Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

В письме к Кревету Петр назначал свой отъезд из Митавы на 20 апреля и действительно покинул ее в этот день, написав, по обыкновению, несколько писем друзьям, до нас не дошедших[743]743
  П. и Б. Т. I. С. 622–623.


[Закрыть]. 20 апреля после полудня послы приватным образом были приняты герцогом и герцогиней. «Пополудни, – читаем в «Статейном списке», – были великие и полномочные послы у князя приватно. И князь и княгиня приняли великих и полномочных послов любительно и подчивали прилежно, и была покоевая музыка; а в тое пору при князе, также и при великих и полномочных послех никаких чинов людей в тех покоях, где они были, не было». Отъезд отряда волонтеров из Митавы отмечается «Юрналом» также после полудня, и трудно сказать с уверенностью, принимал Петр участие в этом свидании послов с герцогом или нет. Он мог принимать в нем участие и затем отправиться в путь. В этот день, 20 апреля, он, переправившись через речки Аутц и Берсе, доехал до местечка Доблен, где остановился ночевать[744]744
  Пам. дипл. сношений, VIII, 781; Походный журнал 1697 г. С. 3–9.


[Закрыть].

В «Статейном списке» говорится, что великие и полномочные послы 21 апреля отпустили «Преображенского полку начальных людей и солдат» во владения курфюрста Бранденбургского, отправив с ним «лист», адресованный к «ближним людям» бранденбургского курфюрста. Под обозначением «Преображенского полку начальные люди и солдаты» в «Статейном списке» подразумевается именно отряд волонтеров из 35 человек, к которому принадлежал и Петр. Тогда по «Статейному списку» выходит, что Петр покинул Митаву 21 апреля. Однако дата 20 апреля подкрепляется прочными указаниями. Во-первых, о ней прямо говорит «Юрнал»; во-вторых, она хорошо подтверждается письмом Петра от 18 апреля из Митавы к Кревету, в котором он сообщает: «послезавътрея поедемъ отсель въ Либоу». Но нельзя усомниться, с другой стороны, и в показании «Статейного списка», так как отправленный с преображенцами к ближним людям курфюрста Бранденбургского «лист» датирован действительно 21 апреля. В листе послы уведомляли бранденбургское правительство о своем намерении идти из Митавы в Мемель и затем писали: «Недостатка же ради подвод отпустили есмы морем комендора урожденного Андрея Михайлова (князя Черкасского) с товарищи тридцать пять человек до города Кенихзберга, которые по указу великого государя нашего, его царского величества, отпущены при нас для учения морского дела до Венеции». Послы просили далее о приеме посольства на границе, о сопровождении его к курфюрсту по посольскому обыкновению с кормами и подводами без задержания, а также об учинении удовольствования и вспоможения упомянутому отряду волонтеров[745]745
  Пам. дипл. сношений, VIII, 781–783.


[Закрыть]. Как же согласовать противоречие между датой «Юрнала» 20 апреля и датой «Статейного списка» 21 апреля? Может быть, следует предположить, что отряд волонтеров выехал не весь сразу; что Петр с некоторыми из спутников отправился 20-го, а остальные, получив лист, выехали 21-го и догнали царя в дороге, по всей вероятности, в Доблене. Что в Доблене находился уже весь отряд, можно думать по тем большим расходам, в какие обошлось курляндской казне угощение в Доблене «передового отряда», именно «за три стола» (Mahlzeiten) было заплачено 398 флоринов 12½ гроша, тогда как позже, при проезде через Доблен посольства, этой громадной толпы народа, которую курляндское правительство исчисляло в 270 человек, на угощение посольства там пошло 423 флорина 5¹/₂ гроша[746]746
  Kloppmann. Оp. cit., II, 50.


[Закрыть]. Петра сопровождал от Митавы до Либавы назначенный герцогом Курляндским состоять при нем ротмистр Кошкель[747]747
  Пам. дипл. сношений, VIII, 787; см. Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 39 об. – 40: «Мая в 1 день дано в Либаве княжому ротмистру Ягану Кошкелю да коморному писарю Шредеру, которые из Митавы до Либавы провожали валентеров и им в пути и в Либаве служили, ротмистру пара соболей в 15 руб., писарю пара в 6 рублей с полтиною». Там же, л. 3 об.: «Мая в 1 день в городе Либаве княжим людем, которые служили валентером и из Митавы до Либавы провожали и всякое вспоможение чинили, дано: ротмистру Ягану Кошкелю 100 золотых, коморному писарю Шрейдеру 10 золотых, рейтару Цыглеру 10 золотых, ротмистрову слуге 6 золотых, двум поварам 12 золотых, четырем человеком возникам 12 же золотых».


[Закрыть].

21 апреля, двинувшись поутру в путь из Доблена, Петр миновал мызу Илен, после полудня сделал двухчасовую стоянку у озера Аутц и ночевать прибыл в Нейшварден. 22 апреля, выехав из Нейшвардена утром, царь к полудню прибыл во Фрауенбург, где сделана была двухчасовая остановка. Двинувшись далее и переправившись на плотах через реку Виндаву, он расположился ночевать в Шрундене. 23 апреля часовая остановка была сделана в Грос-Дрогене, к ночлегу Петр прибыл на мызу Дурбен. Наконец, 24 апреля, выехав поутру из Дурбена и миновав мызу Робиншлосс (Гробин), к вечеру он достиг города Либавы, где остановился в доме вдовы Маргариты Гейровой. О дне 25 апреля читаем в «Юрнале» краткую заметку: «Стояли в Либоу. День был красен с небольшим ветром»[748]748
  Походный журнал 1697 г. С. 9—10; Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 4: «В Либаве ж вдове Маргарете Гейровой, у которой стояли валентеры, дано 15 золотых».


