Электронная библиотека » Игорь Гарин » » онлайн чтение - страница 44

Текст книги "Ницше"


  • Текст добавлен: 26 февраля 2020, 11:00


Автор книги: Игорь Гарин


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Очень красноречивое признание одного из наших критиков Ницше, «апостола правдивости», как звал его Луначарский:

И разве мы – российский пролетариат – не потому стали у власти, что проделали ту же переоценку ценностей? Разбили и растоптали все иллюзии демократизма и парламентаризма?

Ницше нас учит (правда, не нас, но нам это не важно), что только голая сила есть право и что власть и сила капиталистов, правящих человечеством, не нуждаются ни в каком другом оправдании, как в том, что они власть и сила и воля к власти. Разве не подхватываем мы это учение? Разве не говорим мы: да, согласны. Отношения между вами и нами вопрос силы? Да. Но мы сильнее вас… И потому мы идем к власти.

Нас объединяет с Ницше его борьба против индивидуализма (?), анархии капиталистического общества. Его страстная мечта об объединении земного шара, его борьба с национализмом.

Нас объединяет с Ницше то, что он, как и многие лучшие умы буржуазии, неизбежно, независимо от своей воли приходит часто к нашим истинам. Мы найдем у него и проблески исторического материализма и ряд мыслей, выводов, которые мы можем всецело принять.

Для самого Луначарского имя Ницше стало символом разрушения буржуазного общества, а сверхчеловек – знаменем обновленного человечества, стандартом борца, сражающегося за «светлое будущее».

Объединив в некоей «триаде» Маркса, Ницше и Горького, Луначарский увидел в этом «явлении» знаменье времени: «…Борьба угнетенного класса за свои права, за жизнь, достойную человека, протест, наступление, натиск, возникающий из недр самого класса, во имя его требований – вот дух марксизма; провозглашение права на полное самоопределение, гордый вызов обществу и его устоям, подчеркивание прав личности на совершенствование и радость жизни, творчества» – вот то, что привлекает нас в Ницше, и ту же требовательность от жизни, тот же протестующий дух видим мы у Горького. «…Нам не интересны страдальцы, нам интересны протестанты… Как далеко ни разошлись материалисты и идеалисты молодого поколения, но честь индивидуума, его право на счастье, но протестующий дух соединяет их теперь», – писал он в 1903 году. «Ницше протестующий», «Ницше-жизнестроитель», «Ницше-революционер» – таким виделся он Луначарскому. Ницше, понятый подобным образом, как нельзя лучше подходил к «революционному мировоззрению», как нельзя лучше вписывался в ту картину мира, где нужно было как-то обосновать совершенную неуместность человеколюбия и неизбежность жестокости – ведь великие свершения требуют жертв, – где царит радость и веселие от головокружительных побед, где побеждают «достойные», а все старое, слабое «тает и сгорает в лучах огненного ярилы», как объяснял Луначарский несколько лет спустя в статье, написанной по поводу «Дачников» Горького. Именно здесь, упрекая Горького за излишнюю «жалостливость» к своим персонажам, автор изложил свою концепцию «человека» и, переведя поэтические символы Ницше на язык революции, сформулировал свою этику, основу которой составила «жестокость»: «Побольше, побольше жестокости нужно людям завтрашнего дня» – таков конечный вывод этой «новой» революционной морали.

Хотя М. Горькому – уже в советские времена – приходилось неоднократно открещиваться от обвинений в ницшеанстве, ему так и не удалось освободиться от ницшевских интонаций и прямых реминисценций типа: «Задача литературы: восстающего поддержи – чем энергичнее поддержите его, тем скорее окончательно свалится падающий». М. Меньшиков в статье «Красивый цинизм» без обиняков констатировал:

С чудесной стремительностью, совсем по-русски, нижегородский беллетрист «малярного цеха» принял евангелие «базельского мудреца» и… несет его как «новое слово».

