Текст книги "Пандемия любви"

Часть третья

…Это именно тогда и случилось. В тот их самый первый раз. Именно тогда он понял, что пропал окончательно. И теперь для него никогда больше не будет так, как раньше. Никогда он не сможет ощущать себя прежним, принадлежащим самому себе. Отныне ему навеки отмерено и предписано жить в страхе потерять это бесконечно прекрасное, необыкновенное, чистое, удивительное, ни с чем не сравнимое чудо, неизвестно за какие заслуги ему небесами подаренное, такое хрупкое, словно не по праву даденное, которое он может потерять в любую секунду и больше уже не обрести никогда. Будто он вор какой-нибудь, укравший то, что вовсе ему не положено, никак им самим не заслужено, и сберечь его не в состоянии, потому что не умеет и никогда не научится. Не тот он человек, и таким, как надо, вовеки не станет. Он привык подчинять себе, давить и в любых ситуациях безраздельно властвовать, зная, что ослушаться никто не посмеет. Он привык быть владыкой, хозяином, доминантом. А ей нужен совсем другой мужчина. И он не смеет стоять у неё на пути.

В результате он год учился усмирять этих демонов, да так и не сумел. И с каждым разом зверел всё сильнее. От невозможности этой зверел, от беспомощности собственной, от желания оставаться таким, каким привык себя ощущать и какого должен был в себе видеть. И чем большую мощь он являл для окружающих, тем слабее себя чувствовал, каждую секунду давая клятву покончить с нестерпимой нуждой в этой женщине и изнывая от того, что сделать этого не в силах.

Он не мог стать другим. Не мог и не хотел. К тому же прекрасно видел, что именно таким он ей и нравится, каждый день, каждый час осознавая, что, чем больше он ломает её внутреннее «я», тем сильнее она привязывается к нему, без остатка растворяясь в бушующей стихии, в которую он её погружает. Видел и был абсолютно уверен, что другого она любить и не сможет, не захочет, – а если станет другим, в любом случае навсегда потеряет ее.

Целый год бесконечной внутренней борьбы изнурил его настолько, что в конце концов всё случилось само собой. И когда ему предложили уехать в Австрию с целью открыть венский филиал компании, он не размышлял и минуты, сразу сказал «да». Это казалось ему избавлением.

* * *

Всю дорогу я думала только о том, что он сейчас довезёт меня и отправится дальше. Думать об этом было совершенно невыносимо. Меня и без того трясло, что он находится рядом, на заднем сиденье, и колени наши соприкасаются всякий раз, когда машина делает поворот. Его близость отчаянно смущала, заставляя неровно стучать сердце. Сейчас мы подъедем, и я выйду. Отчего он так спокоен? Сидит и не произносит ни звука.

Машины остановились у моего подъезда, и охранник, выскочив из салона, снова распахнул перед Солнцевым дверцу.

– Возвращайтесь в офис, я позвоню, – по обыкновению хмуро бросил он через плечо, помогая мне выбраться наружу.

От этих слов моё сердце взлетело как мячик, наполняясь неизъяснимым восторгом. Он не уедет! Он собирается остаться со мной.

– Но как же, Дмитрий Сергеевич… – заволновался парень, – по инструкции положено, чтобы мы…

– Я сказал – возвращайтесь в офис, – повторил Солнцев тем хорошо мне известным тоном, после которого обычно никто не мыслил соваться к нему с дальнейшими предложениями.

Охранник вздохнул и уселся в машину.

Мы вошли в подъезд и направились клифту.

Стоя перед собственной дверью, я размышляла о том, как вставить в замок ключ, чтобы он не заметил, насколько сильно трясутся у меня руки.

Он шагнул вслед за мной и небрежно кинул на стул пальто. Потом стянул с меня шубку в явном намерении отправить следом, но, глянув в мою сторону, аккуратно повесил на вешалку.

– Проходи в комнату, – сказала я, стараясь дышать ровно, – налей себе что-нибудь, бар всё там же.

Пробежав по коридору, я скользнула в спальню и закрыла за собой дверь. Прижалась к ней спиной.

Он должен отлично помнить, где находился у Ветра бар. Потому что бывал здесь многократно. Ещё с их студенческих времён. Пусть побудет один. А я пока подумаю о том, чего хочу я.

