Текст книги "Диверсанты (сборник)"

Утром Серж встал рано, он появился в проеме двери, заставив Алексея вновь прижаться к Екатерине, и тихо сказал:

– Ребята, я исчез. Благодарю за прием. Ждите ответного приглашения! – он махнул рукой, и Барков услышал, как щелкнул замок входной двери, затем послышался шум вызванного лифта. Алексей подождал минут двадцать и только хотел встать, как услышал тихий шепот Кати:

– Он ушел?

Барков повернулся к ней и увидел в предрассветных сумерках ее блестевшие глаза.

– Ты что, не спала? – спросил он с тревогой.

– Нет, конечно! Какой уж тут сон. И знай, если бы ты меня не обнял, когда заглянул Серж, то это сделала бы я! – твердо, уже громким шепотом сказала она.

Алексей погладил ее по щеке и решительно поднялся.

– Давай сделаем крепкий кофе, надо взбодриться после такой попойки. Он же, гад, обвел нас с тобой вокруг пальца! Может быть, он чего-нибудь принял и не опьянел. Ты заметила, он выложил сигареты «Вайсрой», но сам ни одной сигареты не выкурил, видно, рассчитывал на меня, а потом убрал пачку в карман.

– А пачку денег он-таки сунул мне в сумку, – засмеялась Катя, – струхнул, негодяй!

– Ты теперь богатая, поведи меня в ресторан «Седьмое небо», – засмеялся Алексей.

А Серж тем временем, выйдя из дома, увидел такси и сошел на обочину тротуара. Машина сама стала останавливаться, но он отмахнулся и пошел неторопливо дальше. Вторая машина такси вышла из переулка и призывно светила зеленым огоньком. Серж и ее пропустил, и только третью машину, за рулем которой сидела молодая женщина, он остановил и успокоенно сказал, куда ехать. Пару раз он оглянулся в заднее стекло, но ничего вызывающего подозрение не увидел.

«Чего я психую? Нигде никакого хвоста у меня не было. Конечно, правила конспирации требуют после каждой преднамеренной встречи провериться в порядке профилактики. Думаю, этот журналист ни за кого себя не выдает. То, что он действительно журналист, я убедился в Ленинской библиотеке, но уж если хочу сделать на него ставку, не надо лениться».

У него не было никаких подозрений по поводу Баркова, тревогу он не испытывал, но годы, которые он служил чужой разведке, приучили его к тому, что каждый новый человек, попадавший в его орбиту, обязывает проявлять осторожность, время от времени контролировать окружение, проверяться, нет ли за ним слежки. «Кашу маслом не испортишь», – повторял он себе каждый раз. И был убежден, что разведчики расшифровывались из-за лени, не хотели лишний раз провериться или проверялись, но не тщательно. Серж не был профессионалом, но он был способным, и читая различную литературу на эту тему, по крупицам отбирал чужой опыт, превращая его в собственные правила и принципы.

Дома Серж разделся, принял душ и улегся под прохладной свежей простыней, проклиная неудобную раскладушку, на которой ему пришлось всю ночь пролежать и даже храпеть. Он и не подозревал, что это Лазарев проявил о нем заботу и обеспечил ему свободные такси и рассчитал довольно точно, что возьмет он третью машину, в которой за рулем будет женщина. Теперь она докладывала в Комитет, что благополучно доставила Сержа домой, в его квартире вскоре загорелся свет, хотя уже почти рассвело. Потом свет погас, она предполагает, что клиент лег спать, так как он всю дорогу в «такси» засыпал, и голова падала на грудь.

Но Серж не спал, видно, возбуждение гнало от него сон, он лежал на спине, подложив под голову руки, и вспоминал. Сначала это была Испания, куда он приезжал в качестве туриста, и где произошла его встреча с родным отцом, пропавшим без вести во время войны. Серж с трудом узнал его, и не удивительно. Он вспоминал его по фотографии, запечатлевшей отдельные родные черты лица. Отец был совсем седой, уши еще больше топорщились. Кажется и нос стал более горбатый, под глазами – набухшие мешки, которых не было на фотографии. Да, прошел не один десяток лет.

