Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 1. 1672–1697."

XXVIII. Второй штурм Азова 25 сентября 1695 г

Приготовлениям к решенному уже штурму мешала наступившая отчаянно дурная погода. В ночь на 18-е и днем 18-го шел такой сильный дождь и град, что все траншеи наполнились водой. В ночь на 19-е дождь продолжался. Это препятствие, однако, не уменьшало бодрости Петра. «Я поехал к каланчам, – записывает Гордон 19-го, – и обедал там у его величества, которого нашел более склонным к штурму». «Была дурная, неприветливая погода, – записывает он 20-го. – Я ездил в другой лагерь, чтобы посоветоваться о средствах, как сделать более исполнимым штурм. Когда прибыл его величество, я ему доложил, что две мины на моей линии готовы; я, однако, не осмелился говорить об отмене штурма. С генералом Автамоном и другими начальствующими я отправился в траншеи, где они видели затруднения, которые могли бы возникнуть при нападении». 21 сентября состоялся военный совет, было решено предпринять штурм во вторник, 24 сентября. После обеда царь в сопровождении Головина заходил к Гордону. На военном совете высказывалась мысль о нападении во время штурма на город с реки, подобно тому как это было при первом штурме. 23 сентября была предпринята с этой целью разведка. Петр с генералами отправился на другую сторону Дона в лагерь князя Я.Ф. Долгорукого, откуда открывался вид на город. Высадку предполагалось произвести двумя полками, которые должны были подплыть к городу во время штурма. Гордон высказал царю возражения против этого плана. Он говорил, что отряд на лодках не может напасть на город одновременно с общим штурмом. Лодки до начала штурма должны стоять выше города, у моста, и затем спуститься, что потребует около часу времени, а между тем самый штурм может продолжаться никак не более часу, и, таким образом, в лучшем случае нападение с лодок будет не более как запоздалая диверсия; между тем на эту диверсию отряжаются лучшие полки, и при неудаче есть опасность потерять лучших людей, что и весьма вероятно, так как турки очень укрепили сторону города, примыкающую к реке, и, боясь казаков, держат там значительные силы. Наконец, в случае поражения обратная посадка в лодки встретит препятствия: лодки были сделаны с очень высокими бортами, в которых устроены были над отверстиями для весел еще отверстия – бойницы; влезать в лодки с такими высокими бортами с низкого берега будет затруднительно. «Несмотря на все мои доводы, – пишет Гордон в заключение, – в представлении других генералов потребность видеть город завоеванным взяла верх над всеми затруднениями, причем они не приводили достаточных оснований тому, что они говорили, и даже самое сомнение в победе или во взятии города было истолковано как нежелание, чтобы он был взят. Итак, было решено отрядить два полка: один от меня, другой от генерала Головина». Штурм, однако, решено было отложить на день и предпринять его не во вторник, 24-го, как постановлено было ранее, а в среду, 25 сентября, в день св. Сергия, который, вероятно, ввиду того, что Петр с войсками подошел к Азову 5 июля, также в день «св. Сергия», стал считаться покровителем края. Гордон предложил назначить общий пост накануне штурма, и это предложение было охотно принято[405]405
  Gordons Tagebuch, II, 605–608; Устрялов. История… Т. II, приложение XVIII. С. 579; Походный журнал 1695 г. С. 32.


[Закрыть].

Накануне штурма, 24 сентября, Гордон был с царем на батарее. Они слышали с левой стороны подземную работу турок, ведущих мину под русские сооружения; это заставило Гордона принять предупредительные меры и под турецкую мину заложить еще мину. В этот же день полковники тех полков, которые должны были нападать на город во время штурма с лодок, побывали на том берегу реки и произвели рекогносцировку. Найдя, что неприятель особенно сильно укрепил палисадами прибрежную сторону Азова и поставил там пушки, полковники убедились в невозможности сделать высадку. «Итак, из этого предприятия ничего не вышло», – не без удовольствия замечает Гордон по поводу неудачи этого плана[406]406
  Gordons Tagebuch, II, 608. Неизвестно, почему вопреки этому ясному показанию Гордона, подкрепленному также свидетельством Плейера, Устрялов считает возможным при описании штурма (II, 253) говорить, что Преображенский и Семеновский полки с тысячей донских казаков, предводимых П.М. Апраксиным, подступили к Азову на судах, овладели береговыми укреплениями и ворвались в город и т. д…И затем: «потешные полки, вовремя не подкрепленные, не могли удержаться в занятых ими местах внутри города, с трудом добрались до судов и отчалили». Ни один из наших источников: ни Гордон, ни Плейер, ни «Юрнал» – не говорит об экспедиции на судах. Преображенцы и семеновцы принимали участие в штурме и напали на Азов с прибрежной стороны, но подошли к нему сухим путем по берегу. См.: Ратч. Азовский поход 1695 г. (Артиллерийский журнал. 1857. № V).


