Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

Между тем в Кремлевском дворце долго ничего не знали о происшедшем в Преображенском. Ночь с 7 на 8 августа после ареста Плещеева прошла спокойно. За два часа до света царевна Софья в сопровождении Шакловитого и ночевавшего в Кремле стрелецкого отряда пошла на богомолье, но не в Донской монастырь, а в Казанский собор. Вернувшись из собора, она приказала распустить стрельцов по их слободам. Тогда только получено было известие о бегстве Петра к Троице. В Москве были поражены этим событием, но во дворце сделали вид, что не придают этому значения. «Вольно ему, взбесяся, бегать», – тоном равнодушного человека заметил Шакловитый в ответ на донесение о событии. Однако нетрудно себе представить, что царевна переживала нелегкие минуты. Она не могла не чувствовать, что почва уходит из-под ее ног. Война, скрываемая до сих пор, теперь была объявлена открыто. Петр открыто занял положение обороняющегося человека, спасающегося от злого умысла – это могло привлечь к нему сочувствие общества. Притом он укрылся под сенью монастыря преподобного Сергия, за теми самыми стенами, за которыми нашла себе защиту и Софья осенью 1682 г.

Проследим далее перипетии борьбы между братом и сестрой, продолжавшейся месяц. Всеми делами у Троицы руководил князь Б.А. Голицын, нанося оттуда царевне удар за ударом. 9 августа от имени Петра был отправлен запрос старшему государю и царевне о причинах необычного скопления стрельцов в Кремле в ночь с 7 на 8 августа. Софья принуждена была в ответ оправдываться, ссылаясь на свое намерение идти в Донской монастырь, и, таким образом, она была поставлена в положение обвиняемой. 10 августа царь потребовал к себе полковника Стремянного стрелецкого полка Ивана Цыклера и с ним 50 человек стрельцов этого же полка. Есть известие (дневник Гордона), что Цыклер сам тайно просил Петра вызвать его в монастырь, обещая ему многое раскрыть. Цыклер со времени майского мятежа 1682 г. был одним из преданнейших Софье людей. Царевна могла скорее опасаться за его участь, чем подозревать с его стороны измену, и отпустила его. Вслед за ним 13 августа был отправлен к Троице боярин Иван Борисович Троекуров с поручением уговорить Петра вернуться в Москву; поездка его была безрезультатна. 14 августа были посланы от Троицы указы к 18 стрелецким полковникам, кроме Цыклера и Сухарева, находившихся уже в монастыре, с приказанием явиться к 18 августа самим и привести с собой от каждого полка пятисотенного, сотенных, пятидесятников, десятников да по 10 человек рядовых. Такие же грамоты были разосланы, кроме полковников, и в самые полки с обращением к стрелецким урядникам и к самим стрельцам. Два солдатских полка – Захаров и Гордонов – получили подобные же предписания. Указы о том же были посланы к князьям Василию Васильевичу и его сыну Алексею Васильевичу Голицыным, как стоявшим во главе Ино-земского приказа, управлявшего солдатскими полками, и к Шакловитому, как начальнику Стрелецкого приказа. Грамоты эти были получены в Москве 16 августа. С исполнением требования Петра Софья осталась бы совсем без вооруженной силы.