Несколько часов они побыли вместе, Серж тайно отрывался от группы и встречался с отцом. Он вызывал в нем двойственные чувства. С одной стороны, ему становилось на душе теплее, что наконец-то обрел отца, а с другой – обидно, что тот столько лет молчал, и лишь совсем недавно один моряк, побывавший в Одессе, сообщил ему радостную весть. Отец объяснил просто:

– Я не хотел вас подвергать неприятностям. Мало ли, как это отразилось бы на вашей с матерью судьбе, если бы стало известно, что я жив и нахожусь в Испании.

В его словах была логика, но обида на отца сохранялась. Потом состоялась встреча с одним человеком, который выдавал себя за западногерманского конезаводчика Руберта. Он предложил собирать различную доступную ему информацию. Сумма гонорара за подобные услуги оказалась довольно высокой, а поручения казались чепуховыми: искать в различных северных районах страны старинные иконы и переправлять их Руберту или вручать, когда он будет приезжать в Москву. Смущало только то, что он обязательно требовал описания точного места, где куплена икона. И хотя он пытался убедить Сержа, что это важно для историков, когда Руберт разложил перед ним карту и прямо указал места, где следует искать и покупать иконы, получалась какая-то дуга в северной части страны. Эта иконная цель стала ему ясна. Однако Серж не стал над этим размышлять, мало ли что он хочет извлечь из этих икон. Ему было понятно, что все дело не в иконах. Испанию он тогда покидал, имея в карманах солидные пачки долларов. Как их приспособить, Серж еще не думал, Одесса – такой город, где потребность в попугайчиках никогда не ослабевает. Едут за границу многие, а валюты мало…

Шкета он подхватил случайно. на пути из Иркутска в Москву, напоил коньяком, бросил на той станции, но оставил ему адрес. И Шкет явился. Работать он не хотел, тюрьма испортила его достаточно, чтобы он искал пути легкой добычи денег, поэтому Шкет сразу клюнул на это плевое дело. Поездить по стране, купить иконы, получить за это деньги – и гуляй, Вася! Потом… Серж уснул, так и не закончив своих воспоминаний.

Поздним утром Куц проснулся с сильнейшей головной болью: очевидно, барбитураты, которые он принял в тайне от Баркова и Кати, чтобы нейтрализовать алкоголь, дали себя знать таким образом. Приподняв голову, он сразу же уронил ее на подушку, острая боль пронзила его мозг. И все же Серж набрался сил, поднялся и, покачиваясь, побрел к холодильнику. Пошарив там, нашел бутылку пива и прямо из горлышка, не отрываясь, выпил всю до дна. Через несколько минут он почувствовал, что головная боль отступила, сознание его прояснилось, но первая разумная мысль была та, что он не додумал вчера: он вспомнил Шкета, этого мелкого уголовника, который вдруг после нескольких поездок в северные деревни стал скулить, что больше не может и не будет этим церковным делом заниматься. Тогда Серж сказал ему просто и понятно, чтобы он нашел себе замену и пусть катится на все четыре стороны. Шкет нашел, он привел тогда к нему другого уголовника с хитрой и наглой физиономией по кличке Крыса. В тот же вечер Серж понаблюдал со стороны, как Шкет и Крыса пропивали в ресторане выданный им аванс и в бессильной ярости сжимал в кармане «парабеллум».

Память услужливо подставила ему другие картинки его жизни, когда он поехал в Сочи и, отдыхая у теплого южного моря, в ресторане неожиданно увидел эту гнусную уголовную рожу Шкета. Затем за его столиком появились еще двое. Один, с золотыми зубами, по всему смахивал на бывшего уголовника.

Наблюдая краем глаза за Шкетом, Серж к своему удовлетворению отметил, что он уже выпил почти пол-литра водки, захмелел, жестикулировал руками, что-то пытался рассказывать, протянул было руку, чтобы схватить за широкую юбку танцующую девушку, но золотозубый перехватил его руку и погрозил пальцем.

