Текст книги "Ницше"

«Четвертый человек», или Человек-масса

Вся наша социология не знает другого инстинкта, кроме инстинкта стада, т. е. суммированных нулей, где каждый нуль имеет «одинаковые права», где считается добродетелью быть нулем.

Ф. Ницше

Человек заботится о пропитании, о семье, о карьере, он честолюбив, у него неврозы, но у него нет больше никакого содержания в метафизическом смысле.

А. Вебер

У Ницше есть фраза, которая, как мне кажется, является ключевой для понимания его «социологии», его «религии», может быть, его философии в целом. Вот она: «Религиозность, если только она не поддерживается ясною мыслью, вызывает у меня отвращение». Как это понимать? Конечно, здесь может быть множество толкований, но суть сказанного переводится приблизительно следующим образом: ни во что нельзя верить скопом, соборно, бездумно; вера персональна и должна быть не просто поддержана собственной ясною мыслью, но – глубоко пережита в собственном опыте. Величайшая опасность массы – массовая вера, так сказать, полученная по наследству. Сегодня – получили, завтра – промотали…

Соборная вера не может быть истинной, как не может быть моральной: «Вначале ложь была моральна. Утверждались стадные мнения».

Ницше категорически отвергал соборность, общий путь, навязывание «учителями человечества» истин и моделей жизни. Он называл это «бормотанием», опасным для жизни.

Жизнь дает нам невиданное богатство типов, изобилие всевозможных видоизмененных и переходных форм; а какой-то жалкий хранитель нравственности говорит нам на это: «Нет, человек должен быть другим». Он, этот несчастный брюзга, даже не знает, каким именно должен быть человек. Он рисует на стене свое изображение и говорит: «Ecce Homo»! «Мораль, не принимающая в расчет и в соображение никаких требований жизни, есть специфическое заблуждение, не заслуживающее ни малейшего сострадания… Мы же люди, не знающие нравственности, мы широко раскрываем свое сердце для всякого рода понимания, уразумения, согласия…»

Ницше считал чистой нелепостью объяснение сущности человека какой-то целью, идеалом. И потому – всякое воспитание для него чревато подавлением личности. В прологе к «Веселой науке» мы читаем:

 
Мой нрав и речь влекут тебя ко мне,
И ты уже готов идти, и ты уже идешь за мной?
Но нет! останься верен сам себе и следуй только за самим собой;
Тогда, хотя и медленно, но все же ты пойдешь за мной.
 

И в другом месте:

 
Назад! Слишком близко идете за мной, наступая на пятки!
Назад! Как бы истина головы вам не размозжила!
 

Было бы в высшей степени ошибочным видеть в Ницше охлофоба – весь пафос его «антинародничества» обращен не против народа как такового – против усреднения, уравнивания.

 

Признание мудреца

Народу чужд, но заодно с народом —
Под синим, под кромешным небосводом,
Погодам вопреки и непогодам!
 

Антидемократизм Ницше – это отказ от равенства неравных, опасение, что на практике демократия выродится в охлократию, «всеобщее голосование», т. е. господство «низших людей». Собственно, власть кухаркиных детей – практическая реализация лозунга «Кто был ничем, тот станет всем» – суть осуществление того, чего опасался и о чем предупреждал Ницше.

Ницше предвидел, что скрывается за фасадом демократической фразы: «То, что теперь так называется (речь идет о демократии), отличается от старейших форм правления только тем, что в колесницу впрягли новых «коней»: улицы еще старые, и колеса тоже еще старые…»

Раз существует власть, значит существуют господство и подчинение, те, кто командует, и те, кто должны подчиняться. Массы – носители подчинения, господа – повелевающие, как бы те и другие себя ни камуфлировали.

Массы представляются мне достойными внимания только в трех отношениях: прежде всего, как плохие копии великих людей, изготовленные на плохой бумаге со стертых негативов, затем, как противодействие великим людям и, наконец, как орудие великих людей; в остальном побери их черт и статистика!

