Текст книги "Пандемия любви"

Лена попыталась вырвать руку, но он надавил ещё сильнее и даже слегка повернул, так что она испугалась, что сломает, и вырываться перестала. Он прищурил глаза, и губы снова искривились в усмешке.

– Запомни, крошка, я сильнее и умнее. А ты – просто маленькая упрямая дурочка, которую мне давно надо было поучить уму-разуму. Ты мне изрядно надоела, и лучше тебе угомониться, потому что вот теперь уж точно никуда от меня не денешься. Даже и не мечтай. К тому же это в твоих интересах. Иначе будет больно, очень больно, так что потом не жалуйся.

С этими словами Макс завёл её руку за спину и, резко прижав к стене, впился влажным ртом в её губы. Лена в ужасе замотала головой и попыталась укусить его за губу. Он вскрикнул, грязно выругавшись, и с размаху влепил ей пощёчину. Щёку сразу обожгло, и Лена ощутила, как она загорелась. Голова мотнулась в сторону, отозвавшись болью в шее, и ударилась о стену. Сознание почти не работало, она почувствовала, что слабеет, а ноги совсем не держат, и начала сползать по стенке.

Макс резко, обхватив её за талию, поставил на ноги и рванул на груди блузку. Она услышала треск рвущейся материи, и пуговицы звонко посыпались на пол. Бороться сил не было, дыхание не слушалось, и заведённая за спину рука отчаянно болела. Извернувшись, она свободной ладонью оттолкнула его, но тут же получила удар в живот и охнула, согнувшись. Было больно, везде, а особенно где-то под рёбрами.

Лена чувствовала, что он звереет, и ей стало по-настоящему страшно.

– Дрянь! – зарычал он и, повалив её на пол, упал сверху. – Будешь рыпаться, все ноги переломаю! – Он снова наотмашь ударил её ладонью по лицу, а потом ещё раз, но уже кулаком, и боль обожгла скулу, а из ноздри потекла горячая жидкость, заливая губы. Её голова резко мотнулась, ударившись об пол, и опять стало больно, а глаз почему-то почти перестал видеть. Он снова ударил, потом ещё раз. Сквозь разбитые губы кровь потекла в рот, и она кашлянула, обрызгав его. Чертыхнувшись, он снова наотмашь ударил ладонью по лицу, а потом ещё кулаком под рёбра. Боль полыхнула по глазам ярко, как вспышка света.

Страх настолько сковал её, что она перестала сопротивляться и только тихо стонала, а он между тем, сопя, расстёгивал пуговицу на её джинсах. Пуговица не поддавалась, но потом ему всё-таки удалось совладать с ней, и с силой рванул вниз молнию. Она не сможет справиться с ним, не сможет спастись. Он сильнее. Лена думала только об этом, забыв про боль.

Вова отчаянно скулил и царапал дверь, а она, уже ничего не соображая, едва дышала и ни что не рассчитывала.

Но вдруг в эту самую минуту послышался тихий звук. Она затаила дыхание. В замке заворочался ключ, и дверь, скрипнув, распахнулась.

«Господи, неужели Егор Кузьмич так быстро вернулся?»

Макс, видимо, тоже услышал звук, поэтому дёрнулся и на мгновение ослабил хватку, а она, набрав в лёгкие побольше воздуха, закричала что есть мочи. Он схватил её за волосы и опять ударил в лицо, теперь уже кулаком. В носу снова стало мокро, и кровь потекла по подбородку, сбегая на шею.

– Ах ты погань! – донесся до её почти оглохших от собственного крика ушей дрожащий голос Егора Кузьмича. – Ах ты гадина такая!

Макс отшвырнул её, она снова ударилась головой, больно проехавшись щекой по колючей от масляной краски стене и, кажется, на секунду потеряла сознание.

Он тем временем вскочил на ноги и кинулся к двери. Видимо, Егор Кузьмич ударил его, и они сцепились, потому она услыхала звук борьбы, что-то грохнуло, наверное, упали висящие на стене санки, потом послышался крик Макса, а в следующую минуту раздался топот ног, и уже с лестницы донеслось: «Я ещё вернусь, сука!»

А после этого вдруг стало совсем темно, и больше она ничего не слышала.

