Текст книги "Диверсанты (сборник)"

– Пить не умеешь! Как дети! А еще в загранкомандировку собрался! Напьешься там – скандал для страны будет.

– Не будет! Я могу сколько угодно выпить. Они там слабые, им не выпить столько, – пьяно возражал Барков. – Этого соревнования им никогда не выдержать! Русские могут пить!

– Могут, могут, но на ногах стоять надо. Тебе надо выспаться. Свожу тебя на охоту, оживешь немного!

Они остановились на тротуаре, Макс открыл машину, посадил на переднее сидение Баркова, сел за руль и завел двигатель.

Машина мчалась по новым улицам, и Макс не спрашивал дремлющего Баркова, куда его везти.

Они вышли из лифта, Макс взял из его рук ключ и открыл им двери квартиры. Он завел туда Алексея Ивановича, окинул пристальным цепким взглядом его квартиру, помог ему снять пиджак, туфли и толкнул на кровать. Барков сразу захрапел, отвернувшись к стене.

Однако едва за Максом закрылась дверь и хлопнула дверца лифта на площадке, Барков встал. Теперь это был не тот, еле стоявший на ногах пьяный человек. Он прошел в ванну, пустил воду, оглядел себя в зеркале и поморщился.

– Как поживаешь, пьянчужка?

Потом он принял ванну, надел махровый халат и сел в кресло. Зазвонил телефон, Барков снял трубку.

– Капитан Любимов докладывает. Проводили до дому, наблюдение не снимаем. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Барков сбросил халат и лег в постель.

…Наступил рассвет, солнце еще не взошло, но восток уже окрасился розовым светом. По безлюдным улицам промчались «Жигули» и остановились возле дома Баркова. Саблин вышел из машины, поднялся на лифте и долго звонил в квартиру Алексея Ивановича.

Барков наконец открыл дверь. Лицо его было сонное, ничего не понимающее. Он глянул на Саблина, пытаясь понять, кто перед ним.

– Алекс, я думал ты уже собрался! – воскликнул Макс.

– Куда собрался? – плохо соображая, спросил Барков.

– Мы же на охоту договорились…

– Какая к черту охота! У меня глаза закрываются. Я еще пьяный! Я ничего не соображаю! – заскулил Барков.

– Ну, ну, ну! Никаких отговорок! Нельзя пропустить такого удовольствия. Хмель пройдет, а удовольствия не будет. Давай, быстро одевайся! – Саблин решительно отжал Баркова от двери и вошел внутрь. Он подтолкнул Алексея Ивановича к ванне, вошел туда сам, открыл кран и вышел. На кухне нашел банку с кофе, поставил на плиту кофеварку и вернулся в комнату.

– Может, не надо? – неуверенно начал было Барков, выходя из ванны. – Какой из меня охотник? Ружья у меня нет, костюма – нет.

– Ружье есть, не беспокойся. «Зауэр» бельгийский и «Тулка». Тебе дам «Зауэр». Ты когда-нибудь стрелял из ружья?

– Да, я из малокалиберки в тире стрелял в университете. Иногда попадал.

– Прекрасно! Костюм спортивный есть?

– Есть! – Барков полез в гардероб и вытащил оттуда новый олимпийский костюм.

Они вышли из дому, сели в машину, быстро поехали по городу и вскоре уже были на загородном шоссе.

– Куда мы едем? – полудремотно спросил Барков.

– Там, за Малоярославцем, есть одно местечко, не пожалеешь.

– Я сейчас хочу только одного: похмелиться. Башка, что чугунок!

– Если бы все проблемы были такими. – Саблин открыл крышку багажничка и вытащил оттуда фляжку с коньяком. – На, хлебни!

Алексей Иванович сделал большой глоток, завернул пробку и положил фляжку на место.

– А где Витя?

– Я не мог его поднять. Он не держался на ногах. А менять свои планы я не привык. Можешь себе представить, здесь были немцы! Час езды на «Жигулях» – и Москва. Что бы было, если бы они вошли в Москву?

– Они бы в нее не вошли. Это не входило в наши планы.

– Французы тоже были здесь, в Москве.

– А это входило в наши планы. Макс, вы воевали?

– Конечно. Я под Киевом попал в окружение и потом воевал в тылу у немцев. Поймали, сидел в концлагере, бежал, попал в Словацкое Сопротивление, потом опять лагерь, побег и конец войне.

– Знаете словацкий?

– И немецкий, и словацкий, и румынский, и польский. Понимаю французов, итальянцев.