[Закрыть]. Как были проведены следующие дни, 26 и 27 апреля, – неизвестно.

Собираясь тронуться из Либавы в дальнейший путь 28 апреля, Петр написал в этот день несколько писем. «Сегодня, – пишет он Виниусу, – поедемъ отсель въ Кюнинсбергъ моремъ; а послы сухимъ путемъ после насъ. Здѣсь я видѣлъ диковинку, что у насъ называли ложью: у нѣкоторого человѣка в оптѣке сулеманъдра въ склянице, въ спирту, которого я вынималъ i на рукахъ держалъ; слова-слова такоѳъ, как пишутъ. Моремъ для того поехали, что путь нашъ лежалъ на Поланию, i, опасаяся сихъ трезвыхъ, поехали моремъ, но ведая, что въ сихъ людехъ болше худа, неже добра, которы[е] ныне i себѣ зладѣi, не такъ, что iнымъ. Piter. Iзъ Либоу, апъреля въ 28 д.»[749]749
  П. и Б. Т. I. № 154.


[Закрыть] Из этого письма мож-но догадываться, что время пребывания в Либаве прошло в осмотрах разных достопримечательностей, и среди них была и упоминаемая в письме саламандра, которую Петр видел в чьей-то частной аптеке. В конце письма царь объясняет причины, побудившие его ехать из Либавы в Кенигсберг морем: при поездке сухим путем пришлось бы проезжать через находившийся во владении Польши городок Поланген, где тогда в бескоролевье, во время выборной борьбы сосредоточивалась враждебная России французская партия, проводившая на польский престол французского принца де Конти. Эту партию Петр иронически назвал в письме «трезвыми» людьми, которые и себе злодеи, не только что иным.

Царь писал еще 28 апреля в Москву Т.Н. Стрешневу и Г.И. Головкину. Письма не дошли до нас; о содержании их можно судить по ответам. Т.Н. Стрешневу царь отдавал мелкие распоряжения домашнего характера: уволить на зимнее время в отпуск стряпчего конюха Якова Суровцева, отпущенного из Либавы с доставившими в Либаву отряд волонтеров псковскими ямщиками; выдать жене находившегося с ним в пути повара Пенюгина 15 рублей и двухгодовой запас; не переменять какого-то «свояка из Коломенского». Стрешнев уведомлял в ответе о точном исполнении этих распоряжений. Г.И. Головкину Петр при письме прислал из Либавы подарки: «две книжицы малых», Библию, часы, лимоны и померанцы[750]750
  П. и Б. Т. I. С. 624–625.


[Закрыть]. В тот же день царь счел нужным сам писать об отпуске из Либавы стряпчего конюха Суровцева к воеводам – новгородскому П.М. Апраксину и псковскому К.А. Нарышкину. Обоих Петр извещает, что он из Либавы отправится морем, а послы сухим путем. В собственноручном письме к псковскому воеводе Нарышкину, упомянув о возвращении с Суровцевым ямщиков, он предписывает разыскать бежавших ямщиков и наемных людей, наказать их кнутом, водя по торговой площади, и взыскать с них наемные деньги: «емшиковъ отпустили с Суравъцовымъ; а которыя емшики i наемъшики збежали, вели сысъкать i кнутомъ пут-на выбить, водя по торгу, i наемъ доправить; а хто iмяны, скажетъ Суровъцоѳъ. Piter. Iзъ Либоу, апреля въ 28 д.»[751]751
  Там же. № 155, 156; ср.: Арх. Мин. ин. дел. Дела австр. 1697 г., № 5, л. 78–82, где дан перечень хозяев подвод; Кн. австр. дв., № 47, л. 2: «Апреля в 19 день в Митаве ж валентером за 24 лошади, которые взяты у псковичь, дано 36 золотых».


[Закрыть].

Возвещенное, однако, на 28 апреля отплытие морем из Либавы не состоялось, может быть, потому, что к Либаве уже приближалось Великое посольство, и Петр желал быть свидетелем его торжественного въезда в город, что и состоялось 29 апреля. Посольство выехало из Митавы 22 апреля с тем же церемониалом, как и при въезде, причем накануне отъезда поданы были послам посвященные посольству «печатные листы с похвалою, которые выдали езувиты», – составленные иезуитами и отпечатанные на атласе вирши с похвалами в честь послов. Иезуиты говорили также при отъезде послов «орацыю», обращаясь к послам, сидевшим в карете[752]752
  Пам. дипл. сношений, VIII, 783; Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 3: «На отъезде из Митавы… езувитам за печатные вирши на отласе, которые они подали великим послом, 10 золотых; езувитам же, которые у посолской кореты говорили орацыю и подали на писме, 5 золотых».


