Текст книги "Диверсанты (сборник)"

– Вам это интересно? – спросила она, наблюдая за ним.

– Как всякому обывателю, – уклонился он от ответа.

– Нет, Елена Васильевна, он ничем просто так не интересуется, такова его профессия, – засмеялся доктор, для которого последняя рюмка коньяка была, очевидно, лишней. – Лучше скажи нам, ты себе шпионов подобрал? Работать же надо!

– Жизнь сама подобрала, – принимая шутку, ответил Барков.

– Нет, он не шпион, не думай! Просто доктор химических наук, языками владеет. Красавицу-жену купил себе, усыпает ее золотом и бриллиантами. День рождения был у его жены, в ресторане гостей было добрую сотню, а браслет он ей подарил – в каталоге редкостей значился. На днях один иностранец хотел его вывезти по справке, выданной вашими экспертами, Елена Васильевна, что он художественной ценности не представляет. Вот какие загадки нам иногда жизнь подбрасывает. И ломай голову, чтобы ученого не обидеть, иностранца не оскорбить и тех прохвостов, что русские раритеты разрабатывают к ответу призвать.

Они внимательно слушали Алексея, не бросали реплики. Щеки Елены, еще несколько минут назад раскрасневшиеся от вина, вдруг побледнели, она закрыла глаза и молчала, но Леонид Александрович увидел эту перемену и понял, что ей совсем плохо. Он вскочил и помог ей встать.

– Завели тут дурацкий разговор! Давайте-ка в постель. – Он довел ее до тахты, откинул одеяло и заставил лечь прямо в новогоднем платье.

– Все, кончилась новогодняя ночь! – решительно произнес доктор и подошел к телефону. Он вызвал машину скорой помощи, и все стали ждать.

Никто не хотел говорить, они молчали, каждый погруженный в свои мысли.

– Я испортила вам такой вечер! – виновато сказала Елена.

– Нет, Елена Васильевна, мы никогда не чувствовали себя так хорошо, как сегодня, и искренне огорчены, что приходится отправлять вас прямо из-за праздничного стола в больничную палату, – огорченно сказал Леонид.

– Мы навестим вас завтра, уже сегодня, – заметил Алексей. Не огорчайтесь, лишь бы все кончилось для вас хорошо.

«Скорая помощь» не заставила себя ждать, двое дюжих санитаров с носилками появились в комнате.

– Вы позволите мне самой спуститься вниз? – умоляюще посмотрела Елена на врача, который приехал со «скорой помощью». Тот кивнул головой. Георгий помог Елене надеть пальто и повел ее к выходу. Все двинулись следом.

Леонид уехал вместе с Еленой. Братья молча стояли у подъезда под крупными снежными хлопьями.

– С Новым годом, Жорж! – тихо сказал Алексей. Будет ли он для тебя счастливым в личной жизни? Старый, как я понял, принес тебе большие огорчения. Та красотка, жена ученого – Лариса. Я недавно об этом узнал, только не имел возможности предупредить тебя. Ты же как с корабля на бал – из Бразилии и сюда, даже мать тебя не рассмотрела.

– Он в чем-то замешан, химик?

– Не знаю. Посмотрю, как он поведет себя после того, как Лариса побывает в клинике у Елены Васильевны.

– Так ты что – намеренно?..

– Случай меня заставил. Да это и неважно. Химик – загадка для меня, но есть факт, который нельзя игнорировать. Он проезжал там, где убили человека.

– И все-таки ты не имел права втягивать Елену…

– Нет конечно! То, что я сделал, не совсем честно. Но хочу тебе еще кое-что сказать. Мне очень не хочется портить тебе новогоднее настроение, но оставить недосказанным то, что я хотел бы сказать, мне не хочется. Елена Васильевна, очевидно, прекрасный человек. Но ты знаешь, где она работает?

– Она художник! Тут и размышлять не надо.

– Есть один очень крупный эксперт по художественным ценностям. Елена Васильевна у него помощник, и при том авторитетный. Иногда ее слово бывает более весомым, чем главного эксперта. А это означает: уйдет ли какая-нибудь художественно-историческая ценность за рубеж или не уйдет. Может быть, и тот браслет… При этом следует иметь в виду, что отношения между Еленой Васильевной и главным экспертом, по некоторым сплетням, довольно… – Алексей остановился, подбирая нужное слово.

– Тесные, хочешь сказать? – подсказал Жорж.