Идеи Ницше, по мнению А. Эткинда, не были рассчитаны на практическую реализацию, но в русской утопии, черпавшей экстремизм из любых источников, они приобретали конкретный характер.

То, что для Ницше и большинства его европейских читателей было полетом духа и изысканной метафорой, которую лишь варвар может принимать буквально, в России стало базой для социальной практики.

Поскольку новый человек, поправший отживший здравый смысл, должен был сотворен именно в России, надо ли удивляться, что «человек – мост к сверхчеловеку» из метафоры стал постулатом иных теоретиков большевизма. Не очень чувствительные к логическим неувязкам, наши диалектики после партийных погромов с тем же чистосердечием называли сверхчеловека предтечей гитлеровских выродков. Пользуясь диалектическими вывертами, нетрудно осуществить синтез: человек → сверхчеловек → (коммунистический человек) → фашист. Это теория, практику вы знаете сами…

После бурного всплеска «русского ницшеанства» в начале XX века интерес к Ницше так же быстро угас. Место Ницше заняли Штайнер (антропософия) и Фрейд (психоанализ). После 1912 года имя Ницше почти исчезло в русской литературе.

Последней книгой о Ницше стал путаный и поверхностный опус Вересаева, в котором Аполлону приписаны черты Диониса и наоборот, где Ницше «тоскует по гармонии» и Толстой – словами Наташи Ростовой – проповедует ницшеанство. Ницше здесь изображен, как Достоевский, проклявший свое нутро, или, наоборот, как Бюхнер, это нутро воспевший…

Время

Что прежде всего и в конце концов требует от себя философ? Преодолеть в себе самом время, стать безвременным – вот с чем ему приходится выдерживать самую жестокую борьбу, которая все-таки делает его сыном своего времени.

Ф. Ницше


Воплощенная беспредельность мифического – Время.

П. Валери


Время у Ницше – не коса Сатурна, а шествие Диониса по Земле.

А. Аствацатуров

 
Мгновенье – в вечности, во тьме ночной – зарю,
В безжизненности – жизнь, а в людях – Бога зрю.
 

Итак, время Ницше – выход из времени в вечность. В вечный круговорот. Одна из главных идей «Заратустры» – вечный возврат. «Заратустру» и следует рассматривать под знаком музыки; эта музыка – гимн вечному возвращению.

Все возвращается – это верно, но при условии, что ничто не возвращается никогда.

Подразумевал ли «вечный возврат» Ницше «вечность» мгновения, повтор времени? Мне представляется, что такая трактовка неверна, ибо «колесо» не исключало эволюции.

Принцип вечного возвращения, примененный к времени, означает, что при наличии линеарного времени и исторической последовательности, в которой различаются прошлое и будущее, происходит уничтожение направленности и различимости времени: прошлое возвращается в настоящее, как более сильное, древнее, царственное, в каком-то смысле – вечное…

Ницше полагал, что присутствие абсолютов в мире обесценивает и девальвирует время. В присутствии Вечности или Предвечного время ничтожно, бессмысленно, а жизнь человека и его цели лишаются значения. Лишь поворот человека от неба к земле, лишь вечное становление, постоянное движение всего преходящего, определяют статус времени как среды созидания, стихии возникновения нового. Лишь в земном и преходящем человек обретает творческую силу, воплощает свои проекты жизни и цели. Творчество, созидание – вот что такое подлинная историчность и действительность времени.

Определяя созидание как преодоление, Ницше говорит не об аскетическом снятии времени и жизни, а о преодолении конечных ступеней, конечных целей воли; во времени созидающий преодолевает самого себя, разрушает то, чем он был, и постоянно ищет то, чем должен стать.

Полнота жизни – это самореализация во времени, вечное движение, обусловленная временем возможность эволюции и прихода сверхчеловека.

