Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

XVII. Кожуховский поход

В Москву Петр вернулся 5 сентября. Игра сменялась игрой; им уже владеет новая мысль – большие сухопутные маневры, план которых и обсуждался в Архангельске с Гордоном. По этому поводу Гордон составил особую записку. Эту записку под заглавием «Распоряжения относительно того, что должно быть приготовлено и сделано для имеющих произойти близ Коломенского военных упражнений» он поместил в своем дневнике под 10 августа; вероятно, около того времени она и была представляема царю. Местом для маневров были избраны обширные равнины под Москвой по обоим берегам Москвы-реки в окрестностях деревни Кожухово (на левом берегу) и села Коломенского (на правом берегу). Здесь, на правом берегу, в излучине реки против деревни Кожухово еще в отсутствие Петра сооружен был «безымянный городок», пятиугольный ретраншемент, укрепленный валом в 5 аршин высоты и рвом глубиной в 4 аршина. На углах ретраншемента сделаны были бойницы и щиты, на валу расставлены рогатки, а вокруг городка устроены были волчьи ямы[305]305
  Gordons Tagebuch, II, 467–469.


[Закрыть].

Известия о Кожуховском походе сохранились в трех памятниках, которые и должны служить источниками рассказа об этом деле. Из этих памятников на первое место надо поставить «Известное описание о бывшей брани и воинских подвиг между изящными господами генералиссимы князем Федором Юрьевичем и Иваном Ивановичем и коих ради причин между ими те брани произошли: а тот их поход друг на друга и война быстъ сего 203 года сентября с 23 октября даже до 18 числа того же года»[306]306
  Напечатано в «Военном сборнике» (1860. № 11). Краткое изложение «Известного описания» было сделано в 1824 г. Корниловичем в «Северном архиве» (1824. Кн. 9). По всей вероятности, это и есть то описание, которое Петр в апреле 1695 г. послал Ф.М. Апраксину в Архангельск при письме, в котором писал: «Да посылаю я к вашей милости книгу и чертеж станов, и обозов, и боев, которые были под Кожуховым» (П. и Б. Т. I. № 36).


[Закрыть]. Это подробное описание в приподнято-шутливом тоне составлено, вероятно, по распоряжению Петра кем-то из участников похода в «сем же 203» (1694/95 г.). Менее подробные, но вполне достоверные данные о походе содержит дневник Гордона, также участника события[307]307
  Gordons Tagebuch, II, 483–490.


[Закрыть]. Третье место должен занять короткий рассказ о походе в записках современника Желябужского[308]308
  Желябужский. Записки, изд. Сахаровым.


[Закрыть].

Первые три недели сентября прошли в приготовлениях к маневрам. Разосланы были по ближайшим к Москве городам грамоты с предписанием служилым людям московских чинов, т. е. стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам явиться в Москву к 18 сентября с огнестрельным оружием и на добрых лошадях для обучения ратному строю[309]309
  Такие грамоты были отправлены в Тулу, Калугу, Можайск, Серпухов, Звенигород, Верею, Боровск, Клин, Каширу, Дмитров, Владимир, Переславль-Рязанский, Малоярославец, Коломну, Переславль-Залесский, Дедилов, Углич, Кашин, Юрьев-Польский, Алексин, Суздаль.


[Закрыть]. Гордон из архангельской поездки вернулся в Москву 11 сентября; 12-го его посетил Лефорт и передал ему приказание Петра набрать к предстоящим маневрам человек 200 или 300 солдат. 13-го Гордон ездил в Преображенское представляться царю; царь поздравил его с приездом и пригласил к обеду. 17 сентября в Преображенском происходило заседание совета, на котором обсуждались вопросы в связи с маневрами и, между прочим, вопрос о снабжении полков повозками. Гордон записывает в дневнике, что ему на его полк для него, для офицеров, солдат и амуниции было назначено 260 повозок. 18-го Гордон был вызван в Преображенское, где был отдан приказ в ближайшее воскресенье после обеда выходить с полками на равнину под Семеновское. Вечером того же числа Петр был у Гордона и рассматривал сооруженную им машину, которая должна была прорывать батальоны, хотя бы и защищенные испанскими рогатками. Машина очень понравилась царю, и он приказал изготовить таких три[310]310
  Gordons Tagebuch, II, 470–475.