Вместе со своей компанией Серж вышел из ресторана и, оставив друзей, вернулся к ресторану. Он еще около часа наблюдал за пьяной троицей. Вдруг Шкет вскочил, схватил свой портфель и пошел к выходу, с трудом удерживая равновесие. Он прошел мимо Сержа, даже не повернув в его сторону головы. Потом побежал в гору. Серж неторопливо пошел следом, будучи уверен, что этот пьяный уголовничек скоро свалится, и пока он до него дойдет, тот будет мертвецки спать. Расчет оказался верным, минут через пять крутого подъема Серж наткнулся на лежащего Шкета, портфель его валялся впереди головы, видно, он упал, и портфель полетел сам собой. Серж послушал пьяный храп, толкнул пару раз его ногой в бок – Шкет никак не отреагировал, продолжая храпеть. Куц приподнял полу его пиджака, ощупал внутренний карман и вытащил оттуда пачку денег, своих же собственных денег, которые он дал Шкету на последнюю поездку за иконами. Он обшарил все карманы и кроме грязного носового платка больше ничего не обнаружил. После этого он принялся за портфель, где кроме полотенца, мыла и смены белья вообще ничего не было. Размахнувшись, он что было силы зашвырнул портфель далеко в кусты и пошел вниз по протоптанной тропе. Утром, едва забрезжил рассвет, Серж устроился под зонтом в кафе, напротив спуска с горы, где он оставил ночью Шкета, и стал ждать. Тот появился часа через два, весь помятый, грязный, растерянный, с дрожащей нижней челюстью, словно хотел вот-вот заплакать. Соблюдая осторожность. Куц следил за ним до самого вечера. Изнывая от жары и голода, он не упускал его из вида. На базаре Серж заметил, как Шкет прицеливается к сумке женщины и в любую минуту готов был ринуться, чтобы выручить его из беды. Ему очень хотелось, чтобы тот влез в какую-нибудь историю – тогда он снова возьмет его за горло.

Серж не ожидал, что у киоска «Воды» Шкет выкинет такой безумный номер: он-таки выхватил сумку у пожилой продавщицы и так быстро скрылся, что Серж его потерял. Однако утром, выйдя к тому месту, где ускользнул Шкет, он заметил его возле гастронома, перед самым открытием магазина. По тому, как он сдавал кассирше мелочь, «улов» был, видимо, небольшой, и Серж понял, что Шкет снова начнет слоняться по городу в поисках денег. И действительно, на базаре он пристал к какому-то старику и потом уехал вместе с ним на автобусе. Сержу стоило большого труда догнать его на своей машине, которую он, рискуя столкнуться с иностранным «мерседесом», с визгом баллонов выгнал со стоянки. На крутых виражах его заносило почти к обочине дороги. Один раз он прямо-таки повис на честном слове и на волоске у самой пропасти, но все же ему удалось откатить машину и он помчался дальше. Наконец Серж догнал автобус, и надо сказать, вовремя. Старик и Шкет медленно пошли в горы, вершины которых ярко светились в лучах заходящего солнца. Проследив их до самой калитки, он понял, что отсюда Шкет пока никуда не уйдет, и быстро погнал машину на квартиру, где у него были вещи. С ходу бросив хозяйке сторублевую бумажку, извинился, что вынужден срочно уехать, и помчался обратно. Он еще раз поднялся в горы, подошел к дому, где остался Шкет, и при слабом свете лампочки разглядел и старика, и гостя. Они сидели за столом и пили вино. Куц спустился к дороге, сел в машину и задремал. Проснулся он оттого, что мимо пробежал человек, который стонал и причитал. Серж врубил свет и сразу узнал знакомую фигуру. Еще не зная, что он предпримет, Куц выждал несколько минут, завел двигатель, неторопливо тронул машину и только теперь включил полный свет своих галогенных ламп. Шкет скрылся за поворотом, и Серж рванул вперед машину. Через несколько секунд он нагнал бегущего парня и, резко затормозив возле него, открыл дверцу.

– Садись! – приказал он ему и неторопливо двинулся по горной дороге, уже соблюдая предельную осторожность.

– Ты пришил старика? – спросил он Шкета, и тот оторопело уставился на водителя. – Да-да, это я! Так пришил ты его? Много взял монет? Куда едем? В милицию?

– Нет, нет! – обрел Шкет дар речи, потерянный им от испуга и удивления. – Я его не трогал, он сам умер! Маципура умер!

– Прокурор будет в восторге от такого заявления, – засмеялся Куц.