– Были, говорят, тесные. Она ездила вместе с ним в Сочи на машине и жила там же в гостинице, где и он. А там в это время находился человек, которого вскоре убили. Конечно, он может быть здесь как пятое колесо к возу, но мне очень не нравится эта сложившаяся цепочка: Альпер – Елена Васильевна, Елена Васильевна – химик и тот сомнительный иностранец. Вот так-то, Жорж! Смотри, какую головоломку нагородила жизнь. Как съездил? Бразилия танцует?

– Танцует! – ответил механически Георгий. – Привез одно дельное торговое соглашение. Да, как же жизнь может все переплетать! – вернулся он к тому, что ему открыл Алексей. – Больше восьми миллионов населения в Москве, так надо же так закрутить, что три человека замешались в одном деле. Ты уж поделикатней.

Алексей тихо рассмеялся и хлопнул Жоржа по плечу.

– Ну что? Домой? Посидим с матерью, посмотрим концерт. Отключимся от всего, хотя бы на несколько часов, – они решительно пошли по улице и вскоре пропали в снежной мгле, и снег засыпал их глубокие следы.

* * *

Встретились они в парке и медленно двинулись по заснеженной аллее, мягко поскрипывая по свежему снегу. Здесь была удивительная тишина, хотя оживленная трасса проходила недалеко. Лазарев даже не поверил в эту тишину и, приостановившись, прислушался.

– Что случилось? – спросил Барков, оглянувшись назад.

– Ничего! Тишину послушал. Живем в сплошном гуле, что для слуха тишина необычна. Значит, Елена Васильевна тебе рассказала про радиоактивные элементы на иконах. Забавно! Ты понимаешь значение этой информации?

– Конечно. Я даже сказал, что она умница.

Лазарев уставился на Баркова.

– Это я мысленно ее похвалил. Такая умница, додумалась до такой важной детали. Вот теперь все выстраивается. Когда я ее навестил в клинике, мы долго с ней беседовали на разные темы, и я кое-что от нее узнал.

– Надеюсь, это не вызвало подозрений?

– Что я сотрудник госбезопасности – ей это известно от моего брата и профессора Дорохина. Я же не подозревал, что женщина, о которой вы мне сказали накануне, связанная с Альпером, это и есть Елена Васильевна. А когда я уже был там и увидел эти иконы, да еще она стала рассказывать про радиоактивность, я понял, где я нахожусь. Так вот, в клинике у Дорохина мы говорили о всякой ерунде, а все остальное было экспромтом по ходу событий. Самое важное: я спросил ее, знает ли ученый-химик, ее родственник, об открытии. Она засмеялась и говорит, что он акула, таким нельзя даже башмак показывать, отхватят ногу. Как к ней попадают эти иконы? Их поставляет Серж с целью последующей продажи иностранцам, такая версия. На самом деле Серж требует от Альпера физико-химической экспертизы, а такую экспертизу, как думал Альпер, может сделать Рябов, доктор химических наук, а фактически по его просьбе делала в его оснащенной лаборатории Елена Васильевна. Вначале она не обратила внимания на радиоактивные элементы в красках, да и посчитала, что так может быть. Поэтому она предоставляла Рябову результаты исследований и там указывала уровень радиоактивности. Дальше она уже с этими иконами дела не имела, а Альпер, не ставя ее в известность, тихо сочинял к ним справки, что они художественной ценности не имеют, и кто-то спокойно их увозил за рубеж. Любой турист мог это сделать.

– Понятно! Потом достаточно разложить карту района, где эти иконы покупались, и для специалистов не требуется объяснений. Затем Елена Васильевна, руководствуясь собственными мотивами, перекрыла источник информации. А «молчаливые» иконы Сержу были не нужны.

– Да! И он их бросал Альперу, а тот в свою очередь хотел облагоденствовать Рябова, делал ему подарки иконами, вызывая у последнего скрежет зубов, так как он был равнодушен к такой живописи и считал, что за подобную экспертизу следует ему платить в два раза больше. Однажды он хотел все эти иконы выбросить на свалку, но тут Елена Васильевна подвернулась и стала обладательницей этой прекрасной коллекции.

– Откуда тебе известно, что Серж бросал эти иконы Альперу?

– Я подумал на основании слов Елены Васильены, что заказчик делал ему подарки иконами. Она же Сержа не знает, а тот платил за экспертизу и липовые справки солидные деньги. Альпер же переправлял Рябову эти иконы в подарок и, естественно, гонорар, который не устраивал ученого-химика, хотя всю работу выполняла Елена Васильевна.