[Закрыть].

Участвовавшие в маневрах войска, как и во время предыдущих маневров, были разделены на две армии под командой прежних генералиссимусов: И.И. Бутурлина, на этот раз почему-то шутливо называвшегося «польским королем», и князя Ф.Ю. Ромодановского. Сборными пунктами армий перед выступлением на маневры были назначены: для бутурлинских войск – село Воскресенское на Пресне, для войск Ромодановского – село Семеновское. Отсюда те и другие войска должны были двигаться на кожуховские поля. 23 сентября, в воскресенье, состоялось выступление армии И.И. Бутурлина. Это было торжественное шествие, очень живописное и, вероятно, привлекшее большое количество зрителей. Войска двигались через Москву по Тверской улице, затем прошли через Кремль, вышли из Кремля Боровицкими воротами, а оттуда через Каменный мост и Серпуховские ворота к укрепленному городку. Впереди ехали повозки с запасами. За ними шли пять стрелецких полков: впереди Стремянной Сергеева, далее полки Дементьева, Жукова, Озерова и Макшеева, одетые в длинные стрелецкие кафтаны и широкие шаровары, с небольшими касками на головах. Стрельцы были вооружены ружьями и тупыми копьями. Шестой стрелецкий полк Дурова отправлен был заранее вперед для караула в городке и для устройства обоза. За стрелецкими полками шел отряд пехоты, составленный из подьячих. За пехотой шла конница: одиннадцать конных рот, сформированных также из подьячих, и две роты, набранные из дьяков. За ними – рота есаулов, составленная из стольников. За стольниками ехал со знаменем воевода Ф.П. Шереметев, потом везены были булава и знак. Наконец, следовал сам генералиссимус в мундире, сделанном наподобие французского кафтана, на богато убранном коне. По обеим сторонам его шли 16 человек с алебардами. Генералиссимуса сопровождала большая свита, так называемые «завоеводчики», среди которых находились представители знатнейших московских фамилий. Прибыв на место своего назначения, генералиссимус приказал окружить ретраншемент еще новыми укреплениями[311]311
  Ср.: Ласковский. Материалы для истории инженерного искусства в России, II, 14.


[Закрыть] и назначил туда комендантом генерала Трауернихта. Всего под командой Бутурлина считалось 7500 человек.