* * *

Лена попыталась повернуться и застонала. Голова раскалывалась от боли, и ныло плечо. Кое-как разлепив веки, она с трудом приоткрыла глаз, второй почему-то не открывался, и сразу увидела лицо Коновалова. Она тут же снова опустила веки, пытаясь поймать уплывающий образ.

«Не хочу просыпаться. Хочу видеть его лицо и не вспоминать ни о чём». Там, во сне он был рядом, очень близко, с ним даже можно было разговаривать, она слышала его голос, он что-то спрашивал, и Лене казалось, что она отвечает ему. И это было такое счастье, что возвращаться в реальность не хотелось.

Лежать было мягко. Под ней будто что-то качалось, казалось, что она плывёт на лодке или лежит в гамаке. Нет, она качается на качелях, ей немного страшно, и захватывает дух, как в детстве, а мама ловит её и снова отталкивает летящее креслице. Снова ловит и снова отталкивает.

Не открывая глаз, она прислушалась. Его голос раздавался где-то близко. Он что-то быстро говорил. Лена хотела ответить, позвать его, но сквозь туман в голове догадалась, что говорит он не с ней, кажется, диктует адрес и кого-то торопит.

«С кем он разговаривает? Здесь же никого нет. Значит, мне всё это снится. Он не может быть здесь. А где я нахожусь? Не буду открывать глаза. Если я проснусь, он исчезнет. Перестану слышать его голос и снова останусь одна. Я и так одна. А почему мне так больно? Что случилось со мной?»

Она попыталась повернуться, но тут к горлу подкатила ужасная тошнота, стало очень холодно, и она снова перестала слышать.

– Владимир Олегович, вы устали сегодня. Идите домой. Мы тут сами справимся.

Медсестра Наташа смотрела на него с сочувствием. Она видела, как сильно переживает доктор из-за этих больных, что он два часа назад привёз в отделение. Она так и не поняла, кем они ему доводятся, но видела, что расстроен он очень сильно. Наверное, кто-то из родственников. Доктора она уважала и считала, что он самый лучший.

Коновалов с раздражением отмахнулся.

– Кто сегодня дежурит, Прохоров? Где он?

– На пост пошёл. За историями. А что?

Коновалов размашисто зашагал к посту и, увидев склонённого над стойкой Прохорова, дружески хлопнул его по плечу.

– Привет, Димон!

– О, здоров, Олегыч, – расплылся в улыбке Прохоров. Они обменялись рукопожатием. – Ты сменился?

– Да. Но…

– О-ох, а у меня дома такой зарез… чёрт…

– Что случилось?

– Да жена температурит, а с Тёмкой некому.

– Вот что, – перебил Коновалов, – давай-ка дуй домой. Я к тебе для того и шёл. Иди, я за тебя подежурю.

– Ты чего, Олегыч? – поднял кустистые брови Прохоров. – Только сменился же!

– Нормально. У меня как раз тут дела ещё. Мне надо, – нетерпеливо заявил Коновалов, подталкивая коллегу к выходу.

– Ну смотри, тебе видней, конечно, – пожал он плечами, с удивлением глядя на товарища. – Вот спасибо-то. Отдежурю за тебя, когда скажешь. А у тебя что, случилось чего?

– Да нет, всё в порядке. Кое-какие дела.

Доктор Прохоров должен был спросить, что за дела заставили его коллегу остаться в отделении после ночного дежурства. Должен был, но не спросил. Ему очень надо было домой. И не было времени отвлекаться на чужие проблемы.

– Ну ладно, – помялся Прохоров, – так я пойду?

– А ты ещё здесь? Вали давай, – с раздражением отмахнулся Коновалов.

– Давай, Олегыч. Пойду переодеваться. Счастливо отдежурить.

И Прохоров поспешил в ординаторскую.

Коновалов, облокотившись на стойку, стал что-то быстро записывать в историю.

– Я всё подготовила в первом боксе, Владимир Олегович, – сообщила подошедшая Наташа. – Её уже положили. Спит.

– Спасибо, – поднял голову Коновалов. – Бокс запишешь за мной. Счета и всё такое прочее. Больничный ей я сейчас оформлю.

– Как скажете, Владимир Олегович, – кивнула Наташа. – Вот повезло, что Потапов утром выписался. А то бы класть некуда было. Дурдом в отделении. А дедушку-то этого куда? Он пока в коридоре. Только что с рентгена привезли.