– Понятно! Выходит, Елена Васильевна оборвала им информацию и фактически, не подозревая этого, дезинформировала их, сведя на нет все усилия по радиационному контролю за северным районом страны.

– Насчет сплетен об Альпере и Елене Васильевне. Она действительно ездила с Альпером в Сочи в известное нам время. Но там он её бросил, как сама она определила поведение своего начальника, и два дня где-то пропадал. По ее предположениям, у него там есть женщина. Зачем он брал ее с собой, она объяснить не может, хотя он выдвинул веский предлог, там предстояла, якобы, важная экспертиза, а на самом деле – никакой экспертизы и даже намека. Когда Елена Васильевна высказала мысль, что хотела бы вернуться в Москву самолетом, он очень обрадовался и сумел достать ей билет на утренний самолет. Своей женской логикой она пришла к выводу, что Альпер показал ее той даме, чтобы вызвать ревность. А когда они помирились, то с радостью избавился от Елены Васильевны. Таковы версии и факты.

– Такова сказка! – не согласился сразу Лазарев. – Сказка – ложь, да в ней намек. Не почуяла ли она твоего интереса к Альперу, к Рябову и вообще ко всей этой иконной эпопее?

– А кто ее тянул за язык по поводу радиоактивности? Ну посмотрел человек иконы, это же элементарное любопытство.

– Любопытство кого? Ей же известно, что ты из КГБ, а если она как-то в этом деле, то лучше придать этому откровенную видимость. Хотя информация ее для нас очень ценная. Мне не нравится Серж.

– А почему он вам должен нравиться? – улыбнулся Барков.

– А потому, что нет действий, пассивен, а отсюда и мы топчемся на месте или идем постфактум. Он ведет нас, а не мы ему навязываем действия. Мне думается, он уже «наскреб» несколько статей уголовного кодекса.

– А что бы вы хотели ему предъявить без натяжек?

– Организацию антисоветской акции – это Катя Маслова. Откровенное подстрекательство к нелегальному переходу границы – свидетель Райский. Тут и телефон в Париж и т. д. Князь – вот ударная сила: печатание антисоветских листов по заданию Сержа. Черняка ему не подвяжешь, но факт имел место, он ему предложил вариант побега. Два убийства и ни в одном нет зацепки, кроме косвенных улик: окурки сигарет «Вайсрой» да визит в Одессу, кстати, недоказанный. Я уверен, что Куц был в Одессе, когда взяли иностранного моряка за хулиганство, но это все подозрения. Нужно, чтобы кто-то сказал: «Это он, я его видел здесь тогда-то». Ведь он у матери не появлялся, а если и появлялся, то не жил у нее. Где-то же он слонялся, но не жил у нее. Где-то же он слонялся, в ресторанах, пивных. Давай-ка, проветрись в Одессу, а то ты тут совсем закиснешь возле Екатерины.

Барков хотел что-то сказать, но Лазарев махнул рукой:

– Пока твоя главная роль та, что ты сейчас играешь. На мои шутки не обижайся, это я от старости. Сказано сидеть в стороне от горячего дела – сиди! Чтобы комар носа не подточил! Ты думаешь, я после встречи с тобой сразу еду в Комитет? Проверяюсь! Чует мое сердце, не зря вся эта конспирация, и фотопроверки, и библиотека. Какое главное качество чекиста?

– Уметь терпеливо ждать! – отчеканил с улыбкой Барков.

– То-то! – улыбнулся в ответ Лазарев. – Как попугай работаешь. Нет что-либо свое предположить, из меня мозги выжимаете. Распустил я вас. Раскрепостил, про дисциплину забыли.

Алексей Иванович расхохотался.

– Ты чего?

– Я давно не слышал про гайки.

– Не слышал, так скоро ты их почувствуешь. Вот закончим дело Сержа, съездишь в Голландию или Бельгию – тогда и закрутим гайки…

…В Одессе в аэропорту Алексея Ивановича встретил капитан Лесняков, словно специально одетый небрежно в старенькую джинсовую на меху куртку, из-под которой виднелась красная рубашка с расстегнутым воротом. На голове, несмотря на довольно теплую погоду, у него красовалась лохматая, длинноворсная, неизвестного зверя шапка.