– Помогите мне! – взмолился Шкет. – Я не хочу больше в тюрьму, не хочу! Они мне не поверят! Спасите меня!

– Хорошо! Я тебя спасу! Служить мне будешь до смерти! Понял? – жестко сказал Куц.

– Буду служить! Только не выдавайте меня! – чуть не плакал Шкет.

Серпантины в горах кончились, и машина, разгоняясь, помчалась по пустынной трассе.

…Теперь Серж не мог оторваться от воспоминаний об этом несчастном парне, обезумевшем от страха, что снова попадет в тюрьму.

– Так что же там случилось у Маципуры? – резко повторил Куц, теряя терпение.

– Он умер!

Серж неподдельно захохотал.

– Что же он, так вот взял и умер? Умора!

– Мы выпили вина, я думал, он заснул, а он мертвый.

– Ты эти сказки оставь для уголовки. Там любят сказки!

…Утром, едва взошло солнце, машина мчалась уже далеко от Сочи. Куц захотел есть и решил сделать остановку. Он выбрал небольшой проход в лесополосе и, вихляясь по кочкам, заехал в кустарники. Шкет спал, привалившись головой к стойке автомашины, но когда его пару раз тряхнуло, он проснулся и не мог понять, где они находятся. Серж расстелил небольшой коврик на траве, выложил всякие закуски и достал из сумки французский коньяк. Не спрашивая Шкета, налил ему почти полный стакан. Через несколько минут тот захмелел. Он полулежал на траве и глупо улыбался.

– Я так тебя уважаю! Ты настоящий мужик. Но то, что ты предлагаешь делать – это дерьмово! Я вор и мокряк! – похвастал он с гордостью.

Серж сидел напротив и, опершись позади руками, с уничтожающим презрением глядел на него.

– Нет, ты не вор и не мокряк, ты мелкий фраер, шестерка, парашник! Ты просто мразь! Ограбить старую женщину, вырвать сумку! Такое не сделает уважающий себя вор. На тебе висит связь с иностранцами, иконы, которые ты тайно от меня продавал итальянцам. На червонец статей в кодексе хватит. Опять пойдешь валить лес. Может быть, ты там научишься жизни.

– Ты меня заложишь? Да я сам тебя заложу! – обозлился Шкет. – Я тебя раскусил. Расколол!

Он вдруг замолчал, взял бутылку, вылил остатки коньяка в стакан и швырнул ее через плечо в кусты. Одним духом выпил коньяк. Закусывать не стал.

– Ну, так что же я такое? – спросил Серж вяло.

– Ты гад, сволочь! Думаешь, фарцовщик, вор, срок тянул, так уж и буду тебе служить? Вот тебе! – он сделал выразительный оскорбительный жест рукой. – Задавись им! Я вор, но Родину не продаю! Это наши отношения. Она меня накажет, она меня и простит. И ты в наши дела не лезь! Приедем в столицу – гони прямо на Лубянку, я тебя, стерву, сдам! Там и расколешься, на кого лямку тянешь. Понял?

– Хорошо! – миролюбиво согласился Серж. Докурил сигарету, стрельнул ее в сторону, поднялся, прошел к посадкам, послушал нарастающий гул мотора тяжелого грузовика и вернулся к Шкету. Постоял у него за спиной. Тот оглянулся и пьяно посмотрел на Куца. Пытаясь подняться, он встал на колени. Серж вытащил из-под мышки пистолет и выстрелил в затылок Шкету. Шум грузовика почти поглотил звук выстрела…

…Серж пошел к холодильнику, вытащил вторую бутылку пива, отпил прямо из горлышка половину, поставил бутылку на пол и задумался. Головная боль прекратилась, и он обрел ясность мысли. Теперь ему почему-то вспомнилась Одесса, где он жил в ожидании шведского судна, на котором должен был прибыть человек, посланный Рубертом, привезти ему деньги и блок сигарет. Куц вдруг с ужасом подумал, что постепенно втягивается в курение этих сигарет. Если раньше он обходился парой штук, то теперь он заметил, что хочет еще сигарету. Наркотик тихо, но уверенно разрушал его волю, и Серж пытался обманывать себя тем, что занимается делом, которое выматывает его нравственные силы, и ему просто требуется разрядка, требуется отключиться от всего, от опасности, расслабиться и покайфовать.