[Закрыть]. Вообще пребывание в Митаве оставило в среде посольства наилучшее впечатление, которое и отразилось в заметке «Статейного списка» о содержании посольства: «И во время бытности великих и полномочных послов в Митаве подчиваны великие и полномочные послы по вся дни от княжих приставов, и церемония во всех столах была по вся дни против того ж, как и в первой посолского их в Митаву приезду день; а которые дворяня и иные чины к столу за многолюдством не ходили, и тех кормили и поили со всяким доволством на постоялых их дворех»[753]753
  Пам. дипл. сношений, VIII, 784.


[Закрыть]. Посольство отблагодарило княжеских придворных подарками из соболиной казны[754]754
  Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 39 об.: «Апреля в 22 ден дано князя Курлянского канцлеру Бракелю пара соболей в 30 руб., комнатному дворянину Боцгейму да конюшему по паре соболей по 15 р. пара человеку». Там же, л. 2: «Апреля в 17 д. в Митаве князя Курлянского трубачам и литаврщиком, которые у великих послов с приезду во время столов на трубах трубили, дано 26 золотых… Апреля в 22 д. на отъезде из Митавы князя Курлянского людем, которые великим послом служили, дано лакеем четырем человеком по 5 золотых человеку, писарю росходному, которой запасы покупал, 10 золотых, княжему собственному повару Ягану Данингеру с поваренными служители 15 золотых, киперу или виночерпчему с помочниками его 10 золотых, скатертнику Бранту и с помочниками его 10 ж золотых, овощнику и нарядчику сахаров 10 ж золотых, писарю конюшенному 5 золотых, ключнику над хлебом и свечами 5 золотых… На отъезде из Митавы княжим трубачам дано 25 золотых».


[Закрыть]. Продовольствие посольства в пути также шло от курляндского правительства, и послам на всех их остановках: в Доблене, Аутцене, Фрауенбурге, Шрундене, Дурбене и Гробине[755]755
  Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 3: «Апреля в 27 д. князя Курлянского в замочке, именуемом Шкрунте (Шрунден?), в котором стояли великие послы два дни, старосте дано 5 золотых, да едучи от Шкрунтена в гостином дому, где великие послы обедали, нищим 1¹/₂ золотых. Апреля в 29 д. князя ж Курлянского в замочке Грубине, где великие послы обедали, княжого дома сторожу дано золотой».


[Закрыть], – предлагались угощения, как это видно из сохранившегося счета, из которого узнаем, что в Доблене на такое угощение было издержано 423 флорина 5½ гроша, в Аутцене вместе с расходами по угощению передового отряда волонтеров 379 флоринов 5 грошей, во Фрауенбурге с такими же расходами 442 флорина 1 грош, в Шрундене 845 флоринов 24 гроша, в Дурбене 472 флорина 3¹/₂ гроша; в Гробине за холодные закуски и с тем, что взято в Либаву и в Бар-тау, 145 флоринов 3¹/₂ гроша[756]756
  Kloppmann. Оp. cit., II, 50.


[Закрыть]. Только подвод курляндских под посольство не хватило, и послы принуждены были перед отъездом из Митавы сделать разбор псковских лошадей и годных из них 117 взять с собой, отправив негодных обратно в Псков.

29 апреля послы «приехали в замок Дурбин и пополудни пошли в Либаву и, не доезжая Либавы за полмили, встретили великих и полномочных послов либавские мещаня, человек со сто, на конех, строем рейтарским с голыми шпагами и, поклонясь великим и полномочным послом, ехали перед коретою. А посольский въезд в Либаву был со всяким устроением, так же, как и в Митаву. И у предместия встретили великих и полномочных послов бурмистры Балсам фон-дер-Горст с товарищи, да с ними писарь Георгий Пришидцкий. И, подшед близко к посолской корете, писарь великим и полномочным послом говорил по-немецки, поздравляя их счастливым приездом». При этом писарь, желая «благословения Божия» на оружие московского царя, сделал исторический экскурс и припомнил, как Бог благословил оружие предка московского царя Ивана Васильевича Грозного. «И великие и полномочные послы, – продолжает «Статейный список», – им благодарствовали также пространною речью и ехали на постоялые дворы. Въехав в посад, стояла под дву знамены пехота, мещаня с мушкеты, и били в барабаны и играли в сипоши. И проводя конница великих и полномочных послов до дворов, выстрелили трижды из пистолетов, а пехота одиножды из мушкетов. Стояли великие и полномочные послы в Либаве на дворех у мещан: первый – у Арента Грота, второй – у Вилима Юфернихта, третий – у Детла Шредера»[757]757
  Пам. дипл. сношений, VIII, 785–786; Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 40: о выдаче соболей «в Либаве мещаном трем человеком, у которых великие послы стояли на дворех: Аренту Гроту и жене его, Вилиму Юфернихту и жене его, Шредеру». Там же, л. 3 об.: «Мая в 3 д. мещаном, у которых великие послы стояли в Либаве, Аренту, Юфернихту да Тетлу Шредеру, дано 22 золотых».


[Закрыть].

Дождавшись въезда послов, Петр намеревался двинуться в плавание. «Из Либоу, – читаем в «Юрнале» под 30 апреля, – десятник (Петр) стали убираться совсем на корабль и убрались к вечеру». То же известие подтверждается и «Статейным списком»:

«Апреля в 30 день из Либавы Преобрежнского полку началные люди и салдаты, и иных чинов люди поехали морем, и все свои вещи и рухлядь великие и полномочные послы отпустили на том же корабле до Королевца (Кенигсберга)»[758]758
  Походный журнал 1697 г. С. 10; Пам. дипл. сношений, VIII, 786.