«Не знал бы, что это чекист, – подумал Барков, – принял бы за Мкртчана. Только у этого брови не такие густые, а выражение лица… Вот они, шутки природы над человеком», – улыбнулся он своему коллеге. Сам Алексей Иванович являл собой столичного гостя: в светлом плаще на меховой подстежке, без головного убора, в костюме и галстуке. Он уже знал историю с «милиционером» и Грейпом и отнесся к Леснякову с уважением.

– Послушай, Алеша, – сразу же перешел на «ты» Лесняков, – по правилам хорошего тона, в Одессе гостя ведут в Гамбринус, – сказал он и улыбнулся широкой, доброй улыбкой, так, словно знал Баркова давным-давно. – Ты, надеюсь, знаешь, что такое Гамбринус?

– Доводилось, – ответил Барков. – Куприна, говорят, сделали в Гамбринусе.

– Ах, кого только Одесса не вывела в люди! – как истый патриот города, воскликнул Лесняков с заметными нотками гордости и самодовольства. – И Бабель тут пивал пиво, хотя жаловался на желудок, а уж Ильф и Петров без Гамбринуса и дня прожить не могли. Сам увидишь, там есть стена, на ней кое-где сохранились автографы, ну, может, и не настоящие, но Гайдар тут подлинный – сын.

Они вышли из машины на площади Мартыновского, дальше проезд был закрыт, и Лесняков не хотел без нужды пользоваться своим преимуществом. По узкой улочке выбрались на Дерибасовскую и тут же завернули за угол к скромному подвальчику, огороженному металлической решеткой. В подвальчике было довольно многолюдно, словно Одесса в этот день и не работала совсем. Люд был самый разнообразный: от босяков до пижонов в штанах-«пирамидах» и черных штиблетах с белыми носками. Только пиво было лишь одного сорта.

– Когда-то здесь можно было выпить какое душе угодно пиво, – заметил печально Лесняков, ставя на столик две кружки с янтарной жидкостью. – Но все-таки, и ты мне поверь, Алеша, в Одессе самое лучшее пиво во всем Союзе. А ваша Москва стоит по пиву от нас как мы стоим от голландской «Стеллы».

Они выпили пиво, закусили кусочками воблы, которую им подал какой-то босяк, видно, знакомый Леонарда, и Барков похвалил пиво не из вежливости к хозяину, а действительно оно оказалось довольно вкусным и действительно напоминало собой пиво.

– Все, теперь можно и працювать, – сказал Лесняков, поднимаясь и направляясь к выходу. – Я тут кое-что наметил, когда мне сказали, что будем работать. Мы идем в один шалман, где тоже есть пиво, но, наверно, его разводят ослиной мочой, поэтому пить там не будем, а работать-таки да.

Они вернулись к автомашине. Лесников открыл дверь, дождался, когда Алексей усядется, и рванул машину вперед.

– Эй, Леонардо, ты же пиво пил и гонишь машину, – заметил Барков.

– Настоящий одессит только тогда хорошо ведет машину, когда побывает в Гамбринусе! – залихватски ответил Лесняков. – Никто никогда не узнает, что я пил пиво, потому что от одесситов всегда пахнет пивом, а от одесситок – французскими духами. В этот шалман я вызвал одного знакомого, раньше он в загранку ходил, но стал часто попивать, теперь крутится среди иностранных моряков и кое-что перекупает. Ему бы уже сидеть да сидеть, в кичмане уже все слезы иссушили, а он все еще на свободе. Справочное бюро на ходулях, всю нечисть знает, которая в Одессе есть и появляется. Думаю, он как раз нам и требуется.

Ехать было недалеко, и уже через несколько минут они пробирались в тихом переулке между какими-то ящиками и коробками, пока не оказались перед новой отструганной и неокрашенной дверью.

– Лева разбогател, – заметил капитан и погладил желтоватые доски. Если и внутри так, то не я буду, если Лева не женился. Такому босяку нужна хорошая и добрая Сара, чтобы он выглядел человеком.

Все это он успел сказать, прежде чем они переступили порог пивной. Да, внутри действительно было чисто и стояли такие же выструганные столы и скамейки, хотя снаружи весь этот дом своим мрачным видом утверждал, что построили его еще при царе.

– Ха, ты только погляди! – заметил Лесняков. – Он даже стойки смастерил для тех, кто хочет заскочить, выпить кружку и бежать своей дорогой.