…К Слюнявому он пришел под вечер, уже сумерки начали спускаться на город, но уличные фонари еще не горели. На стук в дверь вышел грузный мужик неопределенных лет, давно не бритый, опухший от пьянства, с мешками под глазами, в грязной душегрейке. Нос красный, на правой стороне – небольшая бородавка. На губах в углах рта – белый налет слюны, отсюда, видно, и тюремная кличка. Ростом он был повыше Сержа, но сгибал шею, отчего терял это превосходство. В давно нестиранных спортивных брюках и старых кедах он произвел отталкивающее впечатление на Сержа, который с ним не встречался уже больше полугода. «И это – агент иностранной разведки, печатающий антисоветские листовки!» – с горечью подумал Куц, что ему приходится иметь дело с такими опустившимися типами, которых он сам подбирал для своего дела в судах.

Слюнявый молча повернулся и пошел в комнату, словно только час назад виделся с гостем. Серж вошел в пропахшее давно немытым телом и нестиранными вещами помещение. В углу на столе стояли десятка три бутылок разного калибра из-под вина, водки, иностранных напитков. Очевидно, хозяин уже не первый день увлекается этим занятием.

– Пьешь? – спросил Серж, чтобы что-то спросить, хотя и без вопроса все было ясно, как Божий день.

– Горе у меня, – выдавил хозяин. – Хуна сдохла. Приболела, я налил ей джину в рот. Поскулила. К утру сдохла. Хуна была верная, верней бабы. Горе у меня. Участковый пристает, – без всякой связи сказал он и этим встревожил Сержа.

– Где аппаратура? – спросил он.

– Все есть! Давай выпьем. Горе у меня.

Серж поискал, где бы ему сесть, сбросил прямо на пол со стула какую-то одежду, поставил рядом сумку и поглядел на хозяина. «Все, отработанный материал. Если сюда заладил участковый, то дело совсем дрянь, надо его выводить», – подумал Серж и достал из сумки бутылку водки, кусок колбасы, хлеб. Глаза Слюнявого оживились, заблестели в предчувствии выпивки. Он сел на табуретку, которая под ним заскрипела, закачалась, но не развалилась. Взял два стакана, протер один грязной тряпкой, когда-то бывшей полотенцем, и поставил перед гостем. Зубами открыл металлическую пробку, перевернул бутылку горлышком прямо в стакан, налил почти полный, умело не пролив, оторвал бутылку от стакана, также мастерски налил водку в свой стакан, поднял, посмотрел на свет.

– Наша или привез? – поинтересовался он.

– Привез. Ну, давай за встречу, – Куц чокнулся с хозяином, подождал, пока он выпьет до дна, отпил несколько глотков, брезгливо прикасаясь губами к краю стакана, и поставил на стол. Слюнявый отщипнул кусочек хлеба, бросил в рот и спросил:

– Ты чего заявился?

– Последние два месяца от тебя ничего нет, а деньги получаешь. Надо работать, Слюнявый! А ты, гляжу, только пьешь. Одних бутылок на сотню скопил. Где работа?

– Это я слышу от участкового: «Почему не работаешь? Почему не работаешь?» А я плевал на работу. От нее лошади дохнут, а потом из них мыло варят. Это в благодарность за работу! – выдал он видно выношенные его очумевшим мозгом мысли. – Ты кто такой, чтобы меня давить? Я честный вор! Правда, я завязал. Вот пойду опять в порт, грузить буду – туда, сюда. Катьку в день буду иметь. Контейнер раскурочим, барахлишко всегда имеем. Зато свобода! А с тобой…

– А чего ты, собственно, ерепенишься? В порту и половины иметь не бyдешь, а холку каждый день будешь натирать. Пару ночей поработал, сотню снимков сделал, печатаешь ты хорошо, и наслаждайся жизнью. Для науки стараешься, а наука – она у нас щедрая, платит тебе хорошо. Может, ты думаешь, что нелегалку какую делаешь? – Серж налил еще полстакана хозяину и сунул ему в руку. – Это все для анализа ученым, в закрытые учреждения. Чем тебе не нравится работа? Я тебя рекомендовал.