Она приказала пригласить полковников во дворец и объявила им, чтобы к Троице не ходили и в распрю ее с братом не вмешивались, пригрозив головой за ослушание. Полковники повиновались царевне. Не исполнили предписания Петра и командиры иноземных полков. Гордону запретил двигаться к Троице князь В.В. Голицын. Чтобы удержать стрельцов, Шакловитый пустил слух, что грамоты присланы от Троицы вымыслом князя Б.А. Голицына без ведома Петра. Гордон был из тех, кто верил этому слуху. Вероятно, для того чтобы смягчить и объяснить этот отказ, Софья уговорила царя Ивана послать к Троице его любимого дядьку боярина князя Петра Ивановича Прозоровского и вместе с ним отправила духовника Петра протопопа Меркурия. Миссия Прозоровского и духовника не имела успеха, Прозоровский вернулся ни с чем. Вслед за царским духовником отправился к Троице сам патриарх (между 19–22 августа); но царевна напрасно рассчитывала на его посредничество. Иоаким явно держал сторону Петра и, поехав к Троице, там и остался. «Послала я патриарха, – с досадой говорила Софья стрельцам, – для того, чтобы с братом сойтись; а он заехал в поход, да там и живет, а к Москве не едет». Между тем 27 августа в Москве в стрелецких полках были получены вторичные грамоты с прежним предписанием явиться к Троице всем урядникам (начальным людям) и по 10 человек рядовых от каждого полка. Получены были подобные же грамоты в сотнях и слободах московского посада. Предписывалось явиться в лавру старосте каждой слободы и по 10 человек выборных тяглецов от каждой сотни или слободы. За ослушание царь грозил смертной казнью. На этот раз стрельцы и московское население поняли, что грамоты являлись не вымыслом князя Б.А. Голицына, а подлинным выражением царской воли. В монастырь отправились 5 полковников, более 500 урядников и множество рядовых. Пошли также призванные тяглецы из сотен и слобод. Когда стрельцы явились к Троице, они были впущены в монастырь. Петр с матерью и патриархом вышел к ним на крыльцо царских чертогов (с начала XIX в. это здание было занято Московской духовной академией. В настоящее время в нем помещается высшее Педагогическое училище). Дьяк по приказанию государя прочел выписку, составленную из показаний ранее явившихся к Троице стрельцов об умыслах Шакловитого. Все урядники и рядовые, гласит официальный отчет об этой сцене, «возопили слезным воплем, что они Федкина злого умысла не знают и не ведают, великим государям служат и работают, как служили и работали и прежним государям; воров и изменников ловить рады и во всем волю государскую исполнять готовы»[108]108
  Gordons Tagebuch, II, 267–271; Дворцовые разряды, IV, 469–470; Розыскные дела о Ф. Шакловитом.


[Закрыть].

Испытав напрасно все средства уладить столкновение с братом, Софья прибегла к последнему и крайнему: сама решила ехать к Троице объясниться. 29 августа, как свидетельствует разрядная записка, за 2 часа до вечера царевна вышла в Успенский собор и слушала там молебное пение. После молебствия в Успенском соборе она посетила Архангельский собор, затем помолилась еще в Вознесенском и Чудовом монастырях, на Троицком подворье и в церкви Вознесения Господня, что на Никитской улице. Взяв из этой церкви икону Казанской Божией Матери, царевна побывала в Казанском соборе, откуда отправилась к Троице. Царевну сопровождали бояре: князь Я.Н. Одоевский, оберегатель князь В.В. Голицын, князь В.Д. Долгорукий, князь М.Я. Черкасский, А.С. Шеин и др.[109]109
  Дворцовые разряды, IV, 478–480.


[Закрыть] На другой день ее встретил на дороге спальник Петра князь Гагин с требованием вернуться обратно. Софья продолжала путь, несмотря на вторичное такое же требование, переданное ей другим спальником, Бутурлиным. Наконец, в Воздвиженском, в 10 верстах от Троицы, царевну встретил боярин князь И.Б. Троекуров с угрозой, что если поедет, то будет поступлено с нею «нечестно». Царевна принуждена была вернуться в Москву, куда прибыла 31 августа. Свою досаду она сорвала по обыкновению в словах к стрельцам: «Чуть меня не застрелили. В Воздвиженском прискакали на меня многие люди с самопалами и луками. Я насилу ушла и поспела к Москве в 5 часов». В тот же день, 31 августа, приехал от Троицы в Москву стрелецкий полковник Нечаев со стрельцами, посланный Петром захватить и привезти к Троице Шакловитого, с трудом пробравшийся к Москве проселками, так как большая троицкая дорога была занята большим отрядом верного пока Софье стрелецкого полковника Айгустова. Явившись в Кремль, Нечаев у Красного крыльца передал грамоту об аресте Шакловитого дьяку Стрелецкого приказа, который понес ее «в верх». Сопровождавшие Нечаева стрельцы разгласили о цели его приезда по своим полкам. Софья приказала Нечаеву с его стрельцами явиться 1 сентября. Стрельцов поставили у Красного крыльца, а Нечаева повели «в верх». Встретив Нечаева вопросом, как смел он взять на себя подобное поручение, Софья вспылила и в гневе приказала отрубить ему голову. «К счастию, – замечает Гордон, – не было под рукою палача». На площади перед Красным крыльцом стояло много стрельцов и большая толпа народу в ожидании обычного в этот день «действа Нового лета». Действо в этом году совершалось не на открытом воздухе, а в Успенском соборе. Царского выхода к действу не было; не присутствовали на нем и бояре. Выйдя на Красное крыльцо и сойдя вниз до последней ступени, Софья обратилась к стрельцам и народу с жалобами и убеждала не верить присланным от Троицы грамотам. «Те де письма, – говорила она, – от воров составлены. За что выдавать людей верных и добрых (Шакловитого)… Довелось тех изветчиков (стрельцов, дававших показания у Троицы) прислать к Москве и здесь ими разыскивать»[110]110
  Gordons Tagebuch, II, 271–272; Дворцовые разряды, IV, 481; Розыскные дела о Ф. Шакловитом.


