Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

18 октября произошло торжественное примирение генералиссимусов, закончившееся пиром, данным князем Ф.Ю. Ромодановским. «Было празднество у генералиссимуса, – записывает Гордон, – причем мы угощались на счет гостей (т. е. московских коммерсантов) и были отпущены около 11 часов. После переправы через реку были с обеих сторон пути выстроены пешие и конные полки. Когда перед ними проезжал генералиссимус, он был приветствован обычным образом и залпами из ружей. После этого полки были распущены по квартирам».

Кожуховский поход был чем-то средним между потехой и настоящими маневрами. В нем было много маскарадного и шутовского, и такой характер похода отразился и на тоне его «Описания». «Описание» – подробный и точный журнал маневров – составлено в стиле какой-то героической поэмы, в которой кожуховские бои сравниваются с Троянской войной, герой войны князь Ф.Ю. Ромодановский носит шутовский титул «Прешбургского и Парижского и всея Яузы обдержателя», а причинами войны выставляются пограничные столкновения между двумя генералиссимусами – государями, соседние «державства» которых разделялись только речкой Хопиловкой (небольшой приток Яузы, теперь в черте города Москвы), зависть, которой был уязвляем Иван Иванович к князю Федору Юрьевичу во время беломорского плавания, потому что Федор Юрьевич плыл на лучшем корабле, и, наконец, захват Бутурлиным кожуховского городка. Немало маскарадного было в торжественных процессиях, которыми обе армии выступили на поля битв; одну из них и открывал даже царский шут; в ней участвовала рота карликов в пестрых костюмах. Смехотворное зрелище должны были представлять неоднократные, сопровождавшиеся словесными перебранками поединки между главнокомандующими, в особенности, например, когда они хлестали друг друга бичами. Комический характер носили и церемонии празднования побед в лагере Ромодановского.

Но в то же время кожуховские бои были до некоторой степени и настоящими маневрами. Войска вели наступление и оборонялись, брали крепость приступом, засыпая рвы, взбираясь на валы по штурмовым лестницам, затем упражнялись в правильных осадных работах, строя редуты, делая апроши, закладывая мины под неприятельские укрепления и взрывая их. Маневры были даже более близки к настоящим битвам, чем следовало бы. Стреляли, конечно, холостыми зарядами, метали не настоящие бомбы и гранаты, бросались друг на друга с деревянными штыками и тупыми копьями. Но каждая стычка оканчивалась «потерями», значительным количеством ушибленных, раненых и особенно обожженных. Были даже убитые. «Утром 20 октября, – пишет Гордон в дневнике, – умер солдат Анисим, который был ранен ядром в ногу и получил воспаление раны». Войска приобретали опыт в настоящих боях; но этот опыт распределялся неравномерно. Действуют две армии, но разного состава: в одну входят новые солдатские полки, другая сформирована исключительно из стрельцов. Первой дана активная роль, она – нападающая; стрельцам отведена пассивная оборона. Солдатским полкам Петр оказывает явное пристрастие, не сдержанное хотя бы малой долей такта. Он сам в качестве «бомбардира» стреляет бомбами из мортир в стан стрельцов, сам подводит мину под их укрепления. Заранее осужденные на поражение, они в заключение маневра подвергаются позору: отнятые у них знамена волочат по земле. Понятно, какие чувства к Петру унес стрелец из Кожуховского похода.