26 сентября выступила из Семеновского, где она сосредоточилась еще с 24-го, армия Ромодановского. И это было также шествие через Москву, не менее великолепное и также не без некоторой примеси маскарада и шутовства, какими и впоследствии будут отличаться процессии, устраиваемые Петром. Процессия прошла по Мясницкой, также через Кремль, через Боровицкие ворота и Каменный мост. Впереди шел во главе роты «гамаюнов» (?), составленной из дворовых людей, царский шут Яков Тургенев, носивший титулы «знатного старого воина и киевского полковника»; рота его была вооружена самопалами, а на знамени был изображен его дворянский герб: коза. За отрядом Тургенева следовал сибирский царевич с двумя конными ротами. За ним двигался отряд Лефорта: 12 всадников в панцирях, 12 верховых лошадей Лефорта в богатых уборах, далее запряженная парой его карета, по сторонам которой шли 6 гайдуков в красных венгерских кафтанах, длинных шапках и с топориками в руках; рота гранатчиков с ружьями, имея с левого боку сумы с ручными гранатами, и, наконец, сам генерал Лефорт, ехавший в богатой одежде впереди восьми рот своего полка. Эти роты шли с распущенными знаменами при звуке труб, флейт и при барабанном бое; солдаты были вооружены частью ружьями, частью копьями. За отрядом Лефорта двигался отряд Гордона, вели 5 верховых лошадей его конюшни, потом следовала рота гранатчиков, за ними везли на телеге мортиру, и, наконец, ехал сам генерал впереди девяти рот своего полка. У второй роты прикреплены были к ружьям деревянные штыки с тупыми концами. Бутырский Гордонов полк шел также с военной музыкой. За Бутырским полком следовали Преображенский и Семеновский полки. Перед Преображенским полком шли бомбардиры Петр Алексеев, князь Ф. Троекуров и И. Гумерт. Вслед за Семеновским полком ехала конница: 3 роты гусар в шишаках и латах, «от головы до ног в железе», рота палашников, рота конных гранатчиков. За гранатчиками двигалась «карета великая о 6 возниках» (лошадях). За ней рота карлов, человек 25, которой командовал карла же Ермолай Мишуков в красном немецком платье и в английской шляпе с перьями, за карлами – рота есаулов. Потом – воевода у знамени – боярин А.С. Шеин и, наконец, сам генералиссимус в богатом наряде на пышно убранном коне. Его сопровождали «дворовый воевода» князь Черкасский и свита из 40 «завоеводчиков» из знатнейших дворян. За свитой двигались два рейтарских полка по 8 рот в каждом; рейтары держали карабины дулами вверх. За конницей следовала артиллерия: пушечного наряда и пороховой казны воевода С.И. Салтыков c шестью пушками и шестью мортирами. Артиллеристы были в мундирах с золочеными орлами на груди и на спине. В хвосте процессии везены были большой набат, литавры и воинские обозы. Один из источников, откуда мы берем сведения о Кожуховском походе, Желябужский, при описании процессии упоминает еще о государевой карете, в которой сидели боярин М.С. Пушкин и думный дьяк Н.М. Зотов. Карету сопровождали в пешем строю стремянные конюхи в нарядном платье, за ними двигалась конная рота «нахалов», набранная из боярских холопей, а за нею – сформированная из таких же холопей рота «налетов». В основном источнике – «Известном описании» – этих подробностей нет. «Маршировали мы, – замечает об этом шествии в своем дневнике Гордон, – в порядке и во всем блеске». Пройдя через Серпуховские ворота, войска князя Ромодановского направились к Данилову монастырю и, вновь переправившись по Даниловскому мосту на левый берег Москвы-реки, расположились у Симонова монастыря лицом к реке, левым флангом опираясь на Кожухово, а правым занимая урочище Тюфелево (теперь Тюфелева роща). Из приведенных выше описаний шествий той и другой армии, сохраненных нам современниками, видно, что, как и на прежних маневрах, под командой Бутурлина было сосредоточено старое московское войско, под командой Ромодановского – полки нового строя.

27 сентября высшее московское купечество – гости – угощали обедом, вероятно, не по доброй воле, а по принуждению свыше, генералиссимуса Ромодановского и его сподвижников. В тот же день, как читаем в «Известном описании», «по назначенном ударении в литавры» выезжал генералиссимус князь Федор Юрьевич с завоеводчиками и есаулами на самый берег Москвы-реки. На противоположном берегу показался со своей свитой генералиссимус И.И. Бутурлин. Оба генералиссимуса, стоя друг против друга, перебранивались через реку: «вычитали друг другу неправды и ссоры, чего ради сия тяжелая война и от кого началась, причитая друг другу причины», а когда эти перебранки дошли «до слов яростных», раздались выстрелы: заречные стали стрелять по кожуховским. В ответ на это Ромодановский приказал дважды или трижды выстрелить из мортиры гранатами.

День 27 сентября ознаменовался еще поединком представителей обоих сторон. Со стороны Ромодановского выехал к лагерю Бутурлина, по словам «Известного описания», славный поединщик и храбрый муж Родион Павлов, который «вызывал, яко древний славный греческий под Троею Аякс, себе на поединок такова храброго ж мужа и в делех таковых искусного». Из бутурлинского лагеря на этот вызов выслан был Артемий Пали-бин, «муж в делех воинских и поединках храбрый и искусный». Родион Павлов наскочил на Артемья и выстрелил по нем из пистолета; тот, испугавшись, «понеже единым точию воззрением Родионова лица страхом сердце его исполнися, устремился, даже и не вынув пистолета, в бегство, Родион же гнался за ним и бил по нем плетью и прогнал его в обоз неприятельский». В полках Ромодановского эта победа была встречена радостно, и генералиссимус приказал своей пехоте ознаменовать ее троекратным залпом из мушкетов.

Предпринята была Ромодановским разведка по берегу реки с целью отыскать места, удобные для переправы, и сделаны приготовления к переправе; именно по нескольку лодок связывали плетнем, сверху делали помост из досок и бревен, с боков – отверстия для орудий.

