Текст книги "Диверсанты (сборник)"

Перед дверью Черняк увидел двух женщин и мужчину, которые неторопливо двигались со своими вещами, закрывая собой проход. Феликс, как разъяренный бык, отбросил со своего пути пожилую полную женщину, очищая себе дорогу. Но она, падая, инстинктивно ухватилась за ремень его сумки и поволокла за собой. Он рванул сумку, но не тут-то было – женщина не выпустила ремень и, перепуганная неожиданным нападением, тонко завыла. Черняк бросил сумку и ринулся ко входу в самолет. Тут его и настиг пограничник: он прыгнул, распластавшись в воздухе словно ласточка, и в этом отчаянном прыжке сумел поймать ногу Черняка. Тренированным движением он крутанулся всем телом, выворачивая ему ногу, и свалил его на пол. От дикой боли Черняк взвыл и пытался дотянуться рукой до двери, чтобы втащить себя и пограничника в салон иностранного самолета.

Его голова была у самой границы, берет слетел с нее и упал на чужую территорию.

– Помогите! – завопил он в отчаянии, протягивая руку к пилоту, который молча, холодными глазами наблюдал эту сцену, стоя в салоне у самой двери. – Помогите! Я писатель! Меня преследуют! – отчаянно орал Черняк, царапая ногтями ковровый пол коридора, все еще бессознательно пытаясь сопротивляться. Но пограничник перехватил его руку, заломил назад и, уцепившись за ворот его французского костюма, рывком дернул от входа в самолет. Не давая ему опомниться, поставил на колени и, не отпуская заломленной назад руки, заставил подняться на ноги и потащил его к пограничному посту…

* * *

Откровенно говоря, Барков еще не знал, как он будет разговаривать с Катей Масловой, но разговор должен быть таким, чтобы она поняла главное: ему нужна ее помощь. А как это сделать, он и сам не знал. Заикнувшись об этом Лазареву, он не получил от него никакого совета.

– Если я буду тебя учить, как разговаривать с красивыми девушками, ты никогда не женишься, – отшутился начальник.

«Как выйдет, так и выйдет», – решил Алексей Иванович, полагаясь на экспромт и настроение девушки, и то доверие, которое он хотел бы у нее вызвать.

Катя вошла в кабинет и уже не производила впечатления загнанного зверька, а смело смотрела на следователя, хотя какую-то тревогу в ее глазах Барков уловил.

– Как настроение, Катюша? – спросил он приветливо девушку, и она в ответ на его вопрос слегка улыбнулась.

– «“Как дела?” – спросили у повешенного. “Ничего, – ответил он, – только неудобно для шеи”».

– Сравнение, я бы сказал, неудачное. Разве ты испытываешь какие-либо неудобства здесь? Три раза в день питание, прогулки, книги. Вот только приятелей здесь нет. Позвать можно, да, думаю, не пойдут, – улыбнулся Барков. – А что если попробовать в порядке эксперимента пригласить кого-нибудь? Кого бы ты хотела увидеть здесь? Маму вызвать?

– Нет! Нет! – встревожилась Маслова. – Нельзя быть таким жестоким! Я не хочу, чтобы она вообще знала. Я вас прошу…

– Хорошо, хорошо. Катя! А приятелей?

– Да нет их у меня! – в сердцах воскликнула она. – Вы и разговор этот ведете, чтобы услышать имя Сержа. Правда, ведь Серж вас интересует?

– Прости, Катя, но я не совсем тебя понимаю. Какой Серж? И почему он должен меня интересовать? – взволновался, но скрыл это с трудом Барков.

– Алексей Иванович! – воскликнула она. – Так нечестно! Прошлый раз вы хотели знать, кто меня подтолкнул на листовки, даже задержали меня у себя, а теперь вам это не интересно. Я подумала, подумала и решила: что я, совсем дура, что ли? Кто он мне? Сват, брат? Так, случайный знакомый.

– Ладно, Катя, не буду притворяться, что он мне не интересен. Давай тогда с самого начала. Как он появился на твоем горизонте и как себя вел, ну и все остальное. Я ведь, когда вызвал тебя, долго думал, как с тобой поговорить, чтобы ты мне помогла. Мы сами не так много можем, поэтому нам нужна ваша помощь. Итак, начнем от печки.