«Хмельная песнь», завершающая предпоследнюю главу «Заратустры», – высшая точка переживания времен у Ницше, выражаясь языком М. Хайдеггера, «экстаз времени», если понимать слово Ekstasis как выход из себя. Время здесь не описывается, оно не опредмечено, все конкретное исчезло, остались только элементарные символы бытия.

Слово превратилось в медиум времени. Мы захвачены временем, которое есть человеческая экзистенция. Мы живем во времени, как во сне, все наше существо так спаяно со временем, что мы не замечаем его, так как оно воздух, которым мы дышим. Время движется и исчезает в бездне прошлого, унося все живое, постоянно увеличивая глубину этой бездны. Время открывается нам, когда мы пробуждаемся от сна. Полночь – время этого пробуждения, это – всеобщая тьма, полная неопределенность вещей, их нерасчлененность в единстве становления. Исчез шум дня, пестрота вещей превратилась во тьму. В ночной тиши мы слышим беззвучный бег времени, его дыхание. Все преходящее – символ страдания, постоянного, вечного страдания мира, в котором все исчезает, становясь добычей смерти. Боль мира нестерпима, и мировая скорбь видит в потоке времени лишь исчезновение бытия. Радость же прозревает гораздо глубже сущность времени, видит в исчезновении противоположность смерти – жизнь, вечное возвращение того же самого из бездны вечности, видит в самом феномене времени вечность. Страдание, радость, мир, время мыслятся едиными. Человек здесь уже не смертный, он бессмертен во времени, ибо он как медиум времени есть вечное возвращение того же самого. Только через человечество открывается тайна всего сущего.

Об экзистенциальности времени Ницше свидетельствуют многие стихи «Песен принца Фогельфрая», завершающих «Веселую науку». Эти стихи упреждают другое время, другую эпоху, другую жизненную установку, радикально обновляющую «лучший из миров». Назвать вечность злой шлюхой мог поэт, полностью преодолевший в себе одну парадигму и открывший другую…

 

Primus Remedium[61]61
  Первое средство (латин.).


[Закрыть]
, или Самообольщение больного поэта

Слюнявая старуха,
Моя эпоха, у тебя во рту
Часы и дни ворочаются глухо.
Мне жить невмоготу.
– Ты, вечность, злая шлюха, —
Кричу я в пустоту.
 
 
Железный век —
Могучий бык: ему смешон мой крик.
Как будто вражеский набег
Мне в мозг проник:
«Се человек,
Который глупость мира не постиг!»
 
 
Лей мак забвенья,
Лей, лихорадка, в сердце свой дурман!
Вниманьем вашим я не сыт, не пьян.
Ты говоришь: предназначенье?
Увы! обман
И яд презренья!
 
 
Нет! Воротись!
Снаружи дождь! Снаружи стужа!
Я не пущу тебя наружу!
Вот золото твое. Вглядись!
То вверх, то вниз
Температура: мне все хуже, хуже…
 
 
И настежь дверь!
И мне в окошко хлещет ливень!
Неистов дождь и непрерывен.
А мрак ночной рычит, как зверь.
И счет моих потерь
Идет на рифмы звоном медных гривен!
 

Ницше принадлежит идея внутреннего времени, длительности, широко использованная затем Бергсоном, Гуссерлем и Хайдеггером, в частности в «Бытии и времени». Жизненность неотрывна от временности, бытие и время – единое целое, временность Dasein делает возможным понимание бытия. У Ницше присутствует даже такое свойство временности как бытие – к–смерти. В 278-м афоризме «Веселой науки» читаем: «Все, все полагают, что всё, что случалось до сих пор, было ничем или мало чем, и что близкое будущее есть всем… Каждый стремится быть первым в этом будущем – но все же только смерть, могильная тишина является общим для всех и единым достоверным в будущем! Удивительно, что эта единственная достоверность и всеобщность не имеет почти никакой власти над людьми, и они очень далеки от того, чтобы ощущать себя братьями у смерти!»