В ночь на 28-е эта переправа была совершена под проливным дождем. Войска Бутурлина пытались сбить переправившихся, но эти попытки были безуспешны, и армии Ромодановского удалось окопаться и укрепиться на правом берегу реки. С 29 сентября по 1 октября заключено было перемирие, во время которого «друг ко другу переезжали, якобы вражды никогда отнюдь не бывало». Ромодановский расположил войска двумя линиями. В первой линии левый фланг занят был первым отделением Преображенского полка, в центре расположился Лефортов полк, на правом стали полки Гордонов и Семеновский. Во второй линии на левом фланге расположены были повозки, на правом фланге поместили вновь сформированную часть Преображенского полка – «8 новоприборных рот», которые иногда называются вторым Преображенским полком. В пространстве между двумя линиями, в центре, саженях в 50 позади первой линии, поставлен был шатер главнокомандующего, окруженный воеводами, завоеводчиками и есаулами. Перед шатром расположились гости, которые «готовили всему войску столовые кормы, ествы и питье». Невдалеке от шатра генералиссимуса расположены были гусары, палашники, рейтарские роты и артиллерия. Весь лагерь Ромодановского обнесен был рвом в сажень ширины и такой же глубины и валом, построенным с «изрядными выводами по инженерной науке». 29 сентября, в субботу, был в лагере Ромодановского военный совет о способах, какими можно было бы взять бутурлинский городок. 30-го, в воскресенье, утром Ромодановский ездил в село Коломенское к обедне. После обеда, когда он выехал из лагеря со своей свитой, к нему подъехал, тоже со свитой, Бутурлин, и стали разговаривать, «и дошло меж ими до слов досадительных, и, выняв Иван Иванович пистолет, не взывав обычаем кавалерским, по князе Федоре Юрьевиче стрелил, но никакого зла ему не сотворил»; «князь Федор Юрьевич против того ему никакого зла не сотворил ж, но тому его делу посмеялся и говорил: не повелось нигде между сильнейшими господами за учиненным перемирным договором так, не обвестясь и на поединок не вызвав, выстреливать» с видимым желанием покончить войну убийством одного генералиссимуса. «По сих, – продолжает «Известное описание», – обоя господа, пришед в ярость многую, повелеша пехоте друг на друга сражатись и перво… полковник господин славный Тургенев воскликнул: ги, ги, ги, ударился своими на неприятельскую пехоту и учинился меж ими бой великой и стрельба многая: полковнику непрестанно посреде огня и дыму кричашу… и их прогна. А потом пришли с неприятельской стороны чрез договоры прибавочные многие люди и наших хотели прогнать, но того учинить не могли, ибо мужественною храбростию и ручными гранаты и горшками наши их прогнали даже до обозу их». В этой стычке было 45 человек, получивших раны, ожоги и телесные повреждения.

1 октября по случаю праздника Покрова Богородицы утром военных действий не было. Но после полудня генералиссимус Ромодановский вывел из лагеря пехотные солдатские полки: Преображенский, Семеновский, Лефортов и Гордонов, – и, построив их на расстоянии сажен ста от бутурлинского укрепленного городка, приказал генералам Лефорту и Гордону построить два редута, окопать их рвами, укрепить плетнем и поставить на них рогатки[312]312
  Ср.: Ласковский. Материалы для истории инженерного искусства в России, II, 16.


[Закрыть]. Опять дело не обошлось без поединка между самими главнокомандующими. Ромодановский распоряжался сооружением редутов, как вдруг «неприятель его, генералиссимус Иван Иванович, к нему приехав, нача ему досади-тельные слова говорить и, выняв пистолет, хотел по нем стрелити, но та осеклась, и, то видя, князь Федор Юрьевич из своей пистоли по нем стрелил и Ивана Ивановича прогнал». Войска Бутурлина старались помешать возведению редутов, так что Ромодановский должен был посылать свою конницу отгонять неприятеля. «И тому бывшу, – говорит «Известное описание», – учинился свальный у конницы бой, который был ровнейшим порядком; но потом, как сей страны конница, вся собрався, лавою на неприятелей, а гусары в них с сторон ударились, не могли неприятели долго устояти, но все в бегство за свой обоз устремились». Из обоза Бутурлина стали бросать в конницу Ромодановского ручными гранатами, но не причинили ей, однако, вреда и только ранили своего же генералиссимуса. Когда редуты были окончены, Ромодановский оставил в Гордоновом 200, а в Лефортовом 100 человек гарнизона, велел своим полкам в знак победы выстрелить залпом и к вечеру отвел свое войско в лагерь.