Азовские походы

Петр I

Гравюра Р. Оттенса По оригиналу неизвестного происхождения

XVIII. Международное положение России в первой половине 1690-х гг

Кожуховская игра, последняя потеха Петра, была только игрой. Ни о чем серьезном он, предпринимая ее, не думал. Об отсутствии у него каких-либо широких планов, кроме самой игры, свидетельствует нам сам Петр, вспоминая впоследствии о кожуховских маневрах. «Хотя в ту пору, – писал он, – как трудились мы под Кожуховом в Марсовой потехе, ничего, более, кроме игры, на уме не было; однако эта игра стала предвестницею настоящего дела». Но кожуховские маневры внушили царю такую уверенность в силах и искусстве его полков, в способности его войска вести военные действия, осаждать крепости и брать их штурмом, что тотчас же после маневров он мог искать случая применить только что испытанную силу к серьезному делу. Повод к такому применению давали внешние отношения, в которых тогда находилось Московское государство. Вступив в союз с Польшей и Австрией и предприняв в этом союзе Крымские походы, Софья нарушила Бахчисарайское перемирие 1681 г., и с тех пор Московское государство находилось с Крымом и с сюзереном крымского хана, турецким султаном, в состоянии войны, которой конца не предвиделось. В эпоху Крымских походов московское правительство предъявляло к Турции требования, совершенно неприемлемые для последней. Оно выступило с программой, осуществить которую удалось ровно сто лет позже императрице Екатерине II. Оно требовало ни много ни мало как уступить России Крым и обе крепости, запиравшие выходы в Азовское и Черное моря: Азов в устьях Дона и Очаков в устье Днепра; далее – всех татар из Крыма выселить в Анатолию, всех находящихся в Турции и в Крыму русских пленных освободить без выкупа и, наконец, уплатить контрибуцию в 2 миллиона червонных. Такие притязания рассчитаны были на победу; но так как Крымские походы кончились неудачей, то о них не могло быть и речи. Московское правительство понизило тон. В 1690-х гг. оно уже не говорило об уступке Крыма, крепостей, о выселении турок в Анатолию и уплате военного вознаграждения, оно ограничивалось требованиями освободить без выкупа пленных, взамен чего обещало освобождение турецких и татарских пленных, находящихся в России, крымскому хану отказаться от получения ежегодной казны из Москвы – этой унизительной для Московского государства, хотя и замаскированной дани, далее – татарам прекратить набеги на русские владения, не препятствовать запорожским казакам заниматься рыбными и звериными промыслами на их территориях по Днепру и обеспечить безопасность торговых сношений с Крымом и Турцией. Но и эти условия Турция и Крым находили невозможными. Крым ни за что не соглашался ни на безвозмездное возвращение пленных, этой главной своей добычи, ни на отказ от ежегодной дани. Таким образом, состояние войны, хотя и без активных военных действий, продолжалось.

Между тем и отношения у союзников, воевавших с Турцией, не были гладкими. Союзники подозревали друг друга в намерении заключить сепаратный мир с общим врагом. Русские дипломатические агенты при цесарском и польском дворах сообщали в Москву о переговорах этих дворов с Турцией (причем на интересы России совершенно не обращалось внимания), о том, что австрийцы и поляки помирятся с Турцией при первом удобном случае и выдадут Россию. С своей стороны цесарское и польское правительства упрекали Москву в полной бездеятельности по отношению к общему врагу, в прекращении всякой помощи союзникам. В марте 1691 г. явился в Москву цесарский посланник Иоганн Курц с упреками за бездействие, с требованием двинуть русские войска на Крым и с угрозой, что если деятельной помощи с русской стороны оказано не будет, то цесарь помирится с турками. В августе того же года приехал в Москву польский посланник Ян Окраса, убеждавший московское правительство предпринять поход на Крым; если это сочтено будет невозможным, то послать войска на низовья Днепра или, в случае трудности такой экспедиции, по крайней мере, отрядить часть русских войск на помощь Польше. Однако миссия и того и другого посланников не имела успеха. От Крыма это охлаждение между союзниками, это взаимное недоверие и подозрение не укрылось. Там стали говорить с посылавшимися туда время от времени московскими гонцами высокомерно. В декабре 1693 г. одному из таких гонцов ответили грубо и предложили условия Бахчисарайского перемирия; ни о каких других условиях не хотели и слушать.