[Закрыть]. Содержание отряда волонтеров в Либаве также шло от курляндского правительства и обошлось в 653 флорина 4½ гроша. Герцог простер свою любезность и далее: им был зафрахтован по Пилау за 1500 флоринов любский корабль «Св. Георгий» под командой Иоахима Вейсендорфа, причем за экипировку корабля герцогское правительство уплатило еще 422 флорина 28 грошей[759]759
  Kloppmann. Оp. cit., 51; Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 4: «В Либаве ж за съестные припасы в карабль и за провоз до брегу на корабль за мясо и за рыбу и за иные разные вещи и за вес тех же припасов, на котором карабле поехали валентеры из Либавы до Кенихзберха, дано 108 золотых. Взял те золотые Петр Лефорт».


[Закрыть].

Однако 30 апреля пуститься в плавание не удалось из-за непогоды. «День был красен, – отмечает «Юрнал» за 30 апреля, – с великим ветром, погода была великая, и ночь такая же». Непогода продолжалась и 1 мая утром. «Стояли на якоре под городом у Либоу, – читаем за этот день в «Юрнале». – Поутру был дождь и был гром и молния, и после того во весь день было солнечное сияние и погода тихая с небольшим ветром, и ночь тихая с небольшим же ветром». Только 2 мая «Св. Георгий» снялся с якоря. Отплывая, Петр написал московским друзьям Кревету и Виниусу. «Ракъ! – обращается Петр к Кревету, переводя на русский язык его фамильное прозвище. – Не забывай мелницы да ткачей, а мы поедемъ сегодня в Кюнинсберъгъ моремъ. Piter». К Виниусу Петр писал: «Сегодня поехали отсель в Пилоу на люпъскомъ карабле святого Георгия. К протчимъ ко въсемъ отписать не успѣлъ i для того прошу всѣмъ, кому надлежитъ, отдати покълонение. А поезду нашему самовидецъ Якоѳъ Сураѳцоѳъ, которой проводя насъ на карабль, отпушъщенъ уже з дороги. Piter»[760]760
  Походный журнал 1697 г. С. 10–11; П. и Б. Т. I. № 161, 162.


[Закрыть]. Из последних строк письма видно, что неоднократно упоминавшийся в письмах Петра и, видимо, заслуживший его расположение конюх Суровцев отпущен был не 28 апреля, как ранее писал Петр, а только уже проводя царя на корабль. С ним были отправлены и эти, и предыдущие письма.

V. Петр в Кенигсберге

Приближение московского посольства к границам владений курфюрста Бранденбургского Фридриха III создавало для бранденбургского правительства ряд задач. О предстоящем прибытии посольства при дворе курфюрста были осведомлены через гонца майора Вейде, который в начале апреля 1697 г. жил в Кенигсберге, ожидая приезда туда курфюрста. Но из грамоты, отправленной с майором, не было видно и сам он не мог удостоверить, должно ли посольство только проехать по землям курфюрста, направляясь к императору, или же оно аккредитуется и направляется также и к курфюрсту. Бранденбургское правительство приняло свои меры. В Мемель был командирован тайный секретарь и переводчик фон Берген с инструкцией от 5/15 апреля, предусматривавшей возможность и того и другого случая. В случае только проезда через владения курфюрста Бергену предписывалось, встретив посольство на границе, приветствовать его, позаботиться о бесплатном доставлении подвод, удобных квартир, в надлежащем количестве и по самым дешевым ценам съестных припасов и проводить послов наиболее удобной дорогой. В случае же, если посольство направляется к самому курфюрсту, курфюрст брал также и расходы по продовольствию его на себя.

Между тем до курфюрста, проживавшего тогда в Кенигсберге, чтобы следить ближе за ходом королевских выборов в Польше, стали доходить из Риги и в особенности из Митавы все более настойчивые слухи о нахождении при посольстве самого царя. Убеждаясь в их справедливости, Фридрих III, находивший сближение с московским царем для себя очень выгодным, решил оказать царю самый любезный прием. В Пилау, куда, по слухам, должен был прибыть царь, был отправлен навстречу ему генерал-фельдцейхмейстер герцог Гольштейн-Бек с несколькими чиновниками. Для разведок о Петре и для встречи посольства кроме ранее командированного тайного секретаря и переводчика фон Бергена было отправлено еще лицо высшего ранга – надворный советник Рейер Чаплиц, бывший в 1688–1689 гг. посланником от курфюрста в Москве[761]761
  Форстен. Бранденбург и Москва, 1688–1700. Ж. М. Н. П. 1905. Ноябрь.