2 октября осадные работы против укрепленного городка, или ретраншемента, продолжались. Ромодановский вывел в поле те же четыре солдатских полка и расположил их у самого рва ретраншемента, поставив на флангах восемь рот конницы. Под их прикрытием было приказано построить еще два редута, один в восьми, другой в десяти саженях от рва. До полудня во время этих работ производилась с обеих сторон перестрелка из самопалов, и противные армии бросали друг в друга ручные гранаты. После полудня Бутурлин перешел к более решительным действиям, чтобы помешать осаждающим: сначала бросил против них отряд конницы, который, однако, был прогнан, а затем сделал сильную вылазку пехотой. «Около трех часов, – пишет Гордон, – между тем как мой полк стоял на правом крыле, вышли стрельцы в большом числе из своего лагеря и устремились прямо на меня, чем я был побужден перестроить мой фронт направо. Мой фронт состоял из пяти рот и одной роты гренадер, две роты находились в резерве, а остальные роты были в лагере. После получасовой битвы стрельцы стали подаваться назад. Когда мы начали стрелять, они отступали, а мы наседали на них. Это продолжалось в течение часа, пока они не были отогнаны на значительное расстояние к великому удовольствию его величества». Петр, следовательно, не скрывал своей радости, видя поражение стрельцов. Два вновь построенных редута остались во власти осаждающих, которые связали их линиями с редутами, сделанными накануне. «Известное описание» содержит еще одну подробность боя в этот день. Осажденные прибегли к хитрости: со стен стали из медных труб поливать водой пехоту Ромодановского с тем, чтобы вымочить и сделать непригодными к бою ее ружья и ручные гранаты. Заметив это, бомбардиры и сержанты Преображенского полка, взяв некую великую трубу, опустили один ее конец в Москву-реку, а другой направили на людей, стоявших со щитами на стене городка, и с «великою прыткостью на неприятеля лили, так что и со щитами не могли стоять, но овых опровергало назад, а иных так обмочило, что они со стен разбежались». И этот день не обошелся без «потерь», хотя, по свидетельству Гордона, и незначительных. 3 октября стрельцы предприняли две вылазки, одну вслед за другой, чтобы овладеть ближайшими к городку редутами; но обе вылазки были отбиты. После полудня войска Ромодановского вновь продолжали осадные работы, ведя их от редутов до самого рва городка. Осажденные, чтобы помешать этим работам, сделали новую попытку нападения. Они были встречены Преображенским полком и после сильной пальбы должны были отступить, причем бомбардир Преображенского полка Петр Алексеев с несколькими матросами того же полка взяли в плен стрелецкого полковника Сергеева, за что генералиссимус публично его благодарил. Утром 4 октября осажденные войска Бутурлина делали опять вылазки, чтобы завладеть редутами осаждающих, но были отбиваемы. Желая исправить этот урон, сам генералиссимус Бутурлин бросился на Ромодановского.

Произошел третий по счету поединок между главнокомандующими, причем на этот раз они бились бичами «зело долго», и Иван Иванович должен был отступить. Это был день св. Франциска, именины Лефорта. Именинник давал большой обед, на котором возникло смелое решение немедленно же взять городок приступом. После обеда генералиссимус Ромодановский отдал приказ штурмовать городок. С левой стороны двинулись в атаку Преображенский полк и бомбардиры, а с правой – полки Семеновский, Лефортов и Гордонов. «Около 3 часов, – пишет Гордон, – мы выступили, неся с собой фашины и доски, чтобы заполнить рвы и накладывать на них мосты, а также везли на двух повозках воспламеняющиеся предметы, чтобы зажечь вал». «И в том приступе, – говорит «Описание», – первый бомбардир Преображенского полку Петр Алексеевич учинил зажигательную телегу длинную: в ней были положены некоторые огненные составы и хворост и смола, а спереди было железное копье с зазубрьем вострым; и как тое телегу роскатя (рву хворостом накиданну бывшу) в вал, то копье увязло, и ту телегу зажгли». Таким образом, подожжен был плетень, окружавший неприятельский вал, земля осыпалась и открылся доступ осаждающим. Однако, по свидетельству Гордона, огонь от зажигательных повозок причинил городку лишь незначительный вред.