[Закрыть].

Утро 25 сентября занято было последними приготовлениями к штурму. Было условлено, что к двум часам после обеда все будет готово. Гордон должен был, получив извещение о том, что другие готовы, дать три выстрела из пушки, что будет сигналом к взрыву мин. За взрывом мин следовало начать общий штурм. «С утра еще, – пишет Гордон, – я велел развести огонь перед галереей или сапой, которая вела к минам, чтобы отвлечь этим внимание неприятелей и не дать им заметить, когда взорвется мина. Вскоре после обеда я приказал людям, назначенным идти на штурм, двинуться в апроши. Прибыв туда сам, я принял все необходимые меры и обратился к офицерам и солдатам с краткими словами увещания, чтобы они вели себя мужественно»[407]407
  Gordons Tagebuch, II, 609–610.


[Закрыть].

«Около 3 часов я получил от остальных генералов известие, что они готовы. Затем я тремя пушечными выстрелами дал знак и велел зажечь фитили к минам. Это оказало бы большое действие, если бы со стороны осажденных не были заложены контрмины и если бы от куртины до хребта болверка не был вбит ряд сильных палисадов. Все-таки мины сделали брешь почти в 20 сажен, которая захватила весь бок, часть куртины и фас бол-верка». Взрыв мины и на этот раз не обошелся без значительного ущерба для своих. Часть взорванных палисадов, большое количество земли и камней полетели в наши же апроши и редуты. Около 100 солдат и несколько офицеров было ранено, задавлено и убито. «Происшедший от взрыва мины шум, – продолжает Гордон, – причинил туркам такой страх, что они все убежали с вала. Между тем солдаты и стрельцы бросились через заполненные нами рвы и взобрались на вал без лестниц, что сделано было без особого труда, так как вал порос травой и в некоторых местах был очень отлогий; однако вследствие помехи от палисадов они не могли проникнуть в брешь на фланге. Но на куртину и на болверк они взошли и прочно засели в бол-верке, как это было предписано, не опасаясь ретраншемента, устроенного на гребне болверка. Это выполнили стрельцы, между тем как солдаты, в особенности Бутырского полка, обступили другой болверк и куртину. Войска генерала Лефорта также устремились вперед, но не в большом числе».

Турки, однако, собрав силы к месту нападения, оказали сильное сопротивление: сначала совершенно прогнали солдат с вала, а затем предприняли со своей стороны яростную атаку. Их было около 400 человек, и ими предводительствовало, сообщает Гордон, какое-то знатное лицо в красной одежде, которое их не только чрезвычайно воодушевляло, но и побуждало с саблей в руке к исполнению обязанности. Наши были в большом числе оттеснены в ров, и турки стреляли по ним из огнестрельного оружия и из луков, бросали ручные гранаты и копья. Заметив эту неудачу и после тщетной попытки побудить отступивших уговорами и угрозами вернуться к болверку, Гордон велел бить отбой, и войска отступили в траншеи. Все это дело продолжалось часа с полтора. Между тем по приказанию Петра, наблюдавшего за ходом сражения с другого берега реки, Преображенский и Семеновский полки с тысячей казаков, которыми командовал П.М. Апраксин, продвинулись вправо к реке, овладели валом и под постоянным огнем продвинулись вперед между домами. Узнав об их успехе, Гордон, чтобы их поддержать, предпринял вторую атаку. Но люди шли в бой уже не с таким бодрым духом, как вначале, добрались до половины вала, но не могли удержаться на занятых было постах, когда турки причинили нам большие потери стрельбой у флангов, бросанием ручных гранат и камней, а также больших бомб, которые они, привязав на бечевки, бросали в наши войска. Сообразив, что дело ведет только к напрасным потерям, Гордон приказал вновь бить отбой. Едва только это было сделано, от царя пришло приказание еще раз возобновить атаку, так как преображенцы и семеновцы успешно действовали в нижнем городе и надо было их поддержать. Но и третье нападение оказалось так же безрезультатно, как и первые два, хотя люди достигли опять до половины вала. Не получив необходимой поддержки, потешные полки принуждены были отступить. Стало смеркаться, и штурм должен был прекратиться. Второй штурм кончился такой же неудачей, как и первый. Потери русских войск в этом деле неизвестны. Трофеи же были весьма незначительны. На другой день после штурма двое бутырских солдат принесли Гордону значок, или знамя, взятое ими у турок на среднем болверке; четыре стрельца принесли железную пушку старого образца, взятую ими на валу. За каждый из этих трофеев Гордон выдал принесшим по 5 рублей[408]408
  Gordons Tagebuch, II, 610–613.


[Закрыть].

XXIX. Отступление от Азова

Ночь на 26 сентября прошла спокойно, так как обе стороны были одинаково утомлены. Однако турки стали уже заделывать пробитые в их укреплениях бреши. 26-го у Петра состоялся военный совет, на котором было решено выяснить вопрос, нельзя ли, если не удалось овладеть Азовом, по крайней мере, взять небольшое укрепление Лютик, расположенное на северном рукаве Дона – Мертвом Донце – и запиравшее сообщение по этому рукаву с морем. На рекогносцировку был послан инженер Руэль с отрядом казаков. Исполнив поручение, инженер вернулся на другой день, и Гордон поехал к царю к каланчам доложить о результатах рекогносцировки. Рекогносцировка выяснила, что скоро и без значительной потери людей Лютик взять невозможно, и этот план был оставлен. Так как ничего не оставалось делать дальше, кроме отступления, то на этом же совещании решено было снять осаду и отступать в ближайший вторник, 1 октября. Гордон настаивал на более раннем отступлении – в субботу, 28-го, или самое позднее в воскресенье, 29-го, доказывая, что промедление будет опасно. Действительно, погода, как показывают отметки в «Юрнале», с каждым днем ухудшалась. Лили частые дожди, наступали холода. Обратное движение войска с каждым днем затруднялось. Однако ввиду невозможности сделать все необходимые приготовления ранее, было окончательно решено снять осаду во вторник, 1-го. 28 сентября Петра постигло тяжелое горе: утром этого дня умерли любимые им сотоварищи его юношеских игр – потешные Григорий Лукин и Яким Воронин от ран, полученных при последнем штурме. «Его величество, – пишет Гордон, передавая это известие, – был чрезвычайно печален, так как оба воспитывались вместе с ним. Его величество приходил ко мне и говорил, чтобы я был на похоронах». Сохранились два лаконичных письма Петра, относящиеся, по всей вероятности, к этому или к одному из следующих ближайших дней, с известием о смерти друзей: одно к князю Ф.Ю. Ромодановскому: «Еким Воронин и Григорей Лукин волею Божиею умре. Пожалуй, не покинь Григорьева отца»; другое к Ф.М. Апраксину: «Екима Воронина и Григорья Лукина, пожалуй, поминай»[409]409
  П. и Б. Т. I. № 66, 67.


[Закрыть]. О сильном чувстве говорит выразительная краткость этих писем. Заслуживает внимания также и проявленная в первом письме забота об отце одного из умерших – это та же черта в характере Петра, которую можно было наблюдать выше по отношению к князю И.Б. Троекурову, также отцу умершего друга – князя Федора Ивановича. Но предаваться горю всецело Петр не умел, и более сильная печаль по смерти матери не отрывала его от дел, которыми он был занят. В тот же день, 28 сентября, он уже находится на заседании военного совета, на котором принято было решение оставить под Азовом у каланчей в виде гарнизона 3000 человек, по тысяче от каждого корпуса, под командой стольника. Каланчи с возведенными при них укреплениями получили название городка Новосергиевска, в честь преподобного Сергия, покровителя приазовских мест. Плейер упоминает, что «каланчи были по русскому обычаю с большим торжеством окрещены»; вероятно, был отслужен молебен по случаю названия их новым именем[410]410
  Gordons Tagebuch, II, 613–614; Походный журнал 1695 г. 33; Устрялов. История… Т. II, приложение ХVIII. С. 380.


[Закрыть].

В ночь на 28 сентября Гордон приказал увезти со своих батарей два самых тяжелых орудия. 29-го сняты были остальные тяжелые пушки и оставлены были на местах только полевые. «Генералы наши, – читаем в «Юрнале», – велели пушки вывозить из шанцев своих, отступать от города стали; также и в обозех стали выбираться на пристань». Продолжавшая ухудшаться погода мешала приготовлениям к отходу и заставляла менять планы. 30 сентября разразилась сильнейшая буря с моря; ветер гнал воду по реке кверху. Луга у каланчей, говорит Плейер, покрылись водой и обратились как бы в озеро, по которому можно было плавать на лодках. «Все в низменных местностях, – согласно с ним свидетельствует Гордон, – оказалось под водой… все повозки до осей были в воде, часть пороха подмокла, несколько людей утонуло». Река так разлилась, что Гордон изменил свое намерение переправиться и идти по правому берегу и решил идти по левой, так называемой Ногайской стороне, что подвергало его нападениям татарской конницы, которая вообще стала тревожить русские войска с тех пор, как в Азове стало известно об их отступлении. Вследствие оказавшихся препятствий отступление пришлось отложить еще на день, и оно началось только 2 октября. В этот день утром Гордон ездил к Петру к каланчам испросить разрешение на перемену маршрута. «Я ездил к его величеству, – записал он в дневнике, – который мне позволил идти по азовской стороне Дона. Когда я возвратился, я нашел татар в поле. Я послал против них 200 человек и 2 полевые пушки; это принудило их к отступлению.

Затем я подвез обоз и приказал все приготовить к выступлению в ночь, хотя и принужден был осуществить отход на рассвете.

Около полудня выступил из своего укрепления князь Я.Ф. Долгорукий, отослав пушки ночью. Азовские турки тотчас же переправились через реку и овладели всем, что нашли в форте (Долгорукого)». Гордон приказал в поле за своими позициями устроить четырехугольный «вагенбург» – место для стоянки, обнесенное испанскими рогатками. Под вечер он распорядился увезти последние пушки, убрать доски, которыми были прикрыты апроши, уничтожить все шанцевые корзины и сжечь всякого рода материал, которым могли бы воспользоваться азовцы. Около 8 часов вечера прошел мимо лагеря Гордона со своим корпусом Лефорт. В 11 часов ночи Гордон стал отходить с позиций в вагенбург, где и стоял до рассвета, опасаясь выступить раньше, чтобы в случае нужды подать помощь остановившемуся также в поле корпусу Головина, тем более что татары становились все смелее и все более тревожили отступавших. 3 октября с рассветом Гордон двинулся в путь. Неприятель все время наседал на его арьергард, так что и ему пришлось принимать оборонительные меры во время марша и отгонять татар залпами. Татары нападали также на людей, отставших от двух других корпусов по дороге к каланчам, где эти корпуса были сосредоточены в ожидании посадки на суда, так как войска Головина и Лефорта должны были возвращаться до Черкасска водой. Охранявший дорогу к каланчам полк полковника Шварта, выдержав несколько атак татар, был наконец разбит ими. Полковник с частью полка был взят в плен, около 30 человек было убито, отнято несколько знамен. Эта неудача вызвала большое уныние в корпусах, стоявших внизу у реки, так что они поспешили к судам и стали садиться в них в беспорядке, выгружая из судов запасы на берег или просто выбрасывая их в реку. Дойдя до реки Скопинки, Гордон сделал привал и затем, пройдя еще 7 верст, расположился ночевать в поле. Провожавшая его татарская конница стала отставать и скрылась из виду. Пройдя весь день 4-го, Гордон утром 5 октября достиг Черкасска. Став лагерем против города, он переправился в город, чтобы посетить атамана и других лиц[411]411
  Gordons Tageduch, II, 614–620; Походный журнал 1695 г. С. 34; Устрялов. История… Т. II, приложение XVIII. С. 580.


[Закрыть].

3 же октября двинулись на судах вверх по Дону корпуса Головина и Лефорта. «Пошел караван суденой рекою Доном от каланчей к Черкаскому», – как читаем в «Юрнале». 4-го караван продолжал путь с остановкой на ночь. 5-го к вечеру подошли к Черкасску и стали на якорь. «Вечером, – записывает Гордон, – прибыл его величество. При его прибытии мы его приветствовали залпами из крупных орудий». В этот же вечер из Черкасска Петр успел отправить два письма: к Ромодановскому и Кревету с выражениями благодарности за их письма и с уведомлением в обычных выражениях о добром здоровье «святейшего Ианикиты архиепискупа Прешпурского и всея Яузы и всего Кокуя патриарха», господ генералов и всех при них состоящих[412]412
  Походный журнал 1695 г. С. 34; Gordons Tagebuch, II, 620; П. и Б. Т. I. № 68, 69.


[Закрыть].

Уже 5 октября Гордон стал хлопотать о переправе своего отряда с левого берега Дона, по которому он пришел, на правый, доставал необходимые для этого суда и отчасти уже начал переправу. 6-го переправа его корпуса была уже в полном ходу. Утром приехал к нему на левый берег Петр и рассказывал ему о происшедшем у каланчей после ухода Гордона из-под Азова, надо полагать, между прочим, и о нападении татар на полк Шварта и о захвате его в плен. Переправившись в Черкасск и осмотрев место, назначенное для лагерной стоянки его корпуса у города, Гордон вновь встретил Петра и все общество на обеде у донского атамана Фрола Миняева, «где, – как он заносит в дневник, – много говорили и немало пили». Собираясь в путь, Гордон позаботился о постройке в Черкасске амбаров для склада боевых припасов, которые должны были там храниться до будущего года, до продолжения Азовской кампании. 7 октября, убрав эти припасы в амбары, после обеда он отправился к Петру доложить о своем намерении выступить из Черкасска за недостатком фуража на следующий день. Петр дал согласие и позволил находившимся в корпусе Гордона тамбовским солдатам идти прямо в Тамбов. 8-го Гордон двинулся в путь, но шел первые дни крайне медленно[413]413
  Gordons Tagebuch, II, 620–621.


[Закрыть].

Петр с полками Головина и Лефорта оставался в Черкасске до 12 октября. В каком бодром настроении он был в это время, несмотря на испытанные неудачи, показывает сохранившийся отрывок его письма, по-видимому, к главе дипломатического ведомства боярину Л.К. Нарышкину от 8 октября из Черкасска. Он уже объят мыслью о походе будущего года и начинает приготовления к этому походу. Одной из причин неудачных действий под Азовом был недостаток в хороших инженерах, почему мины, неумело подведенные под турецкие укрепления, чуть ли не больше вредили своим, чем неприятелю. «Для Бога к цесарю вели отписать, – пишет Петр в этом письме, – с прошением о инженерах и о иных мастерах, чтоб к весне хотя 6 человек, а хорошо б 10. И буде поопасутся отпуску, и ты вели в грамоте доложить, что по окончании того лета, в котором они призвани будут, не задержав, им будет свобода»[414]414
  П. и Б. Т. I. С. 543. Грамота по этому письму из Посольского приказа от имени царей к цесарю Леопольду с просьбой о присылке инженеров и подкопщиков датирована 27 октября. Пам. дипл. сношений, VII, 985 и сл.


[Закрыть]. 11 октября начались сборы корпусов Головина и Лефорта к походу, а 12-го, как читаем в «Юрнале», «пошли господа генералы в путь свой; и перед вечером перешли реку и отошли недалеко, в степи ночевали». С генералами отправился и Петр. 14 октября перед вечером перешли речку Аксай. Между тем Гордон, подвигаясь медленно, не намного опередил остальные корпуса. Узнав, что эти корпуса подошли к Аксаю, он приехал к Петру. Царь, замечает он, «был очень добр и сообщил, что на следующий день пойдет дальше и посетит меня». 15 октября полки Головина и Лефорта догнали войска Гордона, даже опередили их. «При проходе мимо, – пишет Гордон, – его величество с генералами и другими знатными особами пришел ко мне. Они пробыли у меня 2–3 часа и были хорошо угощены. Я говорил с его величеством о 2000 рублях, которые взял к себе генерал Головин, хотя они принадлежали моему корпусу. Его величество возразил мне, что он об этом деле ничего не знал и что я вместо этих денег могу заплатить офицерам излишком денег, оставшимся от жалованья стрельцам. Равным образом я просил, чтобы четыре тамбовских полка были отпущены прямо в Тамбов. Это было разрешено». Эти четыре полка под командой Гордонова сына Джемса были отпущены на другой день, 16 октября, причем Джемс Гордон был перед уходом принят Петром и прощался с ним[415]415
  Походный журнал 1695 г. С. 35–36; Gоrdons Таgеbuсh, II, 626.


[Закрыть].

От Черкасска войско держало направление на город Валуйки и должно было совершать поход при крайне тяжелых условиях. Приходилось двигаться по совершенно пустынной, безлюдной, в некоторых местах выжженной степи, притом в позднее осеннее время, при самой неблагоприятной погоде, под дождем и снегом или при дававших уже себя чувствовать морозах. На остановках и ночлегах в открытой степи нельзя было часто найти топлива, воды и травы для лошадей. Отметки о плохом состоянии погоды мы постоянно встречаем в «Юрнале» и в дневнике Гордона. 15 октября, читаем в «Юрнале», «шли путем; день был тихий, и в ночи был мороз; ночевали в степи». 16 октября утром туман, ночью мороз. «Была очень неприятная, холодная погода, – пишет Гордон. – Несколько дней меня мучила простуда. Когда я лег спать, я почувствовал себя совсем плохо. Всю ночь у меня был чрезвычайный жар, а под утро пот. Несмотря на то, я встал, потому что у меня никого не было, кому бы я мог поручить распоряжение обозом и маршем». 17 октября: «Рано пошли мы далее; но была очень дурная погода со снегом, градом и ветром прямо в лицо. Около 10 часов я почувствовал себя так нездоровым, что был более не в состоянии сидеть на лошади; я слез и лег в свою повозку… Мы прошли еще несколько верст и стали лагерем поздно вечером в открытом поле после того, как мы сделали 20 верст при дурной погоде, причем многие бедные солдаты смертельно страдали, так как за обедом и на ночлеге должны были обходиться без топлива и воды». 18 октября: «Был великий снег, – записано в «Юрнале», – и стояли на пути для той погоды часа с три и опять пошли в путь свой; и перед вечером перешли переправу и ночевали в степи. В ночи был небольшой дождик». От всех этих невзгод гибли люди и лошади. Плейер, задержанный в Черкасске на месяц вследствие простуды, возвращался в Москву тем же путем, которым прошла армия. Тяжелое зрелище представилось его взорам. «По дороге я видел, – пишет он в своем дневнике, – какие большие потери понесла армия во время своего марша, хотя и не будучи преследуема никаким неприятелем; нельзя было без слез видеть, как по всей степи на протяжении 800 верст лежали трупы людей и лошадей, наполовину объеденные волками»[416]416
  Походный журнал 1695 г. С. 36; Gordons Tagebuch, II, 626–627: Устрялов. История… Т. II, приложение XVIII. С. 582.


[Закрыть].

Петр не покидал войск во время этого трудного перехода через степи, деля невзгоды со всеми. Все три корпуса двигались вместе; Петр держался со своими любимыми полками, Преображенским и Семеновским[417]417
  Плейер: «Der Czar aber mit seinen wenigen ьbergebliebenen Volckern von seinen leibregimenter… ьber die grosse Crimische step… in drei wochen frist ankome» (Устрялов. История… II, приложение XVIII. С. 381).


[Закрыть], которые чувствовали себя бодрее других, шли впереди других и делали более значительные суточные марши, судя по нескольким известиям о них, какие сообщает Гордон[418]418
  Gordons Tagebuch, II, 629: «28 октября… Пройдя затем 20 верст при очень бурной погоде… мы расположились лагерем у леса. В этот день погибло много людей. Два полка, Преображенский и Семеновский, промаршировали 5 верст дальше и переночевали по правую руку от дороги у леса, где была трава, но не было воды». 27 октября: «Сделав продолжительный марш, мы были принуждены при наступлении ночи расположиться на ночлег, причем соединились все три корпуса, за исключением Преображенского и Семеновского полков, которые прошли несколько верст дальше…»


[Закрыть]. Гордон неоднократно виделся с царем в пути. 20 октября Петр заходил к нему и закусывал у него. 21-го войско подошло к Северному Донцу; предстояло соорудить мосты для переправы, почему и пришлось сделать двухдневную остановку. Петр воспользовался этой остановкой, чтобы ответить Виниусу на его письма от 1 и 10 октября. В первом из этих писем Вини-ус, пожелав Петру «здравого удовольствия над Азовом во утеху всех православных христиан и счастливого возвращения», сообщал по обыкновению полученные с рижской почтой заморские вести: «что турок, видя немцев в большом собрании, не переправился к ним через реку Саву, а пошел через Дунай на Седмиградскую землю: немцы, то усмотря, пошли за ним, и можно между ними ожидать великого бою. О венетах и поляках не слыхать, чтоб учинили какой знатный промысел; Вильгельм, король английский, поход свой соверша, возвращается во своя страны». Это последнее известие совпадало с обстоятельствами, при которых его прочитывал Петр. «Min Her, – пишет он Виниусу. – Писма твои, октября 1 и 10 дня[419]419
  Это письмо не дошло до нас.


[Закрыть] писанные, мне в 14 и 19 день отданы, и, выразумев, благодарствую. Пожалуй, государем генералисимусам, князь Федору Юрьевичю ниской до лица земного раболепно достойный поклон отдай, а потом Тихону Никитичю (Стрешневу), Гавриле Iвановичю (Головкину), Ермалаю Даниловичю (?), Елизарью Избранту, Iвану Трифоновичю (Инехову) поклон отдан и скажи оным, что писма их до меня по двум почтам дошли; а особых писем, всякому особь, за скоростию и недосужством путным написать не мог. Пожалуй, а катаржных мастерах не забудь. Piter». Последняя фраза этого письма, приписанная Петром собственноручно, показывает, что он занят мыслью о постройке каторг, т. е. галер – гребных судов, для будущей Азовской кампании. Он просит Виниуса позаботиться о мастерах для постройки этих галер[420]420
  П. и Б. Т. I. № 70 и с. 542.


[Закрыть].

Весь день 22 октября ушел на приготовления к переправе и на самую переправу через Северный Донец. Погода улучшилась, наступили солнечные (красные) дни и тихие ночи. 23-го переправа закончилась, войска двинулись в дальнейший путь. Во время переправы Гордон был у Петра «и имел с ним, – как он записывает в дневнике, – продолжительный разговор о различных предметах». Стали встречаться населенные места. 24-го прошли мимо небольшого, оставшегося слева городка Колударева, куда Гордон отослал нескольких больных. 25-го миновали такой же городок Митякин. С 26-го опять начался снег и морозы, и в этот день, записал Гордон, погибло много людей. Ночь с 27-го на 28-е отмечена им как особенно дурная: «Мы провели дурную ночь: не было ни травы, ни воды, вокруг нас все было выжжено. Не нашел я также и сухого дерева, так что бедные солдаты страдали, также и лошади». 28-го достигли реки Айдара, притока Донца. 29-го, переправившись с ее левого берега на правый, продолжали путь. Сюда, к этой переправе, высланы были 700 повозок со съестными припасами для войск. Переправившиеся раньше получили больше подошедших позже. «Его величество, – пишет Гордон, – велел распределить (эти повозки) между Преображенским и Семеновским полками, часть получил двор и некоторые другие; я ничего не получил». Счастливцы, которым достались припасы, открыли торговлю ими и продавали их пришедшим позже и не получившим. Может быть, эта неудача заставила Гордона на следующий день, 30 октября, выступить очень рано, еще до рассвета, и двигаться параллельно с Преображенским и Семеновским полками. Шли сначала 5 верст по лесистым местам, а затем 10 верст вдоль речки Белой, у которой и сделали обеденный привал. Царь пришел обедать к Гордону. Была холодная погода, падал одновременно дождь и снег. При дальнейшем марше войска страдали от дувшего прямо в лицо ветра. 31 октября ударил сильный мороз. Наконец, 1 ноября войска подошли к городу Валуйки, расположенному на правом берегу реки Валуй, притока Оскола. Это была в XVII в. наиболее выдвинутая «за черту» в южные степи крепость, предназначенная оберегать границу Московского государства от набегов крымцев и ногайцев. «Мы достигли, – пишет Гордон, – города Валуйки и перешли через реку того же имени, которая течет у посада. Услыхав, что его величество находится у воеводы, я поехал туда же и там обедал. Незадолго до вечера пришли полки и мои повозки»[421]421
  Gordons Tagebuch, II, 628–631.


[Закрыть].

Достигнуты были жилые места. Отсюда начинался непрерывный ряд городов, и дальнейший путь мог считаться не представляющим никаких затруднений. Петр считал себя поэтому вправе расстаться с войском, с которым он в течение 20 дней делил трудности степного перехода, и в ночь на 2 ноября уехал вперед, отправившись на тульские оружейные заводы.

Пробыв в Валуйках три дня, сделав необходимые распоряжения и приказав полкам идти каким найдут удобнее путем и собраться в Молоди под Москвой к 19 или самое позднее к 21 ноября, 4 ноября уехал из армии и Гордон. Вероятно, то же сделали и другие генералы. Движением войска по населенным областям могли распоряжаться второстепенные командиры. Гордон направился к северу, держась реки Оскола, на Новый и Старый Оскол, затем на Ливны, где переставил свои повозки на сани, далее на Новосиль и Тулу, куда прибыл 13 ноября. Надо полагать, что тем же путем ехал из Валуек в Тулу и Петр. 15 ноября Гордон явился уже на железные заводы. «Я выехал очень рано, – читаем в дневнике, – и до рассвета достиг железных заводов. Я остановился там в доме и отдыхал, пока рассвело. Потом поехал я ко двору, где я был очень милостиво приветствован его величеством, всеми вельможами и также Львом Кирилловичем, хозяином этих заводов. После обеда я поехал с его величеством на заводы, где я выковал широкую полосу». Работая сам над железом, Петр, видимо, приглашал к такой же работе и приближенных. Гордон, вероятно, куя полосу, доставил этим немалое удовольствие царю. 16 ноября Гордон отмечает приезд на заводы «многих знатных, частию из Москвы, частию из похода». 17 ноября, пишет он далее, «было царственное угощение. Вечером в обществе его величества я был у Тихона Никитича Стрешнева, где были очень удовольствованы». Дальнейший путь Гордон совершал, следуя за царем. 18-го после обеда он выехал с железных заводов и вечером приехал в Серпухов. 19-го прибыли в Молоди, здесь с Петром обедали у Соковнина и двинулись дальше в Дубровицы, вотчину князя Б.А. Голицына, где ужинали и ночевали. 20-го после завтрака двинулись дальше и прибыли в Коломенское, где, вероятно, на Петра пахнуло воспоминаниями детства. Сюда к Гордону из Москвы приехал его сын Теодор; Гордон представил его царю, который принял его очень милостиво. День 21-го проведен был в Коломенском в ожидании полков, которые подходили очень медленно. Наконец, 22 ноября состоялось торжественное вступление армии в Москву. Вступление это описывает Желябужский: «Ноября в 22 день, в пятницу, государь царь и великий князь Петр Алексевич всея великие и малые и белые России самодержец изволил из Коломенского идти к Москве с ратными людьми и шел по каменному большому мосту и пришел на дворец (в Кремль) с полками. Перво пришел генерал Петр Иванович Гордон. А за ним государь и весь его царский сингклит. А перед сингклитом вели турченина (пленного) руки назад; у руке по цепи большой; вели два человека. А за ним шли все полки стрелецкие. И пришед, стали строем на дворце. А государь изволил идти в свои царские чертоги, а за ним пошли все генералы и все начальные люди. И всех начальных людей государь[422]422
  Вероятно, царь Иван Алексеевич, судя по тому, что объявляет генералов его боярин князь П.И. Прозоровский.


[Закрыть] пожаловал к руке и службу их милостиво похвалил. А объявлял их, начальных людей, боярин князь Петр Иванович Прозоровский, что генералы Петр Иванович Гордон, да Автамон Михайлович Головин, да Франц Яковлевич Лефорт под Азов ходили и оный с людьми и с пушками взяли (?) и со всяким мелким ружьем». После этой церемонии Петр тотчас же проследовал с полками в Преображенское. «И того же часа, – заключает Желябужский свой рассказ, – государь изволил идти со всеми ратными людьми в Преображенское строем»[423]423
  Gordons Tagebuch, II, 632–636; Желябужский. Записки, изд. Сахаровым. С. 27.


[Закрыть].

Церемонией в Кремле первый Азовский поход был официально закончен. В родные, хотя и немилые, кремлевские хоромы и в любимое Преображенское Петр возвращался уже не тем юношей, каким из них отправлялся в конце апреля. Он нес с собой обильный запас новых и сильных впечатлений, значительный, приобретенный за семимесячную кампанию опыт. Он много видел и многому мог научиться, он близко столкнулся с разнообразными явлениями настоящей, уже не игрушечной, кожуховской войны; ему пришлось живо испытать тревоги и опасности боевой жизни, грозившие от настоящего неприятеля; он должен был решать крупные, задаваемые войной задачи. Вся Азовская кампания, им же самим подготовленная, прошла при его непосредственном и живом участии. Передвижение больших, по тому времени, конечно, отрядов войска на отдаленный театр военных действий со всеми военными грузами по рекам Москве, Оке и Волге, осложняемое пересадками и перегрузками, поход через степь в летний зной от Царицына к Паншину, новое речное движение по Дону, встреча лицом к лицу с сильным противником, вид неприятельской крепости с ее валами и бастионами, бомбардировка, привлекавшая особое внимание Петра, как страстного бомбардира, решение важной стратегической задачи успешной атакой каланчей, в которой он сам принимал активное участие и которую считал началом своей действительной службы; осадные работы, рытье траншей и апрошей, где, по его выражению, надо было ходить всегда наклонясь, взрывы мин, неприятельские внезапные вылазки, беспрестанные вопросы и заботы о продовольствии войска и его снабжении военными припасами, два неудачных штурма, большие потери в войске, гибель близких людей, наконец, тягостное обратное движение через степь поздней осенью при свирепствующих холодах – вот явления, дававшие работу мысли Петра за семь месяцев, вот предметы, на которые устремлено было его внимание, вот впечатления, которые будут надолго, быть может на всю жизнь, воскресать, как воспоминания. Цель, ради которой поход предпринимался, не была достигнута – Азов не был взят. Но неудача нисколько не поколебала Петра. Наоборот, она даже как будто усилила его энергию и увеличила силу его стремления к намеченной цели. Отступление войск от Азова было предпринято с неизменной мыслью вернуться к нему весной. Приготовления к кампании следующего года начались еще под Азовом: укреплены были каланчи, и в них оставлен гарнизон, в Черкасске складываются запасы для будущего похода, с дороги летит письмо о привлечении галерных мастеров. Эти приготовления со все возрастающей энергией продолжаются по возвращении в Москву.