Пивная была занята только наполовину, но Леонард сразу заметил среди посетителей лохматого человека неопределенного возраста с помятым лицом, одетого в американские джинсы, в меру потертые, чтобы быть очень модными, и светлую рубашку с накладными карманами и блестящими пуговичками. Куртка его лежала рядом на стуле, занимая место. Кроме неостриженной головы он являл собой чистоту и аккуратность. Перед ним стояли две кружки пива, но он был занят тем, что чистил рыбу.

– Алесик, ты еще не начал? – спросил его Лесняков и слегка хлопнул по плечу.

– Только я же так не люблю! Сказал, что будем вместе пивом баловаться, вот я и жду. Обожаю угощать! Эй, карапуз, – позвал он пробегавшего мимо молодого человека, который никак не мог быть карапузом. – Еще принеси кружку для приятеля.

Они познакомились, и Лесняков прямо сказал Алесику, что с ним товарищ из Москвы.

– Если бы они знали, эти вокруг, с кем я пью пиво! – мечтательно улыбнулся Алесик, блеснув золотыми зубами и оглядывая пестрых любителей пива. – Вы были третий помощник капитана, а я – матрос! Но скажите же мне правду, я был шикарный матрос! Ай-ай-ай! Какой был матрос! Ничего родного на мне не было: ни сверху, ни под, все из заморских лавок!

– Да, да, помню, Алесик, как ты шикарно выглядел, когда я тебя нашел в Бейруте, в одних трусах и заморской душегрейке какого-то нищего грека! – ухмыльнулся Лесняков.

– Леонард Васильевич! – простонал Алесик, – то же случай! – с ударением на последнем слоге возразил он. – Тот громила в карты играл, как у нас в Одессе ни одна собака не играет! Да-а-а! – мечтательно произнес лохматый, вспомнив былые времена. – Грешен, люблю чистые зубы и шикарное белье! Предложи мне красотку с Дерибасовской или белье – возьму белье! А что, Леонард Васильевич, нужда во мне? Вы позвали, и я тут!

– Нужда, Алесик, нужда! Посоветоваться как со старожилом, и твоя феноменальная память нужна. Одесса – это же твой родной двор: всех знаешь, всех помнишь. Кто был и кого еще не было.

– Ано так, ано так! Страдать, правда, начал. Это же надо, увижу незнакомую хармчку и потом обливаюсь – память буксует. А выходит, вообще первый раз вижу. Пришлый какой-нибудь ферт.

– Нам бы где-нибудь уединиться, Алесик! Потолковать, посмотреть. Все-таки не для каждого это глаза.

– Это же надо! Проблема! Эй, Лева! – позвал Алесик высунувшегося из-за перегородки человека. – Могу я с дружками без этой шпаны посидеть? У тебя пивной бар или пляж в Аркадии? Набилось, слов не слышно! День открытых дверей! Первое сентября у него! Жванецкого ждут! Чего собрались? Пива не видали!

– Алесик, об чем шум? Об этих людях? Сейчас отгородим! Ходите за мной, – он повел их за ширму и там стал спускаться по каменной лестнице. – Тут балка над головой, не стукнитесь. Она железная, была бы деревянная – еще ничего, – указал Лева предупредительно и пошел дальше.

Они вошли в небольшую комнатку с тремя креслами и столиком. На стене висел большой календарь с обнаженной красоткой, пол устлан мягким цветным паласом. Угол занимал холодильник. Шум сверху сюда не долетал. Лева открыл дверцу холодильника, где выстроились в ряд банки с пивом, и, улыбнувшись большим зубастым ртом, гордо оглядел своих гостей.

– Годится? – спросил он, доставая из шкафчика стаканы с толстым дном.

– Годится! – ответил Алесик. – Почем это у тебя?

– С чего ты взял, что тут почем? Тут все без почем, раз ты у Левика в подземке. Это же камера для друзей! Я пойду, а вы тут прохлаждайтесь, – Лева скрылся за дверью.

Лесняков вытащил из кармана толстую пачку фотографий и бросил на стол.

– Алесик, ты не мог бы поглядеть мою коллекцию? Может, кого видел. Это так, в порядке профилактики.

– Знаю я вашу профилактику. Слышал, как называют улицу Бебеля, где ваша КГБ обитает? Самая длинная улица в мире. А почему? А потому, что с одного конца войдешь, а с другого выйдешь аж через пятнадцать лет, – засмеялся Алесик, довольный собственной шуткой.

