Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

ХХХVIII. Сдача Азова

9 июля приехали в Новосергиевск давно ожидаемые «цесарцы» – высланные цесарем специалисты артиллерийского и инженерного дела: артиллерийский полковник Граге, инженеры де Лаваль и барон Боргсдорф, минеры Генрих Лоренц, Иоганн Гоф, Антоний Кох, Франциск Калзон, Томас Бегант, Николай Тернер, Иосиф Слирер; канониры Лаврентий Шмит, Лаврентий Урбан, Иосиф Очтоия[566]566
  Ibid., 51; Поход боярина А.С. Шеина, изд. Рубаном. С. 115–120.


[Закрыть]. 11-го они прибыли в лагерь и обедали у главнокомандующего, а затем их повели осматривать траншеи и мины, причем они удивлялись величине сделанных русскими сооружений и труду, который был на них затрачен. На следующий день их пригласил к себе обедать Гордон и после обеда показывал им свои траншеи. Ознакомившись со сделанными сооружениями, они дали Гордону указания, помогшие ему справиться с задачей, для решения которой собственных познаний старого генерала было недостаточно. Его артиллерии со сделанных им батарей никак не удавалось разбить угловой бастион азовских укреплений. Австрийцы указали, как для этой цели надо расположить новые батареи. С согласия Петра и главнокомандующего их советы были приняты и оказались очень полезными. «Утром я был в траншеях, – записывает Гордон под 15 июля, – и велел палить с новых батарей. Это произвело чрезвычайно хорошее действие, так как палисады при угловом бастионе были разрушены». «Пушки моей батареи, – пишет он 16 июля, – разрушили бульшую часть палисадов углового бол-верка»[567]567
  Gordons Tagebuch, III, 52–54.


[Закрыть]. Стало ясно, что осада пошла бы успешнее, если бы русским войскам с самого ее начала пришлось вести ее под умелым руководством столь сведущих лиц, и Петр жалел об их слишком позднем приезде: они выехали в Россию только весной, 15 мая были в Смоленске, 30 мая – в Москве. В объяснение своего позднего прибытия они заявили Петру, что в Вене совсем не знали, что русские возобновят кампанию так рано, что вообще русский посланник в Вене Кузьма Нефимонов совсем не был осведомлен о военных действиях под Азовом. Это оказалось верным. Думный дьяк Емельян Украинцев, заправлявший всеми делами Посольского приказа, не только не считал нужным, но даже находил опасным осведомлять посланника, аккредитованного хотя бы и при союзном дворе, о военных планах и операциях. Петр дал волю своему гневу против Украинцева за эту оплошность в собственноручном письме от 15 июля к Виниусу, доводившемуся Украинцеву свояком. Царь раздосадован тем, что Украинцев держит посланника без всяких вестей о нашей войне, о чем его в Вене ни спросят, ничего не знает, а послан по такому важному делу. Сам Украинцев пишет в лагерь к Н.М. Зотову письма с советами, как нам поступать в польских делах, которые до нас не касаются, а Австрию, надежду союза, совсем забыл. Свое отношение к посланнику Украинцев объясняет так: не сообщает ему о военных делах, чтобы тот лишнего чего не разгласил. В здравом ли он уме? Посланнику доверены государственные тайны, а то, что всем известно, от него скрывается! «Зело дасодилъ мнѣ, – пишет Петр, – своякъ твой, что Кузму держитъ безъ вѣдомости о войнѣ нашей; i не стытъ ли: объ чемъ ни спросятъ его, ничево не знаетъ, а с такимъ великимъ дѣламъ посланъ! Въ цыдулъкахъ Миките Моісеевичю о полскихъ дhлехъ пишет, которыя не нужъны, что надабетъ дѣлать, а цесарскую сторону, гдѣ надежда союза, позабылъ. А пишетъ так: для того о войскахъ не даемъ вѣдать, чтобъ Кузма лишьнево не рассѣял. Расъсудилъ! Есть ли санс его въ здоровъе? О государственномъ повѣрено, а что всѣ вѣдоютъ, закърыто! Толка скажи ему, что чево онъ не допишетъ на бумаге, то я допишу ему на спине. Piter. З галеры Принцыпиум, июля 15 дня». Виниус исполнил данное ему поручение, и можно себе представить, как должна была подействовать на Украинцева перспектива, намеченная в последних строках гневного царского письма. «А свояку своему ваше государево слово сказал, – отвечает Виниус, – он бедной трепещет, говорит: что без указу де я к Кузме сверх ево наказу ни о чем писать не смел. Не вниди, государь милостивый, в суд с рабом твоим»[568]568
  П. и Б. Т. I. № 108 и с. 591.


[Закрыть].

15 июля, кроме приведенного гневного письма к Виниусу, был отправлен Петром целый ряд писем: Ромодановскому, Стрешневу, Кревету, Л.К. Нарышкину и князю Б.А. Голицыну. Петр говорил в них в самом спокойном тоне о разных текущих сюжетах.

В письме к Ромодановскому, уведомлявшему царя о праздновании дня его ангела, 29 июня, в Преображенском, причем после литургии палили из пушек и мелкого ружья, солдат в строю было 300 человек, начальные люди приглашены были к столу на Генеральном дворе, а сержантов и солдат велено было поить и кормить довольно, выражается благодарность, «что в день святых апостол Петра и Павла изволил стрелять из пушек и из ружья, также пожаловал начальных людей и солдат, за которую вашу государскую неоплатную милость многократно благодарствую». Ему же дается приказ решить какое-то дело между Кондратием Нарышкиным и Хилковым. Т.Н. Стрешневу, спрашивавшему, в каких казацких городках заготовить для обратного путешествия государя пиво, Петр отвечает: «И пива вели изготовить от Паншина до Черкаского, местах в двух или в трех. А от Паншина, чаю, поедем сухим путем, о чем впредь писать буду»[569]569
  Там же. № 106, 107, 109. Вероятно, к тому же числу относятся письма к Л.К. Нарышкину и Б.А. Голицыну (там же. С. 593, 594).


[Закрыть].

Вероятно, с тою же почтой или, во всяком случае, около того времени Петр писал к учителю царевича Алексея Никифору Вяземскому, интересуясь все же сыном; жену он уже совершенно тогда игнорирует. Об этом не дошедшем до нас письме мы узнаем из ответа Вяземского, крайне риторического и витиеватого с выражением многопокорной рабской благодарности за то, что он, Никишко Вяземской, «ничто сый» или «некто званием от последних», удостоился такой царской милости – письма, которое «от монаршеского величества прислася». Деловая же суть этого ответа заключалась в двух довольно нескладных строках о том, что царевич «в немногое же времяни совершенное литер и слогов по обычаю азъбуки, учит часослов»[570]570
  П. и Б. Т. I. С. 592–593.


[Закрыть].

Московских друзей Петр извещал также в упомянутых письмах от 15 июля о положении осадных работ под Азовом: сооружаемым с русской стороны валом уже во многих местах засыпан неприятельский ров. «Великороссийские и малороссийские войска, – читаем мы в описании похода боярина Шеина, – во облежании бывшие около города Азова, земляной вал к неприятельскому рву отвсюду равномерно привалили и, из-за того валу ров заметав и заровняв, тем же валом чрез тот ров до неприятельского азовского валу дошли и валы сообщили толь близко, еже возможно было с неприятели, кроме оружия, едиными руками терзаться; уж и земля на их вал метанием в город сыпалась»[571]571
  Поход боярина А.С. Шеина, изд. Рубаном. С. 121–122.


[Закрыть]. Разрушение палисадов углового болверка артиллерией, руководимой указаниями присланных австрийских офицеров, облегчило захват этого болверка. Этот захват был сделан украинскими казаками 17 июля по собственной их инициативе. «В тот день взяли турецкие болварки и был бой», – отмечено за это число в бомбардирском «Юрнале». «Июля ж в 17 день в пяток, – передано то же событие в описании похода Шеина, – великороссийские и малороссийские войска, в тех трудах прибывающие, пришед тем валом к азовскому валу, неприятельской роскат подкопали и на тот роскат взошли и с неприятели с азовскими жители и осадными сидельцы был бой большой и на том бою многих неприятельских людей побили и тот роскат и на том роскате четыре пушки взяли»[572]572
  Походный журнал. С. 20; Поход боярина А.С. Шеина, изд. Рубаном. С. 122.


[Закрыть]. Находившийся под Азовом переводчик Вульф в письме в Москву от 20 июля так описывает этот эпизод: «В 17 числе июля, как черкасские казаки земляным своим валом к одной турской башноке (т. е. башне) подошли, и тогда они толь жестоко на нее нападение учинили и несмотря на то, хотя турки их больше шести часов непрестанною стрельбою и каменным метанием отбить хотели и трудились, однако ж крепко и неподвижно остоялись; последующие же ночи еще мужественнейше того 4 пушки у турок с башни они сволокли. Против того ж наши московские ратные люди вал свой над неприятели выше неприятельского валу подняли и градную их оборону землею заваливать начали, а неприятели им, кроме каменного метания каменьями, никакого вреда приключить не могли»[573]573
  Устрялов. История… Т. II, приложение XIII. С. 493–494.


[Закрыть]. Казаки взяли болверк по собственному почину, потому что увидали, что им можно овладеть без всякого приказа свыше. Нападения на город в этот день не предполагалось, и оно еще подготовлено не было. Однако главнокомандующий счел нужным поддержать казаков, по крайней мере, демонстрацией общего штурма. «Черкасы завладели частью углового бастиона, – пишет Гордон. – После полудня они попытались выволочь три небольших пушки, которые они привязали веревками; при этом возникла шумная стычка между ними и турками, так что мы принуждены были, чтобы воспрепятствовать туркам обрушиться на них со всею силою, сделать вид, как будто мы хотим предпринять штурм или общую вылазку… Ночью мы отрядили гренадеров поддержать черкас. Они вывезли три маленькие пушки из бастиона; лафеты их были сожжены турками. В то же время донские казаки увезли другую небольшую пушку с другой стороны вала»[574]574
  Gordons Tagebuch, III, 54–55. В одном сказании о взятии Азова (Древняя Российская Вивлиофика, ХVI, 271) помещено письмо неизвестного из русского лагеря, передающее, по-видимому, разговоры о деле 17 июля, которые велись среди осаждающих. В этом письма говорится, что казаки предприняли захват болверка без приказа от главного командования, наскучив дожидаться приступа и побуждаемые недостатком продовольствия: «а черкасы с себя пеню (вину), что пошли на вал своевольно, без указу, не согласясь с московскими войски, сваливают: не могли де мы дождаться от шатра (т. е. из шатра главнокомандующего) указу, когда нам итти к приступу, а гуляем де слишком две недели даром, и многие де из них гладом тают, истинно де многие милостыни просили, для того, не дождався указу, и пошли на приступ собою». Самое дело в письме представляется так, что казаки, сбив турок с их валовой стены, устремились было в самый город: «отбив вал, подались было за ними и в город шествовать», но, видя, что ниоткуда помощи им нет, что прочие войска их «выдали одних», подались назад. Ни в «Юрнале», ни в Походе боярина А.С. Шеина, изд. Рубаном, ни у Гордона, ни в письме Вульфа нет этой подробности о входе казаков в город. Версия письма в «Сказании» явно основана на ходившей по лагерю молве и не лишена некоторых прямо невероятных сообщений, например, что турки за неимением свинца стреляли из пушек ефимками и золотыми, а из ружей – разрезанными ефимками, причем эти известия подкрепляются словами: «и о всем том известно, истинная быль». Ввиду ненадежного характера этого источника мы не следуем примеру Устрялова (т. III. С. 288) и не снабжаем рассказ о взятии углового болверка сомнительными подробностями.


[Закрыть].

Итак, смелым движением казаков были захвачены важные позиции в составе неприятельских укреплений. Потеря их в связи с ощущавшимся в Азове недостатком свинца для пуль и побудила, вероятно, азовцев быстро капитулировать. Утром 18 июля в русской главной квартире было принято решение произвести во вторник, 22 июля, общий штурм крепости ввиду успешного хода осадных работ. Незадолго до полудня показалась в полях из-за Кагальника очень многочисленная неприятельская конница, чтобы произвести свое обычное нападение на русский лагерь. Произошла стычка с казаками, дворянской конницей и пехотой. Перевес, по свидетельству Гордона, остался за неприятелем. Как вдруг в полдень турки из Азова стали, махая шапками и преклоняя знамена, делать знаки, что желают вступить в переговоры о сдаче города, и прислали парламентером знатного турка Мустафу с письмом. Ссылаясь на обещание Шеина от 29 июня, турки предлагали сдать город с условием, чтобы им была предоставлена свобода выйти с женами, детьми и имуществом, какое можно было захватить, и просили, в случае принятия этого условия, повозок или лодок, чтобы отвезти их за реку Кагальник в лагерь, где стояла их конница. Шеин остался верен своему обещанию, согласился выпустить гарнизон с легким оружием и жителей, но предъявил одно непременное требование: выдать «немчина Якушку», т. е. голландца Якова Янсена, бывшего на русской службе в прошлом походе, перебежавшего тогда к туркам и давшего им существенные указания на положение дел в русском лагере. Его считали виновником неудач прошлого года. Турки некоторое время отказывались принять это условие, так как перебежчик уже «обусурманился», перешел в магометанскую веру и записан был в янычары; но, наконец, уступили и выдали Якушку. Турки обязались также вернуть всех пленных и укрывавшихся в Азове «охреян», раскольников, за исключением тех, которые приняли мусульманство. В этих переговорах прошел день 18 июля[575]575
  Gordons Tagebuch, III, 55–56.


[Закрыть].

19 июля, в 5 часов утра, начался выход турок из города к лодкам, подведенным к берегу ниже города. Сдавшиеся проходили между двумя шеренгами восьми русских выстроенных полков; шли в беспорядке, как кто успел. Некоторые, сообщает Гордон, сели в суда в самом городе, чего не имели права делать; «но мы, – прибавляет он, – рады были их выпустить и на мелкие нарушения смотрели сквозь пальцы»[576]576
  Там же, 56; П. и Б. Т. I. № 111. Письмо к патриарху с описанием событий 17–19 июля: на восемнадцати бударах. В письме Вульфа (Устрялов. Т. II. С. 494) говорится о 3000 турок, отвезенных на 30 стругах. «Сказание» (Древняя Российская Вивлиофика, XVI, 275) говорит также о 3000 человек, но на 24 бударах. В реляции из-под Азова, очевидно из канцелярии Зотова, в Посольский приказ – 3000 человек с лишком на 25 бударах (Желябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 39).


[Закрыть]. Едва только турки стали покидать город, как в нем показались уже украинские казаки, начавшие грабеж. Заметив это и увидев, что грабежу нельзя воспрепятствовать, Гордон отрядил караул из 100 солдат для охраны турецкого бея и других начальников с 16 знаменами и приказал проводить их к боярину Шеину, который был на коне вблизи от лодок. Передав знамена с преклонением их под ноги боярского коня[577]577
  Желябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 38; Письмо из канцелярии Зотова в Посольский приказ.


[Закрыть], турецкие офицеры сели в лодки и поплыли вниз по реке. «Наши галеры, – пишет далее Гордон, – были выстроены в порядке на якорях, и лодки были пропущены мимо них по узкому проходу при залпах из крупного и мелкого оружия. В этом было несколько тщеславия для нас и слишком много чести для тех». Лодки довезли турок до реки Кагальника, где встретила их конница. На следующий день они переправились на стоявший под Азовом флот турначи-паши, который и отошел с ними в пределы Турции. Часть конницы, стоявшей за рекой Кагальником, разбежалась. Десять полков получили приказ занять город. «Когда мы вступили во владение городом, – пишет Гордон, – солдаты были заняты тем, что отыскивали и отрывали предметы, спрятанные турками; они нашли значительное количество посуды и одежды, однако все незначительной цены». Позже изменник Якушка показал, что значительный клад в деньгах и платье скрыт в своде, или в пещере, под землей. Были посланы люди его откопать. Пещера была найдена, но в ней ничего не оказалось[578]578
  Gordons Tagebuch, III, 56–57, 63.


[Закрыть].

Город представлял картину полного разрушения. «Я отправился, – заканчивает свой рассказ Гордон, – посмотреть христианскую церковь и две мечети, которые оказались разрушенными бомбами. Booбще весь город представлял груду мусора. Целыми не осталось в нем ни одного дома, ни одной хижины.

Турки помещались в хижинах или пещерах, которые находились под валом или около него». «Впрочем же, – пишет упомянутый выше переводчик Вульф, – сей город – ныне пустое место, и так бомбами разорили, что такий зрак имеет, будто за несколько сот лет запустошен есть. В разных местех нашел яз в нем изрядную пшеницу, сухари, хорошую муку, паюсную икру и соленую рыбу. Итако у них в запасе скудности не было; но в свинце у ниx больше всего недостаток был[579]579
  Gordons Tagebuch, 57; Устрялов. История… Т. II, приложение XIII. С. 495. Ср. письмо в Посольский приказ (Желябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 38): «А в Азове городе белом каменном принято 92 пушки, 4 пушки мозжерных огнестрельных и всякого оружия много; пороху много в трех погребах; олова множество, свинцу малое число; хлебных запасов: муки и пшеницы премножество; рыбы вялой, икры паюсной много ж; мяса копченого и иных снастей много».


[Закрыть]. На верху, между земляного валу и каменной стены, нашел я изрядный, камением выкладенный, студеный кладезь с преизрядною водою».

20 июля, в понедельник, было торжественное празднование счастливого события. «Мы были на радостном пиру у генералиссимуса, где не щадили ни напитков, ни пороху», – записал в этот день Гордон. «Галеры наши уставлены строем под город Азов, – читаем в письме переводчика Вульфа, – и учинена с них купно с войсками, также и в обозе, во всех шанцах и крепостях, на стругах везде трижды заздравная радостная стрельба. Немчин переметчик Якушко седит в одной каланче, в железах скован»[580]580
  Gordons Tagebuch, III, 57; Устрялов. История… Т. II, приложение XIII. С. 495.


[Закрыть]. В Москву полетели краткие радостные письма. «Min Her Koninh, – пишет Петр Ромодановскому. – Извесно вам, государю, буди, что благословил Господь Бог оружия ваша государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием вашим, государским, азовцы, видя конечную тесноту, здались; а каким поведением и что чево взято, буду писать в будущей почте. Изменника Якушку отдали жива. Piter. З галеры Принцыпиум, июля 20 дня». «Min Her heilige Vader, – пишет он Стрешневу. – Ныне со святым Павлом радуйтеся всегда о Господе, и паки реку: радуйтеся! Ныне же радость наша исполнися, понеже Господь Бог двалетние труды и крови наши милостию своею наградил: вчерашнего дни азовцы, видя конечную свою беду, здалися и изменника Якушку отдали жива в руки наши. А каким поведением и что чего взято, буду писать в будущей почте»[581]581
  П. и Б. Т. I. № 112, 113. Тождественное с последним письмо к Виниусу (там же. № 114). Не дошли до нас письма от того же дня к князю Б.А. Голицыну, Л.К. Нарышкину, Г.И. Головкину (там же. С. 599–601).


[Закрыть]. Постоянное упоминание в этих кратких известиях о выдаче изменника Якушки производит впечатление, что эта выдача произвела не меньшую радость, чем сдача самого Азова: столь велика была злоба на него за прошлогодние неудачи. В тот же день было отправлено официальное письмо к патриарху с описанием событий с 17 по 20 июля. Боярин Шеин, писавший официальные отписки о ходе военных действий на имя великого государя в Разрядный приказ, сообщал туда же о победе, а из дипломатической канцелярии Н.М. Зотова донесение было послано в Посольский приказ[582]582
  Желябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 35–37, 37–39.


[Закрыть].

Вести эти были получены в Москве 31 июля. В доме Л.К. Нарышкина письмо Петра застало в сборе большое общество, в том числе и Виниуса, как сообщал царю последний в своем ответе. Виниус сам отнес грамоту, адресованную к патриарху, по его словам «и той, приняв и облобызав… прослезился и абие повеле в болшой колокол благовестить». В Успенском соборе патриархом со властьми было отслужено молебствие. С амвона были прочитаны полученные известия о победе. «А во время того молебного пения в соборной церкви были бояре и околничие, и думные, и московских чинов, и приказные, и земские, и всяких чинов люди множество. Да во время ж и до совершения того пения на Ивановской колоколне был звон во вся колокола». Выйдя на Красное крыльцо, начальник Стрелецкого приказа сказал выстроенным перед крыльцом стрелецким полкам, что государь службу их милостиво похвалил и жалует их, а также жен тех стрельцов, которые находятся под Азовом, погребом, т. е. угощением водкой[583]583
  П. и Б. Т. I. С. 598; Дворцовые разряды, IV, 966–967; ср.: Жeлябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 37.


[Закрыть].

В ответах московские корреспонденты поздравляли государя в радостных и приподнятых выражениях. Князь Ромодановский «похвалил» адмирала, генералов, начальных людей, и в том числе «каптейна», и превозносил Петра «верою ко Богу яко (апостола) Петра, мудростию яко Соломона, силою яко Самсона, славою яко Давида». Виниус сочинил целый акафист: «Радуйся, о непобедимый наш великий царю, превосшел ecи Александра древнего… Радуйся, великий наш монарх, иже никакими трудами непреборим был еси… Радуйся, праведний наш великий воине» и т. д. Но сквозь эту довольно нескладную, не отделанную школой риторику можно заметить, что в ответах друзья сумели понять и хорошо оценить действительную заслугу Петра в азовском деле: сознание необходимости флота для успеха осады и необыкновенную энергию, настойчивость и быстроту, с которыми этот флот, решивший участь Азова, был создан. «Вси признавают, – пишет Виниус, – яко ваш, великого государя, точию был промысл и одержанием с моря помощи город приклонился к ногам вашим». Ту же мысль высказывали Л.К. Нарышкин, говоря, что сооружение морского каравана грудами самого Петра ускорено, и Г.И. Головкин в словах: «И особной твой труд о строении галер на Москве, и в трудном пути, и на Воронеже, и поспешение Доном на море кто может достойно прославить?» и т. д. Ромодановский отметил проницательность Петра – то, что другим дается долговременным занятием многими науками, то Петр постигает сразу: «Что лутчее в людех чрез многие науки изобретается и чрез продолжные дни снискателства их, то в тебе, господине, чрез малое искание или токмо чрез видение все то является». Этими неуклюжими словами Ромодановский, в сущности, обозначал то качество, которое мы теперь обозначаем словом «гениальность». Порадовал Петра своим ответом Виниус, извещавший, что он о взятии Азова отписал за границу и, между прочим, к амстердамскому бургомистру Витзену с тем, чтобы тот довел об этом событии до сведения английского короля Вильгельма[584]584
  П. и Б. Т. I. С. 596–601.


[Закрыть].

21 июля празднество по случаю победы повторилось. На этот раз пир был у адмирала. Радостное настроение увеличивалось в этот день еще сдачей форта Лютика, падение которого было естественным следствием падения Азова. Еще накануне вечером донские казаки подошли к форту на лодках, сообщили гарнизону о капитуляции Азова и побуждали его сдаться. Гарнизон отказывался верить, но согласился, взяв заложников от казаков, послать уполномоченного для проверки известия. Казаки провели уполномоченного в город, и, убедившись в истине сообщенного, гарнизон 21 июля сдался на таких же условиях, как и азовцы. Ему был разрешен свободный выход, но без оружия. Гарнизон состоял из 115 человек. 22 июля, пишет Гордон, «гарнизон Лютика прошел мимо нашего лагеря и получил 20 лошадей, чтобы увезти свои багажи и запасы, так как ему было позволено взять с собою бoльшую часть имущества. Мы довели его до реки Кагальника и затем предоставили идти, куда он желает»[585]585
  Gordons Tagebuch, III, 58–59.


[Закрыть].

XXXIX. Работы по восстановлению и укреплению Азова

Радостно справляя взятие города, Петр, однако, не терял времени и уже 20 июля, т. е. на другой день сдачи, приказал приступить к работам, во-первых, по уборке осадных сооружений, во-вторых, по перестройке и укреплению Азова. Стали засыпать и сравнивать с землей траншеи и снимать батареи. Инженерам велено было осмотреть город и составить план будущих укреплений. Генерал-профос князь М.Н. Львов получил приказание произвести опись города и захваченного в нем имущества. В этой описи[586]586
  Поход боярина А.С. Шеина, изд. Рубаном. С. 131–146.


[Закрыть] с подробными указаниями перечислены пушки, которых оказалось разных видов, целых и разбитых, 96. Описание Лютика производил посыльный воевода стольник И.Е. Бахметев. В Лютике насчитана была 31 пушка. Взятое в Азове разного рода имущество: мелкое оружие, военные припасы и т. п., – было подарено донским казакам.

К 23 июля инженеры представили порученный им план будущих азовских укреплений. План был одобрен; но так как осуществление его требовало много времени, то решено было пока ограничиться восстановлением старого земляного вала и вообще исправить только причиненные русской артиллерией повреждения, «починить худые и разбитые места»[587]587
  Там же. С. 150.


[Закрыть]. Работы по восстановлению укреплений начались 25 июля и были распределены между отдельными корпусами армии. Они задержали Петра и значительную часть войска под Азовом до середины августа, хотя уже с конца июля началось постепенное выступление оттуда, открытое Лефортом, уехавшим 24 или 25 июля водой. Его провожали «командер» (Петр) и «капитаны» морского каравана[588]588
  Гордон, всегда очень точный в датах, относит его отъезд к 24 июля (Gordons Tagebuch, III, 59); в «Юрнале» оно отмечено 25-го: «В тот день адмирал Франц Яковлевич пошел от Азова в путь свой, вверх рекою Доном, парусом, и провожали его командер и капитаны» (с. 21).


[Закрыть]. Адмирал приехал к Азову позже всех и уехал оттуда первым, оставив свои полки и флот, оказавшись, по всей вероятности, совершенно бесполезным для того дела, над которым он был поставлен. С дороги из Паншина он писал Петру о своем путешествии, о погоде, о том, что его перестали кусать комары, и о разных пустяках: «Вчера мы пришли в здешний город Паншин, на дороге 2 недели были, из Черкаска ветер противный беспрестанно и дожди великие ден 8; сегодня, Бог изволит, дале поеду: комары перестали кусать, и если изволишь сюда быть, не забудьте добрых проводников с собою брать; воды не велики и ночи темны, и если судно мое не тяжело было, можно в 10 ден сюда поспеть и отсюда до Коротояка и то меньше; вода не быстра до Коротояка. Дай Бог твоей милости здоровья, да на Москве быть скоро; радость велика будет, а я без тебя не стану веселиться. Я на дороге дни три болен был, и теперь, слава богу, гораздо лучше; я думаю, что рана моя скоро хочет себя запирать. Иван Еремеевичь покидал пить по-старому. Пожалуй, от меня поклонись святейшему патриарху, Кириллу Алексеевичу, да и всей нашей компании. Верный твой слуга до смерти моей»[589]589
  Елагин. История русского флота, приложение I, № 48.


[Закрыть].

Между тем, пока с большой энергией, ускоренным темпом и не без успеха, как можно судить по отметкам Гордона, шли работы над укреплением Азова, Петр предпринял плавание по Азовскому морю с целью отыскать место для гавани, где мог бы стоять военный флот, так как выход из Азова в море рукавами Дона вследствие мелей представлял большие неудобства и оказывался возможным только при противном ветре, гнавшем воду с моря в донское устье и подымавшем ее уровень. «26 июля около полудня, – пишет Гордон, – его величество пригласил генералиссимуса, меня и других ехать водою и изыскать место, где можно было бы устроить город и гавань при Таганроге на Крымской стороне. Я отправился на галеры. Мы спустились по реке на веслах и, выйдя из устья, стояли всю ночь на якорях с большими неудобствами. В пять часов утра 27-го якоря были подняты, однако мы из-за низкой воды не могли идти вперед; поэтому мы оставили галеры[590]590
  Кроме одной, взятой в прошлом году у турок и, должно быть, менее глубоко сидевшей в воде. «Юрнал»: «в тот день пошла одна галера наша турецкая на море к Таганрогу и при ней несколько шлюп и лодок, а на тех судах командеры и капитаны с солдатами, и ночевали у Таганрога» (с. 22).


[Закрыть] и поплыли в лодках к упомянутому Таганрогу, куда мы прибыли около 4 час. пополудни. Это – высокий скалистый мыс. Осмотрев положение этого места и сообразив его размеры для гавани, мы отправились дальше, к другому, расположенному ниже, мысу в расстоянии одной или двух английских миль. Эта местность более низменна, почва ее глинистая… Приняв во внимание положение и выгоды обоих мест, большинство было того мнения, что первое место более удобно. Там высокий скалистый берег, море глубоко, есть просторное место для гавани, и, кроме того, там есть небольшой родник с здоровой водой. Все это говорило за Таганрог. Вечером мы вернулись опять к Таганрогу и стояли на якоре всю ночь, терпя большие неудобства. Ночь была холодная. Узкая скамья служила постелью; чувствовался недостаток в пище и питье». Мыс Таганрог и был избран для устройства будущей гавани. Весь день 28 июля ушел на возвращение в устья Дона. Азова достигли только 29-го, в 7 часов утра[591]591
  Gordons Tagebuch, III, 60–61.


[Закрыть].

30 июля снялся со своих мест и выступил из лагеря Преображенский полк, собираясь возвращаться водой. Он ушел 2 августа. 31 июля двинулись от Азова украинские казаки, щедро вознагражденные за службу. Государь пожаловал им 15 000 рублей и подарил 6 полевых пушек; наказному гетману Лизогубу дано было 40 соболей, 30 золотых, 3 косяка материи лаудану. Полковники получили по 15 золотых и по два косяка лаудану[592]592
  Устрялов (История… Т. II. С. 296) со ссылкой на рукопись Академии наук в лист… № 75: «Авизы из-под Азова». Украинцы ушли только 7 августа; Gordons Tagebuch, III, 61.


[Закрыть].

В этот день в лагере получено было известие о приходе к Черкасску запоздавших союзников – кочевых калмыков, присланных Аюкой-ханом, хитрым их властителем, намеренно выжидавшим время. Они появились затем и в лагере, пригнав на продажу множество лошадей, которых и распродали. Этим и кончилось все их участие в Азовской кампании. Им от имени государя было предложено отправиться к реке Кубани и прогнать тамошних жителей с их мест; однако они предпочли вернуться домой, не исполнив этого предложения.

1 августа работы над укреплениями были утром прерваны по случаю крестного хода на воду, причем водоосвящение сопровождалось пальбой из пушек в городе, в лагере и на судах. После полудня работы опять возобновились. 2 августа Гордон дал приказ своим полкам продолжать работу беспрерывно день и ночь, установив три смены. Одновременно с починкой укреплений шли такие же работы по устройству самого города: сносились развалины разрушенных зданий, убирался мусор, строились разные помещения; две полуразрушенные турецкие мечети перестраивались в христианские храмы. Восстановлялась небольшая, существовавшая при турках православная церковь Иоанна Предтечи[593]593
  Gordons Tagebuch, III, 61–62.


[Закрыть]. 5 августа Петр отправил последние письма из-под Азова с галеры «Принципиум». «Min Her, – писал он Виниусу, – писма твои, июля 9 и 20 дней писанные, мне отданы, за которое уведомления благодарствую». (В этих письмах Виниус, по обыкновению, осведомлял Петра о ходе военных действий у турок с австрийцами и венецианцами, «о французских поведениях» с королем Вильгельмом, о слухах относительно предстоящих выборов на польский престол и т. п.[594]594
  П. и Б. Т. I. С. 580–581, 587–588.


[Закрыть] «А о здешнем известен, ваша милость, будь, – продолжает Петр, – что по взятии Азова лютинцы здались в 3-й день. В Азове и в Лютике пушак взято болших и малых и баштыкин 132, 1076 пищалей и стволов целых и ломаных, 1 пансырь да 57 бахтерцов, 64 сабли целых да 16 ломаных, пороху пуд с 1000 или болши, также и иных всяких припасов немало взято. Господа инженеры Леваль и Брюкель непрестанно труждаютца в строении города, того для и войск отпуск еще удержен. А черкасы июля в 30 день пошли в домы свои, также и донские пошли многие. А генералной (общий) подъем будет после взятия Богородицы-на (Успения Богородицы). Почты отсель болши этой не будет для того, что, слава Богу, все зделано и писать не о чем; а последнею почту отпустят в тот день, как отступят. Piter»[595]595
  Там же. № 117. Тождественное к Кревету – № 118. Число пушек, показанное в письмах Петра, больше числа, приводимого в описях князя Львова и Бахметева, на 5. Устрялов (II, 291, примеч. 57) высказывает основательную догадку, что лишние пять пушек найдены после первого исчисления.


[Закрыть].

Несмотря на большой праздник Преображения, 6 августа, paботы в тот день не прерывались. Петр с генералами обедал в этот день у главнокомандующего. 8 августа состоялось торжественное освящение одной из церквей, переделанных из мечетей во имя Похвалы Богородицы. «Турецкая мечеть была готова, – описывает это событие Гордон, – и доведена до крыши. Она была с большою торжественностью освящена, и в ней было совершено первое христианское богослужение, во время которого троекратно палили большие орудия вокруг города, с галер и галеасов, а также в лагере. Я отправился туда, чтобы принести поздравление его величеству, когда он шел от богослужения… Был пир у Семена Ивановича Языкова (заведовавшего продовольственной частью)».

Между тем лагерь продолжал пустеть и делались приготовления к общему отходу войск. 5 августа ушел водой полк Лефорта. 8-го был отправлен последний транспорт больных и раненых[596]596
  Gordons Tagebuch, III, 62–63.


[Закрыть]. 9 августа подведены были к городу на зимнюю стоянку галеры и галеас. 11-го их расснастили, такелаж и орудия перенесли в особые построенные для этого сараи. Расснастив суда, морской экипаж с галер с вице-адмиралом и шаут-бейнахтом 12 августа отплыл из Азова Доном «в шлюпках и лодках парусами»[597]597
  Ibid.; Походный журнал. С. 25. В составе этого экипажа находился, очевидно, и прежний бомбардир – составитель «Юрнала». В дальнейших отметках «Юрнала» описывается путешествие морского каравана уже без Петра, остававшегося еще в Азове.


[Закрыть]. 13 августа совершено было освящение второй православной церкви в Азове, ремонтированной прежней церкви во имя Иоанна Предтечи. В этот день, наконец, были окончены работы по укреплению Азова, и, вероятно, по этому поводу Гордон был для доклада у царя, находившегося на галеасе. Окончив работы, в которых он принимал такое большое участие и об ускорении которых так старался, старый генерал 14 августа стал собираться в обратный путь, велел отвезти повозки с поклажей Бутырского и стрелецких полков к каланчам и там переправить их через Дон – всего для шести полков 1249 повозок. В этот же день он отпустил домой водой два своих казанских солдатских полка. 15-го, пообедав у Шеина, уехал из Азова в Черкасск Петр «на барке», как говорит Гордон, т. е. на струге, а может быть, и просто в лодке. На следующий день, 16 августа, вероятно, он уже находился в Черкасске. 16-го выступили с полками из-под Азова главнокомандующий Шеин и Гордон. Последний отправился по правому берегу Дона, перейдя его у каланчей; Шеин двигался по левому. В Азове на зиму были оставлены части войск от каждого из четырех осаждавших его «полков» или корпусов: Лефорта, Гордона, Головина и Ригемана, солдаты под начальством полковников Бюста, И.В. фон Делдина, Крейча, В.В. фон Делдина, Трейдена и Мевса – в числе, считая с офицерами, 5597 человек и стрельцы под начальством полковников Колзакова, Черного, Чубарова, Гундертмарка – в числе, считая с их начальными людьми, 2709 человек – всего тех и других 8306 человек. Была организована администрация города. Воеводой над Азовом был назначен стольник князь П.Г. Львов; в товарищи ему дан был его сын князь Иван; при них дьяки – Василий Русанов и Иван Сумороцкий[598]598
  Gordons Tagebuch, III, 64; Поход боярина А.С. Шеина, изд. Рубаном. С. 161–168.


[Закрыть].