[Закрыть].

Предполагая, что Нечаеву не удалось исполнить поручения, Петр 2 сентября отправил к нему на помощь еще двух стрелецких полковников, Спиридонова и Сергеева, с приказом явиться, минуя Софью, непосредственно к царю Ивану и добиться выдачи Шакловитого с его сообщниками. 3 сентября к царю Ивану по тому же делу послан окольничий И.А. Матюшкин, который должен был представить ему доказательства виновности Шакловитого и его сообщников. Царь Иван, как доносил к Троице полковник Сергеев, ответил, что он прикажет выдать Шакловитого, если за ним приедет боярин Петр Иванович Прозоровский.

4 сентября Софья лишилась еще одной опоры: ушли к Петру служилые иноземцы с генералом Гордоном во главе. 5 сентября они были представлены Петру, который пожаловал их «к руке», спрашивал о здоровье и из собственных рук поднес по чарке вина. Наконец, 6 сентября рухнула и последняя надежда царевны. Стрельцы разных полков пришли в Кремль и обратились к ней с решительным требованием выдать Шакловитого. Царевна крикнула было на них; но в толпе раздался ропот, послышались угрозы набатом. Угадывая признаки бунта, Софья принуждена была уступить и выдала своего любимца князю П.И. Прозоровскому, который под караулом повез его к Троице, куда и доставил его 7 сентября. Еще ранее, в первых числах сентября, стрельцы переловили в Москве и отправили к Троице его приспешников. Выдачей Шакловитого царевне был нанесен окончательный удар.

Вслед за Шакловитым, поняв, на чьей стороне оказывается успех, добровольно явился в лавру с повинной и князь В.В. Голицын с сыном, не игравший в августовские дни 1689 г. никакой активной роли. Шакловитый в тот же день был подвергнут допросу с пыткой, а 12 сентября казнен с двумя наиболее ответственными стрельцами, Петровым и Чермным. Голицыным была сказана ссылка в Каргополь[111]111
  Gordons Tagebuch, II, 274–283; Розыскные дела о Ф. Шакловитом.


[Закрыть], но затем местом их ссылки был избран более отдаленный город – Яренск, откуда в 1691 г. они были переведены в еще более далекий Пустозерск. Софья была устранена от правления.

Сохранилось письмо от имени Петра к царю Ивану Алексеевичу без даты, но написанное, очевидно, между 8 и 12 сентября, после допроса Шакловитого, но до его казни и до назначения новых начальников приказов, начавшегося 12 сентября. «Братец государь царь Иоанн Алексеевичь, – читаем в этом письме, – с невестушкою, а с своею супругою, и с рождением своим в милости Божией здравствуйте. Извесно тебе, государю, чиню, купно же и соизволения твоего прошу о сем, что милос-тию Божиею вручен нам двум особам скипетр правления прародительного нашего Росийского царствия, якоже о сем свидетелствует матери нашие восточные церкви соборное действо 190 году (т. е. коронация 1682 г.), так же и братием нашим, акресным государем, о государствовании нашем извесно, а о третьей особе, чтоб с нами быть в равенственном правлении, отнюдь не воспоминалось. А как сестра наша царевна София Алексеевна государством нашим учела владеть своею волею, и в том владении что явилось особам нашим противное и народу тягость и наше терпение, о том тебе, государю, извесно. А ныне злодеи нашы Фетка Шакловитой с товарыщы, не удоволяся милостию нашею, преступя обещания свое, умышлял с ыными ворами о убивстве над нашим и матери нашей здоровием, и в том по розыску и с пытки винились. А теперь, государь братец, настоит время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли есми в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей ц. С. А. (так!), с нашими двемя мужескими особами в титлах и в росправе дел быти не изволяем; на то б и твоя б, государя моего брата, воля склонилося, потому что учела она в дела вступать и в титлах писаться собою без нашего изволения, к томy же еще и царским венцом для конечной нашей обиды хотела венчатца. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас. Тебе же, государю братцу, объявляю и прошу: поволь, государь, мне отеческим своим изволением для лутшие ползы нашей и для народного успокоения, не обсылаясь к тебе, государю, учинить, по приказом правдивых судей, а не приличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре. А как, государь братец, случимся вместе, и тогда поставим все на мере. А я тебя, государя брата, яко отца, почитать готов. А о ином к тебе, государю, приказано словесно донести верному нашему боарину князю Петру Ивановичю Прозоровскому и против сего моего писания и словесного приказу учинить мне отповедь. Писавый в печалех брат ваш царь Петр здравия вашего желаю и челом бью»[112]112
  П. и Б. Т. I. № 10.