Ницше понимал длительность как нацеленность на грядущее, как перспективность, которая приобретает смысл не вследствие бытия-к-смерти, а благодаря жизненности. Человеческое бытие обладает внутренней временностью, видением перспективы. «Быть дома в сегодняшнем для него означало видеть время сквозь призму межсубъективности, понимать возможность как со-возможность, осуществлять выбор как со-выбор».

Идея Сверхчеловека встроена и вырастает из чувства внутренней временности, видения перспективы. Она не детерминирована ни телесной эволюцией, ни мировой историей. Ее осуществление, ее существование, как таковое, зависит от того, насколько эта идея разделяется обществом.

Связь социального и временного определяется эволюцией: недоразвитое общество неспособно не только подойти к Сверхчеловеку, но даже воспринять его идею. Соборность – категорический запрет на любое «сверх».

В отличие от Хайдеггера, равнодушного к будущему, остерегающегося от прогнозов, декларирующего «закрытость» грядущего, Ницше устремлен в грядущее, открыт навстречу ему: «Настоящее и прошлое на земле – ах! друзья мои, это и есть наинетерпимейшее для меня; и я не смог бы жить, если бы не был предвестником того, что должно прийти». «Зов Диониса» – это зов будущего, делающий человека существом экзистирующим, чье настоящее определено проектом будущего. Свою позицию Ницше четко сформулировал в «Человеческом, слишком человеческом»: «Будущее руководит нашим сегодняшним».

По мнению П. Хеллера, отношение Ницше к времени менялось в ходе его духовной эволюции. Ранний Ницше враждебен современности из-за «варварского отсутствия в ней самодовлеющей культуры». Зрелый Ницше – сторонник настоящего, развития, поздний – будущего, в котором восторжествуют его идеи, а не идея историзма: «Не наука будет источником целей этого периода, так как они могут быть созданы только жизненной энергией, способной к созданию новой иерархии ценностей».

Отвергая запредельные сущности, Ницше отвергает и причинность как форму их проявления: мировой процесс бесконечен и беспрерывен, он не может быть расчленен на причины и действия, на отдельные обособленные пункты, ибо течение беспрерывно. Причинное объяснение мира – наша субъективная функция, аналогичная той, которая видится нам в нашем внутреннем мире в виде наших поступков или движений, якобы определяемых нашей волей. Подобно тому, как мы определяем нашу волю причиной наших действий, мы заключаем, что во внешнем мире за каждым событием кроется деятель, побуждающая его причина. Все это – только умозаключения. В нашем внутреннем мире воля неотделима от действия – налицо лишь смена последовательных состояний.

Мы видим, что за нашим хотением следует движение, и совершенно ошибочно заключаем отсюда, что есть некоторый метафизический субъект, наша воля, которая производит и то и другое. Дальнейшая неправильность заключается в истолковании внешнего мира по аналогии с внутренним. Это – совершенно произвольная попытка очеловечить природу.

Наше сознание вообще представляет собою сплошной мир фикций. Наши логические аксиомы так же призрачны, как и категории нашего рассудка. Так, например, знаменитый «закон противоречия» представляет собою чисто субъективное правило нашей мысли, которому мы не имеем права придавать объективного значения. Из того, что мы не можем одновременно утверждать и отрицать одного и того же, не следует, чтобы сущее не могло обладать противоречивыми свойствами сущего. Закон противоречия не есть свойство сущего, а выражение нашей человеческой неспособности. Мы вообще не знаем сущего, а потому – не в состоянии решить вопроса о том, приложимы или неприложимы к нему наши логические аксиомы; последние поэтому не суть критерии истины, а только предписания относительно того, что должно считаться истинным.

После античности, после христианства, после Вико – какой новый смысл вложил Ницше в вечный возврат? Не страшиться, не благоговеть перед судьбой, но хотеть и возлюбить ее. Amor fati.