Отсутствие мира с турками и Крымом, постоянные угрозы крымских нападений на окраины, расстройство отношений с союзниками, опасение, что союзники заключат отдельный мир без участия России, побуждения со стороны союзников выступить с военными действиями против общего врага, отказ Турции и Крыма принять предлагаемые Москвой условия – вот вопросы, занимавшие в первой половине 1690-х гг. московские правительственные сферы, вот предметы, которых постоянно приходилось касаться в разговорах окружавшим Петра лицам, членам тогдашнего правительства. Как ни далеко держался в эти годы Петр, всецело поглощенный Марсовыми и Нептуновыми потехами, от правления, все же он не мог остаться к этим предметам равнодушен и к этим разговорам глух. Не раз мелькала, быть может, у него мысль о невозможности добиться мира с мусульманами дипломатическим путем и о необходимости действовать силой оружия. Когда кожуховские маневры внушили ему уверенность в этой силе, эта туманно и расплывчато мелькавшая мысль сразу получила определенное и яркое очертание: турок и татар надо бить оружием. Как с ним обыкновенно бывало, мысль эта всецело eгo захватила. Несомненно, что способы осуществления этой мысли обсуждались уже в конце 1694 г., а с января следующего (1695) года начались и практические приготовления к задуманному делу: походу на Азов.

XIX. Осень 1694 г

О Петре за последние месяцы 1694 г. мы имеем мало известий, почерпаем их исключительно из дневника Гордона. Та же компания и тот же образ жизни. Вскоре же после окончания кожуховских маневров, 23 октября вечером, Петр пришел запросто к Гордону и пригласил его на четверг, 25 октября, в Преображенское на новоселье к генералу А.М. Головину. Это празднование в назначенный день и состоялось. «Все напились», – замечает о нем Гордон в дневнике, и по обыкновению под следующим числом стоит неизбежная в таких случаях отметка: «Я был нездоров и оставался дома». 31 октября в Преображенском Петр присутствовал на одной (чьей – не упомянуто) свадьбе, где его видел Гордон. 6 ноября Гордон ездил на Фили к Л.К. Нарышкину, где за обедом был и Петр.

19 ноября Гордон был в Преображенском. Царь дал ему две выписанные для него Гордоном прошлой зимой книги. «21 ноября, – пишет Гордон, – его величество зашел ко мне в 11 часов (утра) и просидел около часу. Потом мы поехали на свадьбу Юрия Ритца, который женился на вдове Франка. Когда мы проезжали по улице нашей церкви, я говорил его величеству о том, чтобы он позволил нам построить каменную церковь, на что он милостиво изъявил согласие. Мы были затем на упомянутой свадьбе. Его величество уехал в 6 часов, а я в 8 часов». Гордон был ревностный католик, принимал близко к сердцу церковные дела и был как бы главой католической приходской общины в Немецкой слободе. При патриархе Иоакиме самому существованию католической церкви в Москве грозила опасность. Теперь, при Адриане, времена были иные, и вот, воспользовавшись удобным случаем, Гордон получил разрешение царя на постройку особого каменного здания для церкви, помещавшейся до тех пор в деревянном доме. 26 ноября вечером Петр опять заходил к Гордону объявить, что на следующий день будет у него обедать со всей компанией. Этот обед 27 ноября состоялся. Царь с компанией прибыл в первом часу. «По истечении часа, – пишет Гордон, – мы сели за обед и угощались до 7 часов вечера». 29 ноября был большой праздник у Лефорта. 2 декабря вечером Петр посетил полковника фон Менгдена, у которого в ночь на это число умерла жена. От Менгдена вместе с Гордоном царь поехал к опасно больному генералу Менезию, на выздоровление которого, замечает Гордон, было мало надежды. 12 декабря Гордон записал в дневник факт большой важности для него, для католической общины да и для всех иноземцев Немецкой слободы: царь прибыл в католическую церковь и присутствовал на богослужении. Петра привлекала в католическую церковь, разумеется, любознательность, желание посмотреть чужое богослужение. Все же это был поступок, свидетельствовавший о его веротерпимости, которая, конечно, могла только радовать московских иноземцев, но, конечно, это был поступок, ужаснувший, вероятно, немалое число православных людей, и такой, на который не решился бы никто из прежних царей. 13 декабря Гордон видел Петра в Кремле. 15-го царь явился на похороны генерала Менезия, умершего 9 декабря.