[Закрыть]. Указ об именовании во всех официальных бумагах по-прежнему только двух государей был издан уже 7 сентября[113]113
  Так в Дворцовых разрядах, IV, 482 и 485. Устрялов относит его к 8—12 сентября (История… Т. II, примеч. 17).


[Закрыть]. В конце сентября царевна Софья была заключена в Новодевичий монастырь.

VII. Правительство в 1689–1699 гг

Свергнув Софью, партия царицы Натальи Кирилловны и Петра вновь очутилась у власти. Сама царица Наталья, по выражению автора «Гистории о царе Петре Алексеевиче», знаменитого дипломата петровского времени князя Б.И. Куракина, была «править не капабель» (capable), потому что, «будучи принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах и ума легкого»[114]114
  Архив князя Куракина, I, 62–63.


[Закрыть]. С 12 сентября 1689 г. началось назначение новых, преданных Петру, начальников приказов на место приверженцев Софьи[115]115
  Дворцовые разряды, IV, 483 и сл.


[Закрыть]. Во главе правительства, заняв место начальника Посольского приказа, однако без титула «сберегателя», стал старший из братьев царицы, боярин Лев Кириллович Нарышкин. Это был еще очень молодой человек, всего 25 лет от роду (р. 1664), сотоварищ в чине комнатного стольника первых детских игр Петра, а затем член «компании», окружавшей царя в юные годы. В 1688 г., в 24-летнем возрасте, он уже был боярином. Видимо, Лев Кириллович отличался большим запасом энергии и горячим темпераментом. Его именно, несмотря на его молодость, вместе с князем Б.А. Голицыным царевна Софья обвиняла в замыслах против нее как руководителей нарышкинской партии, говоря перед стрельцами: «Уж житья нам не стало от Бориса Голицына да от Льва Нарышкина. Царя Петра они с ума споили, брата Ивана ставят ни во что; комнату его дровами закидали; меня называют девкою, как будто я не дочь царя Алексея Михайловича». Именно боярином Л.К. Нарышкиным нарядился один из доверенных царевны, подьячий Шошин, который в июле 1688 г. ночью ездил по Мясницкой и Покровке в сопровождении переряженных стрельцов и бил караульных, причем спутники его кричали: «Лев Кириллович! за что его бить до смерти, душа христианская». Это делалось для того, чтобы возбудить в московском населении ненависть к Нарышкину, но все же значит, Лев Кириллович считался способным предпринимать такие ночные наезды. Особенными дарованиями Нарышкин не отличался. «Помянутого Нарышкина, – замечает о нем тот же автор «Гистории» Куракин, – кратко характер можно описать, а именно, что был человек гораздо посреднего ума и невоздержный к питью, также человек гордый и, хотя не злодей, токмо не склончивый и добро многим делал без резону, но по бизарии своего гумору»[116]116
  Архив князя Куракина, I, 63.


[Закрыть]. Делая, по выражению Куракина, добро многим, Нарышкин не забывал, однако, и о себе и, по-видимому, умел хорошо устроить свои собственные дела. В своих руках он сосредоточил огромные подмосковные владения по берегам реки Москвы, простиравшиеся от Дорогомиловской слободы до села Архангельского, и в том числе вотчины Фили, Кунцево, которое он выменял у патриарха, Троицкое-Лыково и др. Ему были также пожалованы основанные иноземцем Mapселисом железные тульские заводы, и он сделался единственным поставщиком-монополистом железа в казну. В 1692 г. вышел царский указ: «…для всяких казенных надобностей железо покупать на тульских железных заводах… а окроме тех заводов железа из всех приказов ни на какие расходы нигде ни у кого не покупать»[117]117
  Дворцовые разряды, IV, 640–641.