Есть посредственность, серость, невыразительность и есть выдающиеся, великие люди – и да пребудет вечно! Ницше нигде и никогда не говорил о нерушимой кастовости, о невозможности перехода людей из одной касты в другую – он констатировал существование неравенства, природность (биологичность) иерархии, наличность «гарантов будущего», «удавшегося типа человека» и толпы, которая «инстинктивно стремится к стадной организации».

Аристократ, «высший человек» – счастливый случай природы, выдающаяся флуктуация. Все остальные – только фон, статистические единицы, почва…

Оставим в покое набивших оскомину «рабов» и «господ» – попробуем понять, что скрывается за символикой ницшеанской стратификации. В основе социологии «белокурой бестии» лежат идеи иерархии и квантования воли к могуществу. Равенство – «величайшая ложь», люди рождаются разными и отношения между ними строятся на основе господства и подчинения. Без этого невозможны государство, культура, общественная жизнь. Дело не в отношении «господина» и «раба», но в необходимости разности потенциалов, определяющей величину потока жизни. Культура движется не «народными массами», но творцами высших человеческих ценностей, огромной творческой силой выдающихся личностей. Не они существуют для общества, но движение общества возможно в той мере, в какой оно способно воспринимать идеи «высших» людей. Аристократизм, элитарность, меритократия делают общество сильным и могущественным, равенство – упадочным.

Как Киркегор и Ле Бон, Ницше восстает против «четвертого человека» (по классификации А. Вебера), борется с духовным обнищанием человека-массы, отвергает манипулируемого индивида, не имеющего внутреннего содержания.

Продумывая причины собственного изгойства, отверженности, одиночества, Ницше пришел к заключению, что на смену аристократических веков пришло время «среднего человека», филистера, ничтожества. Раньше чернь знала свое место, теперь пришло ее время: мир стал прислушиваться к голосам ее защитников, а сама она почувствовала себя солью земли. Ныне филистер, человек массы уже начинает навязывать обществу свои вкусы, издавать газеты, кичиться своим патриотизмом и шовинизмом. То, что великим людям дается ценой величайших страданий, для черни становится массовой культурой, предметом ущербной критики или «потребой».

Недостатком современного общества Ницше считал торжество «среднего». Общественные институты, общественная мораль, общественное сознание способствуют выживанию не наилучших, а посредственных, наиболее приспособленных к «стадному сознанию». Это тормозит развитие как самого человека, так и общества.

Человечество не представляет собой развития к лучшему, или к сильнейшему, или к высшему, как в это до сих пор верят. «Прогресс» есть лишь современная идея, иначе говоря, фальшивая идея. Теперешний европеец по своей ценности глубоко ниже европейца эпохи Возрождения, поступательное развитие решительно не представляет собою какой-либо необходимости повышения, усиления.

Для характеристики триумфа «рабской морали», победы слабых над сильными, человека массового над человеком выдающимся Ницше переиначивает понятие «декаданс». Декадент у него не представитель «искусства для искусства», но пассионарий, жертва неукорененности и чувствительности, человек без основы, стремящийся избавиться от страданий дурманом утопии или социализма. В мстительной злобе декадент становится анархистом, бунтарем, разрушителем общества. Декаданс, упадничество – это утопия ликвидации социального неравенства, жизненной иерархии, правды жизни как таковой:

Позор для всех социалистических систематиков, что они думают, будто возможны условия и общественные установления, при которых не будут больше расти пороки, болезни, проституция, нужда.

Принципы новой жизни не должны выстраиваться на песке без учета реальных человеческих качеств и суровых реалий: «Нужно жизнь устроить, имея в виду несомненное, доказанное, а не как прежде – далекое, неопределенное, туманное».

Масса, чернь для Ницше – это рабская компонента человеческого, рабское сознание и стадный инстинкт. «Песок человечества» – огромные человеческие массы, лишенные воли и свободы, жаждущие отдать себя власти, небрежные в отношении самих себя.

Наряду с индивидуальным подпольем, существует еще более опасное – массовое, мощные деструктивные силы человеческих толп, почти не подчиняющиеся контролю человеческого разума. Ницше, Ле Бон, Гартман, Фрейд обнаружили, что действия толп почти неконтролируемы, их внушаемость безгранична, а разум подавлен.