К десяти часам утра, рассказывает Гордон, у дома умершего выстроились войска, назначенные для отдания почести, по три роты от каждого солдатского полка. Тотчас же вслед за тем прибыл священник, совершивший при гробе заупокойную службу. Но вдруг вспыхнул пожар на Покровке. Царь с несколькими офицерами и солдатами поспешил туда. Пришлось ждать его возвращения, так что погребальная процессия могла прийти в церковь только к двенадцати часам. 18 декабря Гордон виделся с Петром в Кремле, а 19-го застал его вечером у Лефорта. Возможно, что главной темой бесед во время этих частых свиданий Петра с обоими генералами и была предполагаемая война против турок. Перед самым Рождеством, 23 декабря, в 2 часа ночи, вновь случился пожар на Покровке. Гордон отправился туда и уже нашел царя на пожаре[316]316
  Gordons Tagebuch, II, 491–492, 494–499.


[Закрыть]. В стихии огня в виде ли пушечной пальбы, фейерверка или пожара одинаково было для Петра что-то притягательное; и он, как видно, не упускал случая побывать на пожаре.

XX. Первый Азовский поход 1695 г. Движение войск Гордона к Азову

Святки и январь 1695 г. проходили в обычных увеселениях. Сыграно было в присутствии Петра несколько свадеб. 2 января Гордон ездил к царю со своим племянником Гарри пригласить царя на свадьбу Гарри. 13–15 января, в течение трех дней, справлялась по-шутовски с маскарадными процессиями свадьба царского шута Якова Тургенева. В экипажи свадебного поезда были запряжены быки, козлы, свиньи и собаки. Сами участники поезда были в странных костюмах: в мочальных кулях, в лычных шляпах, в крашенинных кафтанах, опушенных кошачьими лапами, в разноцветных кафтанах с беличьими хвостами, в соломенных сапогах, в мышьих рукавицах, в лубочных шапках и т. п. Молодые ехали в царской карете, а за ними шли видные представители боярства в бархатных кафтанах. Свадебное пиршество происходило на поле между Преображенским и Семеновским за городом в нарочно приготовленных шатрах. 15 января новобрачные возвращались в город на верблюде[317]317
  Желябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 18; Gordons Tagebuch, II, 502–503.


[Закрыть]. Гордон находил эту процессию ряженых очень красивой. В этот день, как замечает Гордон в дневнике, царь чувствовал себя нездоровым и, можно поэтому думать, не принимал участия в процессии. Во второй половине января Петр был на трех свадьбах у иноземцев, где его встречал Гордон: 18-го – на свадьбе майора Цеге фон Мантейфеля с дочерью проповедника Александра Юнге, 23-го вечером – на свадьбе полковника Джемса Бане с дочерью полковника Георга Скотта, 24-го – на свадьбе майора Джемса Брюса с дочерью генерал-лейтенанта Цейге. Надо полагать, что план похода против турок среди этих увеселений продолжал обсуждаться, и 20 января на Постельном крыльце был сказан указ служилым людям собираться в поход в Белгород и Севск к боярину Б.П. Шереметеву для промысла над Крымом. Этот объявленный поход на Крым должен был служить лишь прикрытием настоящего удара на Азов, демонстрацией, предпринимавшейся с целью отвлечь от Азова крымцев. Азовский поход подготовлялся в строгом секрете. Под 27 января Гордон сообщает, что все войска получили приказ быть готовыми к походу. Эти подготовительные действия получили особенно энергичный характер в феврале. Об усиленной организации похода свидетельствуют записи Гордона за февраль. 6 февраля происходил военный совет на Пушечном дворе, где, как записывает Гордон, «приняты были различные решения относительно нашего похода в Азов». 7 февраля Гордон производил на Бутырках смотр и разбор своему полку, из состава которого отобрал 104 человека, не пригодных для службы. В этот же день он призван был к царю и вместе с ним составлял список амуниции и других необходимых вещей, которые надлежало взять с собой в поход. Было решено построить в Воронеже для перевозки припасов водой 1000 стругов. Намечен был и план передвижения. Московские полки с артиллерией и амуницией должны были идти водой, по рекам Москве, Оке и Волге спуститься до Царицына, а оттуда пройти к городку Паншину на Дону в том месте, где Дон и Волга наиболее близко подходят друг к другу. Городовые полки предполагалось доставить к Азову по Дону в стругах, которые будут построены в Воронеже. 11 февраля Гордон ездил в Преображенское и отмечает в записи этого дня, что сделаны были служебные назначения на время похода.