[Закрыть]. По молодости лет и по ограниченности способностей Лев Кириллович только номинально стоял во главе управления внешними делами. Всеми делами Посольского приказа продолжал заправлять сидевший в приказе и при В.В. Голицыне опытный делец, думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев.

Разрядный приказ, а вскоре затем и Конюшенный по устранении оттуда окольничего Алексея Прокофьевича Соковнина, будущего сообщника Цыклера[118]118
  Там же, IV, 576–577.


[Закрыть], были поручены боярину Тихону Никитичу Стрешневу. Стрешнев в то время был человек зрелых лет (р. 1649). Мы встречаем его в чине стольника уже в 1669 г. В 1679 г. в чине думного дворянина он был назначен вторым воспитателем к царевичу Петру при боярине Родионе Матвеевиче Стрешневе, занимавшем место первого воспитателя. Петр был очень привязан к своему дядьке, как это видно из последующей переписки между ними. «О характере его описать можем только, – читаем о Т.Н. Стрешневе у Куракина, – что человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего, токмо дошел до сего градусу таким образом, понеже был в поддядьках у царя Петра Алексеевича с молодых его лет и признался к его нраву и таким образом был интриган дворовой». Вместе с разрядными делами он соединял в своих руках, по свидетельству того же современника, управление большей части внутренних дел: «…был в правлении в Разряде и внутри правления государственного большую часть он дела делал»[119]119
  Архив князя Куракина, I, 63.


[Закрыть].

Желанием оказать внимание царю Ивану Алексеевичу надо объяснить назначение его воспитателя князя Петра Ивановича Прозоровского начальником приказа Большой казны и Большого прихода. Князь П.И. Прозоровский, сын князя И.С. Прозоровского, убитого в Астрахани во время разинского бунта, проходил исключительно придворную службу, бывал в рындах, был приставом у вселенских патриархов во время их пребывания в Москве в 1666–1668 гг., наконец, был назначен дядькой царевича Ивана Алексеевича. В августе 1689 г. царевна Софья посылала его к Троице уговаривать Петра от имени Ивана Алексеевича вернуться в Москву, но безрезультатно. В известном письме Петра к царю Ивану от Троицы об устранении царевны Софьи от правления Петр называет князя П.И. Прозоровского «верным боярином». Стрелецкий приказ, один из самых важных за последнее время, наследие Шакловитого, получил боярин князь Иван Борисович Троекуров. Князь И.Б. Троекуров, сын боярина Б.И. Троекурова, значится в стольниках уже в 1653 г., в 1658 г. он «чашничает» во дворце на парадном обеде по случаю прибытия в Москву грузинского царя Теймураза. Нося звание «стольника и ближнего человека», он был, по-видимому, одним из близких людей царя Алексея Михайловича в последние годы царствования. Мы видим его постоянно при особе государя: он поддерживает царя под руку на торжественных выходах, в Троицын день при выходе царя в кремлевские соборы несет перед ним «веник» (букет?), при переезде царя в загородные дворцы Воробьево и Преображенское посылается предварительно «досматривать государевых хором», при разлуке царя с царицей посылается к царице «с здоровьем», т. е. с известием о здоровье государя и для получения сведений о здоровье государыни. Он немало послужил и по администрации. В последние пять лет царствования Алексея Михайловича он стоял во главе Иноземского и Рейтарского приказов, а в 1674 г. ему, кроме того, поручался и Монастырский приказ[120]120
  Дворцовые разряды, III, 1009.


[Закрыть]. По смерти царя Алексея мы видим князя И.Б. Троекурова в чине боярина воеводой в Киеве (1677 г.). Вернувшись с воеводства, он управлял Московским Судным приказом, а в 1680–1681 гг. вновь посылался на воеводство в Смоленск. До смоленского воеводства и после него князь Иван Борисович постоянно при дворе и получает разные почетные поручения: сопровождает в выездах царя Федора, а после него одинаково и царя Ивана и царя Петра, видимо, обоим им одинаково преданный; или же во время царских походов оставляется с другими боярами «на Москве», т. е. входит в состав боярской комиссии, которой поручается столица на время отсутствия государей; назначается, заменяя особу государей, присутствовать в соборе «у действа Страшного суда», идти за иконами в крестных ходах, обедать у патриарха 15 августа, в день престольного праздника Московской патриархии. Перед назначением в Стрелецкий приказ он управлял некоторое время Поместным приказом (1688 г.)[121]121
  Дворцовые разряды, IV, 374.