Масса импульсивна, изменчива и возбудима. Ею почти исключительно руководит бессознательное. Импульсы, которым повинуется масса, могут быть, смотря по обстоятельствам, благородными или жестокими, героическими или трусливыми, но во всех случаях они столь повелительны, что не дают проявляться не только личному интересу, но даже инстинкту самосохранения. Ничто у нее не бывает преднамеренным. Если она и страстно желает чего-нибудь, то всегда ненадолго, она неспособна к постоянству воли. Она не выносит отсрочки между желанием и осуществлением желаемого. Она чувствует себя всемогущей, у индивида в массе исчезает понятие невозможного.

Масса легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует… Чувства массы всегда весьма просты и весьма гиперболичны. Она, таким образом, не знает ни сомнений, ни неуверенности.

Масса немедленно доходит до крайности, высказанное подозрение сразу же превращается у нее в непоколебимую уверенность, зерно антипатии – в дикую ненависть.

Склонную ко всем крайностям массу и возбуждают тоже лишь чрезмерные раздражения. Тот, кто хочет на нее влиять, не нуждается в логической проверке своей аргументации, ему подобает живописать ярчайшими красками, преувеличивать и всегда повторять то же самое.

Так как масса в истинности или ложности чего-либо не сомневается и при этом сознает свою громадную силу, она столь же нетерпима, как и подвластна авторитету. Она уважает силу, добротой же, которая представляется ей всего лишь разновидностью слабости, руководствуется лишь в незначительной мере. От своего героя она требует силы, даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина. Будучи в основе своей вполне консервативной, она испытывает глубокое отвращение ко всем новшествам и прогрессу и безграничное благоговение перед традицией.

Для правильного суждения о нравственности масс следует принять во внимание, что при совместном пребывании индивидов и массы у них отпадают все индивидуальные тормозящие моменты и просыпаются для свободного удовлетворения все жестокие, грубые, разрушительные инстинкты, дремлющие в отдельной особи, как пережитки первобытных времен.

Масса неразборчива, конформистски ориентирована, до тошноты однообразна, безучастна, пошла. Немецкая нация, пишет Ницше, с завидным аппетитом продолжает питаться противоположностями и без расстройства пищеварения проглатывает «веру» так же, как научность, «христианскую любовь» так же, как антисемитизм, волю к власти (к «Империи») так же, как evangile des humbles[54]54
  Евангелие обездоленных (франц.).


[Закрыть].

Впрочем, у массы есть свои герои и свои святые. «Не то, что есть святой, а то, что он означает в глазах несвятых, придает ему его всемирно-историческую ценность». Подлинные герои и подлинные святые редко становятся кумирами масс – посмотрите на памятники на наших улицах, на мемориальные доски…

В массе человек теряет свое личностное начало, обезличивается, начинает думать, как все: «Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой». «Поверхностные люди должны всегда лгать, так как они лишены содержания». «В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вслед за тобою». «Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен – правило».

Маркс видел в пролетариате передовой класс, Ницше – класс, раздавленный машиной. Прогнозируя результаты влияния тейлоризма на психологию человека у конвейера, он писал: «Первый камень преткновения здесь – это «скука, однообразие», которые влечет за собой всякая машинальная деятельность».

Не «передовой класс», но заговор страждущих и убогих против удачливых и торжествующих, «борьба больных против здоровых – борьба исподтишка», «деспотизм масс». Убогие и больные заражают здоровых, стремятся свалить на их совесть собственную неудачу, свое аутсайдерство и изгойство. Беда в том, что здоровые и удачливые начинают стесняться своего счастья, порой у них самих возникает сомнение в праве на жизнь. В итоге жизненная сила общества подрывается, социум деградирует.

Тоталитаризма еще не существовало в помине, а Ницше уже назвал социализм «фантастическим младшим братом почти отжившего деспотизма» и подробно описал итоги равенства, самого «ядовитого яда».