– Туфта это! В сидку меня запихнешь! Ты сам почитай, что там нацарапано в твоих листках. «Отказывайтесь служить в армии! Лучше год тюрьмы, чем всю жизнь калекой после Афгана!» «Не подчиняйтесь военкоматам! Они погубят вашу молодость!» Давай, Ангел, это бросим! – Пока он говорил, слюни летели с его губ прямо в лицо Сержу. Но тот дослушал до конца и только тогда достал платок и вытерся. Вытащил пачку «Вайсрой», сунул в рот хозяину сигарету, чиркнул зажигалкой и жестко сказал:

– Ты вот что, Слюнявый! Предупреждаю, ты не особенно кочевряжься. Ты правильно понял, что печатаешь фототексты не о передовиках производства. Все, что ты делал раньше по моему заказу – это антисоветские материалы! И они постоянно распространялись там, где надо! Так что ты активно работаешь на иностранную разведку, которая платит тебе большие деньги. Может быть, показать твои расписки? Сколько тысяч ты за это получил? Мы с тобой связаны одной веревочкой! Меня посадят, и ты загремишь за решетку. Я ясно выражаюсь?

Хозяин оторопело смотрел на Сержа, открыв рот, но ничего не мог произнести. Дважды глубоко затянулся сигаретой, плюнул на нее, загасил, стрельнул ее через плечо и, наконец, выдавил:

– Ах ты, сучила! Подлез ко мне, падла! Думаешь, и я сука? На все готов? Ты ко мне не лезь! – крикнул он. – Я могу хавиру ломануть! Контейнер почистить. Поймают – на нары кинут. Не поймают – погуляю! Это мои дела. Я себе не враг. А ты, паскуда, откель заявился? Кто тебя к нам прислал? Что ты тут у нас делаешь? – распалялся Слюнявый. – Агитацию разводишь? Да я тебя сейчас! – потянулся он рукой к Сержу, но тот резко ударил его выше кисти. Удар оказался настолько сильным, что он неожиданно завалился вместе со стулом. Поднимаясь, натуженно выкрикивал: – Пойдешь сейчас со мной! На Бебеля пойдешь! Все скажешь! Кто ты? Откуда? Все скажешь!

Серж подхватил его за ворот, помог сесть, подумал: «Какие патриоты, что Шкет, что эта сволочь!» – и засмеялся этой мысли.

– Ну и дурак же ты, Слюнявый! Я же с понтом, разыграл тебя! Ты что, Ангела Серафима не знаешь? Да я кого хошь разыграю! Ангела вся Молдаванка знает! Я перекантоваться у тебя пару дней могу? Или откажешь старому другу? Давай пузырек еще раздавим, – вытащил Серж из сумки нераспечатанную бутылку водки. – Ну, лапу, кореш! Я же свой, я как и ты в законе! Ты Митьку Бычка знаешь? Там мы с ним чалились. Пятерик имел. Я тебя просвечивал. Для дела нужен. Давай захмелимся. А эти фото мы бросим, мужика, что заказ дает, пошлем, – выругался Серж и сорвал алюминиевую пробку с бутылки. Он сунул в руку Слюнявому стакан. – Сполосни! Пепел насыпался!

Слюнявый, покачиваясь, покорно заковылял к раковине, открыл воду и пустил струю в стакан. Пока он это делал, Серж вытащил из кармана маленькую стеклянную трубочку, открыл и вытряхнул в другой стакан небольшую темную таблетку. Потом налил туда водки и поставил перед хозяином. Сам взял из его рук другой стакан и плеснул туда из бутылки.

– Давай, кореш, опрокинем и спать, – он вылил в рот водку, одним глотком проглотил и подтолкнул хозяина, сделав выразительный жест рукой, мол, «давай, давай!»