Итак, он сейчас рядом. Сильный мужчина, которому я только что заявила открытым текстом, что в желаниях он может себя не ограничивать. Особенно если учесть, что это тот самый человек, который прежде и вовсе не спрашивал у меня никаких разрешений, всегда действуя, как считает нужным.

Однако в ответ на это он чинно целует мне руку. Но мне это почему-то не нравится. Почему? А чего я, собственно, ожидала? Вот уже почти три недели на всякую его попытку приблизиться ко мне, я отвечаю неизменной агрессией, всячески давая понять, что не собираюсь иметь с ним ничего общего. И он принимает это как должное.

Что могло его так изменить?

Я сняла пиджачок и пристроила на спинку стула, оставшись в обтягивающем платье. Потом подошла к зеркалу. Внимательно вгляделась в собственное отражение. Открытый лоб и гладкие, тёмные, убегающие за спину длинные волосы очень сильно изменили меня. Нет больше прежнего детского каре с чёлкой, к которому он привык. Я стала совсем другой, не такой, как раньше.

Но только снаружи. Внутри я осталась той же. И горло моё перехватывает так же сильно, стоит ему только приблизиться ко мне.

Когда я вошла в гостиную с тарелкой бутербродов, он наливал в низкий хрустальный стакан коньяк.

– Что ты будешь пить? – спросил он, увидев меня в дверях.

– Мартини, – сказала я, и он, повернувшись, достал из бара бутылку. Потом, вынув из крошечной встроенной морозилки контейнер со льдом, сыпанул мне в бокал.

Я тут же сделала несколько быстрых глотков и сразу почувствовала, что в голове слегка зашумело и кровь побежала быстрее. Пожалуй, на голодный желудок мне следует быть осторожнее.

Устроившись поудобнее, я пригубила ещё немного мартини, и он весело побежал вниз, заполняя самые отдалённые уголки моего тела, включая руки и ноги. Я даже глаза слегка прикрыла, удивляясь такому неожиданному воздействию. Обычно я пью очень мало, а тут и присесть не успела, как вдруг накатило такое странное состояние. Вероятно, я слишком перенервничала от его столь плотного присутствия в эти дни. Да и не ела ничего с утра.

Я опустила веки и слегка помотала головой из стороны в сторону.

– Собралась напиться? – сделал он большой глоток коньяка, поглядывая на меня с некоторым любопытством. Видимо, и сам заметил, что со мной происходит нечто странное.

– А ты? – спросила я, с удивлением прислушиваясь к собственным ощущениям. Кровь быстро бежала по венам, и колени потихоньку охватывала необычная слабость.

Он усмехнулся.

– Сама же говоришь, что такого количества коньяка не найдётся даже в ресторанной подсобке.

– Это верно, – сказала я с явным сожалением в голосе, продолжая прислушиваться к разбегающемуся по коже теплу, – пьяным, пожалуй, тебя ни разу не видела.

– Ты сожалеешь об этом?

– Не знаю, – повела я плечами. – Но полагаю, что это был бы любопытный опыт.

– Для меня? – снова усмехнулся он.

– Да нет, пожалуй, для меня. – Я снова сделала несколько глотков мартини и тут же ощутила, что в голове зашумело сильнее. Напрасно я всё-таки не поела в офисе. Сердце постукивало как-то неровно, слегка сдавливая горло, и в глазах немного мутнело.

Он покачал головой, внимательно приглядываясь к лёгкому румянцу, окрасившему мою, по обыкновению, бледную физиономию, потом сказал задумчиво:

– Боюсь, что получить этот любопытный опыт, сегодня все шансы имеются у меня.

«Что он имеет в виду? – рассеянно подумала я, чувствуя, что настроение у меня заметно улучшается. – Наверное, всё-таки надо съесть бутерброд».

На этой приятной мысли я снова потянулась к бокалу. Мне почему-то очень хотелось пить, поэтому, схватив мартини, подлила себе ещё.

«Ну ничего, мартини же слабенький напиток… не водка, не опьянею… я ведь вообще редко пью. Кажется, я раньше никогда не пила в его присутствии… наверное, просто не посмела бы…»

– Извини, не заметил, что ты уже всё выпила, – сказал он, забирая у меня из рук бутылку.