Осажденные защищались очень храбро: бросали в осаждающих ручные гранаты и бомбы и начиненные зажигательными веществами горшки, лили на них из пожарных труб воду, отбивались палками, длинными бичами и шестами, к концу которых привязаны были зажженные пуки пеньки, обмакнутой в смолу, серу или селитру. Был виден, говорит свидетель, «великий огнь и воскурение дыма» и слышен крик с обеих сторон. Победа склонилась на сторону осаждающих. «После двухчасового сопротивления, – продолжает свой рассказ Гордон, – мы взяли внешние верки при помощи штурмовых лестниц и преследовали осажденных так настойчиво, что вместе с ними ворвались в крепость».

Стрельцы Бутурлина бежали из городка, ушли в свой обоз, расположенный вправо от городка, и там окопались. Городок достался в руки победителей. Комендант городка генерал Трауернихт и стрелецкий полковник Макшеев были взяты в плен.

Приведенные связанными к генералиссимусу Ромодановскому пленники, «видя страшное его победоносное лицо, вострепетав, на колена свои пали, просяще у него милосердия и своего живота»[313]313
  Известное описание…


[Закрыть]. В городке в виде гарнизона был поставлен Семеновский полк. Генералиссимус князь Ромодановский повелел сказать своим войскам милостивое слово. Это не особенно грамотно составленное слово сказывал рында князь М.Н. Львов. «Генералы, полковники, бомбардиры и прочие храбрых пехотных войск урядники! Превысокий генералиссимус наш, князь Федор Юрьевич Прешбургский и Парижский (?) и всея Яузы обдержатель, велел вам сказать, видя сего числа храбрый воинский ваш подвиг и смелость в приступе к неприятельскому городу и какими дивными, огнедышущими промыслы и стрельбою мочною, не устрашась неприятельской стороны жестокого противления и розных огненных вымышленных бомбов, гранат и горшков кидания и водного из многих труб литья и на шестах смоленым с огнем отбивания и землею метания, однакож смело лицо свое против тех всех стихий утвердясь в таком малом времени во одержание по прежнему его град[314]314
  Считалось, что укрепленный городок, за который шла борьба, принадлежал Ромодановскому и неправдой был отнят у него Бутурлиным.


[Закрыть], из рук неприятеля его взяв, паки ему возвратили и тольких вязней (пленников), яко и самого воеводу и полковника со всем его полком и [с] знамены и с ружьем взяли; а осталых храброго своего и мужественного приступа к бегству понудили, жалует за тое вашу службу». На радости генералиссимус велел «потчивать довольно» своих храбрых воинов, а пленных велел отпустить. День опять не обошелся без жертв. Несколько человек было ранено, и пострадал и сам именинник Лефорт, которому огненным горшком обожгло лицо. «В меня бросили, – писал об этом эпизоде Лефорт своему брату в Женеву, – горшок, начиненный более чем четырьмя фунтами пороху; попав мне прямо в плечо и в ухо, он причинил мне ожог, именно обожжена была кожа на шее, правое ухо и волосы, и я более шести дней ходил слепым. Однако, хотя кожа на всем лице у меня была содрана, все же я достиг того, что мое знамя было водружено на равелине и все равелины были взяты… Я, безусловно, принужден был удалиться в тыл, чтобы перевязать мои раны. В тот же вечер мне была оказана тысяча почестей. Его величество принял в моем злоключении большое участие, и ему было угодно ужинать у меня со всеми главными офицерами и князьями. Я угощал их, несмотря на то что вся моя голова и лицо обвязаны были пластырями. Когда его величество увидал меня, он сказал: «Я очень огорчен твоим несчастием. Ты сдержал свое слово, что скорее умрешь, чем оставишь свой пост. Теперь не знаю, чем тебя наградить, но непременно награжу»[315]315
  Posselt. Lefort, II, 213–215.


[Закрыть].