– Знаю. Я уже видел, – отозвался Коновалов, продолжая писать. – Перенесём пока в холл и поставим ширму. Так ему будет комфортнее. Уколем, и пусть тоже поспит. Тут по нашей части особых показаний нет. Обследовать надо, биохимию возьмите, проверим на сахар и кетоновые тела. И ещё холестерин. Я посмотрел снимки – ключица не сломана. И плечевой сустав не пострадал. Его, скорее всего, в неврологию переводить придётся. Я позвоню, договорюсь. Это корешковое воспаление. У него остеохондроз тяжелейший. Сейчас в стадии обострения. Плюс травма и шок. Болевой синдром надо снять, у него и так нервы ни к чёрту. Я сейчас всё распишу.

– Ну надо же такое! – расстроенно сказала Наташа. – Я сегодня с утра, как на смену собиралась, прямо чувствовала – что-то не то. И вот точно! Как же вы работать будете, после ночи-то?

– Нормально, – буркнул Коновалов, перелистывая страницы. – Первый раз, что ли? Разберусь как-нибудь.

– Тут ещё с этой Парамоновой проблема… ну вы же знаете, – со вздохом сказала Наташа. – Опять жалоба на неё. Достала она всех. И зачем её только к нам перевели? Даже капельницу нормально поставить не может, у больных все руки синие. Она ещё когда в приёмном отделении работала, на неё все жаловались. Людям грубила и держала по два часа в коридоре без всякой необходимости.

– Это пусть Вячеслав Аркадьевич думает, я-то тут при чём? Я такие вопросы не решаю. – Коновалов недовольно поморщился и зашагал по коридору в ординаторскую.

Наташа притихла, потому что заведующего отделением Вячеслава Аркадьевича Загорянского она боялась как огня. Он был очень суров и не спускал оплошностей. Когда он, сверкая золотыми очками, проходил по коридору, она всякий раз, затаив дыхание, втягивала голову в плечи. Он – не то, что доктор Коновалов. Лишний раз лучше не соваться.

– Владимир Олегович, а вы Зеленцову уже смотрели? Которую из коридора в третью палату положили, – вдруг спохватившись, крикнула Наташа ему вслед.

Коновалов молча кивнул и скрылся за дверью.

– Я вот как раз по поводу Зеленцовой, – сказал подошедший к посту лысоватый мужчина. Под мышкой он держал кепку и коричневый плащ. – Мне с доктором надо увидеться.

– Да-да, я вас помню, – кивнула Наташа. – Вы же сын? Наденьте бахилы и проходите. С вами сейчас поговорят.

– Мне сказали, к Владимиру Олеговичу.

– Я поняла. Он сейчас к вам выйдет. Вы направление на физиопроцедуры получили? И главное – массаж, – добавила она. – Это для неё сейчас основное. Сможете организовать? Ногу надо разрабатывать. Мы её на завтра будем готовить к выписке.

– Я знаю, мама сказала, – пояснил мужчина. – Вот и пришёл.

– Почему сегодня?

– Так с доктором хотел увидеться. Завтра могу не застать.

– Владимир Олегович как раз вчера был. А сегодня он здесь случайно. Ну не важно. Я его позову сейчас. – И Наташа направилась в ординаторскую.

Когда она вошла, Коновалов сидел за своим столом, закрыв лицо ладонями. Увидев её, он моментально отнял руки и выпрямился.

– Извините, Владимир Олегович, – тихо сказала Наташа, сожалея, что снова приходится беспокоить доктора. Он выглядел таким измученным, что у неё прямо сердце сжалось. – Извините, там Зеленцов пришёл. Специально к вам ехал. Он смены перепутал, вот сегодня и явился. Завтра его мать выписывают.

«Если он сейчас меня пошлёт, я не обижусь.

И что-нибудь наплету этому Зеленцову. Доктору сейчас явно не до него. Он и так всегда обо всех печётся, надо хоть раз и о нём позаботиться», – подумала девушка, остановившись в дверях и глядя в сторону. Пялиться на него было неудобно.

– Я сейчас к нему выйду, – спокойно сказал Коновалов, словно и не сидел только что, закрыв руками лицо. Наташа покачала головой и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Переговорив в холле с Зеленцовым, Коновалов снова направился в ординаторскую и в дверях столкнулся с Глотовым.