В условиях же верноподданнической покорности всех граждан абсолютному государству, постоянно прибегающему к мерам крайнего терроризма, неизбежно формальное уничтожение личности, которая в результате будет превращена в некий целесообразный орган коллектива. В конечном же итоге на этом пути будет достигнуто вырождение и измельчание человека до совершенного стадного животного с равными правами и притязаниями.

Особый урон в этих условиях будет нанесен той почве, на которой может произрасти гений, великий интеллект и вообще могущественная личность, обладающая мощной энергией. Установление государством равенства прав граждан станет исходным основанием для насаждения в обществе всеобщего враждебного отношения ко всему «редкому, властному, привилегированному, к высшей ответственности, к творческому избытку мощи и властности». Абсолютное государство способно порождать только «вялые личности», что и является лучшим показателем его нежизнеспособности.

Среди огромного числа предвидений великого мыслителя есть и такое (важное не только диагнозом, но и средством терапии): «Настанет день, когда чернь будет властвовать… Поэтому, о братья, нам нужна новая аристократия, которая воспротивилась бы этой черни и всему тираническому и начертала бы на новых скрижалях слово: благородство».

Равенство для Ницше – это равенство в убожестве, стадное существование человека. Впрочем, последнее неустранимо. Жизнь немногих невозможна без многих…

Подобным образом христианские добродетели изобретены для слабых – для компенсации их недееспособности, безволия, конформизма.

В книге «К генеалогии морали» Ницше ввел в употребление важное понятие ressentiment[55]55
  Злоба (франц.).


[Закрыть], являющееся ключевым для социологии и понимания тех социальных процессов, которые вели к тоталитаризму. Французское слово он использовал за неимением подходящего синонима в немецком языке (в русском – тоже; понятие это означает атмосферу враждебности, озлобления, ненависти вкупе с чувством собственного бессилия). Разрушение средневековой сословной иерархии, при которой члены общества идентифицировались со своим местом в сословной структуре, привело к разрыву между внутренними притязаниями и реальным положением человека в обществе, к неадекватным притязаниям «маленьких людей», к возникновению огромной прослойки неудовлетворенных статусом люмпенов, самими люмпенами описываемой формулой: «Кто был ничем, тот станет всем». Это понятие Ницше оказалось ключом к пониманию психологического типа разрушителя-экстремиста, раскрытого позже в трудах исследователей человека-массы, одномерного человека, man (М. Вебер, В. Зомбарт, Х. Ортега-и-Гассет, А. Камю и др.).

Ницше отнюдь не отказывал массе в праве иметь свою истину, свою веру, свое право. Ведь народ, масса – предпосылка культуры, подпочва развития. Без народных масс невозможно существование элиты. Из них она возникает, благодаря их труду существует. Поэтому лучшие должны делать все от них зависящее, чтобы массы были счастливы. Они должны творить их веру, их иллюзии, их благополучие. Да, у массы отсутствует воля, уверенность в себе, ответственность, способность ставить себе цели, но именно всё это – функции элиты, активной силы, тех избранников, которые указанными качествами обладают.

Незадолго до погружения в мрак Ницше прочитал законы Ману об иерархическом устройстве общества и был потрясен их совпадением с собственными построениями. То, что современное общество прятало от себя, – повсеместную стратификацию, иерархичность – лежит в основе любого социального устройства. Иерархия – основа нравственного и любого иного порядка. Отрицая иерархическую природу общества, отрицают – жизнь. Фактически то, что Ницше ставят в вину наши – реалистичность в подходе к социальному упорядочению, – является основой современной теории элит.

Ницше действительно много писал о неравенстве людей, но разве не неравенством питаются жизнь, развитие, эволюция? Разве различие в способностях, жизненности, умении, силе – не Богом данная реальность? Ницше говорил, что люди «стремятся к будущему по тысяче мостов и тропинок» («а не маршируют стройными колоннами под общими лозунгами, как это было в истории некоторых народов», – добавляет комментатор).

Культура – не обязательно эволюция: XX век дал нам жуткие примеры бросков в неолит. Нацизм и коммунизм показали правоту Ницше – возможность движения вспять. Хотя исторический опыт свидетельствует о способности человечества выходить из кризисов, зигзаги не ведут к обязательному «торжеству человечности». «Может быть, – замечает Ницше, – все человечество есть лишь одна ограниченная во времени фаза в развитии определенного животного вида – так что человек возник из обезьяны и снова станет обезьяной». Человек все еще не доказал, что Личность взяла верх над стадом окончательно и бесповоротно.

Культура иерархична. Без стратификации, неравенства, квантования воли к могуществу невозможно движение: «Более высокая культура сможет возникнуть лишь там, где существуют две различные общественные касты: каста работающих и каста праздных, способных к истинному досугу; или, выражаясь сильнее: каста принудительного труда и каста свободного труда». Выражаясь еще сильнее, нужно перейти от двух каст к их иерархии, одновременно заменив «работу» и «праздность» всеми состояниями между ними.

Ницше подразумевает, что реальна только выстраданная культура великих людей, культура масс – сборная солянка, только и способная породить «последнего человека», «презреннейшего человека, который уже не сможет презирать себя», который все делает мелким, фальшивым, неукорененным. Массы – то же стадо, прикрывающееся «культурой», хаосом правил и идеалов, прихваченных по случаю и также случайно используемых.

Все времена и народы, разноцветные, смотрят из-под покровов ваших: все обычаи и верования говорят беспорядочно в жестах ваших. Если бы кто совлек с вас одеяния и покровы, краски и жесты: у него осталось бы ровно столько, чтобы пугать птиц.

Ницше не был знаком с марксизмом, но, как и Киркегор, нутром чуял страшную для жизни опасность «торжества масс». Мещанское отребье, сброд, человек массы, никто – всё это сливалось в его сознании, вызывая приступ мигрени и тошноту.

«Некрасивой и нефилософской массе никогда не льстили так, как теперь, когда на ее лысую голову возложили венок гения» – так реагировал автор «Заратустры» на «самый передовой класс».

Тяготея к мифологии, видя в ней главный источник культуры, Ницше отказывал мифу в праве на «народность». За каждым великим мифом стоит свой Гомер, за каждым Гомером – свой Зоил, взывающий отобрать у одного и разделить между всеми… Равным образом Ницше отказывал массе в праве быть «носительницей и рычагом так называемой всемирной истории», вообще не допускал мысли о возможности «творческой массы».

Личность Ницше предпочитал народу, индивид – роду. Индивид не должен руководствоваться интересами рода в ущерб личным интересам. Высший вид служения народу – полнота самореализации личности. «Народ – это зачарованный круг природы для сотворения шести или семи великих людей». Ницше вполне разделяет мысль Шопенгауэра о «великих отдельных личностях», ради которых существует «фабричное производство» природы. Ибо в гении человечество имеет не только своего воспитателя, вождя и глашатая, но и свою истинную исключительную цель.

Цель человечества не в конечных результатах, а только в высших индивидуальностях, которых оно создает из своей среды.

Один великан перекликается с другим через пустынные промежутки времени и, не взирая на своевольных, шумящих карликов, которые копошатся у ног их, продолжают они свою величавую беседу.

Человеку-массе Ницше противопоставляет гения, «взрывчатое вещество, в котором накоплен чудовищный запас силы». Гений всегда ориентировав на невозможное, титаническое, он меньше всего сын своего времени, он всегда дистанцирован от своей эпохи и поэтому ею отвергаем. «Гений – это возвратившееся в настоящее ушедшее в прошлое время, эпоха более древняя, сильная, чем настоящее, он – воплощенная в поступке вечность, amor fati, он – необходимость, а его эпоха – случайность, поэтому гений и царствует над миром».

Эволюция гениальности – таков путь к сверхчеловеку. Только гений имеет подлинную цель, и только его существование не «напрасно». Гений возвышается над человеческим родом, давая последнему ориентиры. Сверхчеловек Ницше – результат эволюции гениальности, «предельное для человека состояние, лишь устремляясь к которому человек может стать Человеком» (М. К. Мамардашвили).