5 октября пехоте Ромодановского дан был отдых, тем более что и погода не благоприятствовала военным действиям: лил сильный дождь. Конница готова была к действиям, но осажденные не выходили в поле из обоза, куда они укрылись по взятии городка. Между тем военачальники заметили, что Петр остался недоволен слишком быстрой сдачей городка и бегством стрельцов; ему хотелось брать крепость не штурмом, а правильной осадой, устраивая редуты, апроши, подкопы и мины. Среди них заходила речь о том, чтобы вновь отдать городок стрельцам и на этот раз брать его осадными работами. За такой образ действий стоял Гордон, обедавший в этот день вместе с царем у князя Б.А. Голицына. Два следующих дня, 6 и 7 октября, был перерыв в маневрах. 6-го перед полуднем Ромодановский имел торжественный въезд во взятый городок, осматривал его и угощал своих офицеров. 7-го, в воскресенье, он ездил утром в Симонов монастырь молиться, а затем после обеда собрал у себя военный совет и объявил о своем решении отдать городок обратно Бутурлину, желая исправить свою славу, пресеченную тем, что неприятель покинул городок, не оказав всего возможного сопротивления. 8-го городок был действительно возвращен Бутурлину, который, хотя и исполнен был гнева на такое над собой посмеяние, приказал занять его четырем стрелецким полкам: Жукова, Озерова, Дурова и Макшеева. Осаждающие удержали за собой только внешний вал городка, который они обвели плетнем и покрыли турами и щитами для прикрытия от стрельбы и от ручных гранат противника. В тот же вечер Гордон начал делать к городку подземный ход под фас болверка.

9 октября осадные работы шли полным ходом. Апроши к городку велись с двух сторон: с левого фланга, где находился Преображенский полк, и с правого, где стоял Гордон. Петр в этих работах принимал деятельное участие: сам начал делать сапу под фас другого болверка. В тот же день он вместе с другими бомбардирами пустил из мортиры несколько бомб в городок и в стрелецкий обоз. Одна из бомб попала в шатер самого Бутурлина. В ночь на 10-е подземные галереи осаждающих доведены были до окружающего городок рва. Следующие затем дни, 10–13 октября, прошли в трудной работе над проведением подземных ходов под ров и вал, чтобы его взорвать. Трудность работы увеличивалась еще тем, что в почве, где пролагались эти ходы, оказались ключи, наводнявшие вырытые ходы водой, которую приходилось откачивать. С своей стороны и осажденные, догадываясь о направлении апрошей по шуму заступов и кирок, наполняли ров водой и тем содействовали наводнению подземных сооружений осаждающих. Чтобы вести подкоп в тишине, пришлось бросить заступы и кирки и пустить в ход какие-то вновь изобретенные специальные инструменты – «скобли», которыми снимали землю, собираемую потом в небольшие кули, а также в некоторых местах приходилось сверлить землю большими буравами. Во время подземных работ осаждающие не переставали также кидать в городок бомбы. 13 октября, как шутливо повествует «Описание», «никакого военного промыслу не было ж, точию искали с обеих сторон, какими б способы войну сию между обоими господами генералиссимы за наставанием студеных ветров и ненастья прекратить и свои воспаленные сердца к мирным договорам склонить». 14-го, в воскресенье, войска отдыхали. Оба генералиссимуса оказались за обедней в Симоновом монастыре «и во время пения стояли вместе и долгое имеша между себе слово о настоящей между ими войне, яже от толиких лет продолжися и причитаху един другому вины к зачатию тоя, но никоторой себя восхоте винна признати. Людие же, се видевше, зело с обеих стран обрадовались, надежду имеюще, яко тот их съезд в таком святом месте не будет бесплоден… и чаяли, яко сии господа не чрез послов, ниже съезды, но сами, особами своими, жалея с обеих стран людей своих, миром ссоры свои успокоят; но тот их разговор совершился малоплоден… о новопостроенном граде, о котором вся их вражда и ссора ныне возрасла, отложили до завтрашнего октября до 15 дня, в нем же договор или война паки начнется». Наступило 15 октября, но враждующие, по словам «Описания», к согласию прийти не могли, «но якоже яростный лев, егда на ся видит, аще бы и вяще себе силою наскачущего прелютого зверя, тогда, собрав в сердце своем яростное отмщение, не может быти успокоен, дондеже супостата своего, неправо нань нападшего, прогонит или совершенно истребит, сице генералиссимус наш князь Федор Юрьевич, видя с своей стороны правость… возвысил свое сердце, отринув противника своего, генералиссимуса Ивана Ивановича, к миру снисходительные статьи, изобрал паки быти брани». Решено было штурмовать городок. Перед городком выстроены были полки Преображенский, Лефортов, Семеновский и Гордонов. Бомбардир Петр Алексеев ввел в подкоп со стороны Преображенского полка мину – четыре пороховых ящика и зажигательную тележку, наполненную горючими веществами, и зажег их. Между тем с противоположной стороны Гордон повел со своим полком наступление и приказал заполнить ров, перекинуть мост через ту его часть, которая вела к воротам, и приготовить штурмовые лестницы. Но так как зажженная Петром мина долго не взрывалась и задержала наступление преображенцев, то и Гордон принужден был приостановиться и отступить, благодаря чему осажденные на той стороне, откуда он нападал, получили возможность пополнить израсходованные боевые припасы. Наконец мина взорвалась, обрушила вал, как бы «преклонивший свою выю», по выражению «Описания», в нем образовался пролом, и штурм возобновился. Преображенцы ворвались в крепость по обвалившемуся валу, а Семеновский и Гордонов полки взобрались на вал по штурмовым лестницам. Гарнизон мужественно оборонялся, но в конце концов был выбит из городка и укрылся в своем обозе. Победителям досталось много пленных, 14 знамен и 30 барабанов. Городок был занят Преображенским полком. Князь Ромодановский угощал свои победоносные войска, а также и пленных «питием, кто что востребовал».