Слюнявого развезло на глазах, сказалась сигарета, голова безвольно упала на стол. Серж подхватил его под руки и почти волоком дотащил до кровати. Забросив его ноги прямо на одеяло, он подошел к столу, налил полстакана водки и выпил. Собрав всю посуду, сложил в раковину и пустил воду. Потом достал из сумки тонкие перчатки, надел, расстелил газету, положил банку с окурками, аккуратно завернул, сунул в сумку. Затем долго копался в ящиках стола, отбирал снимки, экспонированную пленку, подбирал все фотоматериалы и складывал на стол. Поискал фотоаппарат, подумал: «Продал, гад!» и оглянулся. Убедившись, что нигде ничего не осталось, сложил свои находки в сумку, намочил под краном полотенце и обтер все места, которых касались его руки. Глубоко за полночь, когда город уже спал, Серж тихо покинул квартиру, защелкнул замок двери, снял с рук тонкие перчатки, засунул их в сумку и вышел на пустынную улицу…

…Ему не хотелось вставать, какая-то непонятная тревога лишила его спокойствия. Концы, которые были для него опасны, он обрубил: Шкет молчит, догнивает в соломе, Слюнявый наверно уже превратился в мумию, Катя Маслова получила свою тысячу рублей и заткнется. Райский, этот «великий писатель», уже наверно гуляет по улицам Парижа, идиот набитый. Звонил матери, по ее словам, он уже давно исчез из дома. «Что же мы имеем? Всю эту мелкую шушеру, антисоветчиков надо немедленно бросить. Работать следует с творческой интеллигенцией, настрой их виден, нужно лишь осторожно помогать им сдвигаться на Запад. Рукописи перебрасывать, но главное, надо сделать главное – лазер. Уже больше года рыхлю почву вокруг молодых ученых, должна же эта почва дать плоды. А вот журналист для меня – большая находка, из него можно сделать классического курьера», – самодовольно заключил Куц.

* * *

Серж в легких брюках и спортивного покроя рубашке с небольшим чемоданчиком и спортивной сумкой вошел в здание гостиницы «Ленинград» в Сочи.

– По брони Союза художников, – улыбнулся он администратору и протянул паспорт. Обаятельный, элегантный мужчина произвел приятное впечатление на молодящуюся женщину. Она быстро и без всяких лишних проволочек оформила ему номер в гостинице и пожелала приятного отдыха.

…Солнце клонилось к западу, море ласково плескалось на обкатанных голышах, многолюдный берег издавал многоголосый шум. Серж с сумкой через плечо, в легкой спортивной майке и элегантных брюках подошел к гранитному парапету и окинул быстрым взглядом его боковую часть. «Жду тебя в девять сорок пять!» – увидел он меловую надпись и, взглянув на часы, пошел в гостиницу. «Так, все ясно: встреча в девять, в сорок пятом номере, – отметил он про себя. – Хотя нет, не в девять, а в десять, так оговорен пароль, а номер в гостинице – не сорок пять, а пятьдесят четыре», – довольный, что правильно сориентировался, Серж вошел в вестибюль гостиницы, бросил быстрый взгляд по сторонам, но публика здесь… если даже и слежка, ее не определишь. «Может быть, тот, в сиреневой майке, с газетой, вроде даже закрывается. Нет, если бы он следил, то так ярко не оделся бы. Ага, возможно, этот, в синих китайских шортах, голубой майке и козырьке на голове. Тоже не то: ждал девицу в таких же шортах. Ушли из гостиницы. Нет, так не пойдет, надо взять себя в руки, никто тут за мной не следит, все «хвосты», если они и были, я обрубил в Москве. Смерть Слюнявого пока никому не известна, целую неделю пришлось потратить, следить за домом, не обнаружит ли кто этого «жмурика». Хорошая смерть, сам бы так: задремал – и в раю. Убиенные, говорят, попадают в рай».

В лифт вошли человек десять. Каждый нажимал нужную ему кнопку этажа, и только Серж не торопился. Едва лифт тронулся, он нажал кнопку седьмого этажа, которая не была включена пассажирами. Из кабины он вышел один и, дойдя до лестницы, бегом миновал четыре пролета вверх. На площадке Серж подождал, пока не смолкли голоса, и шагнул в коридор. Возле номера 54 он остановился, быстро оглянулся на двух девушек, вышедших из какого-то номера, и без стука вошел. Повернул защелку на замке и после этого толкнул дверь в комнату. В кресле, в рубашке без галстука, вытянув ноги, сидел господин лет шестидесяти с поредевшими седоватыми волосами, гладко зачесанными назад. Большие мешки под глазами свидетельствовали о невоздержанности в еде и спиртных напитках. Слегка обрюзгший, с небольшим вторым подбородком, он производил впечатление добродушного человека, если бы не настороженные, холодные глаза, которые мгновенно ощупали гостя и вонзились взглядом в его лицо. С неподдельной приветливостью мужчина улыбнулся гостю.