– Ну, тебе это не грозит. Валюту ты не коллекционируешь. С иностранцами?!.. Чего не знаю, того не знаю! – отрицательно махнул ладонью Лесняков. – Так как насчет моих снимков?

Алесик открыл холодильник, вытащил три банки пива, откупорил, уселся поудобнее в кресло, положил на колени пачку фотоснимков и принялся внимательно разглядывать. Он просмотрел всю пачку, бросил ее на стол, оставив в руке лишь один снимок. Отодвинул его от глаз на вытянутую руку, удивленно воскликнул:

– Так это же Ангел. Шоб я так долго жил! Це же Серафим! Постарел, куклятник, но пижон, видать, пижон! Чего галстук один стоит! Только в Одессе можно такой выманить! Нет! Это же надо! Мильон лет как сгинул, а встретились! Где он сейчас? Все в куколки играет?

– Увлекался? – спросил Лесняков.

– Увлекался? Он на эти дела бы мастак. Помню, как-то дипломат иностранный доллáры ему торганул. Так Ангел Серафим такую «куклу» смастерил из четырех сотенных бумажек и пачки нарубленной макулатуры, что дипломатик, наверное, до сих пор не опомнился. Натуральная же была «кукла»! Вся Одесса хохотала!

– Он давно был здесь?

– Леву надо попытать. Они у него верятся, как бабы перед зеркалом. А если «попугайчики» есть, тот тут и спят. Леонард Василич, про «попугайчики» я так – никто валюту не имеет.

Алесик высунулся за дверь и крикнул:

– Лева!

Лева вошел, в руке у него была вобла.

– Я подумал, что с воблой пиво лучше. Не то, что твой бычок.

– Это же надо, до чего умный!

– Не умный, а сообразительный, – не обиделся Лева.

– Послушай, сообразительный Лева, это же Ангел, неправда? – сунул Алесик к его глазам фотографию.

– Ну и что?

– Ангел?

– Ну и что, я спрашиваю?

– Ты что, не понял? Или совсем тупой?

– Я же понял! Я же ответил, что он.

– Ха, вы только поглядите на него, он же ответил: «Ну и что?»

– А что я должен сказать? Я же ответил: «Ну и что с того, что это Ангел? Какая мне корысть или навар?

– Ты его давно видел?

– А он что, уже умер?

– С чего ты взял?

– Я не взял, я его пивом угощал. Думал, что умер.

– Когда угощал? Лева, это мои друзья, они интересуются. Поэтому скажи, как есть. Ангел где-то задымил.

– Вечером, месяц назад. Он спросил: «Лева, пиво свежее?» Я сказал: «Свежее!» А что? Если бы я сказал: «Несвежее!», он бы пить не стал? Стал бы! Но я лучше скажу человеку приятное. Он же пришел услышать приятное и с удовольствием выпить. Он выпил и ушел, сам ушел. Я его не спрашивал, я вопросов никогда не задаю. Если хотят – сами скажут.

– Лева, ты стал такой говорливый, – заметил Лесняков. – Наверно, женился, оттого такие перемены.

– Откуда видно? – удивился Лева. – Леонард Васильевич, я просто растерянный. Знаете анекдот про Мойшу, который жил на одной лестничной клетке с вашим КГБ? Каждое утро они встречались, и Мойша говорил КГБ: «Добрый вечер!» КГБ и спрашивает: «А отчего ты каждое утро говоришь “добрый вечер”!?» А Мойша отвечает: «Когда я вас вижу, у меня в глазах темно, я думаю, уже вечер!» – и Лева сам захихикал над своим анекдотом.

– Ей-Богу, женился! – воскликнул Лесняков. – Дверь новую смастерил, столы, скамейки и в чистом халате ходишь.

– Нет! Не тот признак! Это я развелся, – вскинул гордо голову Лева.

– Ну наконец-то! – воскликнул Алесик. – Он же у Домны раб был: кухарка, прачка, поломойка, посудомойка и еще кем ты у нее был?

– Штатным дураком!

Барков с улыбкой слушал весь этот одесский треп и удивлялся их способности не лезть в карман за словом.

– Ладно, семейные дела обсудили. Теперь скажи, штатный умник Лева, почему ты решил, что он был здесь с месяц назад? – вернул их к цели визита капитан.

– Я сказал: «Месяц назад». Как раз сегодня месяц.

– Фантастика! – удивился Лесняков.