– Влад, что ты здесь делаешь? – Игорь подозрительно смотрел на друга, пытаясь разобраться в ситуации. Ему уже доложили, что Коновалов снова в отделении.

– Работаю, не видишь?

– Да ты утром после ночи сменился. Почему домой не ушёл? – удивился Глотов. Внимательно поглядев на друга, он почувствовал, что что-то не так.

– Не хочу.

«Кажется, опять заморочки, – подумал он, – чёртовы бабы достали до печёнок. Сожрут они его когда-нибудь и косточками не подавятся».

– Так. Понятно.

– Что тебе понятно, Глотов? – поморщился Коновалов.

– Понятно, что тебе заняться нечем. Задолбали, небось, твои бабы? Из собственного дома выжили?

Коновалов снова поморщился. Рассказывать истории он был сейчас не в состоянии. Уж больно издалека пришлось бы начинать. В коридоре не получится. К тому же он был уверен, что, как только Глотов окажется в отделении, ему тут же поведают про новых больных, которых так опекает Коновалов. Правда, кто они такие, никто не знал, и персонал явно терялся в догадках.

– Почему нечем, – сказал он, не придумав ничего лучшего, – мне народ надо к выписке готовить.

– Отлично, – изумился Глотов. – Без тебя их выписать, естественно, некому.

– Меня Прохоров попросил. У него жена болеет.

– Вот как. А не ты ли попросил Прохорова? – прищурился Глотов, шутливо пихнув друга кулаком в плечо. – А всё потому, что ты просто домой идти не хочешь, думаешь, я не понимаю? Что, выжили тебя окончательно? Я не прав?

– Вот что ты пришёл, Глотов? – безжизненно задал вопрос Коновалов. – Позубоскалить?

– Да я больного пришёл глянуть. А что, нельзя? У нас и в терапии ремонт, ты же видел, что в том крыле творится. Так что и наших частично к вам положили. У тебя что, сегодня операции?

– Нет у меня сегодня операций, – таким же безжизненным голосом ответил Коновалов. – Какие операции, если я только что с ночи сменился. Сам же говоришь.

– Тьфу, запутал ты меня совсем, у меня у самого скоро со всех твоих дел мозги набекрень съедут, – развёл руками Глотов. – А почему у тебя лицо такое похоронное? Случилось что-нибудь?

– Слушай, Игорёк, давай потом поговорим, а? Я сейчас не готов ничего обсуждать. Позже тебе всё расскажу, ладно? У меня действительно проблемы.

– Могу я чем-нибудь помочь? – сразу посерьёзнел Глотов.

– Пока ничего не надо, спасибо, – устало сказал Коновалов. – Я забегу к тебе позже.

– Что там ещё могло у тебя случиться? – покачал головой Игорь. – Уж больно плотно что-то в последнее время проблемы пошли. Просто не знаю, что и думать.

– Я всё расскажу тебе, – повторил Коновалов.

– Только позже. А теперь давай-ка шуруй по своим делам.

Он хлопнул друга по плечу и, забыв, что шёл в ординаторскую, торопливо зашагал в сторону поста.

– Владимир Олегович, вы сегодня оперируете? – попался ему на пути ординатор Краснов.

– Да что вы все сегодня с ума посходили, что ли?! – моментально взвился Коновалов.

– Так я ж ничего, – вытаращился ординатор. – А вы что-то сегодня прямо ураган, Владимир Олегович.

– Тонометр сломался, – как ни в чём не бывало пожаловалась сидящая на посту Наташа. Возвращению Коновалова она, по всей видимости, не удивилась. Он целый день метался по отделению как тигр.

«Хорошо ещё день вроде бы спокойный, – подумала она, – а то вряд ли он смог бы нормально работать. Когда наплыв идёт, только успевай поворачиваться».

– Где биксы со стерильным материалом? – раздражённо спросил Коновалов, никак не прокомментировав судьбу тонометра.

– Так у старшей сестры, – удивилась Наташа. – Ещё вчера привезли.

Коновалов возмущённо махнул рукой и снова умчался по коридору, а Наташа, шикнув на ординатора, сочувственно проводила его глазами.

Приоткрыв дверь бокса, Коновалов осторожно протиснулся в палату и остановился у кровати.

Лена спала. Он склонился над ней и с минуту слушал сухое прерывистое дыхание. От вида её разбитого лица кулаки непроизвольно сжались, и желваки заходили по скулам.