– Рад, очень рад! – поднялся он с кресла и протянул руку. Потом театральным жестом поднял салфетку со стола и открыл закуски, бутылки.

– На этих днях у нас с вами пятилетний юбилей! – заметил хозяин. – Пять лет, как мы с вами впервые повстречались в Барселоне, – на свободном, с едва заметным акцентом, русском языке продолжал он.

– Да, пять лет! Время неумолимо. Мне даже не верится, что прошло столько времени после нашей встречи в Испании, – улыбнулся Серж, пожимая протянутую руку. – Господин Руберт, а вас время совсем не берет. Вы как гранитная скала! Как там мой старик? Живой, здоровый?

– Вот над кем время не властно! Над вашим отцом. Для вас у меня подарок, – Руберт вытащил из кармана перстень с большим камнем чистой воды и протянул Сержу. – Старинная вещь, он купил его у графа Шалыгина. Сказал, пусть будет память об отце.

Серж надел перстень на палец, полюбовался им. Оба помолчали. Потом Руберт отвинтил крышку на бутылке, налил в рюмки напиток, и поглядев сквозь хрусталь на свет, улыбнулся, обнажив великолепный ряд ослепительных зубов.

– Прозит! – сказал он и выпил.

– Чин-чин! – ответил Серж и последовал его примеру.

И, будто продолжая прерванный разговор, Руберт заметил:

– Оружие, угрозы, шантаж – это дело политиков и дипломатов. Мы с тобой разведчики, мой дорогой Серж! То, что хотят сделать военные, мы в состоянии сделать тихо, без выстрелов и взрывов, изнутри взорвать сознание людей – и цель достигнута. В этом наша сила!

– Если откровенно, – Серж махнул рукой. – Я сам против войны. Не хочу умирать. А в такой войне нигде не спрячешься! – Серж слегка захмелел. – Ради чего мы стараемся? Вербуем, разлагаем, будоражим сознание людей, вселяем недоверие к правительству, партии, ищем союзников? Для чего, я спрашиваю? А военные рассудят по-своему. Планета может рассыпаться в прах! Я жить хочу! Кто сейчас сильный, слабый, простите – это бред! И сильный, и слабый сгорят в геенне огненной! Мы – разведчики! Нам ли не знать истины? Я пришел к вам не из страха! И не из-за подачек! На путь борьбы я встал сознательно! – с пафосом воскликнул Серж. – Мне не нравится, что делается в моей стране. В моей! Вы поняли? Я готов бороться, но совсем не хочу жариться на ядерной сковородке. Никакого желания лечь спать и не проснуться! А тут никто не хочет войны. Вы уж мне поверьте. Спросите любого на улице: «Ты хочешь ядерной войны с Америкой?» – в милицию отведут.

– Любопытно! – заметил Руберт. – Это очень важно для анализа.

– Дорогой коллега! – Серж снова выпил коньяк. – Я знаю настроения людей! Особенно интеллигенции! Она в этих делах – настоящий катализатор настроения общества. Тут все уверены, что американы начнут первыми! Американы – это те, кто над американцами, – показал Серж рукой над головой. – Война – для них главное! Выиграют – народ простит! Проиграют – некому и прощать! А выиграть такую войну нельзя. Нельзя! Невозможно! Паф! И нет шарика земного! Вот это меня и не устраивает, поэтому надо разлагать и разлагать.

– Вы настроены пессимистично. Мне это не нравится.

– А как у вас с оптимизмом на этот счет? Поделитесь со мной!

– Что нам думать об этом? Наша задача узкая: создать подполье, сильное, боеспособное, с хорошим антисоветским настроением, – уклонился Руберт. – И результаты! За это нам платят, и неплохо. Ваш счет все распухает и распухает. Пусть это вас порадует и даст вам стимул.

– Я хочу жить сейчас, пока еще не состарился. Мне нужен счет здесь! А туда меня вряд ли снова пустят.