[Закрыть]. Он должен был инкогнито доехать до Либавы. Однако до Либавы Рейер добраться не успел, так как по дороге из Мемеля в Либаву получил близ Нидербартау известие, что царь уже выехал морем из Либавы, и, опасаясь, как был царь не сошел на берег в Мемеле, Рейер поспешил вернуться в этот город. Вот какие известия о Петре сообщил он в донесении из Мемеля от 4/14 мая первому министру курфюрста обер-президенту Данкельману: «Когда я вчера после полудня прибыл опять сюда (в Мемель), приехал сюда из Либавы водою один студиозус, который сообщал, что он оттуда отплыл в воскресенье (2/12 мая) после того, как в тот же день утром вышел на парусах, по предположению в Пилау, нанятый московитами корабль с массой багажа и со многими людьми. На вопрос: предполагаемый царь, который называет себя капитаном Петром, сел ли на корабль, не мог он дать никакого решительного ответа, хвалился, однако, что видел царя как в Либаве, так перед тем в Митаве и так же, как это делали другие путешественники, зарисовал его карандашом и говорил, что царь особенно фамильярно обращался с тамошними шкиперами, ходил с ними в винные погребки и щедро их поил. В разговоре пользуется нижнесаксонским наречием и носит шкиперское платье. Когда один из шкиперов ясно дал ему понять, что считает его за самого царя, он, притворяясь, отговаривал его от такой мысли и говорил, что он не более как капитан с царского каперского корабля. Шкипер решился спросить, куда назначено каперство? Он ответил: «dat verstah’ ju niet, meyn heer», и приневолил его напиться»[762]762
  Posselt. Lefort, II, приложение IV.


[Закрыть].

Это донесение Рейера от 4/14 мая было получено Данкельманом, по всей вероятности, уже после того, как Петр вступил во владения курфюрста. Совершая путь при благоприятной погоде, корабль «Св. Георгий» вечером 5 мая бросил якорь в Пилау. «Погода была добрая, – отмечает «Юрнал», – день был красен. И к вечеру приехали под город Пилоу и стали на якорь на реке Дегафт Фанкуниксборх (Haff von Kцnigsberg). Ночь была тихая и погода добрая с небольшим ветром»[763]763
  Походный журнал 1697 г. С. 11.


[Закрыть].

Подробности о прибытии Петра в Пилау и в Кенигсберг и о первом свидании его с курфюрстом Фридрихом III описываются в любопытном донесении императору Леопольду его агента при бранденбургском дворе Геемса, отправленном вскоре после этих событий, 11/22 мая 1697 г. «Когда несколько дней тому назад, – пишет Геемс, – из разных мест стали приходить к г. курфюрсту известия, что московский царь сам находится при посольстве, то такое известие сначала по многим важным причинам не встретило веры и, между прочим, потому, что нельзя было предполагать, чтоб царь при теперешних конъюнктурах и во время тяжелой войны с татарами уехал из своей земли и предпринял трудное путешествие. Но после того, как это из верных и достойных доверия источников было возвещено и подтвердилось со многими подробностями и, между прочим, как высокоупомянутый царь открыл себя перед отъездом герцогу Курляндскому, у которого он провел со своим посольством 8 дней, и что он в Либаве в 30 милях отсюда сел на корабль и продолжает путь сюда, то г. курфюрст отправил своего генерал-фельдцейхмейстера и губернатора здешнего герцогства герцога Гольштейн-Бека с некоторыми другими чиновниками в расположенную на Балтийском море крепость Пилау, чтобы там его достойно принять. Туда упомянутый корабль прибыл в прошедшую среду 5/15 этого месяца. Причем на нем выстроена была гвардия и был сделан салют из трех пушек и столькими же выстрелами отвечали из крепости. Затем с корабля к упомянутому губернатору прибыл офицер, который, сказав приветствие от имени командующего этим отрядом, просил о меньшем корабле, чтобы отвезти их в Кенигсберг, так как их корабль сидит слишком глубоко и они не прошли бы в нем через так называемый Фриш-гаф и не могли бы войти в Прегель. На что вышеназванный господин герцог Гольштейн послал на корабль курфюршеского камер-юнкера по имени Принца, чтобы приветствовать находящуюся там согласно дошедшему известию знатную персону и чтобы узнать, не угодно ли ей сойти на сушу, где уже сделаны все надлежащие приготовления к ее приему и угощению. Он, однако, не был допущен, и ему было объяснено в ответ, что там нет никакого такого знатного господина, как предполагают, находится только один имеретинский князь с частью свиты идущего Великого московского посольства. Почему так это и оставили и для удобнейшего их дальнейшего путешествия дали им тотчас другой корабль, на котором они немедленно продолжали путь[764]764
  Posselt. Lefort, II, приложение VIII. В тексте «Юрнала» известие о прибытии Петра в Пилау отнесено к 3 мая. Но предпочтение должно быть отдано свидетельству Геемса, относящего это событие к 5 мая, так что дату «Юрнала» следует считать ошибкой. Геемс, сообщение которого вообще отличается большой точностью и который имел возможность почерпать сведения из вполне надежных источников, например от самого Данкельмана, описывает пребывание царя в Пилау как непродолжительное: «Welchem nach man es dabey bewenden lassen und zu bequehmlicher fortkommung sebliger also fort ein anderes Schiff gegeben Womit sie die reise unverzьglich anhero fortgesetzet» и т. д. Между тем, если согласно с «Юрналом» отнести прибытие в Пилау к 3-му, а не к 5 мая, остановка окажется очень продолжительной, именно более чем двое суток, так как отплытие из Пилау состоялось, как отмечено в «Юрнале», 6 мая. Дни 4 и 5 мая в «Юрнале» не отмечены вовсе. По рассказу Геемса видно, что находящиеся на корабле, прибывши в Пилау, спешили ехать дальше; по «Юр-налу», они простояли в Пилау более двух суток. Предположение об ошибке в «Юрнале» устраняет это противоречие, и если вместо 3 мая в «Юрнале» читать 5 мая, то «Юрнал» будет вполне согласоваться с показаниями Геемса: 2 мая, в воскресенье, царь отплыл из Либавы. Дни 3 и 4 мая не отмечены в «Юрнале» потому, что проведены были в плавании в море, где ничего особенного не случилось. 5 мая, в среду к вечеру – приезд в Пилау и происшествия, описанные Геемсом, 6 мая в полдень – отплытие из Пилау в Кенигсберг, согласно «Юрналу», 7-го – прибытие в Кенигсберг, в чем согласны и «Юрнал», и донесение Геемса.