12-го он опять был в Преображенском, где производил смотр офицерам. Царь около этого времени, но в какой именно день, точно неизвестно, выехал в Переславль-Залесский для осмотра находившихся там пушек и артиллерийских запасов. 16 февраля из Переславля от него было получено в Москве письмо с уведомлением о числе пушек и о весе ядер[318]318
  Gordons Tagebuch, II, 501–508.


[Закрыть]. Петр вернулся из Переславля 19 февраля около полуночи. Под 20 февраля Гордон записывает: «После обеда поехал я в арсенал (мастерские Пушечного двора), где рассчитывал встретить его величество, но там его не нашел». Очевидно, что Петр немало времени проводил в этих мастерских, если Гордон, желая повидаться с ним, направился прежде всего именно туда. «Оттуда, – продолжает Гордон, – я поехал к князю Борису Алексеевичу (Голицыну) и имел с ним долгий разговор относительно нашего похода. Затем я отправился к боярину Льву Кирилловичу (Нарышкину) по случаю его именин и пожелал ему всего лучшего. У него с другими гостями я обедал, повидался затем с его матерью и женой и вернулся домой. Между тем его величество рассылал за мной повсюду, чтобы меня отыскать. Я отправился к нему, и мы совещались относительно нашего похода. По моему совету было решено блокировать Азов, но окончательное решение было отложено до военного совета, который должен был происходить на следующий день». Военный совет 21 февраля действительно состоялся. На нем было решено послать под Азов 10-тысячный отряд со всевозможной поспешностью сухим путем. Этот отряд, соединившись с пятью– или шестьюстами казаками, расположившись перед крепостью, должен был воспрепятствовать приходу в Азов какой-либо помощи. Командиром этого отряда был назначен генерал Гордон с тем, чтобы отправиться к Азову как можно скорее. 22-го Гордон был на празднестве у Л.К. Нарышкина, «где, – как он пишет, – обсуждались предложения, которые я сделал, и были отданы соответствующие приказания».

23 февраля Гордон виделся с царем на прощальном празднике у одного из ближайших к Петру бомбардиров бомбардирской роты – Петра Гутмана. 25-го он побывал, вероятно по поводу приготовлений к его ускоренной экспедиции, у виднейших членов правительства: у Т.Н. Стрешнева, князя П.И. Прозоровского, Л.К. Нарышкина и князя Б.А. Голицына. В тот же день он получил для своего отряда мушкеты и 1000 наконечников для копий. 26-го он виделся с Петром на празднестве у П.М. Апраксина, а на следующий день, 27 февраля, после обеда приехали к нему князь Б.А. Голицын, П.М. Апраксин, а затем и царь в сопровождении многих членов компании и оставались у него до ночи[319]319
  Gordons Tagebuch, II, 510–513.


[Закрыть].

1 марта Гордон был в городе у князя Б.А. Голицына, где ему был сообщен последовавший накануне вечером приказ царя о выдаче подъемных денег для похода в размере: генералу 300 рублей, полковнику 100 рублей и т. д. 2 марта утром царь завтракал у Гордона, затем поехал с ним на смотр всех шести стрелецких полков, а после смотра с ним же заезжал в разные другие места. Гордон деятельно собирался в путь, делал и принимал прощальные визиты, и Петр перед его выступлением оказывал ему большое внимание. 5 марта, пишет Гордон, «днем был дома и все время меня тревожили визитами. Вечером выехал проститься с друзьями. Его величество заходил ко мне, но не застал меня дома». 6 марта Гордон представлялся в прощальной аудиенции царю Ивану Алексеевичу и был допущен «к руке». В этот же день ему был объявлен приказ взять в Тамбове 1200 лошадей, повозки и все принадлежности и выданы подъемные деньги. 7-го утром, после ранней мессы и напутственного молебна (Itinerarium), он ездил в город проститься с Л.К. Нарышкиным и князем Б.А. Голицыным, затем вместе с царем и членами компании завтракал у Лефорта. После обеда Петр с компанией прибыл к нему. Простившись с царем, боярами, друзьями и семьей, Гордон в 4 часа после полудня отправился в путь[320]320
  Ibid., 513–515.


[Закрыть].

Отряд Гордона состоял из его Бутырского полка (894 человека) и семи московских стрелецких полков: Сергеева, Жукова, Кровкова, Кобыльского, Обухова, Капустина и Козлова (4620 человек). В Тамбове к этому отряду присоединились четыре полка тамбовских солдат (3879 человек). Всего, следовательно, в отряде Гордона считалось 9393 человека. Сверх того при Гордоне состояли 16 стольников, 1 стряпчий, 2 дьяка, 12 подьячих. Артиллерия состояла из 10 мортир для полупудовых гранат, 12 гаубиц, 31 фальконета. Эта артиллерия была снабжена запасом в 6000 пудов пороха, 4600 ядер и 4000 гранат. Требовалось для перевозки войск, артиллерии, снарядов до 4000 подвод. Гордон двигался сухим путем на Бронницы, Коломну, Переславль-Рязанский, Ряжск и Тамбов, которого он достиг 18 марта. Здесь он расположился на продолжительный отдых, ожидая прекращения разлива рек. Из Тамбова полки Гордона стали выступать в самом конце апреля, а сам он выехал 1 мая. Войско направилось к реке Хопру и 9 мая подошло к нему. Четыре дня продолжалась переправа через Хопер, а затем левым берегом Хопра войско спустилось до городка Усть-Хоперска при впадении Хопра в Дон. 23–25 мая при Усть-Хоперске Гордон переправлялся на правый берег Дона и получил здесь провиант, присланный на стругах из Воронежа. 28 мая отсюда он тронулся в дальнейший путь но степи и 30 мая переправился по семи наведенным мостам через правый приток Дона Чир.

4 июня он достиг Донца, переправа через который представляла значительно более препятствий вследствие глубины русла, быстроты течения и недостатка лесных материалов для сооружения мостов: в окрестностях намеченного для переправы места росли только дубовые леса. Притом стрельцы, как жалуется Гордон, работали вяло, с неохотой и нерасторопно. Мост был готов только 8 июня. Переправа всего отряда Гордона была закончена 9 июня к вечеру, и 10-го продолжали дальнейший путь. Между тем во время стоянки на берегу Донца Гордон послал к атаману Донского войска в Черкасск с известием о своем приближении и с просьбой указать место для переправы на левую сторону Дона и сделать необходимые приготовления для этой переправы. 10 нюня от атамана и всего войска был получен ответ, в котором Гордон предупреждался о большой трудности взятого им пути; впрочем, атаман прислал проводника и обещал оказать содействие при переправе через Дон и другие реки. 11 июня Гордон приблизился к казацкой станице Раздоры, куда пришли барки с назначенными для его войска запасами. 13-го у Раздор, пользуясь этими барками, армия начала переправу на левый берег Дона. 14-го там же, вблизи Раздор, около шести часов вечера в лагерь Гордона прибыл донской атаман Фрол Миняев со старшиной. Свидание было продолжительным. И сам атаман, и старшина старались отклонить Гордона от его намерения идти к Азову, не дождавшись остальных частей армии. Но генерал настаивал на необходимости продолжать поход и потребовал, чтобы казаки соединились с ним всей своей силой, на что казаки изъявили готовность повиноваться приказу государей и согласились, хотя и неохотно, как замечает Гордон, идти вместе с ним и подчиняться его распоряжениям. «Я угощал их, – рассказывает он в дневнике, – разных сортов напитками. Они принесли мне в подарок овцу, несколько хлебов и сушеной осетрины. После дальнейших разговоров я обещал их посетить. Когда они таким образом были отпущены, я взял с собой несколько полковников, стольников и караул и поехал к берегу реки, где была палатка атамана. Он приветствовал нас и, усадив на диваны и мягкие скамьи, угощал водкой, пивом и медом. После двухчасовой беседы я вернулся». В этот же день Гордон получил письмо от боярина Б.П. Шереметева, в котором тот сообщал о своем выступлении 10 мая из Белгорода и о прибытии 28 мая к реке Коломаку. Утром 15 июня Гордон закончил переправу своих войск на левый берег Дона, около одиннадцати часов выступил в дальнейший поход и к четырем часам пополудни достиг реки Сужати. 16 июня он получил письмо от атамана Фрола Миняева с вестями об Азове, добытыми через казацких лазутчиков. Лазутчики доносили, что к Азову пришло много кораблей и галер, которые подвезли большое количество войска. При их прибытии турки с радости сделали залп и 40 выстрелов из крупных орудий. На помощь городу собралось необыкновенно большое количество конницы из всяких народов, которая расположилась лагерем вне города: лазутчики видели необъятное множество шатров и палаток. Поэтому казаки советовали Гордону не идти дальше, но остановиться на реке Сужати или в другом каком-либо надежном месте и написать обо всем государям. Получив такие известия, Гордон вечером того же дня созвал на военный совет всех полковников, подполковников и майоров, прочитал им письмо атамана и предложил высказаться. Голоса членов совета были робки и полны сомнений, но все затем присоединились к решительному заявлению Гордона о необходимости идти вперед. В этом смысле и был дан ответ казацкому атаману. На следующий день, 17 июня, армия Гордона достигла реки Маныча, а 18-го переправилась через него, соорудив мост. Степь, по которой за эти последние дни шло войско, была в полном цвету. Среди цветов Гордон отмечает дикую спаржу, тимьян и майоран, тюльпан, гвоздику, медовый клевер и другие. 21 июня около полудня к Гордону опять приехал донской атаман Фрол Миняев и привел с собою пленного грека, которого с шестью его товарищами захватил в плен на Азовском море. На допросе, сделанном ему Гордоном, грек показал: зовут его Федором Юрьевым, родом он из Крыма из города Султан-Сарая, по вероисповеданию христианин, по национальности грек, занимается торговлей мелкими товарами. В начале января этого года приехал он в Азов для торговых дел; при его прибытии в Азове было (войска) до 3000. Около того же времени пришел туда паша именем Муртоза с 1000 человек, из которых половина – пехота. Пехота введена была в город, а конница стоит вне города в палатках. Несколько недель тому назад пришли из Кафы четыре корабля, по 500 человек пехоты в каждом, и ожидаются еще из Константинополя три корабля и десять фуркат с войском, амуницией и провиантом. С наступлением весны начали укреплять город, вычистили рвы, обложили каменный вал землей, поставили батареи и сделали некоторые наружные укрепления. Войсками в городе командуют Муртоза-паша и подчиненный ему Мустафа-бей. Он, грек, хотел вернуться в Крым на маленьком корабле, на котором было шесть матросов и две железные пушки, они не защищались, а как только казаки на них напали, сдались. Гордон отослал пленников вверх по Дону навстречу Петру. 22 июня он принимал у себя и угощал белым вином и конфетами донского атамана с его товарищами. Казаки пришли в веселое настроение и приглашали генерала в их город Черкасск. В ответ на это приглашение Гордон 23 июня послал в Черкасск своего сына Джемса. 25-го донской атаман сообщил ему, что присоединится к нему со всем казацким войском. 26-го утром, ввиду приближения к цели похода, Гордон приказал отслужить во всех полках молебствие. Казаки шли уже в виду Гордоновой армии. Войско перешло пересохший ручей Батай, достигло левого притока Дона Койсуги, рукав которой носит название речки Митищевой. Здесь, на Койсуге, Гордон выбрал место для устройства пристани для выгрузки артиллерии и припасов, идущих водой. 27-го он дошел до цепи холмов вблизи Азова и расположил лагерь на главном из них – Скопиной кровле. Отсюда открывался вид на Азов и на два его форта – каланчи. Тотчас по прибытии Гордон приказал дать три выстрела. В ответ турки дали залп из крепости и зажгли дома в предместьях вокруг города, расчищая место для обороны. Казаки расположились позади Гордоновой армии. 28-го Гордон с рассвета пустил в ход все руки, укрепляя свой лагерь; работа эта распределена была между полками. Он ждал прибытия Петра[321]321
  Gordons Tagebuch, II, 515–563.


[Закрыть].