[Закрыть]. Во время столкновения Петра с Софьей в августе 1689 г. он играл очень видную роль. Как лицо, пользующееся расположением Петра, он был послан царевной к Троице, как и Прозоровский, уговаривать Петра вернуться в Москву, но тщетно. Он остался у Троицы. Когда Софья 29 августа отправилась сама в Троицкий монастырь, Троекуров был выслан Петром к ней навстречу в село Воздвиженское с приказанием объявить ей, что «с нею поступлено будет нечестно», если она будет продолжать свой путь. Как человек, преданный также и царю Ивану и приятный ему, князь Иван Борисович в сентябре 1689 г. был послан Петром к брату с просьбой удалить Софью из дворца в Новодевичий монастырь.

Приказ Большого дворца был отдан дяде молодой царицы – жены Петра – Петру Меньшому Абрамовичу Лопухину, ранее, в 1678 г., в чине стольника сидевшему в Иноземском и Рейтарском приказах, в 1681 г. – с боярином Иваном Михайловичем Милославским в приказах Большой казны и Большого прихода. В 1683 г. Лопухин был начальником Каменного приказа, а перед самым столкновением Петра с Софьей 31 июля 1689 г. в чине окольничего был назначен заведовать Ямским приказом. Поместный приказ достался Петру Меньшому Васильевичу Шереметеву, ранее бывшему, между прочим, казанским воеводой (1682 г.). Ямской приказ был поручен окольничему Кондратию Фомичу Нарышкину[122]122
  С 20 мая 1690 г. Дворцовые разряды, IV, 560.


[Закрыть]. Начальником Московского Судного приказа был сделан стольник князь Яков Федорович Долгоруков; приказ Казенного двора получил один из ближайших друзей детства Петра, будущий канцлер, постельничий Гавриил Головкин[123]123
  Устрялов. История… Т. II. С. 95–98. Иноземский и Рейтарский приказы были поручены боярину князю Ф.С. Урусову, Владимирский Судный и Челобитный – боярину князю М.Г. Ромодановскому, Разбойный – боярину князю М.И. Лыкову, Земский приказ – князю М.И. Львову.


[Закрыть]. В трех приказах удержались лица, управлявшие ими и при Софье: в Сибирском – князь Иван Борисович Репнин, в Аптекарском – боярин князь Яков Никитич Одоевский и, наконец, в Казанском дворце – кравчий князь Борис Алексеевич Голицын, правивший этим приказом с 1683 г.[124]124
  Устрялов. История… Т. II. С. 97–98.


[Закрыть] Князя Б.А. Голицына, главного руководителя Петра в столкновении с царевной Софьей, Куракин считает единственным выдающимся умом в составе нового правительства: «Был человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию»[125]125
  Архив князя Куракина. Т. I. С. 63.


[Закрыть]. Голицын, так же как и его двоюродный брат князь Василий Васильевич, отличался большой склонностью к иноземцам, был первый, который, по свидетельству того же Куракина, «начал с офицерами и купцами иноземными обходиться». В 1688 г. он особенно близко пoзнакомился с двумя иностранными офицерами: Гордоном и Лефортом. 25 июля этого же года Гордон был приглашен к Голицыну обедать, а 15 сентября Голицын был на обеде у Лефорта и от него заехал к Гордону. Он, несомненно, содействовал в 1689 г. сближению Петра с этими офицерами[126]126
  Gordons Tagebuch, II, 223, 228.


[Закрыть].

Начальники приказов составляли в 1690-х гг. как бы объединенный кабинет, в котором до смерти царицы Натальи (1694 г.) Л.К. Нарышкин был председателем. Иностранцы прямо и называют его «первым министром», а Куракин рассказывает, что все остальные министры должны были докладывать ему по своим ведомствам: «Также к нему все министры принадлежали и о всех делах доносили, кроме князя Бориса Алексеевича Голицына и Тихона Стрешнева». Перед этими наиболее влиятельными членами кабинета, по словам Куракина, остальные бояре, даже знатнейших фамилий, были «без всякого повоира (pouvoir) в консилии или в палате, токмо были спектакулями (зрителями)»[127]127
  Архив князя Куракина. Т. I. С. 63.


[Закрыть]. Правление кабинета продолжалось около 10 лет (1689–1699 гг.) и не ознаменовалось решительно ничем выдающимся во внутренних делах.