– Вы знаете, что я имела условно. Тогда я видела в зале суда, там народу было немного, интересного солидного мужчину. Он сидел, и мне казалось, с большим сочувствием относился к нам, дуракам, а сам что-то писал. Я тогда думала, он для газеты готовит о нас, грязных подонках, статью. И мне стало так страшно, когда я подумала, что мама увидит все это, что готова была провалиться сквозь землю.

Суд кончился, я вышла свободной, а на троллейбусной остановке он ко мне и подошел. Звали его Серж. Вечером он повел меня в Дом архитектора. Так всю неделю мы и ходили по ресторанам. Серж очень популярен, его знают в домах творчества. Он обычно говорил так: это артист, это режиссер, этот – из Малого театра, а этот – композитор, писатель. Мне это, конечно, нравилось – встречаться со всякими знаменитостями. И каждый день он твердил мне, что погубили мою карьеру взяточники и проходимцы, которые живут за счет связей. Я уже потом уверовала, что студенткой не стала из-за взяточников. А он подталкивал меня: «Бороться надо! Разоблачать! Нужны листовки!» Вскоре я уже была готова к «борьбе». И день тот наступил. Он привез меня вечером к себе домой в Чертаново и сказал, что надо изготовить листовки рукописно, штук пятьдесят, и завтра будет мой звездный час. Уж после этого меня точно возьмут в вуз. Мы приехали к театру, Серж дал билет, мы вошли туда. Он определил мне место, откуда я должна бросить листовки, а сам исчез. Дальше вы все знаете. Сверху он даже показал двух иностранных журналистов, которые выступят в мою защиту. А я, как дура набитая, стала разбрасывать листовки и орать, словно попугай!

– Ты адрес в Чертаново помнишь?

– Нет. Но я знаю, где этот дом, и могу показать.

* * *

В слабо освещенном зале ресторана Дома журналиста было немноголюдно. Тихие разговоры, смех – обычная атмосфера этого заведения. Официантки бесшумно скользили с подносами по залу. Посетители входили, садились за столики, выходили, делали заказы, садились в буфете, некоторые работали с рукописями – одним словом, это был не просто ресторан в обычном понимании, а клуб журналистов. Дом Журналиста, где они отдыхали, общались, работали, ужинали, проводили свободное время. У стены за столиком на три человека сидели Алексей Барков и Катя Маслова. На нем был коричневый замшевый пиджак и белая рубашка. Катя выглядела довольно элегантно в своих джинсовых осветленных брюках и черном батнике с ярко-красными крупными цветами. Волнистые волосы, схваченные лентой сбоку, открывали ее длинную красивую шею. Они сидели перед бутылкой сухого вина, ели и тихо разговаривали.

– Может быть, он в командировке? – предположила неуверенно Маслова и с надеждой взглянула на Алексея. – Поэтому и в Чертаново его нет.

– Сомневаюсь. Если за неделю мы его не встретили ни в одном ресторане или творческом доме, это совсем не означает, что его нет в городе. Я думаю, он просто затаился после твоих листовок. А в Чертаново он уже не живет. Квартира брошена, она принадлежит одному забулдыге, который сдавал ее Сержу. Так что Серж нам не оставил после себя никаких следов. Глухо! Единственная надежда, что он рано или поздно всплывет, вечно прятаться не будет. Он же боится, что ты его выдашь нам. Во всяком случае, такую возможность он явно не исключает. Уже прошло две недели, я думаю, он вот-вот появится.

– А может быть, он сюда не ходит сейчас, – высказала она снова сомнения.

– Может быть. Вероятно, ходим на параллелях. Но Лобачевский утверждал, что параллельные в бесконечности пересекутся, – пошутил Барков. – Знаешь, что главное в моей профессии, а так как ты выполняешь сейчас мое задание, то и в твоей? Терпение! И терпение! Умение терпеливо ждать и искать! У него свой бизнес, поэтому он околачивается среди творческой интеллигенции. Ты думаешь, мы не занимались поисками знакомых Сержа? Одного из них ты нам назвала, режиссер Яворский. Он очень хорошо знает Сержа, но только как Сержа и не больше. Ему кажется, что он поэт. Вот и вся информация. А писатель один вспомнил, что Серж предлагал ему переправить рукопись его книги на Запад, коль не публикуют на Родине. Вот в чем дело! Он и крутится среди творческой интеллигенции, чтобы толкнуть кого-нибудь на антисоветскую акцию. Тебя на листовки, ты же обиженная на советскую власть, другого – перебросить через границу рукопись сомнительной ценности. «Через границу, через границу», – вдруг возникла тревожная мысль, которую Барков никак не мог объяснить, но что-то в ней было такое, отчего Алексей Иванович даже отключился от того, что ему тихо говорила Катя.