«Я убью эту сволочь, эту гниду, в любом случае уничтожу. Я сделаю это, даже если меня потом посадят».

Её веки слегка подрагивали, заплывший глаз приобрёл багровый оттенок, рассечённая губа опухла, и кровь запеклась на ней коркой. Вся кожа на правой щеке была содранной и красной. На руке лиловел синяк, а у сгиба локтя торчал прилепленный пластырем катетер.

Он нагнулся ещё ниже и легонько прикоснулся губами к здоровой щеке. Она была тёплой и мягкой как у ребёнка. Лена вздохнула и, пошевелив губами, тихо застонала во сне. Видимо, шевелить губами ей было больно. Веко распухало буквально на глазах. На виске билась тоненькая голубая жилка. Спутанные волосы разметались по подушке.

«Левый глаз она открыть не сможет. И испугается. Проклятье. Это всё из-за меня. Как я мог допустить, чтобы такое случилось? Старик заступился за неё, – подумал он, и горло противно сдавило, – в драку полез со своим больным плечом, а я… кому я, идиот, поверил? Кой чёрт потащил меня за язык болтать ему, где она работает…»

Коновалов почувствовал, как пот струйкой липко сбегает по позвоночнику.

«Надо позвонить Свете, чтобы забрала собаку. Я останусь здесь. Главное – успокоить её, когда она проснётся. И быть рядом».

Стараясь не топать, он вышел из палаты и осторожно притворил за собой дверь.

– Где Наташа? – спросил он проходящего мимо санитара.

– Так на посту. Таблетки раскладывает, – ответил тот, махнув рукой в сторону поста.

Коновалов зашагал по коридору, нащупывая сигареты в кармане форменной робы. Наташа колдовала над столом, заставленным круглыми пластмассовыми баночками.

– Поглядывайте, – бросил он, на ходу указав на дверь бокса. – Я выйду покурить. Позовите меня, если проснётся.

– Хорошо, Владимир Олегович, – закивала девушка. – Вы не беспокойтесь, мы все по очереди заглядываем. Я вам сразу сообщу, если что.

Выйдя на лестницу, Коновалов, достал сигареты, прикурил и сделал несколько жадных затяжек. В горле сразу противно защипало.

«С утра уже перекурился как собака», – подумал он с досадой и снова глубоко затянулся. – Чёрт, чёрт, чёрт! – металось в голове. – И опоздал-то я всего минут на десять! Не трепался бы в машине так долго, как раз успел, и ничего бы не случилось. Ещё в пробку угодил, как назло. Там и ехать-то было всего ничего, быстрее пешком добежать. Да кто же мог думать, что этот урод способен на такое! Ну я всё понимаю, но это уж чересчур…»

Когда он ворвался в распахнутую дверь квартиры и увидел всю эту картину, то сам едва не лишился сознания. Скрюченный в углу старик, и Лена, лежащая на полу в разодранной блузке, приспущенных джинсах и с окровавленным лицом. Старик едва дышал и хрипло стонал, а она и вовсе не произносила ни звука.

Потушив сигарету, Коновалов со злостью выудил из кармана телефон и, сверившись с бумажкой, принялся набирать незнакомый номер.

«Что я скажу этой девушке? Она рассчитывала на меня, а я опоздал, как последний идиот, и не смог уберечь Лену. Это я и только я виноват во всём, что случилось! Пока я жевал сопли и усмирял свои дурацкие душевные порывы, она попала в беду».

В трубке заиграла мелодия, затем послышался звенящий голосок.

– Слушаю вас.

У Коновалова на секунду перехватило горло.

– Света, – произнёс он. – Света. Это Коновалов.

– Слышу, слышу, – взволнованно отозвалась она. – Ну что там, господи? Я так и не могу ей дозвониться. Просто места себе уже не нахожу.

– Её телефон у меня, – обречённо сказал Коновалов. – Я его пока отключил.

– Что случилось? – замер голос.

– Света, – со вздохом начал он. – Вы только не волнуйтесь.

– Не морочьте голову, – вскинулась она. – Где Лена? Что с ней?

Чертовщина! У него просто язык не поворачивался рассказать ей о том, что произошло.

– Послушайте, Света… – снова начал Коновалов. Ему было дико стыдно. Так стыдно, что уши горели, как у школьника.