[Закрыть].

Отплытие из Пилау состоялось 6/16 мая в полдень. «Стояли у города Пилоу до полудня, – читаем в «Юрнале», – и с полудня, вынув якорь, и пошли в путь и проехали город Бранебурх (Бранденбург при Фриш-гаффе) на правой стороне; проехав тот город и стали на якорь. День был красен с небольшим ветром; погода была тихая и ночь тихая же». С якоря снялись и двинулись в дальнейший путь 7/17 мая. Проплывая мимо расположенного на берегу Прегеля загородного замка курфюрста Фридрихсбурга, где тогда находился он сам, корабль Петра, по свидетельству Геемса, салютовал из трех пушек, причем солдаты стояли в строю. Курфюрст отвечал девятью выстрелами и послал своего обер-маршала с тем же камер-юнкером Принцем на борт приветствовать от своего имени находящегося там знатного господина. Им дан был тот же самый ответ, как раньше в Пилау, и корабль, вновь обменявшись с курфюрстом салютами, держал путь дальше. В Кенигсберг, по отметке «Юрнала», приехали после полудня и «стали в городе у берега со всею компаниею перебираться и, перебрався, ночевали». «В полдень, – повествует Геемс, – вышереченный корабль прибыл сюда (в Кенигсберг) при нескольких выстрелах с расположенного на упомянутой реке шанца.

Находившиеся на нем отведены были на приготовленную для посольства квартиру; но это помещение не понравилось московитам» (вероятно, найдено было слишком видным для Петра, желавшего скрываться), «и они выбрали себе другое на так называемой Книпгофской Долгой улице (Kniephцflische Langgasse) и весь день заняты были выгрузкой багажей. В это время, как и раньше, стало доподлинно известно, что, кроме имеретинского князя, имя которого значится на фурьерском ярлыке, на корабле должна находиться еще другая знатная персона, причем заботливо старались ее скрыть, так, чтобы ее не увидели и не узнали служащие курфюрста. Но, как было замечено, эта персона только около 11 часов ночи перебралась с корабля в жилище, и ей там перед всеми другими оказывалась особая честь и уважение[765]765
  Походный журнал 1697 г. С. 11; Posselt. Lefort, II, приложение VIII.


[Закрыть].

Итак, Петр с 11 часов вечера 7/17 мая поселился в Кенигсберге в одном из двух занятых волонтерами домов[766]766
  Besser. Schriften, 540.


[Закрыть] на Книпгофской Долгой улице. Удостоверившись окончательно, что в числе приехавших в Кенигсберг находится московский царь, курфюрст послал его приветствовать, не нарушая его инкогнито, своего церемониймейстера Бессера и старался оказывать ему всевозможные знаки внимания: предложил к его услугам свою кухню и погреб, прислал ему свою серебряную посуду. При Петре назначен бы состоять камер-юнкер Принц, или Принцен[767]767
  Dukmeyer. Korbs Diarium etc., I, 321.


[Закрыть], молодой человек (23 лет), любезный, открытый, чрезвычайно красивый собою, хорошо образованный, как нельзя более пришедшийся по душе Петру. Все эти любезности заставили Петра открыться ранее, чем он предполагал это сделать, и 9/19 мая он обратился к курфюрсту с просьбой назначить час, чтобы посетить его инкогнито. Свидание было назначено в тот же вечер. «Около 10 часов вечера, – рассказывает тот же Геемс, – выйдя из задней двери своего помещения, царь был отвезен в карете курфюршеского обер-президента (первого министра) Данкельмана, запряженной всего парой лошадей, в сопровождении нескольких придворных кавалеров, следовавших пешком, и введен по малой лестнице к г. курфюрсту, который встретил его у дверей внутренних покоев и обнял. Затем они оба сели, разговаривая на голландском языке, которым царь отчасти владеет, и выпили несколько стаканов венгерского вина. Затем царь, пробыв у г. курфюрста почти полтора часа, возвратился домой»[768]768
  Posselt. Lefort, II, приложение VIII.


[Закрыть].