 
Что скоротечность времени пред вечностью?
Что атомарность времени пред вечностью?
И что начало и конец пред вечностью?
И что граница времени пред вечностью?
 
 
Где прошлое кончается пред будущим?
И где начало вечности – в мгновении?
 

Время и вечность – кто их выдумал? Мистики? Время мешало их поискам вечности, вот они и придумали нечто, существующее вне времени. Вечность – не бесконечность времени, а безвременность. В вечности нет изменения, она – над временем:

 
Я видел Вечность той ночью,
Подобная кольцу великого чистого и бесконечного света,
Вся безмолвная, ибо – прозрачная;
А всюду под нею – Время в часах, днях и годах…
 

Отвергая догматы предшествующей философии, Ницше никогда не ставил под сомнение понятие «вечности», имеющей, впрочем, замкнутый, циклический характер. Вечность – не бесконечность «там», но «вечное повторение» «здесь». Структура вечности – циклы, вечность – движение мира «по кругу», никогда не прерываемое, ничем не ограниченное.

Вечность – чуть ли не единственная трансцендентальность в метафизике Ницше, то, что никогда не может быть превзойдено: «Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова – и ты вместе с ними, песчинка из песка!»

Вопрос, сопровождающий всё и вся:

«Хочешь ли ты этого еще раз и еще бесчисленное количество раз? – величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью?»

Вечность необходима Ницше так же, как красота. То и другое придумано человеком, то и другое оправдывает жизнь, то и другое позволяет возвыситься над временем. В вечном круговороте бытия только вечность и красота непревосходимы, неотрицаемы, безусловны. Только в их созерцании жизнь приобретает смысл и цену.

Тот, кто связывает свое существование с какой-либо временной и преходящей целью, кто хочет быть моментом в развитии какого-либо человеческого общества, государства или науки и желает таким образом всецело принадлежать к области преходящего, тот не понял урока, преподанного жизнью, и должен учиться у нее сызнова.

Бесконечность времени, будущего для Ницше – открытость новациям, приход более сильных и мудрых, движение мудрости. В заключительном 491-м афоризме «Утренней зари», озаглавленном «Мы, воздухоплаватели духа», читаем:

Другие птицы полетят дальше! Наши надежда и вера полетят вместе с ними, поднимутся над нашими головами и над нашим бессилием прямо в высоту и будут смотреть оттуда вдаль на стаи более сильных птиц, чем мы; на стаи птиц, которые будут нестись туда, куда стремились и мы и где кругом все море, море и море! Но куда же стремимся мы? Хотим ли перелететь море? Куда влечет нас эта могучая страсть, которая сильнее всех желаний? Почему она влечет нас именно в этом направлении – туда, где закатывались до сих пор все солнца человечества? Может быть, и про нас некогда скажут, что мы, плывя на запад, надеялись достичь Индии, – но что жребий готовил нам разбиться о бесконечность? Или мои братья? Или?..

Здесь море, океан – символы бесконечности перспектив развития сознания, устремленности духа к новым завоеваниям. Ницше любил стихотворение Дж. Леопарди «Бесконечность», особенно последние строки:

 
И среди этой безмерности все мысли исчезают,
И сладостно тонуть мне в этом море.
 

Однако его собственное представление о бесконечности связано не с «растворением» мысли в безмерности, не с потоплением в море, но с вечным испытанием человеческого духа бесконечностью, с проверкой силы сознания вечностью: «Бесконечность открывает человеку сферу неизведанного, темного, страшного, и встреча с бесконечностью всегда оказывается трагедией любви духа к ней» (А. Аствацатуров).

