной, улавливаешь разницу?

– Куда? – спросила я, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту.

Но Холмогорову, похоже, понравилась конструктивность этого вопроса, потому что он моментально развалился на стуле, положив ногу на ногу и всем видом показывая, что разговор наконец-то вырулил в правильном направлении.

– А вот это вполне подлежит обсуждению. Тут я готов принять во внимание любое твоё мнение. Если оно у тебя, конечно, имеется.

Очевидно, он ожидал прямого ответа, но тут меня снова понесло в сторону, потому что думала я, честно говоря, совершенно о другом. Несмотря на то, что думать об этом мне явно не следовало. Но если уж возникает вопрос о переезде…

– Олег, я не совсем понимаю… – начала было я, и на лице его снова отразилось недовольство.

– Тогда объясни, чего именно ты не понимаешь? – тут же прервал он, и я отчётливо услышала прозвучавший в его голосе металл.

Ну что же, если он так желает, я могу сказать ему всё, что думаю по этому поводу. В конце концов, рано или поздно всё равно придётся. Я и так очень долго сдерживалась, разве нет?

– Я многого не понимаю, – понесло наконец меня. – И это совсем просто. Например, прежде чем переезжать куда-либо, я хотела бы знать, как ты, несмотря на всё происходящее, ко мне относишься. Разве это не естественно?

Я увидела, как округлились его глаза, а кадык, сделав резкое движение, плавно вернулся на место.

– Видишь ли, – продолжила я, ощущая отчаянную дрожь в коленках, – как бы тебе ни казалось это странным, за всё то время, что мы вместе, я так ни разу и не услышала от тебя…

– …что я люблю тебя? – снова перебил он, взглянув на меня в упор.

Он сам это сказал. Я опустила глаза, понимая, что рою себе могилу, явно переходя черту допустимого. Соглашаясь на затеянную игру, я до сих пор отнюдь не требовала от него отказываться от собственных привычек, говоря мне то, что он не считает нужным. Неизменно соглашаясь с его правилами, я принимала настоящее таким, как оно есть, и позволяла Холмогорову действовать по своему усмотрению, не беря в расчёт мои собственные желания.

– Олег…

– Да или нет? – отозвался он холодно.

– Да, – вырвалось у меня совершенно против воли, и я застыла, понимая, что совершаю сейчас нечто непоправимое.

– А ты, значит, хотела, чтоб я любил тебя? – спросил он хмуро.

Тут я подумала, что веду себя непозволительно глупо, и, в конечном счёте, совершенно напрасно испытываю его терпение.

– Олег, прости… я вовсе не собиралась ни к чему принуждать тебя… это просто вырвалось… обычная женская глупость… я же понимаю…

– Что именно ты понимаешь? – продолжал он наезжать, умышленно перебивая каждую мою фразу.

– … что я вовсе не имела в виду, будто ты должен… я хочу сказать – ты совершенно свободен, и я никогда…

– Никогда что?

– Никогда не намеревалась ограничивать твою свободу, – договорила я наконец, начиная терять терпение. – И ты должен забыть то, что я сейчас сказала.

– Да, я мог бы сделать это, – кивнул он, немного подумав. – Собственно, до сих пор я так и делал.

– Тогда сделай это ещё раз, – нервно сглотнула я, подавляя в голосе просительные нотки и пытаясь уловить, насколько в нашем разговоре пройдена та опасная точка невозврата, которая способна снова изменить мою жизнь отныне и присно.

– Мог бы, – повторил он. – Если бы хотел.

Я подняла глаза и наткнулась на его изучающий взгляд.

– Я и сам прекрасно знаю, что свободен, – продолжил он. – И ты тоже отлично знаешь это, не так ли?

– Конечно, именно это я и пытаюсь тебе объяснить, – слегка возвысила я голос, окончательно выходя из себя.

– Но, тем не менее, ты всё-таки хотела бы, чтоб я любил тебя? Я правильно понял? – снова перебил он, и не думая отводить глаз.

И тут меня прорвало. Какого чёрта он издевается надо мной? В конце концов, пожалуй, хватит! Ещё никому и никогда не удавалось сломать меня, давая понять, что я слабее настолько, что готова безоговорочно подчиняться чужой воле. Не удастся это и ему, невзирая на всё его предельное очарование. Буду говорить то, что захочу…

– Да, Олег, представь себе, я хотела бы этого, – проговорила я, не узнавая собственного голоса. – Я очень бы этого хотела. Более того, я сама люблю тебя так сильно, что дальнейшая жизнь без тебя представляется мне серьёзным испытанием. Но я привыкла к испытаниям и никогда ещё не пасовала перед ними. Рада буду, если ты уяснишь себе это. А теперь убирайся отсюда вон, и чтобы я больше никогда тебя здесь не видела, ты понял?

К концу тирады мой голос явно выровнялся, и, не обращая внимания на бурю, всколыхнувшуюся у меня внутри, я поднялась со стула и, спокойно прошагав мимо него, исчезла в комнате.

Прислонившись к подоконнику, я уставилась в окно. В квартире было очень тихо, и я отчётливо услышала его шаги в коридоре. Похоже, он подошёл к вешалке, ибо раздались характерные звуки – явно щёлкнул замок его портфеля, стоящего на подставке у зеркала, затем всё смолкло, потом снова послышались приближающиеся шаги.

Оборачиваться я и не думала. Пусть прихватывает свой пиджак и убирается, ведь именно за этим он и явился в комнату.

Я вовсе не потеряла возможность соображать, когда он обхватил меня сзади руками и, тесно прижав к своей груди, принялся, как обычно, совершать губами медленную прогулку по моей шее. Я стояла молча, не двигаясь, продолжая тупо наблюдать, как на противоположной крыше, так же тесно прижавшись друг к другу, милуется пара голубей.

Не чувствуя привычной реакции с моей стороны, он на секунду замер, но потом вдруг очень резко крутанул меня, повернув к себе, и припал к моим губам, перебирая их с такой сокрушительной нежностью, что тело моё, тотчас выйдя из-под контроля рассудка, предательски подалось вперёд, а из горла вырвался звук, не оставляющий сомнений в том, что я всё так же полностью нахожусь в его власти, и изменить это не в силах никакая стихия.

– Посмотри на меня, – сказал он, оторвавшись наконец от моего рта.

– Что ты ещё хочешь? – нелюбезно спросила я, с трудом обретая голос.

– Слушай внимательно, – отозвался он, сжав ладонями мои плечи. – И ничего не пропусти из сказанного мной. Ты же хотела этого? Тогда слушай. Итак: я не могу без тебя жить. Не могу спать, не могу работать. Не могу думать, не могу контролировать свои мысли. Я не могу не видеть тебя ежесекундно, не имею возможности ничем заниматься вдали от тебя и обретаю смысл существования, только когда возвращаюсь сюда, чтобы снова увидеть тебя. И единственное, на что я способен, это… Ну а дальше ты знаешь. Уверен, что знаешь, ибо не заметить это довольно сложно.

Я ожидала услышать от него всё что угодно, только не это. До сих пор он никогда не говорил ничего подобного и, невзирая на своё неизменное чувство юмора, как правило, демонстрировал замкнутый и жёсткий характер.

Задохнувшись, я обвила руками его шею и прижалась так тесно, что услышала стук его сердца.

– Подожди, это ещё не всё, – сказал он спокойно, отодвигая меня в сторону.

Сунув руку в карман, он достал оттуда маленькую бархатную коробочку, открыл её и, вынув кольцо, очень осторожно надел на мой палец.

– Я всё время носил это с собой, – сказал он невозмутимо, продолжая разглядывать мою руку. – Оно отлично смотрится на твоём среднем пальце. А на безымянный я надену другое кольцо, когда поведу тебя в храм, где дам обещание любить и защищать, пребывая с тобою во здравии и болезни до самой смерти. Как тебе такой сценарий?

Уж не знаю, как долго я рыдала на диване, уткнувшись лицом в его колени. Он гладил меня по волосам, и смеялся, потом говорил что-то очень серьёзное, собирая губами катящиеся по моим щекам слёзы, а потом снова обнимал меня и смеялся…

…А я была уверена, что этого бесконечно произносимого им до утра слова «люблю» мне хватит до самой смерти, и после смерти тоже, и я буду слышать его очень долго, всегда, в самой вечности, и ныне и присно, и во веки веков…