Тайные венецианские агенты в Кенигсберге, донося венецианскому послу в Вене о приезде царя со свитой из 20 московитов в Кенигсберг, сообщали ему, между прочим, подробности этого свидания царя с курфюрстом. «В субботу (8/18 мая), – пишет один из них, – царь оставался инкогнито, не выдаваясь ничем среди других, хотя можно было заметить, что все другие относились к нему с почтением. В воскресенье (9/19 мая) утром он приказал сказать его курфюршеской светлости, что он решил было сначала не открываться ранее приезда своего посла, но что любезность, оказанная ему его курфюршескою светлостью, не позволяет ему скрываться более и что он желает видеть его курфюршескую светлость, но инкогнито. Условились, что он может это сделать вечером в 9 часов, что он и сделал, также только в сопровождении трех главных господ и одного переводчика, отправившись в замок в присланной за ним карете частного лица, и он (сперва) вошел запросто со своею свитой в апартамент его курфюршеской бранденбургской светлости, при котором находились только принц Гольштейн-Бек, обер-камергер, обер-президент и обер-гофмар-шал. Оба государя при встрече обнялись, сели в кресла и беседовали более полутора часов, так как царь довольно хорошо объясняется по-голландски; они выпили бутылку доброго венгерского и высказали взаимно большую дружбу. Его курфюршеская светлость титуловал царя царским величеством, а тот называл его царем (? qui luj rendit cefuy de Czar). Царь простился около 11 часов, снова обнял его курфюршескую светлость и ретировался также без малейших церемоний».

В донесении другого агента сообщается, что переговоры о свидании велись князем Черкасским, который был послан к обер-президенту и был представлен последним курфюрсту, и приводятся другие детали и подробности эпизода. За царем была послана карета обер-президента; государи выпили шесть стаканов венгерского. Этому агенту удалось – и он ссылается на слова обер-президента фон Данкельмана – узнать также и содержание разговора царя с курфюрстом, которое он и излагает. «Этот разговор, – читаем в донесении, – насколько рассказывает г. президент, был о разных предметах, и главным образом о мореплавании, к которому царь имеет особую склонность; имея только малые тридцатипушечные суда, он высказал желание отправиться в другие страны посмотреть самые большие корабли и в заключение поблагодарил его светлость за присланных ему бомбардиров, в особливости обозначая имя и способности каждого из них. Его светлость осведомился у него, хорошо ли он устроился и доволен ли он помещением и содержанием, о чем сам он (царь) приказывал, на что он отвечал на голландском языке: «Я не забочусь об еде и питье, слово дороже всего этого». Его светлость также спросил, позволительно ли ему (курфюрсту) будет отправиться в Московию; царь по этому поводу высказал большое удовольствие с особливым желанием, чтобы курфюрст совершил это путешествие. Затем последняя здравица была за тех, которые с большим пылом ведут войну против турок, как, по его словам, ведет он, пройдя ради этой цели сто лье пешком во главе своих войск. На этом окончив свидание, царь простился. При этом со стороны курфюрста никого не было, кроме принца Гольштейнского, генерал-комиссара, президента, маршала и обер-камергера»[769]769
  Шмурло. Сборник документов, относящихся к истории царствования императора Петра Великого, № 293 и 294. Первое донесение на французском языке (итальянская копия с него напечатана у Theiner. Monuments Historiques de Russie, 370), второе – на итальянском; оба отправлены из Кенигсберга и помечены одним числом – 21 мая 1697 г., но первое датировано, кроме нового, также и по старому стилю, т. е. 11/21 мая. На первом поставлена отметка, очевидно, о получении: «Medlingh. li 8 Giugno 1697», на втором: «Medlingh 15 Giugno 1697». Названием Medlingh обозначал свое местопребывание в мае и июне 1697 г. венецианский посол в Вене Рудзини (Шмурло. Сборник. № 299, 308, 315, 324). Поэтому и следует думать, что эти донесения из Кенигсберга были адресованы ему, а он уже препровождал их при своих депешах в Венецию, где они и находятся в архиве. В письме от 8 июня (№ 315) Рудзини излагает содержание первого донесения. То же замечание относится к следующим сообщениям из Кенигсберга: № 294, 295, 296, 306, 321, 322 с пометой о получении «Cimerin 29 Giugno». Cimerin – другая резиденция Рудзини, которой он помечает также свои депеши.


[Закрыть].

На другой день, 10 мая, вечером курфюрст также запросто хотел отдать царю визит; но он отложил это посещение и просил курфюрста позволить ему сохранять свое инкогнито. Геемс заканчивает свое донесение сообщением, что Петр собирается пробыть некоторое время в Кенигсберге вместе с посольством, которое ожидают со дня на день, и неизвестно, отправится ли он от курфюрста к императору; что, как рассказывал обер-президент Данкельман, царь питает особую симпатию к императору, а также к другим европейским государям, но не расположен к французам и туркам[770]770
  Донесение Геемса: «Der Herr Churfurst hat Ihm gestern abends die revisite geben wollen, so er aber depriciret und denselben ersuchen lasse, dass Er hir ferner al’incognito bleiben mochte». Posselt. Lefort, II, приложение VIII. Ср. другое свидетельство в донесениях тайных венецианских агентов (Шмурло. Сборник. № 3, 293): «S. A. E. luy rendit hier au soir aves tr`es peu de suite la visite dans son logement; il continue de vivre ansi incognito ne voulant estre reconnue publiquement et ne se distinguant par rien des autres». № 294: «Hieri sul tardo fu sua Altezza incognito nella maniera stessa a rendergli la visita». Однако свидетельство Геемса следует предпочесть свидетельствам анонимных агентов.


[Закрыть].