– Не тяните! – приказал звенящий голосок.

– Лена в больнице, – бухнул он без подготовки, – Он избил её. Разбил всё лицо. Я опоздал. Совсем чуть-чуть. Когда вбежал, она уже была без сознания.

Он услышал, как ахнула в трубке Света, затем раздался глухой звук. Очевидно, упал телефон. Через секунду он снова услышал её голос.

– Что с ней? Она жива? – В голосе девушки звучал такой ужас, что Коновалов поёжился и прислонился к стене.

– Да, Света. Не волнуйтесь так. Я привёз её к себе в клинику, и сейчас она спит. Под уколами. Она уже вне опасности. Просто это был шок.

– Я немедленно приеду! Говорите адрес. Где это? Где эта ваша чёртова клиника?

Он услышал, что она заплакала, и устыдился ещё сильнее.

– Не плачьте, Света, я прошу вас. Клиника на «Полежаевской». Только не надо так торопиться, приедете после работы. Она всё равно сейчас спит. И проспит ещё какое-то время.

– Вы говорили с ней? Что она рассказывает? – спросила Светка каким-то совсем заледеневшим голосом.

– Да нет же, – терпеливо сказал Коновалов, – не говорил пока. Она ещё не приходила в себя. Я рядом. Я всё время буду рядом, не беспокойтесь.

Он не стал говорить ей, что Лена вряд ли сейчас сможет говорить. Даже если проснётся.

– А этот урод? Где он? Вы видели его? Вот видите, – снова запричитала она, – вот видите… я же говорила! А вы не верили! – Она шмыгнула носом и тоненько заплакала.

У Коновалова снова сжались кулаки.

– Я его не видел. И телефон не отвечает. Но я найду его. Обязательно найду и расправлюсь с ним. Можете не сомневаться. А соседа её, старичка, я тоже привёз в клинику. Он сейчас здесь, у меня в отделении.

– А с ним что? – снова ахнула Светка.

– Он вступился за неё. Подрался с Максом. Можно считать, спас её. Он сейчас тоже под уколами. Я смотрел снимки – переломов нет.

– Боже ты мой, да что же это такое делается! – прошептала Светка. – У него плечо больное, он ещё до этого еле ходил, всё поджимал руку.

– Мы займёмся им, не волнуйтесь, – успокоил Коновалов. – Я всё расскажу вам, когда приедете. А теперь, Света, у меня к вам просьба. У вас есть ключи от той квартиры?

– Есть. А что?

– Пожалуйста, если можно, возьмите сегодня собаку. Я на ночь здесь останусь. А потом заберу его у вас. Наверное, завтра. Сможете?

– Конечно, – расстроенно сказала Светка. – Конечно, возьму. Я мужа отправлю, чтобы привёз его домой, а сама в больницу приеду. Как вас найти?

Коновалов объяснил, как найти клинику, и она старательно записала.

– Больничный я оформлю, а в редакции вы сами всё уладите, верно? Только, желательно, без подробностей, – сказал он на прощание.

– Не учите учёного, – буркнула Светка и отключилась.

Коновалов вздохнул и зашагал в отделение.

* * *

Макс Арбенин был просто в бешенстве. Он ворвался в свою квартиру и стал метаться по гостиной, пиная на ходу раззявившие пасти чемоданы.

Как могло случиться, что она опять ускользнула от него! Эта бесцветная мумия, эта бесполезная серая мышь!

Он ведь так хорошо всё продумал. Всё складывалось удачнее некуда, он так ловко всё рассчитал и был уверен, что сегодня с лёгкостью преподнесёт себе это угощение на пресловутом блюдечке с голубой каёмочкой. И наконец использует её, эту дуру, по прямому назначению.

Так нет же!

Чёртова писюха снова сорвалась с крючка, когда он уже буквально сидел за накрытым столом!

Как же он ненавидел её, тупую, упрямую стерву. Ещё с тех пор ненавидел. Ну не сразу, конечно, если уж быть до конца честным. Сначала были цветочки, воздушные шарики и плюшевые зайцы. Сначала были записочки. Сначала она ему нравилась. Уж как он только не изгалялся, стараясь потрафить этой неблагодарной бессмысленной дуре.

Просто смешно вспоминать!