«Самое время есть круг», – писал Ницше, весь опыт и все построения которого навязчиво повторяются в образе двойного круга: время, структура космоса и жизненного пути, строение книги, техника афористического письма, принцип организации античного театра… В посмертно опубликованных рукописях Ницше графический образ времени имеет вид двух концентрических кругов с точкой «я» в центре. Внешний круг символизирует «вечность», внутренний – экзистенциальное время, переживаемое субъектом. Движение внешнего круга почти незаметно, движение внутреннего условно может быть разбито на дискретные единицы, столь малые по величине, что невозможно никаким способом разделить прошлое от настоящего и последнее от будущего. Никаким законом или причинно-следственной связью невозможно охватить и всю совокупность всех событий, протекающих во времени.

Наблюдающий круговое время субъект, не являясь неизменным, лишь условно находится в центре двойного круга. Всегда себе неравный, он как бы осциллирует вокруг центра, он всегда эксцентричен. Человек вообще не может претендовать на положение центра мира, как не может быть завершенным «я», «субстанцией», «бытием». Сам человек – движение, переход, изменение состояния.

Движения двойного круга различаются не только по скорости, но и по характеру: движение внешнего – как бы центростремительно, внутреннего – как бы центробежно: «вечность» стремится стать «мгновением», «мгновение» – «вечностью». Парадокс усиливается уравниванием слишком медленного со слишком быстрым.

Ницшеанский «опыт» со временем прекрасно переложен на язык искусства А. Белым, виртуозно вписавшем свое персональное положение во времени (Базель, 1915 г.) в схему Ницше:

Догматы нашей культуры перевоплощались в человечестве, свертываясь по спирали в единую точку; и точка та – «я»; «я» – свободное «я» – есть вершина громадного конуса; от основания (круга) к вершине (блистающей точке) бежала спираль; если круг – «зодиак», опоясавший человечество первого века, то точка есмь «я» (человек, проживающий ныне: в двадцатом столетии); если же повернуть конус времени – линия (или спираль) в этом новом сечении исчезает; мы видим круг с точкою посередине его, точка – «я», находящееся в 1915 году в старом Базеле; круг – это догматы первого века; а катастрофа культуры – в естественном перемещении зрения перпендикулярно к истории; кажется, что спираль, пробегающая от громадного круга до маленькой точки, до «я» (на протяжении двадцати веков), совершается в тот же момент: круг пришествия (догмат) и «я» (иль пришедший) таинственно связаны; тайна пришествия есть: пришествия я» (совершенно свободного)… в Базель.

Если бы человек попытался себя пережить, как пришедшего, и если бы всю историю девятнадцати с лишним столетий рассматривал он, как сниманье печатей, разоблачающих миссию «я» (моего), переживающего, здесь, в Базеле, мировую Голгофу, то – ему бы открылось все то, что из недра сознания Ницше исторгло безумнейший крик: «Ecce homo» сначала; следствие «Ecce homo» – последняя подпись безумного Ницше, гласящая, это он есть Распятый… (Дионис).

Но в этот же миг сознается обратное: «я», разрываясь в себе, распинаясь в себе, посередине себя наблюдает огромную ночь; посередине ее стоит Солнце; но Самое Солнце – Круг Солнца – есть Лик, восходящий во мне: «я», всходящее в «я», отделимо от «я» безысходной далью («я – путь и стремление к дальнему»); дальнее приближается в страшной работе преодоленья Сознания; я несу в себе целое Солнце, но «я» не есмь «Солнце», и если бы мне графически выразить отношение «точки» («я» личное) к Солнцу во мне, мне бы следовало нарисовать вдалеке от вершины истории двадцати веков (конуса) – круг; и – провести к нему линию; получился бы конус, обратно поставленный; «точка», мгновение, или «я», пребывающий в Базеле, понял бы, что «я» в будущем только могу стать воистину солнцем, которое Ницше увидел впервые, как прорезь возможности; следующий момент после Ницше – перемещение перспективы сознания, перпендикулярное к Ницшеву взгляду на «я», но обратное взгляду истории: солнце близится; станет поверхностью жизни оно, может быть, через двадцать столетий.