– Неплохо. А я кроме французского и английского не смог ничего потянуть. Все хочу заняться испанским.

– Когда собираешься ехать?

– Теперь уже скоро. Жду визу. Жениться надо, одному тяжело там. Есть на примете.

– Я видел тебя с ней. Екатерина. Красивая.

«Откуда, Макс, тебе знать, что я еду в загранкомандировку? Это серьезный прокол», – подумал весело Барков.

– Катя – девочка стоящая, – по-моему, серьезная.

– Знаешь, Алекс. Я не хочу вмешиваться, но предостеречь тебя – моя обязанность. Так водится между интеллигентными людьми. Катю многие знают. Невысокая мораль, не твоего круга, у нее судимость, соучастие в краже. Может, ты не знал, извини, Алекс, но я обязан был это сказать. Она сама должна была тебя поставить в известность.

«Я понимаю, Макс, тебя не устраивает Катя. Ты боишься, что из-за нее я могу не выехать за рубеж. Значит, я тебе очень нужен там, за границей. Подождем, раскроешься».

– Да, загадку вы мне загадали. Макс. Надо думать, – несколько расстроенно ответил Барков. Они замолчали.

Машина въехала в лес и по ухабистой дороге стала углубляться в чащу. Наконец выехали на небольшую поляну и Барков увидел старую закопченную избушку. Дверь неожиданно распахнулась и на пороге показался старик с окладистой бородой, в брезентовой куртке и валенках. Он вгляделся в пассажиров и радостно улыбнулся. Рядом стоял рыжий лохматый пес. Барков мельком взглянул на Саблина и обнаружил досаду на его лице.

«Кажется, непредвиденная встреча, в планы Макса не входило. Видимо, мы должны были быть здесь вдвоем».

– А, Макарыч, живой, здоровый! – воскликнул Макс, открывая дверцу машины. – Слышал, что болел сильно.

– Болел, болел, вот два дня как вышел на службу. Нельзя лес без присмотру бросать. Браконьер – он живо тут. Теленка убьет или коровку. А ты, Максимыч, с кем сюда? Опять какого начальника привез? Ух, эти начальники!

– Нет, нет, Макарыч! Ты уж не вспоминай! Давай забудем, а то я себя неловко чувствовать буду. Договорились?

– Отчего же нет? Не вспоминать – значит не вспоминать, хотя неприятный он был человек. Дюже чванился, служить все ему должны. Чиновник царский! Тьфу!

– Макарыч! – слегка раздражаясь, остановил старика Саблин.

«Боишься, Макс, чтобы дед не наболтал чего? Он и так сказал больше, чем надо. Возишь сюда нужных людей. Это мы узнаем потом. А Макарыча, видать, ты не ждал здесь. Знал, что болен старик».

Они вышли из машины, Макарыч помог втащить рюкзак, который извлекли из багажника, и они прошли в комнату с большой русской печью, грубым столом и табуретами. Две деревянных кровати стояли вдоль стен.

– С чего начнете? – спросил Макарыч.

– Ты, дед, как всегда с водки, а мы походим с ружьишками. Может, что вкусное принесем к обеду.

– А не могли бы вы мне сделать поблажку? – попросил Барков. – Я так хочу спать, что удовольствия никакого не получу от охоты. Вообще, я ложусь на эту кровать и засыпаю!

– Ну и спи! Ради Христа! Тебе польза. Я тут посижу, потом дровишек наготовлю, а Максимыч сходит постреляет.

– Нет, Макарыч! – возразил Макс с жесткими нотками в голосе. Пусть Алексей поспит, а мы с тобой поохотимся!

«Конечно, Макс! Нельзя оставлять старика со мной. Я бы так же поступил. Еще наболтает чего про того чванливого начальника или еще про кого-нибудь», – мысленно похвалил Саблина Барков.

Они ушли, а Алексей действительно лег и заснул, прикрывшись дедовой фуфайкой.

Проснулся Алексей Иванович от собачьего повизгивания и разговоров за окном.

– Может, уже разбудишь гостя? – спросил Макарыч.

– Сейчас. Вчера выпили лишнего, а он слабый на выпивку.

– Ясное дело. Выпивать надыть уметь. Вот зайца приготовим, так и пол-литра будет нипочем. Главное в закуси. Помнишь, с тобой года два назад приезжал Игнат Федорович?..

– Тихо, дед, тихо! – быстро прервал Саблин. – Звуки какие-то, словно глухарь.

– Рано, кажись, для глухаря, но может и он.