Самое обидное, что именно сейчас, когда всё устраивалось так удачно, она снова обошла его на повороте. Он уж давно и думать о ней забыл, выбросил из головы и не вспоминал сто лет, так нет же – сама о себе напомнила.

Вот пусть теперь и пожинает! Он не просил её соваться в его новую жизнь, где ей давно нет места. А уж коль влезла, так пусть не жалуется. Нечего было соваться в эту семейку. Кто её просил? Лично он её туда не приглашал. Так что какие претензии?

Как же он ненавидел её пресную физиономию! Щёчки, ресницы, румянец этот идиотский, вечный и неуместный. Румянец не от здоровья и молодости, а от жалких бессмысленных эмоций. От страха. Липкого и неотвязного.

Как же ему нравилось держать её в страхе! Она подсаживала его на свой страх, как на чёртов наркотик. С какой лёгкостью попадалась во все расставленные им ловушки. И сама шла в них, как кролик в пасть удава, как глупая жертвенная овца на закланье.

Конечно, ему это нравилось. Конечно, он получал от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Вот пусть теперь и пожинает! Сама виновата. Напомнила ему, какой это кайф!

Ну ничего. Он ещё достанет её. Обязательно достанет.

Хорошо, что она свинтила от этого олуха, и тот не знает, где она теперь обретается. Так что не защитит её. Скорее всего, они действительно не общаются. Если он не врёт, конечно. А он у нас правдивый, врёт редко.

Интересно, какие у него были на неё виды? Вот уж парочка – баран да ярочка! Такой же трепетный, как она. Можно представить, как сводило от него зубы у Анны. Как она ещё вытерпела с ним столько времени! С ним и его мамашей. Семейка праведничков. Как же его от них от всех тошнит! Интересно, зачем там появилась Анна? Уж не собирается ли она снова прибрать к рукам своего муженька? В таком случае ей можно посочувствовать.

Анна. Хоть и стерва, но как хороша! И как умна. Такую не запугаешь. Сама кого хочешь за пояс заткнёт. Он был уверен, что после его ухода Анна ввалила этой овце от души. Вот поэтому она в тот же день оттуда и смоталась.

Дурачка-правдолюбца он быстро обвёл вокруг пальца. Ах, любовь! Он чуть не захохотал, как легко тот повёлся на это слово. Одним махом. Потянулся как осёл за морковкой. Ну ясное дело, – любовь для него святое. Поэтому он тут же всё и выложил. А дальше дело техники.

Нет, ну до чего ж тупая овца! Сама же, глупая, и привела его в свою лачужку. Хорошо, что он засел в засаде с самого утра. Как чувствовал! Сто пудов – ей доложили, что он приходил вчера к ней работу. Вот и решила сбежать, бестолковая. Только помогла ему. А ведь наверняка радовалась, что он не найдёт её.

Смешно.

Интересно, чья это халупа? И куда, кстати, подевался наш достопочтенный муж? Да, много пока непонятного в этой истории. Ну ничего, он ещё всё разузнает.

Нет, ну надо же, как не вовремя притащилась эта старая развалина! Ещё минуток десять повременил бы, чёртов осёл! Тогда ему не пришлось бы разводить всю эту мокроту. Ну да ладно, ничего страшного с ней не случится. Утрёт сопли и дальше пошлёпает. Бабы, заразы, живучие.

Хватит.

Нечего понапрасну себя раскручивать. И так времени осталось очень мало. Два дня до отлёта. А дел ещё куча. Похоже, в этот раз праздника не получится.

Через три месяца он всё равно прилетит на неделю. Никуда она не денется. Ещё лучше. Пусть помучается. Будет теперь от каждой тени шарахаться. Так что время работает на него.

Скоро, уже совсем скоро, он будет далеко отсюда, там, где яркое солнце и слепящий песок, где у женщин наружу торчат одни глаза, а всё остальное спелёнуто в нелепый душный кокон. И они станут таращить на него эти самые зенки, словно он какое-то чудовище. Чужак. Хотя они сами чудовища, а он европеец, существо высшего порядка. А они, азиаты, все как есть больные на голову.

Все бабы – непроходимые дуры.

Он уедет туда и станет на досуге с удовольствием вспоминать глупое маленькое приключение – охоту на глупую маленькую овцу. Он так приучил её к страху, что наверняка она будет даже скучать по собственному адреналину. Скучать и ждать его. А это так приятно, когда тебя ждут!