12 мая царь посетил загородный замок Фридрихсбург, обозревал укрепление, арсенал и церковь. «Позавчера я имел честь с комендантом Фридрихсбурга сопровождать царя вокруг этой крепости, в арсенал и местную церковь», – пишет от 14/24 мая кто-то из лиц, находившихся тогда при царе вместе с комендантом. Письмо попало в руки тайного венецианского агента и в выдержке было сообщено венецианскому послу Рудзини. «Он все осматривал, говорил обо всем с большою проницательностью, сработал кое-что в арсенале, что показывало его наклонность к военному искусству. Он отличался чрезвычайной физической силой. Осмотр закончился выпивкой с ним в помещении коменданта, и царь, найдя там портреты курфюрста и государыни, быстро узнал портрет его курфюршеской светлости курфюрста и, пристально вглядываясь в портрет курфюрстины, спросил, похожа ли она на нем. Затем он спросил портрет его светлости покойного курфюрста, но его там не было». В другом подобном же письме, датированном из Кенигсберга тем же числом 14/24 мая и также попавшем в руки венецианских агентов, сообщается о первых днях пребывания царя в этом городе и приводится описание его внешности, свойств характера и вкусов: «Он хорошо сложен, высок ростом, но не очень опрятен в одежде; довольно рассудителен, но время от времени обнаруживается в его действиях что-то варварское. На прошедших днях он за столом сильно побил кулаком одного из своих придворных, который не сразу выпил за здоровье его курфюршеской светлости. До сих пор нельзя сказать с уверенностью, куда направится его путь. Говорят, что он поедет посмотреть войска в Брабант. Его посольство, которое еще не прибыло сюда, должно ехать в Вену. Есть малонадежный слух, что и он отправится туда же, но более всего он желает видеть Венецию и Амстердам ради морского дела. Он так увлечен мореплаванием, что не желает путешествовать иначе как водою. Эту ночь он спал на маленькой яхте, а сегодня станет на якоре перед домом его курфюршеской светлости, называемым Фридрихсгоф, построенном на берегу Прегеля. Если бы у него сегодня не постный день, он приехал бы обедать к его светлости (!)… Говорят, что он заказывает в Кенигсберге немецкое платье как для себя, так и для свиты, чтобы его менее узнавали во время путешествия»[771]771
  Шмурло. Сборник. № 295, 296.


[Закрыть].

Сохранился документ, показывающий, чем Петр, так тщательно охраняя свое инкогнито, занимался в Кенигсберге в ожидании посольства, а затем и после его прибытия. Это – аттестат, выданный ему главным инженером прусских крепостей подполковником Штейтнером фон Штернфельдом, присланный царю уже впоследствии, по возвращении его в Москву. «Я, Генрих Штейтнер фон Штернфельд, – читаем в аттестате, – Священной Римской империи благородный дворянин, его пресветлости курфирста Бранденбургского над главною и полевою артиллериею благоучрежденный подполковник, над всеми крепостями Прусского княжества верховный инженер, свидетельствую, что предъявитель сего московский кавалер, именем господин Петр Михайлов, в минувшем году был здесь, в Кенигсберге, благоизволил дать мне знать, что желает он изучить огнестрельное искусство, в особенности метание бомб, каркасов и гранат, под моим руководством и наставлением. Я тем охотнее согласился удовлетворить его желание, что видел в нем высокопохвальное рвение к столь необходимому искусству, которым опытный офицер может заслужить благосклонность высоких монархов, и при первом разговоре с немалым удивлением заметил, какая понятливая особа ищет моего содействия. Начало предвещало доброе исполнение, и я тем ревностнее, без потери времени, как здесь, в Кенигсберге, так и в приморской крепости Пилау, ежедневно благоупомянутого господина Петра Михайлова не только в теории науки, но и в практике частыми работами собственных рук его обучал и упражнял; в том и другом случае в непродолжительное время к общему изумлению он такие оказал успехи и такие приобрел сведения, что везде за исправного, осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника признаваем и почитаем быть может, в чем сим свидетельством явственно и непреложно удостоверяю. Посему ко всем высшего и низшего звания, всякого чина и состояния лицам обращаю мое покорнейшее, подданнейшее, послушнейшее служебное и приятное прошение – того прежде помянутого господина Петра Михайлова признавать и почитать за совершенного, в метании бомб осторожного и искусного огнестрельного художника, и ему, во внимание к его отличным сведениям, оказывать всевозможное вспоможение и приятную благосклонность; за что я со своей стороны буду признателен. Для подлинного удостоверения сие свидетельство я подписал собственною рукою и наивяще укрепил своею фамильною шляхетною вислою печатью. Дано в Кенигсберге в Пруссах, 2 сентября 1698 года»[772]772
  Устрялов. История… Т. III. С. 32–33. Подлинник на немецком языке в Гос. арх. Кабин. дела, I. кн. 36. Это он, вероятно, подразумевается в Расходной книге соболиной казны в записи под 5 июня: «в Королевце инженеру и полуполковнику бранденбургскому, который поднес бомбандирские тиженерские (так!) инструменты, дано соболей пара в 40 руб., пара в 20 руб., пара в 14 руб…Июня в 5 день инженеру и полуполковнику Штнейтеру, который поднес некоторому валентеру огнестрельные инструменты, дано 100 золотых» (Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 42 об. и 8).


[Закрыть].