– Есть глухари?

– Есть. Я знаю их места. Приедешь к осени, парочку стрелишь.

– А кабаны?

«Ловко увел деда от Игната Федоровича, – подумал Барков, – Молодец, Макс! Видно, тут у тебя конспиративная явка с глухарями и кабанами. Но почему он боится имен? – думал Алексей Иванович. Подозревает меня? Не может быть. Нигде я не «засветился» по КГБ. Из предосторожности? Вдруг я когда-нибудь «провалюсь». Знает ли Лазарев, куда меня завезли?..»

…Вертолет прошел вдоль речушки, блеснув яркой красной звездой и, описав полудугу, спустился на маленькую полянку. Два человека в охотничьих костюмах с ружьями быстро покинули кабину и вертолет взмыл в воздух.

– Знаешь, Ребров, охотник я никудышный. Из пистолета, из карабина с любого положения в десантниках научился, а вот из ружья как-то не приходилось, – сказал Лазарев своему спутнику.

– Будем надеяться, товарищ полковник, что стрелять нам придется в воздух, – ответил Ребров. – Хотя я по части охоты смыслю. Мы сейчас не охотники, а браконьеры. Нас может любой пионер задержать, и мы не имеем права оказывать сопротивление.

– А что здесь делают Саблин и Барков? Они что, без ружей?

– Я сопровождал их на вертолете до самой избушки, пока не остановилась машина. Дальше мне нельзя было торчать в воздухе. Но думаю, что они приехали поохотиться друг на друга.

– Допускаю такую мысль, – заметил Лазарев. – Макс приехал поохотиться на Баркова. Пощупает, как вербовка.

– А на чем?

– Все, на чем можно вербовать легкомысленного человека, мы дали. Алексей Иванович немного «поторговал» валютой, повстречался и познакомился с фарцовщиками, кое-что им продал. Сегодня приедет Катя, она очень мешает Максу. А если он подозревает Баркова? И привез его сюда…

– Я эту мысль просто отгоняю. Несколько рискованный вариант. И в то же время верный. Барков живет один, уехал рано утром и уехал. Никто и не вспомнит, что это было в 4 утра. Труп спрятать в этом лесу под снегом – до весны не найдут. Но он привез Алексея Ивановича не за этим. Чего-то мы с тобой не видим. Нам бы на всякий случай пострелять. Пусть знает, что они не одни в этом глухом месте.

Едва Лазарев проговорил, как из-под самых ног, поднимая снежную пыльцу, выскочил заяц. Прыгая между кустов, он устремился в чащу. Лазарев вскинул ружье и выстрелил.

– Герман Николаевич, он же в «Красной книге», – улыбнулся Ребров.

– Мой выстрел «Красной книги» не испортит.

Ребров засмеялся и оглядел верхушку деревьев, сквозь сетку которых просматривалось очищающееся небо.

…Алексей Иванович вышел на крыльцо и увидел сидящих у костра Саблина и Макарыча. В это время раздался глухой выстрел. Макарыч поднял голову и прислушался.

– Видать, с вертолета сошли. Крупные браконьеры, брать их надо. Набьют сейчас сохатых и увезут, бандиты!

– Макарыч, дорогой, избавь нас от всего этого сегодня! – взмолился Саблин. – Мы приехали на один день, хочется забыться от всяких проблем. Душой отдохнуть от забот и суеты городской. Черт с ними! Пусть побьют пару сохатых, не болей ты о них сегодня. Давай выпьем по стакану «Пшеничной», вон и Алексей встал уже. Иди сюда, Алекс! Наш Макарыч зайчишку приготовил. Ты никогда ни в одном ресторане таких не ел.

– Это точно! – довольный, подтвердил Макарыч. – Такова в ресторанах не делают. Заяц любит, чтобы его пропарили, а потом можно и приготовить…

…Они возвращались на следующий день поздним утром. Солнце уже взошло, лес засиял снежными шапками на ветках.

«Зачем же мы приезжали? – ломал себе голову Барков. – Съесть вкусного зайца? Пострелять? Может, присутствие Макарыча что-то испортило в планах Макса? Старик мог помешать только убить меня. Хотя и убивать меня пока что не за что. Тогда зачем?»

Машина вышла на широкую трассу. Сделав полудугу на круге, пошла в сторону Подольска.

– Здесь километров на 20 короче, – пояснил Саблин. – Быстрее приедем. Уже хочется домой, отоспаться в приличной кровати. Давай, Алекс, хлебнем по чашке кофе, а то я могу задремать за рулем. – Он остановил машину на обочине, достал дорожную сумку из багажника, вытащил термос и налил кофе. Стоя по обе стороны машины, опираясь локтями на крышу кабины, пили кофе и наслаждались ярким солнцем и легким морозцем.

– До войны я кофе совсем не знал, – начал Саблин. – В детдоме жил, там чай предпочитали.

– А почему вы были в детдоме?

– Умерли родители в голодный тридцать третий. Детдом наш разбомбили, я один и остался. А кофе впервые попробовал во время войны. В каменоломне работал, познакомился с одним бельгийцем. Хороший человек, угощал меня кофе. Там работали пленные, из разных стран, их Международный Красный Крест подкармливал. У них были кофе, сигареты, сгущенное молоко и легкий режим. Бельгиец – Симон Сатувье – подкупил охранника и нас повезли обмениться на немцев. Машина взорвалась, бельгиец ушел в Швейцарию, а я к партизанам. Сатувье остался жив, вернулся на родину, там у него художественный салон, организует выставки. Хочу попросить тебя, Алексей. Я купил альбом древнерусской живописи, не мог бы ты взять его с собой? Сатувье будет очень рад! Тебе понравится бельгиец. Да и для тебя он будет там полезен.

– Конечно! Разве это просьба! Это так, небольшая услуга!

– Ты можешь посмотреть альбом, он у меня в машине. – Саблин закрыл термос, поставил его в сумку, вытащил оттуда в упаковке альбом и передал Баркову.

– Пока будем ехать, можешь полистать. Интересно!

«Так вот, где таилась разгадка твоя! – полустихами подумал Барков. – Сатувье и альбом, а я курьер, для начала. А потом будет какая-нибудь провокация, и я у него в руках…»

…В кабинете генерала собрались все, кто участвовал в разработке операции. Они сидели не в строгом порядке, а расположились, кому где было удобно: у стены, у стола. Сам генерал сидел не за своим рабочим местом, а рядом с Барковым у стены.

– Докладывайте, Герман Николаевич! – предложил он.

– Я начну, пожалуй, с самого важного, с альбомчика. Макс вручил Баркову альбом для бельгийца Сатувье. В действительности такой бельгиец существует и салон художественный тоже существует. Просьба носила невинный характер и не должна была вызвать подозрений. Макс передал альбом Баркову, хотя еще неизвестно, когда Барков выедет за рубеж. Но в последнюю минуту к самолету. А альбомчик-то не простой. Одна из картин содержит на обратной стороне тайнопись. Мы сумели прочитать, что пишет Макс своему хозяину. Из его послания стало ясно, что нацелился он на один и самых высоких секретов нашей обороны. Несколько лет назад два вражеских спутника, которые постоянно находятся над нашей территорией, неожиданно были ослеплены с земли, и несколько часов не могли «видеть» нашу территорию. В НАТО всполошились, там предположили, что Советский Союз смог создать лазерный луч такой мощности, что он может проникать на огромную высоту и свободно «ослеплять» их спутники. Именно тогда руководители вражеской разведки и приняли решение срочно добыть этот важнейший секрет. Вот уже идет третий год, и только сейчас разведка НАТО сделала свои первые шаги, чтобы приблизиться к самой проблеме. Шифровка в альбоме – это имена некоторых людей, имеющих отношение к исследованиям в области лазера. Там же характеристики на этих людей, их слабые и сильные стороны, в общем, все, что может понадобиться при их вербовке. Все они прошли через охотничий домик, где побывал и Барков.

– А старик Макарыч? Его функции в этом деле? – спросил Ребров.

– Никакой функции. Они давно знакомы с Максом, и все эти «охоты» он принимал за чистую монету. Мало ли, люди приехали отдохнуть, пострелять. Ущерба никакого, попьют водки, поспят и уедут. Макарыч всех вспомнил, память у старика отменная. Кого по имени, кого по фамилии, кого просто подробно описал. А когда мы ему показали фотографии тех, кого Макс включил в шифровку, он их всех признал.

– Выходит, антисоветчики у Макса – так себе, хобби? – заметил Саломатин. – Зачем ему это, когда у него суперцель? На антисоветчиках можно провалиться.

– Не скажите, – заметил генерал. – Вы его быстро нашли? У него были разовые исполнители и замыкались они на Сержа. Мавр сделал свое дело, и все! С Сержем оборвалась всякая возможность выйти на Макса. И дело, вроде бы, замкнулось. Давайте разберемся со всеми, кто оказался в этой работе. Роль Альпера? Самарин, докладывайте, что вам известно.

– Его деятельность подпадает под уголовную статью.

– Под уголовные статьи, – поправил Лазарев. – Ущерб государству и корыстный интерес. Об этом уже говорили.

– Я думаю, надо брать санкцию у прокурора…

– Двойка, Самарин! Иконы-то были не простые. Поставлял их Серж, а шли они не в частные коллекции, а в исследовательский центр на радиоактивность. Значит кто-то другой будет поставлять иконы. Ты знаешь, кто? Вот это-то и выясни. Так что не трогать Альпера! Держать его под контролем. А ценность икон, чтобы их не вывозили, будем определять другим путем. Рано Альпера выводить из игры! Нужен он пока нам. Ребров, давай доктора Рябова.

– На этого у нас ничего нет! Оплату за экспертизу икон он получал из рук в руки, так я думаю. Какое это было задание? Он от этого отопрется, все свалит на Елену Васильевну. Да и нечего ему вообще предъявить. Думаю, надо ждать, когда появятся новые иконы, а карты мы им спутаем с помощью Елены Васильевны и наших ученых.

– Затяжное дело, – сказал задумчиво генерал. – Но отрадно, что оно у нас под контролем. Разговор с Вязниковым был?

– Да, был! Все будет делать, как мы договорились: дезинформацию они подготовят как надо. А как быть с альбомом? – спросил Ребров.

– У самого головка не соображает? Привыкли, что за вас думают! – рассердился Лазарев. – Мы ждем ваших предложений. Мои – это мои!

– Я думаю, информацию, которую посылает Макс через Баркова, подменять или искажать нельзя, – сказал Самарин.

– Ну вот, заработала головушка, – усмехнулся Лазарев. – А почему это нельзя? Это же секреты наши!

– Да какие это секреты, кто и что – это известно на Западе. И потом, дубль информации он мог послать другим каналом, например, через Руберта. А Барков проходит проверку. Думаю, так оно и есть!

– Ладно, пусть будет по-твоему. Надо «помогать» Максу. – Полковник взял со стола лист бумаги и сел обратно. – Пришла информация на Руберта. Это Адольф Хеншель, бывший начальник лагеря, где расстреляли несколько тысяч наших военнопленных, как только подошли наши войска. Сооружался бункер запасной, строительство велось в секрете, закончить не успели. Саблин был там узником, я имею в виду настоящего Саблина. Что касается лже-Саблина или политрука Гвозденко – это нам еще предстоит устанавливать, но, видно, он был в тесном контакте с Хеншелем в лагере и его готовили под легенду Саблина. Что же будем делать с Саблиным? Самарин, готовьте всю информацию на Гвозденко!

Все молчали, задача была сложной, она требовала глубокого анализа и обдуманных решений.

– Дело принимает новый оборот, – сказал Лазарев. – Мы вводим в их сеть нашего человека. Все свободны. Барков, останься!

Через несколько минут Лазарев и Барков выехали из управления. За рулем машины сидел сам полковник. Попетляв по пустынным улицам, он остановился возле небольшого сквера.

– Давай тут погуляем, – предложил Герман Николаевич. – А то голова болит от официальной атмосферы. – Ты не возражаешь?

– А если возражаю? – засмеялся Алексей Иванович.

– Возражай! Какая ни есть, но уже демократия.

Они вышли на узкую аллею, очищенную от снега, и медленно двинулись по диагонали сквера.

– Все хочу спросить тебя, как там Катя? Не затянулся ли наш эксперимент?

– Вы напрасно проявляете беспокойство, с Катей все в полном порядке, она работает.

– Я не об этом.

– А если не об этом, то такие спектакли, какие мы разыгрывали с ней перед Сержем, разрушают психику.

– Она тебе нравится?

– Боюсь, что это становится необратимым процессом.

– А ты ей? Это не праздное любопытство.

– Она так играла все время влюбленную дурочку, что выйти из этой роли ей трудно. У нее все время чувство, что я ее начальник.

– Ладно, время – оно расставит все по своим местам. А пока, Алеша, бери шинель и будь готов катить в Брюссель. Стихами стал выражаться.

– А кроме шинели чего-нибудь можно? – улыбнулся Барков и крутанул головой, словно жесткий воротник шинели уже стал тереть ему шею.

– Тебе чего хотелось бы? – Лазарев достал из кармана коробочку, вытащил таблетку и сунул ее в рот.

– Ружье!

– Твое ружье вот, – постучал полковник пальцем себя по макушке. Если там есть заряд, то давай прикинем твою роль.

– Первое – это Сатувье, наверно для этого я и еду.

– А что у тебя есть в запасе и второе? – полковник внимательно посмотрел на посерьезневшее лицо Баркова, пожевал таблетку и кивнул головой снизу вверх, подталкивая Алексея к ответу.

– Окружение Сатувье и мост в штаб НАТО, – начал он неуверенно, почувствовав в словах Лазарева какой-то подвох.

– Снимай шинель, иди домой! – хмыкнул полковник. – Ружье-то, видать, не заряжено. Никаких мостов! Никакого окружения! У тебя четкая задача, ее тебе поставил Саблин, вот и выполняй, – проворчал он недовольно.

– Выходит, я всего-навсего почтальон, который доставит домой альбом, – не желал согласиться с Лазаревым Барков.

– И так большая честь.

– Зачем тогда голова, если есть сумка почтальона?

– Чтобы шляпу носить, да жевать. Ты вот что, Алеша, гляжу я, очень рвешься суетиться. А я хочу, чтобы ты в салоне потерся, к культуре приобщился, – с легким сарказмом произнес полковник. – Художественный салон Сатувье – это что-то новенькое для нас. Почаще надо там бывать, ты не вербованный. Было бы неплохо, чтобы ты серию очерков об этом салоне, о хозяине дал для «Советской культуры» или для журнала какого-нибудь. Идея тебе нравится?

– Очень нравится! Поближе к Сатувье буду. О прошлом Саблина попытаю. Да и Саблин считает, что Сатувье будет мне полезен.

– Хочешь разногласия найти? Не надейся. Ты видел, как рубят дом? Бревнышко к бревнышку, так и в их легенде – все подогнано: бревнышко к бревнышку. Главное, ты будешь заниматься делом, для которого тебя командируем. Будешь при деле, а для журналиста это вполне нормально.

– А провокации, вербовка?

– Я тоже над этим размышлял и пришел к выводу, что я бы не стал тебя вербовать и устраивать провокации. Наоборот, сейчас даже оберегал бы от провокаций. Тебя надо втянуть солидно, чтобы ты хорошо увяз, обеими ногами, а потом бы и сам чуть не запросил, чтобы тебя завербовали.

– Ну, таких методов я не знаю, – несколько растерянно возразил Барков и уставился на полковника.

– Ничего, они тебе еще их покажут. Не знаешь – это еще не значит, что таких приемов не существует. Французский знаешь, будешь в заграницах, почитай там кое-что у Пито, Саган. В «Сюрьетэ» даже конкурс негласный объявили на разработку методов вербовки. Первая премия – миллион франков. Так знаешь, сколько пришло предложений? Около полутора тысяч! Там и на тебя один найдется.

– Спасибо! Вы меня порадовали.

– Теперь ты понял, с каким ружьем ты должен туда ехать?

– Но мы делим шкуру еще не виденного нами зверя.

– Мы готовимся, а когда придет час, некогда будет обсуждать детали. Значит так: в Брюсселе у тебя будет одна связь. С посольством контактируй поменьше, там все на учете в контрразведке, и наш человек тоже. К нему будешь обращаться лишь в самом крайнем случае и то не по телефону.

– Вы мне рассказываете азбуку, которую я проходил в первом классе нашей школы, – обиделся Барков.

– Я тебе даю конкретные инструкции. И будь воспитанным человеком, выслушивай молча, – рассердился полковник, но тут же смягчился и добавил: – Прикажу стоять по стойке смирно и отвечать: «Есть!», «Слушаюсь», «Так точно!» Алеша, ты думаешь, я уже старый ворчун. Я хочу тебя снова увидеть и живым. Ты не знаешь и тебе не говорили. Я запретил пока тебе сообщать. Помнишь, был у нас Султанов?

– Конечно! Я вместе с ним стажировался в Агентстве. Ему очень долго турки визу не давали, говорили, что не знают Султанова как журналиста, и тогда мы писали за него статьи и подписывали его именем. Я помню, несколько статей появились в турецкой печати.

– Эти статьи никого не обманули. Если уже появились подозрения, что он наш разведчик и мы хотим заслать его в Турцию под крышу журналиста, то лучше было его вообще не посылать, а готовить ему крышу еще несколько лет. Не тебе рассказывать, что такое Турция. Это южный фланг НАТО, это Измитская военно-морская база, подводные лодки, радарные установки, ракетные шахты и прочая. А Султанов хотел все знать, и притом сам. Ночью на горной дороге неизвестный грузовик зацепил «Шевроле». Трудно было определить, где там Султанов, а где другие. Запаяли гроб и в Союз.

– Я понял вашу аналогию. В Бельгии нет горных дорог, хотя там и штаб НАТО. Жалко Султанова, он всю войну прошел: отступал до Сталинграда, наступал до Берлина. Храбрый и умный был мужик.

– А ты, наверно, отупел, может, так на тебя действует Катерина, глупеть начинаешь. Горных дорог нет, зато грузовики и снайперы есть! С тобой невозможно разговаривать. Доведешь меня до инфаркта! Я твоей матери скажу! Вот скажу ей, что у тебя живет девушка невенчанная.

Барков опешил, поглядел на Лазарева и вдруг весело рассмеялся. Последняя фраза так развеселила Алексея Ивановича, что он сразу не мог успокоиться и принимался несколько раз смеяться, но решил парировать удар полковника.

– Пока вы донесете эту весть до ушей моей матери, я повенчаюсь! Ура! Ура! Ура!

– Ладно! Развлеклись и к делу, – Герман Николаевич вытащил из нагрудного кармана цветную фотографию девять на двенадцать, поглядел на нее несколько секунд, и Баркову показалось, что в глазах полковника он углядел тепло и нежность. Он скосил взгляд и увидел портрет молодой женщины. Она была далеко не красавица. Лазарев протянул фотографию Алексею Ивановичу и сказал:

– Вот твоя связь, надежнее не бывает. Запомни ее лицо.

– Не хочешь, запомнишь, – и принялся внимательно рассматривать детали лица женщины. На фотографии ей было лет тридцать пять. «Фотографы и пятидесятилетнюю сделают тридцатипятилетней», – мельком подумал Барков и спросил: – Сколько ей сейчас?

– Тридцать шесть. Она соответствует фотографии. Замужем не была, таких мужчин как ты ненавидит. В Леснякова из Одессы могла бы влюбиться. Уравновешена до крайности, никогда не поймешь раздражена она или нет. Только глаза могут выдать, они у нее зеленые, кошачьи, а когда смотрят на человека, просто пронизывают. Упаси тебя Бог делать ей комплименты, она цену своей внешности хорошо знает и не любит лицемерия. К деньгам относится как положено: зарабатывает и получает, но честна, ничего не припишет лишнего. Имеет четыре кошки в доме. Все куплены за большие деньги в разных частях света, породы редкие, кроме сиамской. Что еще тебе о ней сказать? Хорошо стреляет, безжалостна, если надо, убьет и безоружного. Есть одна слабость: болеет значимостью. Поэтому контактируя с ней подчеркивай, что ты нуждаешься в ее совете, ее помощи, ее уме.

– Кто она? – заинтригованный информацией, спросил Барков.

– Из частной сыскной конторы. Она мне жизнь спасла.

– Наш агент?

– Нет! Она не работает на нас, но отдельные поручения хорошо выполняет. Платим сколько назначит. Зато надежна!

Алексей Иванович еще раз внимательно вгляделся в некрасивые черты лица, которые теперь, уже после информации Лазарева, не казались такими уж некрасивыми. Волосы цвета пакли гладко зачесаны, уши прилегают к голове, но верхние части их слегка вывернуты наружу. Неестественно высокий выпуклый лоб, пожалуй, и портил все ее лицо. Белесые брови, слегка выщипанные, зеленые глаза навыкате еще больше увеличенные очками, действительно как бы впивались в того, кто в них смотрел. Тонкие губы и тонкий выпирающий подбородок, который слегка выносил вперед нижнюю челюсть – таков был портрет этой женщины, на которую ориентировал Лазарев Баркова. И хотя полковник и не дал ему больше информации, Алексей Иванович почувствовал, что он не все сказал ему, а только то, что ему полагалось знать на данном этапе.

Лазарев забрал из рук Баркова фотографию, засунул ее обратно в карман и сказал:

– Скажешь: «Я видел вашу фотографию у Джорджа!» Дальше она тебе назначит рандеву. Джордж – это я! – пояснил он и сам почувствовал нелепость этого объяснения.

Барков, конечно, не преминул воспользоваться оплошностью начальника и с крайне серьезным лицом ответил:

– Так точно! Я догадался!