Второе пришествие – пресуществление в Христе всей планеты и «я», обитающих в Базеле, в Петербурге, в Саратове, совершится воистину.

Знание это теперь – математика новой души: в математике этой духовной науки загадана нам и культура грядущего.

Ницшевская мифема круга, вполне возможно, носила экстатически-световой характер, то есть порождена идеей света, мысленные эксперименты с которым несколько позже привели Эйнштейна к созданию другой мифемы – теории относительности. Для Ницше свет порождал визуальные галлюцинации, для Эйнштейна служил пробным камнем интеллектуальных построений.

У Ницше сложились совершенно особые отношения со «светом»: сильнейшие головные боли, постоянные, особенно в последние годы жизни, ухудшение зрения сформировали из него существо, крайне чувствительное к свету и световым эффектам; в тех промежутках между болезненными состояниями, когда чистый свет более не сопутствовал острой боли, а награждал радостью обладания миром живого, радостью «быть», и возникали перцепированные образы, которые современная наука называет фосфенами («остаточные образы»), легко вызываемые даже слабым давлением на глазное яблоко; в зависимости от силы давления и возникает перцептивная геометрия – диски, концентрические окружности, арки, спирали и т. д. На уровне глубинного переживания геометрия фосфенов и геометрия архаических символов могут совпадать.

Письма Ницше и его поздние сочинения полны восторженных изъяснений на языке световых метафор:

«Я весь направлен к свету: он – то, почти единственное, без чего я абсолютно никак не могу обойтись и, думаю, нечем заменить: сияние легких облаков».

Или другое признание:

«Вот и снова ночь вокруг меня: я обрел бы себя, если бы сверкнула молния; благодаря этому краткому мигу напряжения я совершенно полностью овладел бы собой и своим собственным светом».

Внезапные переходы из темноты на свет, то боль, то эйфория светового восторга, привычка грезить с закрытыми глазами, конечно, не могли не сказаться на экзистенциальном и метафизическом опыте Ницше.

Отнюдь не случайно я связал светом стоящего на пороге безумия Ницше и стоящего на пороге великих открытий Эйнштейна: свет оказался порождающей материей представлений о времени того и другого.

Есть нечто временное в неумолимом течении времени. Прошлое, настоящее, грядущее – изобретения нашего ума. Недалеко ушло то время, когда сознание ориентировалось не на изменение, а на постоянство, когда в мире царила устойчивость и когда ветры прогресса еще не разрушали природу. В том мире человек «инстинктивно пытался превзойти или устранить время». И даже когда это ему не удалось, он не отказался окончательно от неподвижности. Так возник образ времени-колеса, которое вечно движется, но постоянно возвращается в исходную точку. Даже в нашем сознании все еще сосуществуют два времени – малоподвижная, почти неизменная вечность, замерзшая в глубинах подсознания, и подвижная повседневность, суетная, взбалмошная, очевидная, но еще более кажущаяся, ведущая рождение к смерти. Идеология великого круга со всеми разновидностями метемпсихоза не может быть изжита в этом вечно пульсирующем мире.

Здесь же коренится явление déjа vu – уже бывшего, самсары.

Мы все испытываем иногда посещающее нас чувство, будто то, что мы говорим и делаем, уже говорилось и делалось когда-то давно – как будто в смутном далеке нас окружали те же лица, вещи и обстоятельства, как будто мы отлично знаем, что произойдет затем, словно мы неожиданно вспомнили это!

Метемпсихоз метачеловека…

«В пучину Времени срываясь…»

«Меняются времена, меняются и слова, но вера неизменна». «Христос родился, рождается и родится».

Время тоже имеет свои сорта, первосортное время – это мгновения, ради которых стоит жить.

Мне пришел на ум также образ выигранного времени. Я спрашиваю: «Выигранного во имя чего?» И мне отвечают: «Во имя культуры».