Значит, он тоже подсадил её на свой собственный страх! Значит, как бы она ни брыкалась, они всё-таки дарят друг другу приятные ощущения! Что и требовалось доказать.

Он даже успокоился от всех этих мыслей. Он даже начал получать от них удовольствие. Он даже теперь нисколько не расстроен.

А сейчас ему некогда. Надо спешить.

Фальшиво насвистывая арию тореадора, Макс ещё раз пробежался по гостиной в поисках ключей от своей «вольво». Обнаружив их на подоконнике, он, подхватив портфель, ходко пересёк коридор и выскочил из квартиры, нарочито громко хлопнув дверью.

* * *

Когда Лена проснулась, за окном уже совсем стемнело. Глаз не открывался, и верхней губой пошевелить не получалось. Голова гудела и раскалывалась, она не чувствовала ничего, кроме боли, и ничего не могла вспомнить из того, что с ней произошло. Она снова приоткрыла правый глаз и увидела белые жалюзи на окне. Где это?

Лена попыталась повернуться на бок и застонала. Моментально стало жарко, и кровь запульсировала в разбитой губе. На потолке тускло светил полукруглый фонарь в сетке. Где-то в отдалении слышалось тихое звяканье металлической посуды. Больница. Это точно больница. Она находится в палате. Лена с трудом провела рукой по одеялу. Шершавое. Ужасно хотелось пить. Горло пересохло так, что невозможно сглотнуть. Она попыталась кашлянуть, но сделалось так больно, будто хлестнули плёткой.

«Как я здесь оказалась? Я же была на работе-нет, дома… я была дома. Почему я сюда попала? Макс!!! Макс же…»

Вот теперь она всё вспомнила! Макс… драка… он бил её… и ещё… Егор Кузьмич!!! Что с ним? Вспомнилось, что он пришёл, когда она уже упала… а потом… они дрались… а дальше… дальше она уже не видела… ей что-то снилось…

Лена слегка повернула голову на подушке, и боль немедленно пронзила затылок, отдаваясь в ухе. Она потрогала рукой распухший глаз. Дышать было трудно и неудобно.

Дверь скрипнула и приоткрылась. Сквозь едва приподнявшееся веко Лена увидела голову девушки в тёмных кудряшках и белой шапочке. Помаячив пару секунд, голова исчезла. Очень хотелось пить. Почему она ушла так быстро? Лена не успела попросить воду… и вообще ничего не успела сказать. Такая ужасная усталость…

В коридоре послышались шаги, дверь распахнулась, и в палату кто-то вошёл. Лена снова приоткрыла глаз и увидела склонённое над собой лицо мужчины.

Лицо. Это было его лицо. Почему опять?.. Она вспомнила, что там, в квартире ей тоже виделось его лицо… и ещё голос… словно он говорил с кем-то… не с ней… торопил кого-то…

Она дёрнулась и тут же скривилась от боли. Боль была везде, она билась где-то вокруг головы и уходила вниз, за грудину. Лена замерла, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице, но сделать это не удалось, смотреть было больно, изображение расплывалось. И ещё немного тошнило.

– Тихо, тихо… не надо волноваться… всё хорошо…

Этот голос… она бы узнала его из тысячи… откуда он здесь? Наверное, она всё ещё не может проснуться…

– Лена, – услышала она снова, – посмотрите на меня. Как вы себя чувствуете? Это я, Лена. Попробуйте открыть глаза.

Она попробовала. Получилось плохо, но всё же немного получилось. Его лицо было совсем близко. И почти не расплывалось. Глаза смотрели с тревогой и сочувствием, а губы слегка подрагивали. И она наконец поняла, что это не сон. Это действительно он. Он стоит совсем рядом, склонившись над её кроватью.

– Вы? – спросила она или думала, что спросила. Звука не получилось, только губа дёрнулась как-то боком, и снова стало больно. Она поморщилась.

Он сел рядом на стул, придвинув его вплотную к постели.

– Не надо. Вам пока трудно говорить. Это скоро пройдёт. И вообще… всё нормально. Вы в безопасности. – Он погладил её по руке, и она закрыла глаза. Откуда ему знать? Теперь нигде… нигде она не сможет чувствовать себя в безопасности. Ему нельзя говорить про Макса. Лена не могла сообразить, почему нельзя, просто знала, что не должна этого делать.