– Господи! Когда уже я уйду от вас на пенсию! – воскликнул Лазарев. – Слова нельзя сказать, так и подлавливают! Поездка твоя на днях, ты лучше подумай, как ты там будешь работать. Макс, кстати, подал заявку на туристическую поездку в Италию. Так что скоро такие как Макс будут обходиться без таких, как ты. И пользы от них западной разведке будет больше, чем сейчас.

– Не скажите, – возразил Алексей Иванович.

– Это не моя мысль. Об этом недавно говорил один из ведущих руководителей американской разведки. Я не цитирую, а перескажу тебе суть. Мол, гласность, открыла такие широкие возможности для получения секретной информации, о которой мы только мечтали. Свободные контакты с нужными людьми в Союзе заставляют нас пересмотреть методику разведки. Подготовить специалистов в различных областях науки и техники, которые могли бы из невинной открытой беседы, во время дружеского общения схватывать то зерно, за которым мы раньше охотились ценой больших усилий и материальных затрат. Вот так-то!

– И Макс поедет в Италию?

– А почему бы и нет! Мы ведь теперь такая демократичная страна, что сами не знаем, чего от себя ожидать. Только у нас еще много неясных вопросов по Максу, непроверенных версий, висит три убийства, а Макс в этой колеснице не последняя спица. Вот когда все проверим и докажем, что он чист как стеклышко, тогда он и поедет любоваться Колизеем. А пока все вокруг мутно, кроме одного – Макс, похоже, резидент иностранной разведки, и его сеть активно действует. Вот тебе и предстоит включиться и работать на Макса.

… Самолет иностранной авиакомпании принимал пассажиров. Среди разноязыкой толпы, окруженной горами чемоданов и тюков, был и Барков. Он уже прошел таможенный досмотр и направился к пограничному посту. Здесь он протянул молодому сержанту в фуражке с зеленым околышем свой паспорт и стал ждать, когда тот откроет для него границу. Пока тот сличал фотографию на паспорте с оригиналом, Алексей посмотрел за барьер и сразу же увидел малиновую куртку с меховым воротником и белую шапочку, которые выделяли из толпы провожающих Катю Маслову. Сердце его вдруг защемило, ему очень захотелось подбежать к барьеру, обнять и поцеловать эту девушку, но так, чтобы это не было спектаклем для тех, кто, очевидно, наблюдает его отъезд. Да он и не мог заставить покривить душой и сказать даже себе, что для него прощание с Катей было спектаклем. Нет! С ней от прощался по-настоящему. Он обнимал и целовал ее теплые влажные губы не для зрителя. Барков просто страдал от того, что Катя целовала его, вытирала выступившие на глазах слезы и тихо шептала: Алеша! Алеша! – продолжая ту игру, которую они затеяли для Сержа и теперь играли для других. Когда она говорила ему: – Алеша, я буду очень скучать! Я так буду одинока без тебя! – он переводил это на другой язык: «Видишь, как я играю свою роль! Я же обещала тебе, что буду тебя любить и никто ни о чем не догадается». Если она вдруго говорила ему, что он ей очень нравится, Барков тут же оглядывался, подозревая, что эти слова предназначаются тем, кто следил за ними. И всегда случалось так, что где-то рядом обязательно кто-то проходил, и Барков, считая это игрой, отвечал ей тем же. Он не понимал, отчего у нее в тот день или вечер бывает испорченным настроение. А страдания Кати усиливались при мысли, что он никогда не спустится до нее, не признает в ней девушку, а будет видеть в ней партнершу того спектакля, который они разыгрывают, не прекращая даже тогда, когда остаются одни в квартире. На свое прошлое она глядела страшными глазами: оно давило ее, мучило, и эти мучения стали усиливаться еще больше, когда она поняла, что любит Алексея. Будущего своего она не видела, она не знала, как оно сложится, ей хотелось только одного, чтобы эта погоня за Сержем никогда не кончалась, и она будет жить рядом с Алексеем, в одной квартире, слышать его властный, но нежный голос, готовить ему завтрак, ужин, ходить с ним в кино, театр. Со смертью Сержа она уже не знала, какую роль она выполняет при Баркове, но он сказал ей, что дело требует продолжения их отношений. Времени свободного у нее было много, она перечитала почти всю библиотеку Баркова и принялась осуществлять неожиданно появившуюся мысль начать готовиться к экзаменам в институт. Однажды Алексей застал ее за учебником истории, он очень обрадовался ее решению и поцеловал так, как никогда не целовал. Когда он отпустил Катю, голова у нее пошла кругом, она села в кресло и ей не хотелось открывать глаза. Это был поцелуй явно не из их спектакля.