Грядущее отбрасывает свою тень на настоящее. Это – реальность. И не только Белой Королевы, но каждого из нас. Потому что наше настоящее есть реакция на ожидаемое будущее, видение которого определяет поведение и обостряет восприятие грядущего. Вся наша жизнь в такой же мере переживание будущего, как прошлого или настоящего.

Время может течь вспять – тому множество подтверждений.

Мы живем в мире неподвижного, может быть, отрицательного времени.

И для тех немногих, кто предвидит, время тоже течет вспять. (Есть люди, которые лучше всего помнят события, происшедшие на следующей неделе.)

Для тех немногих, кто помнит, время тоже течет вспять. (Такова память.)

И для тех, кто страдает амнезией, время течет вспять. (Ибо время есть накопление информации, а они ее забывают.)

И для стариков время течет вспять. (Ибо они все теряют.)

И для детей время течет вспять. (Ибо оно течет от искренности ко лжи.)

И для зрелости время течет вспять. (Ибо что есть старость как не возвращение в возраст беспомощности?)

И для цивилизации время течет вспять – читайте Шпенглера, если сможете.

И еще – потому, что когда время течет вспять, смерть предшествует взрыву. «А когда сверхзвуковые боеголовки начнут нести нам смерть, то мы не услышим взрыва – смерть опередит его».

 
Нам хотелось всегда
Обогнать торопливое время
 
 
Раньше него погрузиться
В свинцовую массу того, что еще не свершилось,
 
 
Заарканить вольное нечто,
Чего приручить не успело время,
 
 
И, прижимая добычу, глядеть,
Как, выбиваясь из сил, торопится время
К нашему берегу сквозь века и туманы.
 

И все-таки время существует! Оно существует хотя бы потому, что было время, когда все было ясно, время, дающее ответы на любые вопросы, время, когда «золотой век» еще золотил нити Кроноса. То, что этого времени больше нет, служит лучшим доказательством былого существования времени. Но оно сохранилось и после «краха всех ценностей и крушения всех надежд»:

Дождь идет постоянно, без перерывов и не ослабевая; даже если обвалится какой-нибудь холм или какой-нибудь лес тонет в воде, поднявшейся из глубин, в дожде ничего не изменяется. Только дни и сезоны кружатся, достигая источника света. Это единственный признак, говорящий, что время еще существует.

Прошлое и настоящее не имеют значения. Ибо прошлое – это то, чем не следовало быть человеку, а настоящее – чем не следует быть. Мы должны считаться только с будущим. Будущее же…

 
Во времени живя, мы времени не знаем.
Тем самым мы себя самих не понимаем.
В какое время мы, однако, родились?
Какое время нам прикажет: «Удались!»
А как нам распознать, что наше время значит
И что за будущее наше время прячет?
Весьма различны времена по временам:
То нечто, то ничто – они подобны нам.
Изжив себя вконец, рождает время время.
Так продолжается и человечье племя.
Но время времени нам кажется длинней
Коротким временем нам отведенных дней.
Подчас о времени мы рассуждаем с вами.
Но время – это мы! Никто иной. Мы сами!
 

Пенталогия Б. Шоу о нехватке у всех нас времени для того, чтобы обзавестись мудростью или совестью, – не более чем философская утопия. Одним на это хватает двух десятилетий, большинство не приобретает за – жизнь. Мудрость вневременна, длительность здесь вторична. Человек выделывается не столько временем, сколько семенем.

Время внешне по отношению к жизни; сущность времени не имеет отношения к сущности жизни, которая вневременна: всегда остается самой по себе. Этим концепция времени Ницше отличается от концепции Бергсона, согласно которой длительность можно испытать лишь изнутри.

Луис де Молина писал: будущее суть возможность. Даже забота о нем – а есть ли она? – не делает его необходимым. Предопределенность – имеем ли мы дело с мистикой или эволюцией – проблематична. Мы не в состоянии управлять своим завтра, но вот ликвидировать его в силах.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации