Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

III. Пребывание Петра в Риге

На границе послов встретили командированные рижским генерал-губернатором уполномоченные майор Глазенап, капитан Дормфельдт и живший постоянно в Пскове комиссар рижского генерал-губернатор Гербес. «И тот маеор, – описывает эту встречу «Статейный список», – пришед к великим и полномочным послом, учтиво говорил, что прислал их рижский генерал и губернатор Эрик Далберх, и велел их, великих и полномочных послов, им встретить и спросить о здоровье и быть у них до Риги в приставех, а дворы-де, где им стоять, готовы; а кормов никаких не объявил, а про подводы сказал, что возможно сыскать, и те велено давать за наем, за их, посолские, деньги по указной цене. И великие и полномочные послы за их встречу благодарствовали и ехали до постоялого двора. Поставлены великие и полномочные послы на королевском гостином дворе. И на том стану великих и полномочных послов те короля свейского присланные начальные люди подчивали питьем; а в ествах доволство имели своими припасы. И за столом пили стоя про здоровье великого государя его царского величества, а потом про здоровье королевского величества свейского»[703]703
  Пам. дипл. сношений, VIII, 756–757.


[Закрыть]. Из Нейгаузена Петр под вечер двинулся дальше и ехал всю ночь, а послы, отъехав от Нейгаузена 4 мили, сделали остановку для ночлега в имении встречавшего их капитана Дормфельдта.

26 марта к обеду Петр прибыл в местечко Рауге, в 27 верстах от Нейгаузена. Пообедав здесь и пустившись в дальнейший путь, он сделал четырехчасовую остановку где-то на берегах речки Шварцбах. Ночь опять была проведена в дороге. 27 марта, переправившись на плотах через реку Аа-Гавье (Аа Gauje), он расположился обедать в местечке Адзель, лежащем на берегу этой речки, и провел здесь весь день до вечера, съехавшись здесь с несколько отстававшими от него все время послами. Из Адзеля Петр отправился дальше 27 марта вечером, ехал всю ночь и 28-го поутру прибыл в городок Смилтен, где была сделана остановка до полудня. Тронувшись в полдень из Смилтена, он к вечеру 28 марта достиг местечка Стурценгоф, стоял там четыре часа; ночью, по обыкновению, опять ехал и к утру 29 марта был в городке Вендене. «Вообще, – замечает по поводу этого путешествия через Лифляндию Шмурло, – по шведской территории Петр в дороге ночлегов не имел, делая более продолжительные остановки на станциях лишь днем… Кажется, всего правильнее предположить вынужденность остановок, и притом не столько вследствие распутицы, сколько вследствие затруднений в перевозочных средствах. Царю едва ли не пришлось проделать весь путь по Лифляндии на одних и тех же лошадях, другими словами, останавливаться для их выкормки. Вот почему пробег, в сущности, ничтожного расстояния, менее чем в 243 версты, от Нейгаузена до Нейермюлена в окрестностях Риги потребовал без малого пять суток. Сказанное не покажется особенно странным, если вспомним, что местное население сильно терпело в тот год от неурожая, небывалого по своим размерам: неурожай охватил всю Лифляндию, не было ни хлеба, ни кормов. Многие умирали от истощения; цены на все стояли небывалые. Собрать достаточное количество подвод оказалось невозможным; к тому же шведские власти заблаговременно не были предуведомлены ни о времени проезда послов, ни о размерах их свиты. Приходилось большей частью ехать на своих же русских возчиках»[704]704
  Пам. дипл. сношений, VIII, 757; Походный журнал 1697 г. С. 6–7; Шмурло. Критические заметки // Ж. М. Н. П. 1900. С. 59–60; ср.: Bergengrun. Die grosse moskowitische Ambassade von 1697 in Livland. Riga, 1892. S. 22–24.


[Закрыть].

29 марта к обеду Петр приехал в местечко, названное в «Юр-нале» Сам-Бег, под которым можно подразумевать или шинок Silkebike, или, что еще вероятнее, шинок Steinbek (по местному выговору Stembek, Sembek). Здесь была восьмичасовая остановка. К вечеру Петр достиг местечка, обозначаемого «Юрналом» Ниликот (?), и после двухчасовой остановки всю ночь ехал. 30 марта он прибыл в городок Агеж или Адеж (это, очевидно, Неймюлен, по-латышски называемый Ahdaschi) и здесь впервые в Лифляндии остановился для ночлега. В этот же день посольство, двинувшись после остановки и ночлега на постоялом дворе при речке Митаге и находясь в 5 милях от Риги, повстречало посланного майором Шмитом сержанта Терентия Чернышева с ответами от рижского генерал-губернатора Дальберга на посланный к нему из Пскова послами «лист» и от самого майора на обращенное к нему послами письмо. Дальберг в своем ответе, принося послам «приятное поздравление» и уведомляя их о получении их листа, писал, что, конечно, было бы лучше, если бы он ранее был предупрежден точно о времени прибытия послов на границу и о численном составе посольства, но что и не зная этого, он все же принял все меры к приему посольства «по соседственному дружелюбию», насколько это было возможно «по нынешнему состоянию в земле сей, яко же довольно известно», намекая этими последними словами на разразившееся над Ливонией бедствие – неурожай. Майор Шмит в ответе послам оправдывался в своей поспешности, что из Пскова пошел в Ригу, не дождавшись во Пскове великих послов, указывая на то, что наступил уже самый последний зимний путь, предстояло разлитие вешних вод, и он опасался, как бы не подмочить государевой казны и обоза, которые он сопровождал. С 24 марта он уже находился в Риге и ожидает прибытия туда их, великих послов, «со всякою осторожностию». Послы вернули сержанта Черышева к майору Шмиту с наказом, чтобы он с находящимися при нем солдатами был к приезду их во всякой готовности и в день въезда их в Ригу стоял бы у посольских дворов в строю с ружьем на карауле[705]705
  Походный журнал 1697 г. С. 7; Пам. дипл. сношений, VIII, 758–761.


[Закрыть].

31 марта Петр с волонтерами и посольство имели последнюю остановку на «подхожем стану» перед Ригой в местечке Меер-ман (Mehrmannshof) в расстоянии мили (3 версты) от города. Здесь их ожидали три присланные генерал-губернатором легкие кареты, одна о четырех и две другие о двух лошадях каждая. В первую карету сели великие послы, во второй и третьей поместились священник и некоторые из состоявших при посольстве дворян. За полмили до Риги у Гаусмансгофа (Hausmannshof) посольству была устроена торжественная встреча. «Не доезжая Риги за полмили, – рассказывает «Статейный список» посольства, – встретили великих и полномочных послов из Риги присланные от губернатора полуполковник Палмуструх, да маеоры Ранк да Глазенап и несколько человек бурмистров и знатных мещан. И вышед с обеих сторон из корет, полуполковник великим и полномочным послом от губернатора, поздравляя счастливым их приездом, говорил встречную речь по писму, а бурмистры поздравляли от грацких людей и объявили от губернатора корету болшую золоченую о шести возниках (лошадях), в чем им, великим и полномочным послом, ехать в Ригу, да дворяном пять корет, по шести ж возников в корете». Во время встречи и взаимных приветствий по обеим сторонам дороги стоял отряд «выборных мещан в богатых платьях, на лошадях с доброю сбруею, с голыми палашами, с двумя трубачами». Это были 36 представителей корпорации «Черноголовых», одетые в украшенные золотыми галунами костюмы, в шляпах с белыми перьями. По сторонам карет находились 12 телохранителей в королевских ливреях и 10 пажей и лакеев генерал-губернатора. «И великие и полномочные послы, – продолжает «Статейный список», – выслушав, за встречу и поздравление и за прием губернатору и им присланным благодарствовали, и в тех коретах в Ригу ехали: в первом месте сидели первой и второй великие и полномочные послы, против их по правую руку сидел третей посол; с ним по левую руку сидел полуполковник Палмуструх. А в прочих коретах сидели священник и посольские дворяня. А иные дворяня ж, которые в те кореты не вместились, и началные люди, и переводчики, и подьячие, и иных чинов люди ехали перед послы верхи; да перед послы ж ехали трубачи посолские и трубили на серебряных трубах; а началные люди и выборные салдаты Преображенского полку ехали перед великими и полномочными послы верхами ж». Шествие замыкали 140 конных бюргеров со шпагами в руках, со знаменами, литаврами и трубами. При трубных звуках въехали послы в город. У ворот предместья выстроен был караул: 10 солдат с топорками, 10 – с фузеями (ружьями) и 20 – с протазанами. Караул присоединился к процессии и шел по сторонам посольских карет. В трех местах города, через которые лежал путь послам, у Песочных ворот (Sandthor), на Старой площади (Altplatz) и у Карловых ворот (Karlsthor), стояло по отряду пехоты; перед ратушей на старом рынке построена была также артиллерия. Войска встречали послов музыкой: били в барабаны и «играли на сипошах». Шествие направилось по Kalkstrasse, через Старую площадь и Господскую улицу (Herrenstrasse) к предместью Ластадии на берегу Двины за Карловыми воротами. При въезде внутрь самого города был сделан пушечный салют с крепости в 16 выстрелов, при выезде через Карловы ворота раздалось 9 выстрелов. «У посолских дворов стояли в строю с мушкеты московские салдаты (майора Шмита) в строевом платье, суконные кафтаны темно-зеленого цвету, а сержанты алого цвету, имея на грудях серебряные плащи…» Подъехав к отведенным им в предместье Ластадии дворам, «вышли великие и полномочные послы из кореты у ворот, потому что на двор коретам за теснотою взъехать было немочно. Проводили те встречники великих и полномочных послов в хоромы, и великие и полномочные послы тем встречником благодарствовали и подчивали питьем. Поставлены великие и полномочные послы за городом на предместье на мещанских дворех: первой у Якова Гака, второй у Юрья Преториуса, третей у Ягана Гилда; а началные люди и выборные салдаты, и дворяне, и иные чины стояли на особых дворех близ великих и полномочных послов. Того ж числа приходили к великим и полномочным послом два человека из бурмистров и великих и полномочных послов поздравляли, и великие и полномочные послы им благодарствовали и потчивали». Петр наблюдал церемонию встречи и участвовал во въезде в город, незаметно скрывшись в отряде волонтеров, смешиваясь с толпой посольства. Ему отведен был в том же предместье Ластадии двор Якова Шуберта[706]706
  Походный журнал 1697 г. С. 7; Пам. дипл. сношений, VIII, 761–764; см. черновой отрывок «Статейного списка» у Устрялова (История. Т. III, приложение II, № 8); Bergengrun. Oр. сit. S. 30–31.


[Закрыть].

На следующий день, 1 апреля, великие послы в ответ на приветствие, принесенное им от имени генерал-губернатора командированными последним офицерами майором Врангелем и капитаном Лилиенстиерной, отправили к генерал-губернатору двух дворян из своей свиты – Богдана Пристава и Петра Лефорта – благодарить за оказанный им прием, которым они были, по-видимому, очень довольны. Удовольствие по поводу приема выражал и Петр в письме к Виниусу от того же 1 апреля. «Min Her Vinius, – писал к нему царь, – вчерашьнего дня приехали в Ригу, слава Богу, въ добромъ здоровье, i принеты господа послы с великою честию; при которомъ въезде была iзъ 24 пушекъ стрелба, когда въ замокъ вошъли i вышъли. Двину обрели еще льдомъ покърыту, i пјшие ходятъ, а сан-ми по севоднишъней день еще ездили; i для таго принужъдены здѣсъ нѣкоторое въремя побыть. Да самой Риги ехали в саняхъ; i путь только верстъ з 50 хутъ былъ горазда, а iнде бутто зимою. Пространънее обо въсемъ буду писать з будущею потчтою для того, что[бъ] севодни обыкъновенная почьта не мешъкала. Piter. Пожалуй, поклонись въсъем знаемымъ. Iзъ Риги, апреля в 1 д. Здравъствуйте с празникомъ Христова Востания! А я чаю, что сия почьта на Свѣтълой недели дойдетъ к вам»[707]707
  П. и Б. Т. I. № 147. К тому же числу, вероятно, надо относить и коротенькое письмо к Ромодановскому (там же, под № 150); Шмурло. Критические заметки // Ж. М. Н. П. 1900. Май. С. 70–71.


[Закрыть]. В Риге не предполагалось делать продолжительной остановки, однако посольству пришлось задержаться здесь на 11 дней вследствие вскрытия Двины и ледохода. 4 апреля послы праздновали Светлое воскресенье. Для церковных служб Страстной недели и Светлого праздника в походной церкви с посольством взяты были из Пскова 6 человек певчих псковского митрополита. В самый светлый день тронулся лед на Двине: «пополудни на реке Двине лед рушился», как отмечает «Статейный список» посольства, и это вскрытие льда сопровождалось таким сильным разливом, какого давно не было, по свидетельству старожилов. «Апреля в 5 день, – читаем далее в «Статейном списке», – в реке Двине зело много воды прибыло, и влилась в город Ригу и многую шкоду учинило и погребы многие залило; и сказывали рижские жители, что такой воды болшой у них давно не бывало». Это свидетельство «Статейного списка» подтверждается сохранившимся показанием, данным городскому совету одним из рижских купцов, Кохом, который говорил, что такого разлива реки не бывало лет 60–70[708]708
  Пам. дипл. сношений, VIII, 764–766; Bergengrun. Op. cit. S. С. 40


[Закрыть].

Первые дни пребывания своего в Риге, дни Страстной недели, царь мало показывался. Но на другой день Пасхи, 5 апреля, около 5 часов вечера его видели выехавшим из Карловых ворот на хорошей серой лошади; он на глазах толпы из нескольких сот человек въезжал на переброшенный через ручей мост, край которого был покрыт водой. Такое показание о царе давал городскому совету тот же упомянутый выше купец Кох. Владелец дома, где было отведено помещение Лефорту, Яков Гаак также сообщал городскому совету в заседании 7 апреля, что послы старательно объезжали город, «в особенности тот, в ком можно предполагать царя»[709]709
  Bergengrun. Op. cit. S. С. 40.


[Закрыть]. 8 апреля, как только явилась возможность переправиться через Двину, Петр выехал из Риги. «Апреля в 8 день, – говорит об этом «Статейный список», – великие и полномочные послы отпустили из Риги напред себя в Курляндию Преображенского полку началных людей, урядников и сал-дат 35 человек». В «Юрнале» отъезд описан так: «Убираться стал весь обоз и, убравшись, приехали к Двине и стали обоз ставить в лодки и переплыли чрез Двину и проехали Коборшанц (укрепление, расположенное на берегу Двины несколько выше города) и ночевали за Двиною»[710]710
  Пам. дипл. сношений, VIII, 766; Походный журнал 1697 г. С. 8; Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 1 об.: «апреля в 12 день при отъезде из Риги за перевоз чрез Двину реку валентеров, которые поехали напред великих послов из Риги в Курляндию, да за перевоз же великих послов и при них буду-чих людей и казны и посолской рухледи перевозщиком дано 37 золотых».


[Закрыть]. Уезжая, Петр по обыкновению написал письма к друзьям в Москву. «Min Her Konih, – писал он Ромодановскому. – Сегодня поехали отсель въ Митаву. Но понеже ничего здесь к службе вашего величества не обрел дела достойнейшего, точию некоторые перевези солдатские, которые посланы до господина генерала, понеже оные вашему величеству яко недостойнейшая вещь, к новизне или удивлению; но потщимся инде угодные вещи нашему величеству искати. Iv aldah Kheh Piter». Не найдя ничего иного сообщить Ромодановскому, кроме известия о каких-то привлекших его внимание солдатских перевязях, образцы которых он послал к генералу А.М. Головину, Петр гораздо более содержательное письмо отправил Виниусу. В нем он поделился с Виниусом тем впечатлением, какое испытал от житья в Риге, а также своими военными наблюдениями, касавшимися рижской крепости и гарнизона, и передал некоторые политические слухи, предписав о последних довести до сведения «набольших», т. е. лиц, поставленных во главе управления государством. «Her Vinius, – писал ему Петр, – сегодня поехали отсель в Митоу; а жили за рекою (из-за вскрытия реки), которая вскрылась в самый день Пасхи. Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что зело правдивые, а с ямщиками нашими, как стали сани продавать, за копейку матерно лаются и клянутся, а продают втрое. Вестей иных никаких нет. За сим, предав вас в сохранение Богу, просим знакомым и однокумпанцам должное отдати поклонение. Piter. Из Риги, апреля в 8 день. Сие письмо покажи Гавриле Ивановичу». Затем следует условная приписка: «Пожалуй, побей челом» и т. д., и остальная часть письма написана тайнописью, при помощи которой Петр и сообщал военные и политические вести: «солдатъ здесь, сказывают, 2780. Мы ехали чрез город и замок, где солдаты стояли на 5 местех, которые были меньше 1000 ч.; а сказывают, что все были. Город укреплен гораздо, только не доделан. Зело здесь боятся, и в город, и в иные места и с караулом не пускают, и мало приятны. Солдатам жалованья… в год, капралам по 12, сержантам по 24, да всем по 3 бочки хлеба». Политические новости касались выборов на польский престол, слухов о намерении шведского короля выставить кандидатуру в посольские короли своего сына, для чего собирается под предлогом похода на Данию войско и посланы в Польшу деньги. Петр предписывает всеми силами противодействовать этой кандидатуре через находящегося в Польше русского резидента или отправив особого посла: «Как я сюда ехал и, не доезжая Риги, в некоем шинку (может быть, в том, который в «Юрнале» назван Сам-Бег) дворянин, подпив, говорил, что-де наш король в Польшу в короли прочит сына своего, да и войско к тому уже тайно, будто для датчан, готовят, и деньги в Польшу посланы. И об том объяви набольшим, чтоб сколько мочно в том опасли и не допускали б, хотя чрез резидента или нарочного посла»[711]711
  П. и Б. Т. I. № 148, 149. В тот же день Петр писал Г.И. Головкину и Л.К. Нарышкину, но письма эти не дошли до нас (там же. С. 618).


[Закрыть].

Очень вероятно, что уже по написании и отправке этих писем Петр в тот же день, 8 апреля, получил ряд писем из Москвы от Гордона, Виниуса, Л.К. Нарышкина, Г.И. Головкина, А.М. Головина и Шеина, датированных 26 марта. Из этих писем друзей Петр мог узнать, что в Москве все тихо и спокойно, что полки, назначенные на лето в Азов, давно уже выступили, и 27 марта собирается покинуть Москву и отправиться туда же П.И. Гордон, все еще не получивший пожалованных ему за второй Азовский поход кубка и шубы (Гордон); что полковник, офицеры и солдаты Преображенского полка шлют усердный поклон, а первой роты барабанщик Лука Казимеров умер (А. М. Головин); что какие-то распоряжения «о Строгонове деле, как бы учинить прибыльнее», о которых царь писал из Новгорода Л.К. Нарышкину, будут этим последним исполнены (Л.К. Нарышкин); что будут исполнены также распоряжения относительно постройки Таганрога, о чем было писано также из Новгорода А.С. Шеину; что сам Шеин собирается в путь в Азов, но Большая казна скупа на выдачу денег и пр. (Шеин). Г.И. Головкин сообщал какие-то семейные подробности, нам теперь непонятные по условности выражений: «медведь, волк и лисица у меня и грамоте учатца, а хотя то тем животным и сродно, однака правда». Всего интереснее, вероятно, было Петру прочесть письмо Виниуса, в котором тот передавал известие о победе украинских казаков над татарами, полученное в Москве одновременно с пришедшей от посольства почтой. В Москве задана была по случаю прибытия почты от послов и по случаю известия о победе пирушка. «Господину моему благоприятнейшему, – писал Виниус. – За писание твое любительное из Новгорода марта 19 дня, зде стала в 23 день в полдень, благодарствую сердечно, и того дня, понеже от господина великого посла с товарищи первая явилась почта, ввалился я в такую компанию и в те часы, как дошла весть о виктории полтавцев над татары, и тут за здравие послов и храбрых кавалеров, а паче же государское, так подколотили, что Бахус со внуком своим Ивашкою Хмелн, надселся со смеху; а брат Василей с стариком Бахусом хотел было порасстаться, как говорил, но Ивашко лих, опять подкрался и почасту с ним танцует. За сем буди, господине, здрав и в пути своем во всяком благосщастии…» и т. д.[712]712
  П. и Б. Т. I. С. 614–616.


[Закрыть]

Прочтя эти известия и торопясь в путь, Петр в тот же день, 8 апреля, отвечал только на письмо Виниуса, особенно заинтересовавшее его известием о победе. Это было, таким образом, второе письмо от 8 апреля к Виниусу. В нем царь просил сообщить дальнейшие подробности о победе, а затем поручал передать поклоны друзьям с извинением, что не пишет им отдельно за недосугом. «Min Her Vinius, – писал Петр, – писмо твое, марта въ 26 д. писанное, мнѣ апреля въ 8 д. отдано, за чъто благодарствую. Писалъ ты викътории натъ татары отъ Полтавъцоѳъ; а какъ оная была, не назначилъ. Пожалуi, увѣдоми въ [п]реть. Государемъ – яко государское, i свѣтейшему – яко светителское отдаждъ поклонение; господамъ: Алексею Семеновичю, Лву Кириловичю, Аѳътамону Михайловичю, Гавъриле Iвановичю, Петру Iвановичю, кнезь Борису Алексеевичю, Борису Петровичю – яко госпотское отдаждь поклонение, i побей челомъ, чтобъ на особое писмо не покъручинились, потому что теперь едемъ в Курляндию i почта ждать не хатела. Piter»[713]713
  П. и Б. Т. I. № 151. Что письмо это написано 8 апреля на пути, а не 11-го, как предполагает издатель П. и Б., и только отправлено уже из Курляндии, основательно доказывает Шмурло (Критические заметки // Ж. М. Н. П. 1900. Май. С. 68–70).


[Закрыть]. Письмо это было написано уже, вероятно, на пути в Курляндию.

С недобрым чувством покидал Петр Ригу. Из первого его письма к Виниусу в день отъезда, 8 апреля, ясно видно раздражение, сменившее собой то чувство удовольствия, какое ему доставила встреча послов. Он жалуется, что в Риге пришлось жить «рабским обычаем» и быть «сытыми только зрением», далее – на дороговизну: «продают втрое», и на скупость рижских купцов, которые хотя и «ходят в мантелях» и на первый взгляд кажутся людьми правдивыми, но сильно прижали русских ямщиков, когда те стали распродавать сани, и отчаянно торговались из-за копейки. Унося неприятные воспоминания, Петр поторопился расстаться с Ригой и на три дня опередил посольство, несмотря на всю затруднительность переправы через разлившуюся Двину. И в «Статейном списке» посольства слышны отзвуки того же недовольства путешествием от границы до Риги и пребыванием в самой Риге: посольству не выдавалось от шведского правительства съестных припасов или денег за них, а также и конских кормов; взята была большая плата за квартиры в Риге и приходилось платить чрезмерно дорого за продовольствие в городе; взяты были слишком большие деньги за перевоз посольства через Двину. «От свейского рубежа до Риги, – читаемы мы «Статейном списке», – и в Риге во все бытие великим и полномочным послом и всем при них будучи людем съестных кормов и вместо съестных кормов денежной дачи и конских кормов ничего не дано и вспоможения никакова в проезде не учинено; и за перевоз через Двину-реку и за постоялые дворы великие и полномочные послы платили болшую цену и кормы и запасы покупали дорогою ценою»[714]714
  Пам. дипл. сношений, VIII, 771.


[Закрыть].

Позднее недовольство приемом царя и посольства сделается одной из причин объявления войны Швеции, и тогда все эти жалобы будут подробно формулированы московским правительством. Надо, однако, сказать, что испытанные царем и посольством неудобства при проезде до Риги и во время житья в самой Риге находят себе достаточные объяснения. По статье 15 действовавшего в то время Кардисского договора, заключенного между Москвой и Швецией в 1661 г., на которую ссылалось и само посольство, извещая рижского генерал-губернатора о своем прибытии в отправленном к нему из Пскова листе, ни шведское, ни московское правительство не обязаны были содержать посольства, только проезжающие через шведскую или русскую территорию к другим государям. Такие послы, посланники и гонцы должны «ехать на своих проторях и ничего не спрашивать», хотя, впрочем, в этой же статье есть и оговорка: «но по дружбе, которая меж обоих великих государей есть, и их послам, и посланникам, и гонцам с обеих сторон в их поезде достойное вспоможение учинить»[715]715
  П. С. З. № 301. С. 15.


[Закрыть].

Дороговизна, на которую жаловались послы и Петр, вызвана была разразившимся над Лифляндией бедствием, т. е. неурожаем, а прибытие в Ригу посольства в несколько сот человек со значительным числом лошадей должно было еще поднять цены на съестные припасы и конские кормы и на помещения. Прижимистость рижских купцов по отношению к русским ямщикам, распродававшим в Риге сани, легко находит себе объяснение в том времени, когда сани, притом в неожиданно большом количестве, распродавались: весною кому же сани могли быть нужны? Точно так же дорогая плата, взятая за перевоз через Двину, обусловливалась моментом, когда такая переправа потребовалась, – половодьем, с необычайным притом разливом реки. На трудность переправы указывали 7 апреля вызванные в городской совет перевозчики[716]716
  Bergengrun. Op. cit. S. 46.


[Закрыть].

В особенности большое негодование, судя по сильному выражению, возбуждала в Петре унизительность житья в Риге «рабским обычаем», как он это житье обозначил, и в этих словах можно видеть намек на конфликт с рижской администрацией, вызванный его желанием осматривать крепость. Приведенное письмо к Виниусу показывает, как царя интересовали военные подробности в Риге, первой западноевропейской крепости, которую он посещал, притом принадлежавшей державе, считавшейся тогда первоклассным военным государством. Петру могло быть небезызвестно, что эта крепость 40 лет тому назад осаждалась его отцом, и это обстоятельство должно было усилить интерес к ней.

Конфликт заключался в том, что несколько человек из посольства, и в их числе, конечно, сам Петр, стали расхаживать по валу и контрэскарпам, наблюдать укрепления при помощи подзорной трубы и даже снимать план крепости и измерять глубину рва. Крепостной караул, заметив это, потребовал от русских, чтобы удалились, причем прибег к угрозам ружьями. Прикомандированный к послам капитан Лилиенстиерна, через которого генерал-губернатор приносил извинение послам за этот поступок гарнизона, так говорил о происшествии в своем донесении: «Так как шел слух, что его царское величество сам здесь находится, то, хотя и запрещено было под страхом смерти это распространять, я старался получить об этом верное известие, однако никого не мог побудить сообщить мне о том и еще того менее показать мне его величество, хотя я заприметил одну личность в совсем плохом костюме, которая выделялась среди всех остальных своим величественным видом, несмотря на дурную одежду. Его я застал однажды в очень серьезном разговоре с господином первым послом, когда я пришел по поручению его высокографского превосходительства, чтобы принести извинения за поступок караула, который не позволил некоторым из посольской свиты прохаживаться по валам и контрэскарпам, и, когда они намеревались все-таки продолжать это делать, воспрепятствовал этому, приготовясь стрелять. Извинения господин первый посол принял благосклонно и ответил, что караул поступил правильно и исполнил свою обязанность, и он даст приказания, чтобы ничего подобного впредь не было»[717]717
  Posselt. Lefort, II, 385.


[Закрыть]. Основательно замечает по поводу этого происшествия Шмурло, что если и допустить, что Дальберг удовлетворен был распоряжениями Лефорта, то «все же воспоминание о мгновениях, проведенных под дулом ружья, для русской стороны, конечно, не могло быть приятным»[718]718
  Шмурло. Критические заметки // Ж. М. Н. П. 1990. Май. С. 93.


[Закрыть].

Может быть, только что описанный эпизод совпадает с тем, на который значительно позже указывал Шафиров в своем известном «Рассуждении о причинах Шведской войны». По его рассказу, столкновение возникло из-за поездки в гавань, где Петр намеревался осмотреть иностранные корабли и один из них приобрести для себя. «Также, – писал Шафиров, – когда по известной всему свету его величества охоте к морскому делу изволил оной ездить с некоторыми из своей свиты к кораблям голландским, которые стояли ниже города, в намерении таком, чтоб их видеть и нанять из оных один для путешествия своего намеренного и пошел было тою дорогою, которая от посольских дворов лежала к морю и где весь народ ездит, а именно от королевских (очевидно, Карловских) ворот направо посадом, и понеже та дорога в некоторых местах близ конца внешнего контрэскарпа, то по губернаторскому повелению чрезвычайные на главном валу поставленные пикеты с великим криком и угрозами, а иные и прикладываясь ружьем, возбраняли и хотели стрелять, чтоб не ездили будто близ крепостей. На что им ответствовано, что та всенародная дорога (которая и доныне в том же месте, и любопытной может сие и ныне освидетельствовать) и для чего всем вольно, а им невольно. И ежели им противно, чтоб показали другую дорогу. И понеже другой не было, то с великою нуждою пропустили»[719]719
  Шафиров. Рассуждение о причинах Шведской войны. С. 81–83.


[Закрыть].

Наконец, в первом письме своем к Виниусу от 8 апреля Петр жаловался еще на негостеприимство по отношению к посольству рижской администрации, на то, что он и послы в Риге «сыты были только зрением». Впоследствии, в 1700 г., когда московское правительство, ища предлога к разрыву со Швецией, подробно формулировало все эти жалобы, шведское правительство, производя по предъявленным ему жалобам расследование, потребовало от рижского генерал-губернатора Дальберга объяснений. Последний представил обширный доклад королю Карлу XII, основанный, в свою очередь, на показаниях рижского городского совета и на рапортах состоявшего при русских послах офицера – капитана Лилиенстиерны. В этом докладе Дальберг так описывал пребывание посольства в Риге и свое отношение к нему: «Как только послы вошли в приготовленное для них жилище, я послал майора Врангеля с капитаном Лилиенстиерной поздравить их от меня с благополучным прибытием, а они прислали ко мне подполковника с племянником г. Лефорта меня за то благодарить. Так как я приказал капитану Лилиенстиерне состоять при послах для получения их приказаний, и в особенности приказаний г. Лефорта, как первого посла, то он составил журнал всего происходившего при приеме, а затем и во все время пребывания послов в здешних местах; между прочим, на основании его журнала составлено и это донесение. Этот капитан удостоверяет, что послы выражали больше удовлетворение оказанным им добрым приемом и обхождением. То же подтверждается еще письмом комиссара Книппера из Москвы от 16 июля, в котором он говорит, что узнал то же самое, именно, что глава посольства Лефорт писал по этому поводу в Москву в выражениях, показывающих его полное удовлетворение и признательность. Вместе с тем я приказал всем полковникам, подполковникам, майорам и другим офицерам постоянно по очереди делать визиты послам и оказывать им внимание, что они и продолжали делать все время пребывания посольства здесь. Помимо того, я почти ежедневно через состоявших на службе дворян осведомлялся об их здоровье, предлагая им свои услуги; если я лично не сделал им визита и не принимал их в замке, то потому, что этого никогда не бывало прежде, и потому, что я считал это излишним, как ввиду того, что посольство это отправлено не к вашему величеству, а к другим державам, так и по той причине, что ни одно из тех посольств, которые прежде проезжали через эти провинции, не было принимаемо никем из губернаторов, моих предшественников. Притом я тем менее мог бы это сделать, что принужден был по болезни лежать в течение пяти недель в постели; но это произошло вовсе не по случаю смерти моей дочери, как они ложно уверяют, так как она умерла только 16 октября 1698 г., следовательно, через год и семь месяцев спустя после их отъезда отсюда. Так как во время своего пребывания некоторые из их свиты стали ездить верхом вокруг города и по всем высотам и не только рассматривать местность при помощи зрительных труб, но и стали рисовать и снимать план города и даже, прохаживаясь по валам и контрэскарпу, пытались измерять глубину рвов, то это меня побудило просить г. Лефорта запретить своим людям такие вольности, так как, будучи сам опытным генералом, он прекрасно знает, что таких вещей не потерпят ни в одной крепости Европы. Он принял это извещение очень благосклонно, извиняясь за происшедшее и обещая запретить это впредь своим плохо осведомленным московитам. Вот как произошел случай, о котором они говорят и на который они так неосновательно жалуются, утверждая, что их держали в таком стеснении, что они не могли выходить из их жилищ, но этого никоим образом не было, так как, напротив, они вполне свободно и толпами ходили по всему городу, заходя во все лавки, мастерские, трактиры и всюду, куда им было угодно, о чем могут засвидетельствовать все жители Риги.