Взятием городка маневр еще не окончился. Надо было овладеть еще обозом, куда укрылись остатки бутурлинской армии. 16 октября после вчерашнего штурма и пира была передышка, тем более что дождливая погода мешала военным действиям, которые и ограничились только метанием в обоз противника бомб, поваливших там многие шатры, в том числе и шатер генералиссимуса Бутурлина. 17-го утром Ромодановский созвал военный совет, на котором было решено после завтрака штурмовать обоз. Полки Преображенский, Семеновский и Лефортов, а также кавалерия Ромодановского были выведены в поле. Сражение началось небольшими кавалерийскими стычками и кончилось тем, что кавалерия Бутурлина, будучи несколько раз отбита, была обращена в бегство и рассеялась частью в Коломенское, частью в деревню Новинки и за Москву-реку к Вишняковским и Петровским рощам. Затем ударила на обоз пехота. Неприятель оказывал отчаянное сопротивление. Но метание бомб преображенскими бомбардирами и храброе наступление Преображенского полка заставили неприятеля податься назад: преображенцы взошли на вал. Заметив развевающееся на валу черное преображенское знамя, стали врываться в обоз и другие полки. Все стихии, говорит «Описание», были употреблены в этом бое. При стрельбе из мушкетов и метании бомб, горшков и ракет было беспрестанное огненное блистание, воздух дышал на неприятеля сильным ветром, враги поливали друг друга водою из труб и кидались землею. Наконец, обоз был взят. Князь Ф.Ю. Ромодановский со своей свитой, как орел, наскочил на неприятельского главнокомандующего, взял его в плен и, приказав привести его в свой шатер, говорил ему шутливо укоризненную речь: как он при своих несовершенствах и при скудости воинских промыслов осмелился все-таки начать такую брань? Прежде начатия войны надо было ему исчислить свою силу, испытать разум начальствующих, сделать смету воинским и хлебным запасам, особенно же денежной казне – и в шутливой форме здесь высказывается серьезная мысль, которая и впоследствии будет повторяться Петром, когда он познакомится с настоящей войной: «ибо не просто деньги в войне имут силу великую, при казне бо оскудевшей и недостатку являющу, тогда у воина сердце и храбрость упадает и бьются неохотою, и принуждают своего генералиссима уступати или во вредительные входить договоры». И.И. Бутурлин приносил свое оправдание «с пониклым лицом». Побежденные воеводы и прочие начальствующие просили прощения на коленях. Сцена кончилась угощением неприятелей.