– Никакой фантастики. В этот день я бросил курить. А Симка меня угощал сигаретой. Говорит, особенные, ароматные, голова кругом пойдет, миллионеры смолят такие. Они мне и задарма не нужны. «Вайсрой» – это же соломка! А он мне заливал! – презрительно, с усмешкой закончил Лева.

Говорить уже было не о чем. Чтобы не обидеть Леву, который очень хотел быть гостеприимным, они выпили по банке немецкого пива и покинули пивную.

– Ну что, Алеша? – спросил Лесняков.

– Сошлось, Леонард! Был он здесь, когда брали того Грейпа, все видел, он и проинформировал посольство. Значит, он и ходил на связь. А что с Грейпом?

– Он только курьер. И при том нештатный, а разовый, случайный. Дали сумку с деньгами, кстати, сигареты «Вайсрой» тоже, сказали, где будет встреча. Связь беспарольная, Серж должен был сам к нему подойти и спросить, привез ли он для него посылку. Вот и вся техника. Я его пару раз так накачал, что он с радостью мне все выложил. Потом я его научил, как вести себя перед следователем. В общем, уплатил штраф и сумму на лечение парню. Во какой я заботливый, – засмеялся Лесняков. – Ты когда в Москву?

– Завтра, сегодня не хочется ехать, когда еще попаду в Одессу. Значит он, гад, и того забулдыгу отравил, по времени сходится, да и окурок от «Вайсрой».

– На этом обвинения не предъявишь.

– Не предъявишь.

– Постой минутку, я позвоню, – Лесняков пошарил в карманах куртки, выудил монетку и вошел в автомат.

– Суня, радость моя, как хорошо, что я тебя застал. Да не волнуйся, я даже в шапке хожу. Суня, слушай меня внимательно, от этого зависит дружба между двумя городами: Одессой и Москвой. Товарищ из Москвы очень хотел бы с нами поужинать дома. Ты как? Чего мне взять? – Лесняков посмотрел внимательно через стекло на Баркова, усмехнулся и понизил голос: – Знаешь, Суня, он не красавец, но примерно как я, может, чуть похуже, – захохотал, довольный. – В общем так, Алеша, получаешь увольнительную до девятнадцати, а потом у меня за столом.

Они расстались, и Алексей Иванович решил пешком походить по улицам от вокзала до Дерибасовской и обратно. На его пути было много комиссионных магазинов, перегруженных заграничным барахлом. Барков стал прикидывать, что бы купить Кате в подарок. Духи, одеколон, различные безделушки, украшения: всего этого оказалось так много, что он ходил из магазина в магазин и все не мог решиться что-то купить. И только в последнем, когда уже рядом был вокзал, Алексей решился и купил заколку для волос из разноцветного жемчуга. Поколебавшись немного, он еще прикупил французские духи «Пуасон», и лишь на улице разглядел, что разливались они в Турции. «Ладно, – согласился он мысленно, – пусть будет «яд», прочитал он название по-английски «Пойзен».

На звонок вышел Леонард в ковбойке, которая подчеркивала его великоватый живот. Он ввел Алексея в комнату, где уже был накрыт стол и стояли живописные заграничные бутылки. «Отведаем, что Бог послал», – вспомнились слова из «Двенадцати стульев». И добавил: «А Бог в тот день послал…», Барков окинул восхищенным взглядом то, что послал Бог, и что можно купить только в Одессе и только на Привозе.

– Вот моя Суня! – представил Леонард очаровательную женщину, которой было уже за сорок, но еще не пятьдесят. Ее серые лучистые глаза глядели на Алексея с любопытством. Она вдруг улыбнулась, показав прекрасные кораллы зубов.

– Меня зовут Люся. А вы действительно такой же красивый, как мой Леонард.

Лесняков расхохотался, улыбнулся и Алексей, обстановка сразу стала такой приятной и свободной, что Барков почувствовал себя так, будто знал этих людей не первый год. Пока Люся еще несколько секунд разглядывала Алексея, он успел быстро ухватить все ее достоинства. У нее уже намечался второй подбородок, она была слегка полновата. Возрастная особенность спокойных и довольных жизнью женщин, полнота ее не портила, а как раз соответствовала тому, что у одесских евреев зовется красотой.

Она протянула руку, и Алексей почувствовал, что рука эта была сильной и не соответствовала представлениям о фигуре.