– Вы что, оглохли? – забеспокоилась Маслова и дотронулась до его руки. – Очнитесь! Он здесь! Не поворачивайтесь, он рядом.

– Прекрасно! Я принимаю твое предложение! – весело воскликнул Барков. – Давай по этому поводу выпьем, – он налил вино.

– Мне что-то не хочется, настроение… – вяло ответила девушка и напряженным взглядом посмотрела на Баркова.

Тот подмигнул весело и взял через стол ее руку.

– Радоваться надо, жизнь прекрасна! Давай выпьем!

Барков протянул ей фужер. Катя взяла и улыбнулась, но глядела поверх его головы. Она выпила до дна и засмеялась.

– Он хочет, чтобы я вышла, – тихо шепнула она.

– Сиди! – едва слышно приказал Алексей Иванович. Где он?

– Сел через два столика. Видно, знакомые.

– Отлично! Я сейчас выйду из зала, он сам подойдет к тебе.

Алексей Иванович встал и пошел между столиками, скользнув равнодушно взглядом по залу. Сержа он узнал по катиному описанию.

Едва Барков скрылся в проеме двери, как Серж сразу же сел напротив Масловой.

– Привет, лапочка! Не забыла? – ласково улыбнулся он.

– Тебя забудешь! Ну и нахал же ты! – развязно ответила она ему.

– Сунул в такое… и еще теперь на глаза появляешься! – повысила она голос.

– Тихо! Не так громко! Мы тут не одни! Кто этот фраер с тобой? – встревоженно оглянулся он в зал.

– Журналист, из загранки вернулся. Стоящий парень! – гордо сказала она. – Не чета тебе!

– Ты это всерьез?

– У меня ничего нет всерьез! – делая вид, что захмелела, сказала Катя. – С вами надо пользоваться моментом! Сейчас мой час пробил!

– Я слышал, у тебя неприятности?

– Если тюрьму назвать неприятностью, – громко, вызывающе сказала Катя, – то у меня были неприятности! Слава Богу, все закончилось благополучно! Статьи нет в кодексе!

– Потише ты! Видишь, я же тебе говорил, что ничего с тобой не сделают! А о себе ты уже заявила. О тебе за границей пишут! Поняла? – пытался он совладать с ситуацией.

– Ты был прав лишь в одном, что меня не засадят на несколько лет в тюрьму. А насчет института – это был твой треп! Тебе важно было, чтобы я там в театре выступила! Перед иностранцами! Перед фотографами! Я ведь порядочная дрянь! Мне можно поручать такие дела. Протест выражала, дура! Своих мозгов нет, так ты мне подзанял! И из Чертанова скрылся. Я туда несколько раз ездила. Соседи говорят, там никто не живет. Дурил ты меня, Серж? Я надеюсь, ты со мной расплатишься наличными за те гадости, которые мне устроил? Хочешь посчитаю, сколько за тобой?

– Ну, ты не особенно-то! Ничего не произошло! – Серж настороженно оглянулся, проверяя, не привлекла ли громкая болтовня Масловой чьего-либо внимания.

– Ах так, ничего не произошло? – полупьяно воскликнула девушка. – Я сейчас устрою тебе скандал, и мы попадем в милицию. А там я все про тебя расскажу! Какой ты антисоветчик!

– Ладно, ладно! Согласен, в трезвом виде обсудим этот вопрос, – испугался Серж. – Конечно расплачусь!

В эту секунду к столику подошел Барков.

– Видишь, как опасно тебя оставлять одну? Еще минута – и тебя бы увели, – весело и слегка развязно, как под действием спиртного, сказал он, нежно проведя ладонью по ее голове.

Серж вскочил со стула.

– Извините, мы – старые знакомые! Немного поболтали.

– Нет, мы вас так не отпустим, – воскликнул Барков. – Катя, наливай вина всем. Меня зовут Алексей, – протянул он Сержу руку.

– Серж! – ответил тот несколько растерянно, но сдаваясь под напором Баркова и усаживаясь на свободный стул.

– Катюша что-то раскисла сегодня. Голова болит, а мне и выпить не с кем. Тамара, подойди сюда! – позвал он официантку. – Мы тут своего человека встретили, принеси нам бутылочку «армянского» и закусить. Скажи там, Барков просил.

Официантка кивнула головой и отошла.

– Понимаешь, Серж, мы обсуждали с Катей один важный вопрос. У меня чеки. Я говорю, надо брать «07», а она считает, что «Волга» лучше.

– Гараж есть? – включился Серж по-деловому.

– Нет, возле дома стоянка.

– Нечего тогда связываться с «Волгой». Купишь – спать будешь под ней. А то «разденут» догола на запчасти вашу «Волгу». Берите «07». Машина классная, двигатель долговечный. Крылья сгниют – заменил и опять катайся. А отделка! Нет, если бы у меня был выбор – только «07»!

– Boт видишь, мысли умного человека, – обратился Барков к Екатерине и погладил ее ладонь.

– У меня другие мерки. Сидишь в «Волге» – на тебя смотрят, а в «Жигулях» сейчас все ездят, – нетрезво возразила девушка.

– И ты права! Твои мысли тоже умные. Так и не решу, что взять, а тут снова в командировку.

Официантка принесла коньяк, рюмки. Барков налил и произнес тост:

– Чтобы было больше настоящих друзей! Чтобы чаще с ними встречаться! Чтобы жизнь была веселой и безоблачной! Прозит!

Они выпили, и Барков снова наполнил рюмки.

– Тоста было три, рюмки тоже, так меня научил один датчанин.

– Вы были в Дании? – после того, как они выпили по второй, спросил Серж, вроде бы без интереса, а так, лишь бы спросить.

– И в Дании! И в Голландии тоже! И в Бельгии иногда!

Они выпили по третьей и начали закусывать.

– Извините! Я еще раз вас покину. Я не дозвонился. Серж, не уведи Катерину! – погрозил ему пальцем Барков и пьяно пошел по залу.

Серж засмеялся и махнул рукой. Коньяк расслабил его нервы.

– Хороший парень! – сказал он. – У тебя с ним серьезно? А? Серьезно?

– Это ты уже спрашивал! Мог бы извиниться и не садиться за наш стол. Все-таки мы пришли вдвоем. А ты воспользовался его воспитанностью и сидишь тут, – зло выговаривала Катя.

– Екатерина, не дури! Я вижу, ты влюбилась! Это хорошо! Он знает про твою судимость?

– С каким бы удовольствием я тебе влепила сейчас, свинья! – раздраженно ответила девушка. – Запомни, если ты не выложишь мне тысячу рублей за мои неприятности, пойду опять в КГБ и все расскажу про тебя, – пьяно пригрозила она Сержу.

– Не жирно? Ладно! Договорились! – торопливо остановил он ее. – Получишь свою тысячу! Я не жадный!

Вернулся Барков, он улыбался, слегка покачивался, но был доволен. В руке у него была еще одна бутылка коньяка.

– Гулять, так гулять! Кутить, так кутить! – разлил он коньяк в рюмки.

Потом пили еще и еще. Только Катя уже ничего не пила и молча наблюдала за ними. Серж поднялся, но упал на стул, снова поднялся. Барков, оперевшись руками о стол, тяжело встал и, покачнувшись, потянул на себя скатерть со стола вместе с посудой. Серж мгновенно подхватил под руку Баркова, поймал на лету фужер, поставил его на стол, и, как маленькому ребенку, сказал:

– Ну, ну, ну! Осторожно, мальчик, а то упадешь! Ваву сделаешь! Пойдем, я тебя провожу, пойдем!

«Молодец, Серж! Здорово играл пьяного, прямо артист, – мысленно похвалил его Барков. – А я-то уж подумал, что ты действительно готов».

Подчиняясь Сержу, Алексей Иванович заковылял к выходу между столиками. Маслова подождала официантку, расплатилась и вышла в холл, где в кресле, склонив пьяно голову, сидел Барков.

– Поймай такси! – коротко бросил ей Серж, доставая из гардероба «дипломат» Баркова…

…Утренняя Москва просыпалась и наполнялась разноголосым шумом. Лазарев и Барков медленно шли через сквер.

– Алексей Иванович, дело вступило в новую стадию. Теперь нужны связи Сержа, окружение, источники информации, финансирование. Ну и цели. Ребята обложили его берлогу. Квартира настоящая, он там и живет. А фамилия у него, как у знаменитого бегуна – Куц, но не Серж, а Серафим. Что оно такое, Серафим? Тянуло к искусству. Неплохо рисовал, перепробовал себя в разных жанрах, всего понемногу, но ничего настоящего. Кое-что смыслит в литературе, художественных произведениях и поэтому легко входит в орбиту интеллектуалов, особенно молодых, непризнанных, ищущих. Язык подвешен – заговорит кого угодно.

– Так много успели? – удивился Барков.

– Это наша с тобой работа, а не «хобби». У тебя не было ощущения, что Серж на тебя прицеливается? Уж очень он за тобой ухаживал. Сначала пьяного изображал. Хотел посмотреть, как ты будешь себя вести? А ты что же, битьем ресторанной посуды намеревался себя утвердить в глазах Сержа?

– Не поддержал бы Серж – пришлось бы набить черепков, – улыбнулся Алексей Иванович. – Мне думается, что интерес у него ко мне проснулся. Он даже успел посмотреть мой журналистский билет, пока Катя ловила такси. Да и загранкомандировку он осторожно потрогал. За нами никто не присматривал?

– Нет! Ребята вас опекали хорошо. После выхода из ресторана никто интереса к вам не проявил. Вот, может быть, в такси?

– Исключено! Маслова получила инструкции железные: первую машину не взяла, пропустила. Она «поймала» ту, из которой вылезла компания. Мы, наверно, уж очень перестраховываемся. Ведь встреча-то с Сержем не планировалась. Мы «случайно» на него вышли!

– Эх, Алеша! В нашем деле лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Ты на него не случайно, а он случайно! Чекист должен все учесть, иначе он ничего не стоит. По всему, это опытный враг. И без проверки ничего не примет. Поэтому приказываю вам, – перешел Лазарев на официальный тон, – в здании Комитета не появляться, обходить его стороной. Связь со мной по телефону. Легенда у вас хорошая – журналист-международник, приехавший из-за рубежа. Вновь собираетесь в командировку. Французский знаете, в квартире книги, журналы. Знакомство с Данией, Голландией и Бельгией у вас не книжное, с Екатериной все должно быть как и до Сержа.

– Я все понял, товарищ полковник! А что с Райским?

– Наглеет, но чувствуется страх, все же чего-то боится. Тут еще одно ЧП: в Шереметьевском аэропорту некто Черняк пытался прорваться на иностранный самолет. Пограничник еле взял его у самой двери за границу.

– Стоп! – воскликнул к удивлению Лазарева Барков. – Идея пришла вчера в ресторане. По поводу границы.

– Пьяная идея! – засмеялся полковник.

– Бредовая! Но может оказаться реальностью. Вам не приходила в голову мысль, что Райский – это тоже дело рук Серафима? Он ведь тоже был судим, как и Маслова.

– Если идти по такой версии, то и последний случай можно навесить на Сержа. Черняк имел две судимости. А там, чем черт не балуется, мы поработаем с Райским, и даже сегодня.

Вечером Лазарев позвонил Баркову.

– С тобой скоро будет опасно общаться, – засмеялся полковник. – Ты провидец! Райского подвели к мысли о Серже, и он не стал сопротивляться. Написал покаяние, зарабатывает «чистосердечное признание». Как выяснилось, для встреч с Райским у Сержа была конспиративная квартира в Лианозово. Прием тот же: один алкоголик отдал ему ключи от квартиры за хорошую плату, а сам живет у своей приятельницы, такой же как он выпивохи. А теперь о главном. Серж снабдил его телефоном некоего Майерса в Париже. Он нам известен, один из деятелей Народно-трудового союза. Об отношении НТС к нашей стране говорить тебе не приходится, так что Райский – это маслом им по сердцу, если учесть, какую чепуху он молол о преследованиях и далее.

– На чем же он взял Райского?

– Тут отработанная система. И Екатерину, и Райского он подхватил в суде, а потом после приговора познакомился с ними. Помнишь его встречу с Масловой? Троллейбус, знакомство, потом творческие дома, рестораны, душеспасительные беседы. Шаблон, но срабатывает на молодежь безотказно. То же самое после суда и с Райским. Стал играть на творческих чувствах, на непризнанности, хвалить Запад, соблазнял большими гонорарами, виллой, женщинами. Я тебе пересказываю его «исповедь». Серж вдалбливал ему, что он гений, и здесь его не признают. Я тут разговаривал с его матерью. Прекрасный человек! Непонятно только, с какой ветки упало это яблоко. Правда, папочка в этой семье был не ангел. Кстати, где ты держишь Екатерину? Теперь ты за нее полностью в ответе. Ты принял на себя тяжелую обязанность.

– Герман Николаевич, вы так говорите, словно я хочу на нее покуситься, – улыбнулся Барков.

– Ну, если бы ты был способен на это, мы бы с тобой не работали, – не принял веселого тона Баркова Лазарев. – Где она будет жить? Мы вводим Сержа, надо все предусмотреть.

– Живет она у моей матери. Мать в ней души не чает, она думает, что Катя… ну в общем.

– Хорошо, пусть так думает, но ночевать придется ей у тебя дома. Будешь спать под одной крышей с Масловой. Понял? Под одной крышей! Раз уж он навязал нам правила игры, играйте, и упаси Бог сфальшивить!

– Нет, конечно! Для резидента он слишком активен и неосторожен. Рядовой исполнитель своей роли. Мелко все это.

– Значит, ты допускаешь, что мы напали на след вражеской агентуры? Что же она делает? Райских и Масловых? Ерунда!

– Пока не знаю, Герман Николаевич! А знать хочется.

– Ну так работай!

* * *

Допрос Черняка ничего существенного не давал. Этот авантюрист умел держать себя перед следователями, у него были определенные знания уголовного кодекса, отдельных интересующих его статей, и поэтому пытался навязать следователю Самарину свою концепцию преступления. Он упорно твердил, что ему надоело здесь жить, хотел куда-нибудь на Запад, например, в Италию, там всегда тепло и музыка, которую он любит. – Ну, не получилось – отсижу пару лет. А валюта, деньги, камни – это все мое. Обязаны вернуть. Откуда взял – никого не касается. Не украл, и этого достаточно! Не фарцовал, восемьдесят восьмую не навесишь. Сможешь обосновать – конфискуешь. Вы сможете! Вы все сможете, и срок мне навесить сможете.

– А что же вы скромно умалчиваете, что издали книгу за границей? – заметил спокойно Самарин.

– Так! Готовил тебе, начальник, на десерт! – осклабился нахально Черняк.

Самарин словно и не заметил вызывающего поведения подследственного. Невысокий блондин лет сорока, с розовым, с пятак пятном на правой щеке, которое совсем не портило его добродушного и простоватого лица, он не производил впечатления киноследователя с проницательным взглядом и хитрой всезнающей физиономией. Скорее он был противоположностью стереотипа. Глядя на него, можно думать, что провести его ничего не стоит. Так именно и понял Самарина Черняк. Он решил, что перед ним какая-то деревенщина, и он без особого труда поставит его в тупик.

– А что, разве нельзя публиковать то, что ты пишешь, где хочешь? Мы же демократическое государство, сами об этом кричим, – перешел он в наступление.

– Отчего же, можно! Но только то, что не составляет лжи о нашем государстве, порядках. Вот вы, гражданин Черняк, расписываете «подвиги» Жигана. Так может писать человек, который Жигана совсем не знает. Так что погрешили против правды.

– Чего это я не знаю? Да я вместе с ним на нарах парился! Все пять лет парашу с ним делил.

– Просто я подумал, что такую муть написать может большой фантазер. Ну чего вы так его расписываете? Он же элементарный убийца, уголовник, во время войны предал Родину. А чего тут вы насвистели? – улыбнулся сам себе Самарин и достал из стола книжонку в ярком переплете. Полистал, полистал, заглядывая на страницы, и вдруг стал тихо смеяться, потом громче и с таким неподдельным весельем, что даже Черняк заулыбался и, сжигаемый любопытством, спросил:

– Это над чем там ржешь, гражданин начальник?

– «Скрываясь от кэгэбэшников, специально принял на себя уголовную кличку Жиган и ускользнул из их поля зрения». – Вы бы к нам обратились, ей-Богу помогли, у нас этот Жиган вот где сидел, – показал Самарин на шею. – А других кличек его не знали?

Черняк отрицательно и в какой-то растерянности качнул головой.

– «Мыло» – удачливо выскальзывал из рук уголовного розыска, – прокомментировал кличку Самарин. – «Зубан» – дали ему в насмешку из-за выбитых передних зубов. А выбили-то ему знаете где? В немецком концлагере, где он нес охрану. Один военнопленный так его разделал и сам поплатился жизнью. А еще одна кличка у него была «Ферт». Откуда она к нему пристала – не знаю. У него два побега, судимостей хватает. Разве вы не знали об этом? Так знали, гражданин Черняк, или нет?

– Нет! – тихо ответил он.

– Выходит, обманули вас. Навязали вам, неразумному, политическую агитацию. Это кто же так хотел, чтобы Жиган – вор и рецедивист – стал героем в книжке?

– А что, я сам дурак, что ли?

– Нет! Вы не дурак! А вот как вы завладели валютой и бриллиантами – этого я пока не знаю. Они же, наверно, Жигану принадлежат? Что вы на это скажете? А, гражданин Черняк? Или нет?

«Ух ты, деревенский мешок, ведь в цель попал. Как я раньше не допер, что Соколовская хранила то, что накоробчил братец! Надо отвечать на вопрос? Нет, не обязательно», – решил Феликс.

– Воля твоя, гражданин начальник, ты все равно у меня отнимешь драгоценности и валюту, – сказал он довольно равнодушно.

– Надо же вернуть владельцу валюту.

– Убили его, владельца. Убил вертухай! – сорвался на крик Черняк.

– Когда убили? – с неподдельным удивлением воскликнул Самарин, да так, что и Черняк не почувствовал подвоха.

– В колонии! Тебе ясно, гражданин начальник. Мне все завещал, все!

– Что-то вы путаете, гражданин Черняк. Живой он! Здесь, в приемной дожидается очной ставки.

Феликс обалдел, он ждал чего угодно, любой ловушки, но чтобы так вот, мертвый в живые – он не мог это принять.

Самарин нажал кнопку, вошел конвоир.

– Давайте понятых. И этот пусть войдет.

Двое молодых мужчин вошли и сели на стулья, и сейчас же сюда вошел американец Филипп Джойс. Лицо у него было довольно мятым, под глазами набухли мешки, и даже чисто выбритые щеки не скрывали, что были у него буйные попойки. Для Черняка это был удар, он как-то забыл про американца, считал, что все сработано профессионально, и он где-то там, позади, затерялся в массах. Такого сюрприза не ожидал авантюрист. Ему, профессиональному вору, не надо было объяснять, что будет дальше: сейчас Джойс его опознает, расскажет, где и как познакомились, Черняк тоже будет вынужден признать Филиппа, и тогда этот деревенский мешок припаяет ему статью. Вот какую? Кража личного имущества у иностранца? Мошенничество? Или все вместе, в отместку за Жигана?

А тем временем процедура опознания прошла гладко. Джойс сразу опознал Черняка, но сказать, что он украл у него валюту, не мог. Только было Черняк хотел уцепиться за неуверенность иностранца, как Самарин, эта деревенщина, спросил:

– Документы иностранного гражданина вы похитили с какой целью?

– Бежать за границу. Это не хищение, не шей мне, начальник, статью. Он когда узнал, что я хочу рвануть за кордон, то сам предложил мне и валюту, и документы, мол, я тут вывернусь как-нибудь, а за кордоном мне вернешь документы. Вот такая история, гражданин начальник. Попробуй опровергни!

– Складная история, только в ней уши вылезают в дырки. Есть написанное им показание от начала вашего знакомства и до соучастников Филиппа и Дуськи.

Черняк расхохотался, начальник прокололся, неувязка вышла: Филю и Дуську ему не подшить. И хорошо, что их не нашли, они бы тут еще, чего доброго, наплели с три короба. Они в этой пульке лишние, их можно сбросить.

– Они тут пришей-пристебай! Просто гостеприимные идиоты!

– Значит, с Соколовским вы в зоне встречались, а потом его убили. Вы нашли указанный им тайник и взяли ценности. Так?

– Ничего я не брал, я взял то, что он мне завещал. Могу показать, где он прятал, если так хочется. Может, там еще что осталось, в земле же, – издевался Черняк.

– Как рукопись вашей книги попала за рубеж?

– Пути Господни неисповедимы, – развел руками Черняк. – Кто-то прочитал, ему понравилось, он и перебросил. Их же у меня было пять экземпляров.

– Кто печатал вам на машинке. Сами?

– Нет! Машинистка.

– Адрес? Фамилия. Откуда узнали о ней?

– Ну, начальник, ты и лопух! Зачем я буду впутывать в это дело доброго человека, который мне оказал услугу? Ты сам найди, покажи мне и докажи, после этого я признаюсь. Это у вас теперь зовется презумпцией невиновности. Так что давай, начальник, выпускай. Свободу давай, время вышло! – выкрикнул Черняк.

– Где вы жили после выхода из заключения? В Гатчине вас видели всего один день, – не отреагировал на крик Самарин.

– Страна большая. Песню алиментщика знаешь, – все наглел и наглел Черняк. – Мой адрес – Советский Союз…

– Соколовскую Александру Зиновьевну вы знаете? – тихо спросил Самарин, наблюдая за лицом Черняка.

Феликс словно наткнулся на препятствие, замер. «Нашли ее, гады! А может, она сама пришла, жалко стало камешки и валютку. Дура, я же ее завалю с потрохами. А что они мне с Сержем, родственники, что ли? Скажу, что принудили, сначала антисоветчину возил, потом заставили рассказывать про колонию, Жигана она хотела возвеличить. Это же правда, тут легко раскрываться. Вот только где берлога этой курвы Сержа? Без этого трудно сдавать всю шайку. Телефон он мне липовый дал, сука! А что? Подложу их всех себе под ноги и сам выберусь: на хрена мне этот лесоповал! Атанда! Вперед!»

– Что-то вы долго, гражданин Черняк, размышляете, – прервал его Самарин. – Могу помочь. Вы у нее жили в Ленинграде. Участковый подтвердил, мы ему вашу фотографию показывали. Все просто, как дважды два. Может, рассказать, как нашли Соколовскую? Могу выдать нашу профессиональную тайну. В его уголовных делах среди родственников значится Александра Зиновьевна, сорока трех лет.

«А молодилась. Никогда не подумаешь, что ей уже сорок три, да и тело… – вдруг с тоской по этой женщине подумал Черняк. – Ладно, утри слюни и думай, как выбираться отсюда».

– Даю вам шанс на чистосердечное. Можете и опоздать, если я вам все расскажу, – слегка блефовал Самарин. Он понимал одно, что показания Черняка раскроют некоторые теневые стороны, которые следствие пока не сумело увидеть. Черняк же может оказать значительную помощь следствию. Надо его подтолкнуть, он колеблется, видно, ищет, как получить собственную выгоду, предавая свою любовницу. А Феликс со своей стороны думал, что в сущности он же ничего не знает. Александра Зиновьевна никогда ни во что его не посвящала, имен не называла, связь с Сержем эпизодическая, ничего на него нет, людей вокруг нет. Да, надо спешить, а то будет нечего рассказывать, и тогда чистосердечное ничего не будет стоить. Если следователь сам сейчас назовет имя Сержа, то, как говорят водилы, «сливай воду».

– Ладно, начальник, твоя взяла! – заспешил Черняк, не давая возможности Самарину отнять у него последний шанс. – Только я хочу знать, что я за это получу.

Самарин засмеялся, ему стало легче, он понял, что переиграл преступника, и тот даст ему показания.

– Чистосердечное всегда высоко на суде оценивалось. Напишите, что хотите сделать добровольное заявление и помочь следствию и изложите суть.