– А, ничего страшного, – покладисто кивнула я, отпивая из бокала. Мне отчего-то сделалось весело.

Он слегка приподнял бровь. Вероятно, удивился, что у меня такое хорошее настроение. И почему я всё время напрягалась, когда он входил в помещение?.. Что здесь такого?.. Совершенно не следовало волноваться… он же такой милый…

– Ещё несколько глотков, и, похоже, начну улыбаться, – произнесла я вслух не то ему, не то самой себе и, подумав, удивилась: – А разве так быстро бывает?..

Солнцев засмеялся и развалился в кресле, явно пряча в глазах удовольствие.

– Я и сам удивляюсь, за что мне вдруг выпало такое везение, – сказал он, потерев ладонью подбородок.

– А тебе выпало везение? Почему? – удивилась я и, приподняв над столом бокал, вдруг обнаружила, что он опять пуст. – Кончилось, – развела я руками, и он снова засмеялся. Потом взял бутылку и налил мне ещё. Я не очень ловко потянулась к контейнеру со льдом, но он забрал его у меня из рук и положил лёд сам. Я обхватила бокал рукой и слегка крутанула его в воздухе. Льдинки завертелись в стеклянных стенках. У меня даже голова немного закружилась. – Вертятся, – пояснила я Солнцеву и сделала несколько глотков.

– Давай я тебя покормлю, Соня, – сказал он, беря в руку бутерброд.

– Не надо… зачем? – отрицательно покачала я в воздухе пальцем, чувствуя, что мне почему-то хочется спать.

Он с усмешкой качнул головой и положил бутерброд на место. Тем временем я снова отпила из бокала, потом ещё немного и вдруг удивилась, что жидкости в нем заметно уменьшилось.

– Как быстро кончается, – пробормотала я, откидываясь на спинку дивана. Посидев недолго в раздумчивости, я подняла голову, вследствие чего взгляд мой немедленно упёрся прямо в его лицо. И в этот миг оно показалось мне настолько прекрасным, что я не смогла не поделиться с ним этим открытием.

– Какой же ты красивый, Солнце… – доверительно сообщила я ему, ощутив, что язык у меня почему-то начинает заплетаться, и, допив мартини, отставила бокал в сторону. – Ты просто нереально красивый… и поэтому они все так влюблены в тебя…

– Да неужели? – шевельнул он бровью.

– Точно тебе говорю. Все как одна. И я, между прочим, тоже… Только я совсем не так, как они, – снова покачала я в воздухе пальцем.

– А как? – осторожно спросил он и, протянув руку, подальше отодвинул от меня пустой бокал.

– По-другому, – с некоторым усилием выговорила я, едва удерживая отяжелевшие веки. – Они не умеют.

– Почему?

– Потому что просто не знают, как надо любить тебя, Солнце…

– Совсем не знают?

– Абсолютно, – с уверенностью подтвердила я.

– Откуда им знать?

– Покажешь? – спросил он негромко и, выбравшись из кресла, пересел ко мне на диван.

Почувствовав его рядом, я немедленно придвинулась ближе, потом ещё ближе, и он, обняв меня за плечи, осторожно прижал к себе. Я уткнулась лицом ему в грудь, и задвигалась полуоткрытыми губами по шелковистой поверхности чёрной майки. Он отчётливо вздрогнул – сначала плечами, а потом всем телом и, оторвав мою голову от своей груди, влажно коснулся моих губ, перебирая их с отчаянной нежностью, совсем бесплотно, будто крыльями бабочки, неслышно и невесомо. Я замерла и прикрыла глаза, вдыхая, впитывая, вбирая в себя его вкус, и голова совсем закружилась, а я всё прислушивалась к его дыханию, ловила его в воздухе… но потом вдруг нахмурилась и подалась назад, отодвинув губы.

– Ну иди ко мне… – произнёс он хрипло, но я упрямо замотав головой, упёрлась руками ему в грудь.

«Так целовал меня Ветер», – сонно подумала я, мучительно собирая в голове спутанные мысли и с трудом разлепляя глаза. Наконец кое-как расклеив один из них, подняла взгляд и тотчас утонула в жарком тёмном пламени его глаз.

– Это не ты, Солнце… – с трудом выговорила я, продолжая хмуриться.

Не говоря ни слова, он сгрёб меня в охапку и, поднявшись с дивана, вынес из комнаты.

Когда я снова открыла глаза, то увидела перед собой кровать. Он поставил меня на ковёр, удерживая в вертикальном положении. Потом снова коснулся губами моего рта. Очень нежно и бережно. Но я тут же упёрлась ладонями ему в грудь и замотала головой.

Наверное, я действительно очень плохо соображала в тот момент, поэтому чёрная лава, кипящая в его зрачках, не испугала меня.

– Что не так? – спросил он низко, и эти столь хорошо знакомые грозовые раскаты его голоса вдруг показались мне настолько сладкими, что я моментально распахнула глаза и запрокинула голову. Передо мной было его лицо. Мрачное как туча. Встрёпанные волосы, застывшая челюсть, грозно гуляющие по скулам желваки.

– Скажи ещё раз… – пробормотала я со счастливой улыбкой и опустила веки, но он не дал мне расслабиться, со всей силы тряхнув за плечи, как куклу, и я опять уставилась на него, замирая от льющегося из его глаз жаркого света.

– Что ты хочешь, я спрашиваю? – снова загремел его голос, и восторг, моментально отразившийся в моих глазах, был ему ответом.

– Значит, вот это тебе не нравится? – прорычал он мне в самое ухо, снова берясь за мои плечи.

– Нет, не нравится, – отчаянно замотала я головой, пытаясь вырваться из его объятий, но он не позволил, и тогда я отчаянно забарабанила кулаками по его каменной груди, изо всех сил выкрикнув:

– Я хочу, чтобы ты стал прежним, Солнце! Таким, как был! И я не хочу никакого другого! Не хочу, слышишь?!

Я пьяно рванулась из его рук, едва не свалившись на ковёр, но он словил меня, и я тут же совершенно оглохла от его звериного рыка, заполняющего собой всю комнату и гремящего в воздухе так, что лопались уши.

Сомкнув жаркие ладони на моей талии, он резко подбросил меня вверх, поймав на лету, со всего размаха швырнул на кровать и рухнул сверху, заглушив горячим ртом мой восторженный писк…

…Привыкшая за пять лет послушно сбрасывать скорость на светофорах, я подзабыла, как это – по льду… без тормозов… в метель… в снежную бурю, с обрыва – в бездну, в кромешную ночь… в грозовое небо… по камням… сквозь бурное течение…

Заснули мы почти мгновенно, и мир временно перестал существовать вокруг, но потом снова возник перед моими глазами в виде коротких ярких сновидений, а через какое-то время погас окончательно, и сознание надолго погрузилось во тьму…

…Вероятно, прошло много времени, пока смутные очертания предметов не начали медленно проявляться где-то за кромкой реальности, постепенно возвращая меня в пространство обоняния, осязания и ощущения собственного тела…

– …ещё, Солнце… пожалуйста… – почти не просыпаясь, шевельнулась я на его плече.

– Сколько захочешь, детка… – пробормотал он, не открывая глаз, и одним движением развернулся ко мне всем корпусом.

Ночь нежна…

– Как ты прекрасен, Солнце… – сказала я почти без звука, словно обращаясь и не к нему вовсе, а к собственной оболочке, которая вся ныла и плавилась так, что малейшее дуновение, простое движение воздуха рождало ощущения столь нестерпимо острые, что шевельнуться было равносильно смерти…

* * *

Проснувшись, я услышала шум водопада. Он настойчиво проникал в уши, и мне казалось, что лежу где-то на берегу, и струи воды, журча и пенясь, переливаются по камням и гулко падают вниз…

Какое прекрасное пробуждение. И чувствую себя необычно. Тело словно плывёт по воде, а потом как будто взмывает в воздух. Странное чувство. Неясно, где я вообще нахожусь…

Не поднимая век, я вытянулась под одеялом. Поверхность обнажённой кожи моментально сладко отозвалась на прикосновение ткани. Я с удивлением дотронулась до груди, пытаясь нащупать рукой пижаму. Что это? Где я?

Моментально открыв глаза, я резко принимаю сидячее положение. Поворачиваю голову.

Смятая постель. С подоконника свешивается покрывало. На ковре вокруг кровати расшвыряна скомканная одежда.

И вот тут наступает прозрение.

Солнце!

Я вскакиваю и, напрочь забыв о пижаме, вылетаю из спальни. Никакой это не водопад вовсе!

Это шум воды в душе.

Ничего не видя перед собой, я молнией пролетаю по коридору и, распахнув дверь ванной, вбегаю внутрь.

Он стоит, весь окутанный клубами пара, и струи горячей воды отвесно падают вниз, обтекая до черноты загорелое тело.

Я застываю на месте, почти ослепнув от совершенства открывшейся моему взору картины.

– Сюда иди, – произносит он мрачно, но, не увидев никакой реакции с моей стороны, внезапно делает резкий выпад и, шагнув из распахнутого настежь душа, подхватывает меня на руки.

– Солнце! – вскрикиваю я, задыхаясь от охватившего меня восторга, и колючие струи летящей сверху воды накрывают нас с головой.

Я поставила перед ним тарелку с едой, как только он вошел в кухню. Потом, положив что-то и себе, уселась напротив.

Он принялся есть, как всегда, мало обращая внимание на то, что лежит перед ним в тарелке. А меня и подавно еда сейчас совершенно не интересовала.

– Ну как голова? – спросил он, не поднимая взгляда.

– Как ни странно, терпимо, – ответила я, машинально потрогав затылок. – Извини, я, кажется, вчера не совсем рассчитала свои возможности.

– Точнее будет сказать – совсем не рассчитала, – уточнил он, отправляя в рот кусок хлеба. – Но я весьма благодарен тебе за столь внезапно открывшиеся передо мной новые перспективы. Вчера ты была неповторима. Мне следует впредь заказывать мартини оптом. Прямо на фирму.

– Прекрати, Солнце, мне и так стыдно, – поёжилась я, поднося к губам салфетку. – Я ведь не пью совсем, ты же знаешь.

– Вот это моё большое упущение. И, полагаю, в будущем я его исправлю. Как оказалось, пьяная женщина в постели – потрясающий бонус. И не в моих привычках разбрасываться такими фантастическими возможностями.

– Можно подумать, что трезвая я служила тебе менее исправно, Солнце, – возмущённо зыркнула я, забирая у него пустую тарелку.

– Этого я не говорю, – усмехнулся он, – ты совершенно неподражаема в любой ипостаси, детка.

– Ваша оценка мне весьма лестна, Дмитрий Сергеевич, она несомненно подтолкнёт меня к новым свершениям.

– Очень рад, Софья Николаевна, что могу предоставить вам стимул для дальнейшего профессионального роста.

Особенно возмутиться я не успела, ибо на столе зазвонил мой телефон. На экране высветилась серьёзная Митькина физиономия. Слегка покосившись на Солнцева, я взяла аппарат в руки и встала, решив, что лучше мне удалиться в комнату.

– Сиди, – коротко бросил он, и я послушно опустилась на стул. Потом прижала телефон к уху.

– Мам, – послышался в трубке басовитый детский голосок, и меня, как всегда умилили эти смешные низкие нотки. Я улыбнулась. – Мам, – повторил он, вслушиваясь в моё молчание, – ты чего не едешь? Бабушка сказала, что ты всё время работаешь. Ну сегодня же суббота.

– Да, конечно, суббота, – отозвалась я виновато, – просто сегодня я немного занята. Но обязательно приеду к тебе завтра, Митенька… – добавила я и тут же задохнулась от того, что ляпнула это имя вслух. – Извини, малыш, но сейчас не могу говорить, перезвоню, – быстро сказала я, краем глаза увидев, что брови сидящего напротив Солнцева медленно ползут вверх.

– Как это понимать? – спросил он после паузы.

– А что здесь такого? – завозилась на стуле я. – Просто мне нравится это имя. И Юре тоже. Вот мы и решили, что… – Я подняла на него глаза, очень надеясь, что этого объяснения будет вполне достаточно, чтобы тема продолжения не имела. В конце концов, они же были друзьями.

– Значит, Юра решил назвать своего сына в мою честь? – медленно спросил он.

– Да, – обрадовалась я, – по-моему, это вполне естественно. Он всегда любил тебя.

Тут телефон зазвонил снова. На этот раз я быстро схватила трубку.

– Мам, – заторопился Митька, – я не буду мешать, я быстро. У меня не получается собрать робота, поможешь? Бабушка тоже не знает как. А ты умеешь?

Разговор был отлично слышен Солнцеву.

– Не знаю, Митенька, – нервно отозвалась я, – боюсь, что не умею… я же ведь в технике не очень. Может быть, попросишь Сашиного папу? Ты же скоро пойдёшь к ним в гости.

– Ну ладно, – вздохнул Митька, – попрошу. Просто у него нога не вставляется, и ещё колёса, когда он машина. Он же транс… трас… фомер.

У меня непроизвольно дёрнулась щека. Пока был жив Юра, он всегда собирал ему эти машины.

– Ладно, солнышко, – завершилась я, – как только смогу, сразу приеду. И привезу тебе новую книжку. Ты буквы учишь?

– Учу, – солидно заверил он. – Я уже скоро все выучу.

Дав отбой, я снова покосилась на Солнцева. Он глядел на меня, хмуро постукивая пальцами по столу.

– Совершенно не разбираюсь в этой дурацкой технике, – виновато сказала я.

– Кто их до этого собирал, Юрка? – спросил он, продолжая барабанить по столу.

Я молча кивнула.

– Ему нужен отец, – сказал он мрачно. – Ты никогда не думала об этом?

– Нет, – тут же отозвалась я, с ужасом поняв, что впредь я уж точно никогда не смогу привести своему ребёнку мужчину, которого он сможет назвать этим словом.

– Почему? – поднял он брови.

Я зло покосилась на него.

– Да потому, что спать с этим отцом, между прочим, придётся мне. Ты никогда не думал об этом? – язвительно вернула я его вопрос.

– Думал, – кивнул он угрюмо.

– И как тебе эта мысль, понравилась?

– Мне да, а тебе не знаю, конечно, – пожал он плечами и, поднявшись с места, зарядил капсулу в стоящую на боковом столике кофемашину. Потом нажал кнопку, и аппарат закряхтел, принявшись отцеживать капли.

– Рада за тебя, – прошипела я, внутренне закипая от его цинизма. – Вот ты тогда сам и попробуй.

– Что именно? – удивился он, поворачиваясь ко мне.

– Спать с этим самым отцом.

– Это, пожалуй, вряд ли, – невозмутимо откликнулся он, – лично мне по своей природе гораздо больше нравится спать с его матерью.

– Знаешь что, Солнцев, – окончательно завелась я, – а не пошёл бы ты подальше со своими комментариями?

– Пока не могу, – услужливо отозвался он, – у меня ещё есть тут кое-какие дела.

«Совсем обнаглел, – подумала я, впиваясь ногтями в ладонь, – ну почему я ни в чём не умею сопротивляться ему?!»

Машина отключилась, и он, разлив по чашкам кофе, поставил перед нами на стол.

– Значит, замуж идти не хочешь? – уточнил он, поднося к губам чашку.

– Нет, не хочу. – На меня вдруг навалилась такая усталость, что не было сил даже злиться. – Не желаю больше допускать никаких несанкционированных проникновений в мой внутренний мир, – добавила я, передёрнув плечами.

– Вот как? – изобразил он удивление. – А, по-моему, я как раз отлично проникаю в твой внутренний мир. И даже заметил, что тебе это доставляет изрядное удовольствие.

– Прекрасно, Солнце, – с тоской сказала я, – наконец-то слышу тебя прежнего. Иначе никогда не сумела бы любить тебя так сильно.

Он поднялся и, присев передо мной на корточки, обнял мои колени. Вздрогнув от прикосновения его рук, я подумала, что никакая стихия не может заставить меня действовать против его воли. Чего бы он ни пожелал.

– Любишь меня? – спросил он вдруг, и я вытаращилась на него, обалдев от такого несвойственного ему вопроса.

– Больше жизни, – кивнула я, враз перестав играть во всякие игры. К счастью, алкоголь не отнял у меня памяти. И я прекрасно помнила, что за сегодняшнюю ночь произнесла эти слова раз двести.

– Что ж тогда замуж не хочешь?

– За кого? – изумилась я.

– Ну, допустим, за меня, – придвинулся он ближе.

– Можно подумать, что ты предлагал, – снова возмутилась я.

– А я никогда ничего не предлагаю, детка, если ты успела заметить.

– Успела, Солнце. Поэтому иллюзиями не страдаю. Скорее луна упадёт с неба, чем ты женишься.

– Луна, – произнёс он задумчиво, и я сильно вздрогнула. – Помнишь, значит? – спросил он, безошибочно уловив мою дрожь.

– Помню, конечно, – кивнула я, с тревогой глядя, как снова закипают его зрачки.

– Вот и хорошо, что помнишь. Так что ты там говорила про мою женитьбу?

– Ничего не говорила, Солнце. Со мной тебе не о чем беспокоиться, ты же знаешь. Я от тебя никаких предложений не жду.

– Вот это правильно, – немедленно согласился он, – разве тебе понравится, если я стану делать какие-то предложения?

Я взглянула на него вопросительно.

– Вчера я целовал тебя, – пояснил он, – и в ответ ты едва не выломала мне рёбра.

Я засмеялась, обвив руками его шею.

– Тут ты прав. Не всякие поцелуи мне нравятся.

– Вот именно. Поэтому, – продолжил он, – дабы снова не вызвать подобную реакцию, я должен сообщить тебе, что делать ты будешь то, что я велю. Да или нет? – рыкнул он в своей обычной манере, и сердце моё моментально пустилось вскачь, наполняясь неизъяснимым блаженством, которое он заметил тут же, как только оно появилось на моём лице.

– Отлично, – низко завибрировал его голос, – значит, тогда, запомни: женой моей ты станешь, как только я сочту нужным. А сочту я это довольно скоро, как только решатся интересующие меня рабочие вопросы, так что будь любезна не создавать мне лишних сложностей бессмысленной болтовнёй. Я доступно объяснил?

Мир покачнулся в глазах так, словно невидимая рука оттолкнула сиденье моих качелей, и я взмыла вверх, рискуя вылететь прямо в глядящее на меня звёздное небо. Оно возникло передо мной так явственно, а потом сразу погасло, и я ухнула куда-то вниз, рискуя немедленно разбиться о приближающуюся ко мне чёрную землю.

– Не слышу ответа, – зазвучал в тишине его низкий голос, и падение моё замедлилось, а тело сделалось совсем невесомым.

– Конечно, Солнце… – пробормотала я, чувствуя, что сейчас потеряю сознание. – Всё будет так, как ты захочешь…

– Ну что ж, уже неплохо, – добавил он, вставая, – в таком случае я сейчас намереваюсь поцеловать тебя, и очень рассчитываю, что мне не придётся после этого обращаться к дантисту.

Я долго смеялась в его объятиях, брыкаясь и отпихивая его руки, и он таскал меня на руках по кухне, а потом вынес в гостиную и уселся вместе со мной на диван. Я обняла его за шею и ненадолго затихла.

– Хочу, чтобы ты знала, – проговорил он наконец, слегка отстраняя меня, – этого мальчика, Юркиного сына, я буду любить, что бы ты об этом ни думала, и выращу его как своего собственного. Это я тебе обещаю.

– Юркиного? – моментально задохнулась я, пересаживаясь с его колен на диван.

– Что-то опять не так? – свёл он брови к переносице.

– Нет, всё так, Солнце, – выговорила я, ощущая, как больно колотится под рёбрами сердце. – Всё так, и я благодарна тебе за это. Только, пожалуйста, вставай сейчас, и пойдём – кое-что тебе покажу.

Я слезла с дивана и потянула его за руку. Слегка приподняв брови, он молча последовал за мной.

Мы прошли по коридору и остановились у двери детской. Я отворила её и почти втолкнула его внутрь.

– Это комната мальчика? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

– Его зовут Митя, Солнце, – сказала я твёрдо, – а сейчас повернись, пожалуйста, к этой стене.

Он с некоторым удивлением обернулся и в ту же секунду застыл словно каменный. Я молча стояла рядом.

– Что… это? – произнёс он раздельно.

– А сам ты как думаешь, Митя? – едва слышно спросила я.

Он ещё немного постоял, не сводя глаз с фотографии, потом на мгновенье прикрыл лицо руками.

– Поразительно, – пробормотал он и развернулся ко мне.

– Именно так и сказал Ветер, когда впервые увидел это фото.

Он толкнул меня на узкий диванчик и сел рядом.

– Ты хочешь сказать, что это… мой ребёнок, Соня?

– А ты не видишь? – заплакала я. Слёзы брызнули у меня из глаз фонтаном и разлетелись в разные стороны, как тогда, в кабинете, и он, обхватив меня руками, снова втащил к себе на колени. – Конечно, это твой ребёнок, Митя, – проговорила я, размазывая по щекам слёзы, – это твой сын, и Юра четыре года растил его как своего. И каждый день, каждую секунду видел в нём тебя, и любил в нём тебя. Разве я смогу когда-нибудь забыть об этом?

– Ты что, была беременна, когда я уехал? – поднял он на меня застывший взгляд.

– Да, я была беременна.

– Сколько месяцев?

– Два, – всхлипнула я, утирая лицо ладонью. – И только поэтому сумела выжить, когда ты оставил меня, не сказав ни слова и никогда более не появившись в моей жизни.

Он с усилием провёл ладонью по лицу.

– Ты поэтому так быстро вышла замуж?

– Я вышла замуж, потому что на этом настоял Юра. И ещё потому, что мне было совершенно безразлично, как выглядит моя жизнь, если в ней нет тебя.

Мы оба долго не шевелились, потом он, снова глянул на фотографию, словно не веря, что такое возможно, затем наконец повернулся ко мне.

– Значит, ты не любила его? – выговорил он с явным усилием.

– Как можно любить кого-то, – полыхнула глазами я, – если каждую секунду, засыпая и просыпаясь, ты думаешь о другом мужчине?

Он прижал меня так крепко, что я почти потеряла возможность дышать.

– Прости меня, детка, – сказал он тихо, – во всём этом действительно виноват я один.

* * *

– А теперь послушай, что я скажу, – заявил он, как только мы вернулись обратно в гостиную. – Сейчас ты принесёшь сюда какую-нибудь еду и достанешь обратно бутылки. Только сегодня, в отличие от вчера, пить буду я. Пить и разговаривать с тобой.

– О чём? – испугалась я.

– Обо всём. И когда я наконец расскажу тебе то, что пытаюсь вот уже три недели, тогда, возможно, мне станет легче. Оправдывать себя вещь довольно неблагодарная, да и вовсе не в моём это характере, но я всё же попробую. И то, что мы оба пережили за это время, станет нам хорошим уроком.

– Что ты пережил, Солнце? – нахмурилась я, имея в виду собственные страдания, но он упреждающе поднял вверх ладонь.

– Не торопись, Соня. А теперь отправляйся в кухню и сделай то, что я прошу. Потом мы поговорим. Поговорим и забудем об этом, обещаешь?

– Не знаю, – буркнула я и, встав с дивана, вышла из комнаты.

Машинально производя какие-то действия, я лихорадочно думала о том, что за последние полчаса произошло в моей жизни. Сознание совершенно отказывалось хоть сколько-нибудь воспринимать реальность. Всё это не может быть правдой. Скорее всего, я окончательно спятила, раз воображение подсовывает мне подобные картинки, и вчерашний пьяный угар продолжает властвовать надо мной, разыгрывая пьесу из театра абсурда.

Вот там, в соседней комнате, сейчас сидит Солнцев. Гроза и предмет обожания каждого проходящего мимо человека. Объект поклонения и страсти всякой женщины, хоть раз появившейся в его орбите. Солнцев, которому даже пальцем шевелить не надо, если вдруг придёт в голову завоевать чьё-то расположение.

И вот этот Солнцев, хочет меня, потому что, несмотря на всю свою абсолютную ему покорность, я позволяю себе выходки, которые и в голову прийти не смогут ни одной из влюблённых в него девиц. И всё это он готов терпеть, потому что желает, чтобы я была с ним. Солнцев хочет жениться. Разве это само по себе не абсурдно?

Я совершенно не помнила, что находится у меня в холодильнике, поэтому доставала всё подряд и раскладывала по тарелкам. Мысли мои крутились в голове с бешеной скоростью. И чем быстрее крутились, тем сильнее я заводила себя, всё глубже погружаясь в воспоминания…

Когда я вернулась в гостиную с подносом, он наливал себе коньяк.