Когда уже были отведаны напитки из всех бутылок и настроение было прекрасным, пришел паренек, чертами лица схожий с Люсей, но с широкими брежневскими бровями.

– Это наш доктор Андрэ! – представила его Люся, и глаза ее засветились любовью и лаской. – Ты посидишь с нами?

– Нет, мама, я побуду у себя. Мне надо кое в чем разобраться. «Слишком серьезный парень», – подумал Барков. Но Люся сразу все разъяснила, как только он вышел из комнаты:

– Неудачная женитьба. Переживаем очень. Но как будто теперь все уже решено.

– Алеша, пойдем покурим, – предложил Леонард, явно не желая говорить и слушать что-либо об этой их семейной тайне.

Они вышли, и Леонард поставил на плиту кофейник. Барков оглядел небольшую аккуратную кухню, обставленную гарнитуром, и спросил то, что ему уже давно хотелось узнать:

– А что это за история с Алесиком в Бейруте?

– О, это потрясающая история! – засмеялся Лесняков. – Ты же слышал там, в аппарате, про Донга? Так это я его вытаскивал из лап «Интелледжент сервис».

– Да-а-а! – несказанно удивился Барков.

– Мне повезло в том, что Донг был такой же красавец как я, но только живот у него был поменьше, очень поменьше. Они же там все поджарые, а мы пузатые. Мне пришлось корсет носить, я так затягивался, что сам себя не узнавал в зеркале. Корсет буду помнить всю жизнь, он мне проклятый чуть кишки в горле не выдавливал. В общем так, когда Донг задымил на островах, он сразу учуял, что пахнет провалом, и ускользнул в Ливан. Он же профессионал, запасной вариант отхода имел, поэтому он сумел сбросить «хвост» и укрылся в Бейруте. Вот тогда и была разработана операция по его вывозу из Ливана. Мне ее наметили в общих чертах, а дальше я сам разработал. Я ушел на сухогрузе, высадился на одном берегу, оттуда добрался до Бейрута. Я был уверен, что агентура кишит в городе. Они там все просчитали и пришли к выводу, что кроме Ливана Донгу деться некуда, он должен быть здесь. Вот они и обложили в первую очередь порт. Я понял, что надо их просто обмануть на моем сходстве с Донгом. Я слонялся там целыми днями, на одном глазу повязка, на голове феска – грек да и только. Ну и конечно мой живот, я не то, что его подбирал, я его надувал. Посмотреть на меня со стороны – это было мощное чучело в пиджаке семьдесят шестого размера, штанах задрипаных и рваных сандалиях. Да еще я все время ругался на разных языках. Я там всю их агентуру расколол: кто в чем одет, кто ходит свой «файв о'клок» пить. Я вот удивляюсь: мы можем поесть и до самого вечера не найти время перекусить. А англичанин – пусть хоть землетрясение произойдет, земной шар расколется – он свое чаепитие в пять часов совершит. Я все смеялся над ними: «чай не пьешь, какая сила, а попил, откуда взяться». Один из них был зануда такой и въедливый, что со своего поста не уходил, пока не придет смена, даже чай пить. Приходит после чая, все глазами обшарит до бочки, до ящика, во все дырки заглянет. Одет был в робу, но дурацкую привычку сохранил: все отряхивался и чистился. Я тогда и подумал, что Донгу надо нырнуть на наш корабль, когда будет другой, его сменщик. Но тут все пошло кособоко, когда пришла наша посудина. Только отшвартовалась – сразу погранполиция, санслужба, еще какие-то выродки. Необычно для Ливана. Этого следовало ожидать. Мы все с Донгом продумали, затянул он меня в корсет, оделся я соответствующим образом как советский моряк, взял саквояж со всяким барахлом и пошел вдоль меняльных лавок. Там добрая сотня меняльных лавок – деньги меняют, даже наши червонцы там в ходу, правда, много за них не дают, но моряк всегда имел там два-три десятка долларов. Иду и думаю, а вдруг наша хитрость не сработает, а потом прикинул – это у нас при нашем отношении к делу такую операцию так нельзя планировать, а для «Интелледжент сервис» дисциплина и точность, аккуратность и порядок – сработает. И вдруг смотрю, выходит из какого-то шалманчика Алесик, в трусах до колен и в цветной душегрейке. Он даже оторопел, когда на меня наскочил. Попытал счастья и все проиграл. Ну, я его за шиворот, быстренько потащил к Донгу, дорогой купил ему штаны, рубашку и сказал: