Текст книги "Человек над ситуацией"

В итоге формируется некий незапланированный результат: индивид не только переживает свое Я как особенное, отличающееся от всех других Я, но и чувствует себя в какой-то мере отчужденным от значимых других, поскольку его Я конструировалось как открывающееся именно ему, а не другим. Вновь воспроизводится противоречие «Я в себе и для себя» и «Я в другом и для другого», но теперь этот конфликт приобретает форму противоборства «экзистенциального» и «отчужденного» Я, что связано с переходом к следующему этапу развития: взрослости.

Взрослость[61]61
  Данные возрастные этапы не являются предметом специального анализа в настоящей работе. Поэтому мы лишь конспективно намечаем основные характеристики развития личности в период «взрослости». Наиболее глубокое исследование феномена взрослости можно найти в работах К. С. Лисецкого (Лисецкий, 2007).


[Закрыть]. Внутренним побудительным источником развития личности здесь является уже отмеченный нами конфликт «экзистенциального» и «отчужденного» Я (первое со ответствует «Я в себе и для себя», второе – «Я в другом и для другого»). Цель – персонализация своими социально значимыми отличиями от других. Средство – построение реалистического идеального Я на основе учета собственных возможностей и стремление быть «на уровне» своего идеального Я, идентифицироваться с ним. Результат – противоречие между высоким уровнем общественной оценки (знаемой или ожидаемой) и чувством нереализованности, нередко – нереализуемости собственных идеалов и притязаний.

Если предложенная модель развивающейся личности в общих чертах верна, то необходимые критерии развития личности, отвечающие исходной модели, могут быть выявлены лишь при исследовании того, кто выступает для подростка его «значимым другом», с кем идентифицируется подросток, какой значимой стороной своей индивидуальности открывается и т. д.

Если попытаться педагогически осмыслить описанные нами выше особенности развития личности в дошкольном и младшем школьном возрасте, а также при переходе от детства к взрослости, то вырисовываются некоторые общие черты ситуаций, в которых личность ребенка действительно развивается.

Стратегия заключается в том, что воспитывающий взрослый создает совершенно особую развивающую среду. В ней определенным образом синтезированы («соорганизованы») «природные», «предметные», «социальные», «экзистенциальные» образующие жизненного мира ребенка: суть этого синтеза – в создании условий для движения деятельности, и в частности – активно-неадаптивных действий всех участников образовательного взаимодействия, а также для всесторонней отраженности их субъектных проявлений; пространство витальности, социокультурное пространство, пространство со знания других, пространство самосознания превращаются в зеркало субъектности детей и воспитывающих взрослых.

Настоящая работа посвящена феномену «отчуждения», которое в самом общем плане трактуется нами как потеря человеком чувства собственной субъектности в общении со значимыми другими (и с самим собой, когда имеется в виду особый случай – «самоотчуждения» человека). Такой взгляд отвечает интуитивному смыслу этого слова: «быть отчужденным» – значит ощущать самоутрату, не быть для себя самим собой, не чувствовать своей связи с тем или теми, кто близок.

Действительно, отчуждение – в обычном понимании – это неполнота, ограниченность, ущербность своего Я, что свидетельствует о несоответствии того, кто отражается, тому, что представляет собой отражение. Если полноценное Я предполагает тождество индивида как отражаемого («кто») и отражения индивида в себе самом («что»), то в случае отчуждения человек ощущает раскол: он, например, действует как субъект – об этом говорят плоды его активности, но при этом не переживает себя действующим лицом, или, положим, он ощущает, что прожил какой-то период времени (во сне), но не может осмыслить произошедшее. Всякий раз мы можем констатировать ощущение «ухода» субъектности, потери своего авторства – будь то инициатива или эффект самого действия. «Зеркало» самосознания при этом как бы занавешено – по крайней мере, частично.

Это общее положение конкретизируется нами на основе гипотезы о существовании кольца опосредованного самоподражания индивида как условия становления его субъектности (Петровский, 1993) и, соответственно, положения о том, что разрыв кольца опосредствованного самоподражания может рассматриваться как причина отчуждения (Петровский, Полевая, 2001).

Рассмотрим подробнее «кольцо самоподражания» в действии. Перед нами цепочка процессов: вначале (и таков старт) ребенок что-то совершает спонтанно и непроизвольно. Если это действие воспринимается взрослыми как новое и необычное, оно, как правило, подхватывается взрослым, повторяется им – часто совершенно непроизвольно (так, взрослый улыбается в ответ на улыбку младенца). Ребенок же, в свою очередь, подхватывает ответное действие взрослого, копируя это действие. Таким образом, оказывается, что в конечном счете, он подражает себе самому. К нему как бы возвращается его собственная улыбка, слово, действие. Круг, таким образом, замыкается: опосредствованное самоподражание оказывается подражанием своим подражателям.

Таково кольцо опосредствованного самоподражания в норме. Правомерен вопрос: что случится, если значимые проявления индивидуальности ребенка не будут «подхвачены» взрослыми? Кольцо опосредствованного самоподражания, теряя «посредника», в этом случае будет «прокручиваться» вхолостую. В этом случае и возникает ре акция отчуждения, переживание потери собственной субъектности.

Итак, общая гипотеза исследования состоит в том, что реакция отчуждения есть результат дисфункции кольца самоподражания индивида в контакте с другими людьми.

Эмпирическая проверка этой гипотезы предполагает необходимость конкретизации исходных понятий. В этом контексте мы предлагаем два понятия, уточняющие сущность реакции отчуждения в системе межиндивидуальных отношений.

Первое понятие – неординарность.

«Быть неординарным» – значит действовать за рамками общепринятого, за пределами ожидаемого, стандартного, правилосообразного. Не трудно заметить перекличку неординарности и надситуативности (Петровский В. А., 1975). Любое проявление «надситуативной активности» есть проявление активности «неординарной». Однако понятие «надситуативной активности» у́же понятия «неординарность». В первом случае («надситуативность») индивид действует над порогом ситуативной необходимости, выходя в область непредрешенных исходов действия. «Неординарность», фиксируемая в качестве таковой извне, внешними наблюдателями (например, неординарные проявления активности ребенка в восприятии взрослых), может быть внутренне мотивирована (например, надеждой ребенка получить поощрение, высокую оценку и т. п.). Поступая «надситуативно», человек всегда действует на свой страх и риск. «Неординарность» – не предполагает обязательности этого. Вот почему реакция окружающих, если она расходится с ожидаемой индивидом, может порождать здесь совершенно неожиданную для него фрустрацию (при «надситуативности» негативный исход воспринимается как один из возможных). Перечисленные особенности неординарных проявлений активности индивида обусловливают значимость для него встречных проявлений активности других людей.

Второе понятие, вводимое нами, – лояльность.

Понятие «лояльность» определяется нами как тенденция одного индивида (например, взрослого) поддерживать неординарные проявления активности другого индивида (ребенка). Теоретически возможно несколько способов реагирования на неординарную активность другого, такие как игнорирование, осуждение, принятие и поощрение. Понятию «лояльность» соответствуют два последних способа и противоречат два первых. Специфика «лояльности» в соотношении с «поддержкой» как общим понятием заключается в том, что предметом заботы здесь оказываются не все проявления другого человека, а только неординарные[63]63
  В принципе, можно вообразить особый случай, когда приветствуются только неординарные проявления (оригинальность ребенка) и отметаются «ординарные». Последствия такого – чисто гипотетического – положения дел мы оставляем за пределами специального рассмотрения. Однако последующий анализ мог бы убедить нас в том, что риск отчуждения в этом случае сохраняется и даже увеличивается: представление об «ординарном» и «неординарном» здесь как бы меняются местами, ребенок слишком часто не видит себя отраженным в «зеркале» другого.


[Закрыть].

Теоретическая гипотеза (реакция отчуждения как результат дисфункции кольца самоподражания), конкретизированная в терминах неординарности и лояльности (реакция отчуждения есть результат нелояльности взрослого к неординарным проявлениям ребенка), рассматривалась в исследовании на основе реализации методик, фиксирующих различные аспекты отчуждения ребенка от взрослого, и, соответственно методик, фиксирующих характер проявления родительской лояльности.

Эмпирическими референтами отчуждения ребенка от воспитывающих взрослых для нас выступили: снижение чувства самоценности и общительности ребенка, наличие негативных чувств по отношению к родителям (враждебность), повышение его конфликтности и закрытости в ситуациях реального и воображаемого присутствия родителей.

О родительской лояльности мы судили на основе основной методики исследования родительской лояльности.

Охарактеризуем подробно методику родительской лояльности (Петровский, Полевая, 2001). Данная методика относится к категории проективных техник и позволяет оценить отношения взрослого к неординарным проявлениям активности детей. Стимульный материал представляет собой схематический рисунок, где изображено несколько человек, среди которых находится ребенок («детский персонаж») и взрослый («взрослый персонаж»). Они могут различаться по полу, возрасту и прочим характеристикам. Во всех случаях ребенок на картинке ведет себя нестандартно, ставя в необычное положение взрослого. Для показа ненормативного поведения детей было предложено 20 рисуночных ситуаций, которые были разделены на четыре группы:

1. «Нестандартность интеллектуальных проявлений детского персонажа, креативность, остроумие». К этой группе относится, например, такой рисунок: «Мама, крапива кусается?» – «Да» – «А как она лает?» – «…».

2. «Псевдооскорбления». В этих случаях ребенок, не зная каких-либо жизненных фактов, не понимая некоторых фразеологических оборотов, значения некоторых слов, отзывается о ком-то или о чем-то в неприятной, оскорбительной или не принятой форме. Например: «Дочь обращается к матери: “Мама, ты моя лучшая любовница!” – “…”»

3. «Фрустрация». В этих случаях слова или действия ребенка вызывают у взрослого психическое состояние, обусловленное неуспехом в удовлетворении какой-либо потребности. В эту группу включены рисунки, содержащие ситуации, подобные следующей: «Мать спрашивает сына: “Где ты так долго пропадал?” – “Мы с Вовкой в почтальонов играли. Все жильцы нашего дома получили письма!” – “А где вы взяли столько писем?” – “У тебя в тумбочке!” – “…”».

4. «Псевдокощунство». В связи с отсутствием ясного понимания нравственных норм и ценностей, ребенок ведет себя якобы кощунственно, «попирая» установки взрослых. «Дед, у тебя зубы есть?» – «Нет!» – «Тогда подержи бутерброд!» – «…».

Согласно инструкции испытуемый (это – воспитывающий взрослый) должен написать возможный ответ взрослого персонажа на вопрос или действие детского персонажа.

Наряду с авторской методикой использовались классические, такие как методика Рене Жиля, выявляющая сферы межличностных отношений ребенка и его восприятия внутрисемейных отношений, рисунок семьи, методика на изучение самооценки ребенка, тест-опросник родительского отношения (А. Я. Варга, В. В. Столин).

Экспериментальная часть работы включала в себя два этапа:

– исследование отношений родителей к ребенку;

– исследование индивидуальных особенностей ребенка и его отношения к родителям.

Работа проводилась индивидуально с детьми, родителями, а также с ребенком и родителями совместно. В экспериментальном исследовании приняли участие 130 семей с детьми 6–7 лет, всего 390 человек.

Результаты эксперимента подвергались статистической обработке (корреляционный, факторный и другие методы анализа).

Выявлены полярные формы реагирования взрослых на неординарные проявления ребенка, а именно: принятие их (лояльность) и неприятие (отстранение). «Лояльность» обнаруживала себя в том, что взрослые старались понять мотивы, скрытую логику поведения ребенка, принимали его позицию, воспринимали его как субъекта межличностного взаимодействия. Отстранение представлено авторитарной гиперсоциализацией родителей, отвержением, симбиотическими отношениями.

На основе использования методики «Родительская лояльность» было выявлено 4 наиболее часто встречающиеся типа реакций родителей на неординарные проявления детей:

1. Наказание. Негативная реакция осуждения вплоть до вербального или физического наказания. Например, в ситуации: «Сын с матерью сидят за обеденным столом: “Мама, а ты за миллион рублей съела бы дохлую кошку?”». Реакция испытуемого: «Отругает, не выясняя причины такого вопроса» и т. д.

2. Отшучивание. Испытуемый проявляет реакцию равнодушия, оставляет поведение ребенка без внимания или отшучивается, переходя тем самым в условно-игровой план. Например: «Ты почему плачешь?» – спрашивает отец у ребенка. – «Папа, ты сегодня назвал маму курицей, а она тебя слоном, так кто же я?». Ответ взрослого: «Подрастешь, поймешь» и т. д.

3. Объяснение. Испытуемый старается прояснить для ребенка ситуацию, «откорректировать» его поведение, не вникая в мотивы слов или поступков ребенка. Например: «Зачем ты посадил пчелу в банку и мучаешь ее? Выпусти!» – «Как же выпусти! Я ее доить буду. Она мне мед давать будет!». Реакция родителя: «Пчел не доят» и т. д.

4. Децентрация. Испытуемый старается понять мотивы, скрытую логику ребенка, принимает его позицию, воспринимает его как субъекта межличностного взаимодействия. Например: «Мальчик залез в мусорный бак и кричит отцу: “Папа, лезь сюда, здесь интересней, чем у нас дома!”». Реакция испытуемого: «Ты так считаешь? Ты хочешь проверить? Посмотри, что здесь, и пойдем, сравним дома» и т. д.

Результаты исследования. Рассмотрим вначале некоторые данные, полученные в ходе работы с проективной методикой «Родительская лояльность».

Реакция «наказания» неординарных проявлений у родителей встречалась в 29 % случаев, «отшучивание» в 20 %, «объяснение» в 46,5 %, «децентрация» в 4,5 %. Таким образом, несколько чаще родители проявляют лояльность по отношению к детям (по крайней мере, к персонажам проективных рисунков). Лояльность родителей при этом принимает формы скорее рассудочного отношения к детям; попытка принять неординарный взгляд или поведение ребенка встречается в единичных случаях.

В результате сопоставления отдельно взятых ответов матерей и отцов выяснилось, что матери более лояльны к неординарным проявлениям ребенка, чем отцы. Матери чаще объясняют ребенку происходящее, стремятся, пусть не принять, но хотя бы понять его позицию, мотивы, скрытую логику, прояснить для ребенка ситуацию. Отцы «жестче» относятся к неординарному поведению ребенка – в их проективной продукции больше равнодушия, неприятия и осуждения поступков, часто и самого ребенка, вербальное и физическое наказание. Наиболее часто негативные реакции встречались у отцов в ситуациях, обозначенных выше как «фрустрация» и «псевдооскорбление».

У «лояльных» родителей (матерей и отцов, рассмотренных совместно) дети характеризуются открытостью и общительностью, адекватной самооценкой, неконфликтным, доверительным и дружеским отношением к родителям. Дети «отстраняющихся» родителей характеризуются негативными чувствами к ним, враждебностью, сниженным ощущением самоценности, необщительностью, повышенной конфликтностью и закрытостью в присутствии родителей.

В семьях с «благополучным» ребенком у воспитывающих взрослых более выражен уровень децентрации, они чаще признают допустимой точку зрения ребенка, хотя и предлагают свою, они не склонны наказывать; в семье «неблагополучного», отчужденного ребенка все обстоит радикально иным образом.

Дистанцирование ребенка от родителей значимо коррелирует с повышенной тревожностью и отчуждением ребенка в семье, с необщительностью ребенка, с низким уровнем родительской лояльности (р<0,05). Здесь раскрывается веер зависимостей. Например, негативные самоощущения ребенка (враждебность, конфликтность и тревожность) в присутствии матери взаимосвязаны с такими переменными, как авторитарная гиперсоциализация, симбиоз, инфантилизация и нелояльность со стороны матери, а также с такими проявлениями отношения отца к ребенку, как инфантилизация и наказание ребенка. Самоощущение ребенка в присутствии отца зависит от таких проявлений отношения отца к ребенку, как отчуждение, симбиоз, авторитарная гиперсоциализация, лояльность отца.

На основе факторного анализа выявлена значимая взаимосвязь между отчуждением ребенка и деперсонализирующими формами общения родителей. Отчуждение в детско-родительских взаимоотношениях зависит от таких факторов, как «ожесточающее влияние матери» (27,5 %), «ограничение со стороны родителей» (17,5 %), общий фактор «семейного неблагополучия» (16,4 %), фактор «гиперсоциализации со стороны матери» (11,8 %).

Конкретный анализ полученных данных подтверждает гипотезу, согласно которой отчуждение ребенка есть следствие деперсонализирующего общения с ним взрослого.

Некоторые выводы:

1. «Отчуждение» может быть понято как утрата индивидом (ребенком) чувства своей субъектности в общении со значимыми другими людьми (родителями), как переживание невозможности обладать подлинной свободой самопроявлений.

2. Психологическую основу отчуждения образует нарушение «кольца самоподражания» в общении ребенка со взрослыми (ребенок не ощущает себя отраженным в «зеркале» взрослого).

3. В контексте детско-родительских отношений выделяются полярные формы реагирования взрослых на неординарные проявления ребенка: принятие их (лояльность) и неприятие (отчуждение).

4. Увеличение дистанции в общении со стороны взрослого вызывает состояние дистанцирования, отчуждения у ребенка.

5. Проявления отчуждения любых двух участников в системе «ребенок – мать – отец» опосредствуются третьим участником (посредниками во взаимоотношениях сторон выступают отец, мать, ребенок).

* * *

Итак, отражаясь в разных людях, разными гранями себя, индивидуум, будучи субъектом активности, индивидуальным Я, генерирует многообразие отраженных Я, представленных в нем самом и в других людях, а также Я других индивидуумов, запечатленных и длящих себя в нем (см. рис. 18.3).

Рис. 18.3. Два полюса личности

Часть 4. Индивидуальность: состоятельность и саморегуляция

Глава 19. Индивидуальность – неотразимость

Индивидуальность индивидуальности рознь. Похоже, число мыслимых психологических определений термина «индивидуальность» когда-нибудь приблизится к числу индивидуальностей в психологии. Тут трудно что-либо поделать! Каждый по себе судит, от себя отталкивается, свою индивидуальность отстаивает…[64]64
  Концептуально мне близка ставшая уже крылатой фраза А. Г. Асмолова: «Индивидом рождаются, личностью становятся, индивидуальность отстаивают» (Асмолов, 2007), которая уже не раз встречалась в этой книге…


[Закрыть]

Интуитивные концепции индивидуальности – формализуются, латентные – легализуются, личные превращаются в публичные. Было бы удивительным, если бы дефиниции, порожденные гением индивидуальности каждого из исследователей, совпадали. Категория «личности» (и внутри нее понятие «индивидуальности») относится к числу категорий-позиций. Достаточно кому-нибудь одному из нас, смелому, дать дефиницию, как кто-нибудь другой, отважный, непременно заявит, что дело обстоит ровным счетом наоборот. Уникальность исследователя, спроецированная на терминологическое пятно Роршаха, вот вам и рецепт построения искомого концепта!

Рис. 19.1

В ситуации хаоса существующих и потенциально возможных определений термина «индивидуальность» могут быть выделены несколько опорных точек, позволяющих описать способы его психологического осмысления (см. рис. 19.1):

Первая точка – это общее значение термина «индивидуальность», укорененное в культуре и представленное в языке повседневной речи.

Четыре других точки указывают на область возможных психологических интерпретаций данного термина, значимых для проведения специальных теоретических и эмпирических исследований индивидуальности.

Начнем с центральной, «лингвистической», точки отсчета, «1».

«1» Единственность. У Александра Блока в дневнике есть запись, которую цитирует Георгий Адамович в своей статье о Зинаиде Гиппиус. Всего три слова:

«Единственность Зинаиды Гиппиус».

Быть чем-то единственным, как говорят, «единственным в своем роде» – тут, на мой взгляд, самая суть «индивидуальности» (как она осмысливается в культуре): уникальность, своеобразие, отличительность индивида. Здесь же и основание для выделения производных смысловых форм; они представлены сложными комбинациями слов, оттеняющими разные грани термина «индивидуальность» (символизированы точками «2», «3», «4», «5»).

«2» Обособленность (Самобытность) – социо-природно-культурная неслиянность, нетождественность индивида с кем-либо или с чем-либо; уникальный узор разнородных образующих индивида (между ними существуют, по словам В. С. Мерлина, «много-многозначные» связи).

«3» «Непохожесть» – несходство с другими, значимое для других. Термин «непохожесть» заимствуем у автора «Бригантины», поэта Павла Когана: «Пьем за яростных, за непохожих, за презревших грошевой уют!..» Пафос поэта, разумеется, не распространяется на «акцентуации характера» (в этой связи, еще один пример «непохожести»: для «тихого невротика» проблема заключается в нем самом, психопат – это проблема для окружающих).

«4» Уникальный внутренний мир. В этой трактовке индивидуальности автор солидарен с В. Д. Шадриковым (Шадриков, 2009). Я подчеркиваю при этом три момента:

• Самоценность: привилегированное положение «внутреннего» по сравнению с «внешним».

• Надситуативность: индивид поднимается над ситуацией, преодолевая внешние и внутренние ограничения в реализации себя как субъекта; в этой связи мы говорим не только о «надситуативности», но и об «активной неадаптивности» индивида, – о постановке целей, мотивированных непредрешенностью результата их достижения (В. А. Петровский).

• Потаенность. Индивидуальность всегда остается за кадром для других, значима для самого человека и в этом смысле являет собой признак «для себя бытия» его единственности. Мне близка в этой связи точка зрения А. Г. Асмолова и В. Н. Дружинина, согласно которой психика человека обладает самодвижением, одно из проявлений которого – творчество – порождает в ходе жизни множество «субъективных миров»; лишь некоторые из них будут реализованы.

Я бы хотел особо подчеркнуть эту мысль: «внутренний мир человека», именно внутренний, не обнаруживаемый никогда до конца, не редуцируемый к чему-то внешнему и вместе с тем интригующий наблюдателя своей трансцендентностью, есть характеристика индивидуальности, я бы сказал, по определению, – как что-то своеобразное, данное только этому человеку и для него значимое, бытие в качестве «самости» – предела «индивидуации» (Юнг, 1993).

Иногда здесь можно разглядеть основание для игр-заигрываний с окружающими. Как говаривал Эрик Берн, спереди на футболке написано: «Никто не знает, что я испытал!..» А сзади на футболке – «Никто и не узнает!» (Берн, 2000). Вдобавок (не всегда, конечно!), это своеобразие есть основание для игр и интриг не только с другими, но и с собой, «единственным и неповторимым»…

Здесь мы сталкиваемся с серьезной проблемой – противоречием, которое можно считать базовым в психологии индивидуальности. Если моя неповторимость, «единственность» есть ценность, если в ней все дело, если я без нее не единица, а ноль[65]65
  У М. Горького в «Климе Самгине»: «Вот, Вера, идут двое, их – десять, потому что один из них – нуль».


[Закрыть], то субъектность не составляет сути индивидуальности. Потому что существовать – значит воспроизводиться, повторяться, отражаться в ком-то. Повтор, вторичность по отношению к себе, – это удар по ценности неповторимости. А сознание – будь то чужое сознание или мое самосознание – удваивает, и, стало быть, не может не разрушать то, что удвоению не подлежит.

«5» «Неотразимость». Истина индивидуальности – в невозможности получить сколько-нибудь завершенный и внутренне достоверный автопортрет индивида как субъекта активности. Детский вопрос: «Сколько яиц можно съесть натощак?» Хорошо известно, что только одно. Ведь второе – это уже не натощак. Так и с индивидуальностью как единственностью. Удвоению не подлежит. Индивидуальность есть то, что, будучи своеобразием индивида, неотразимо, – в чужом сознании или самосознании – неважно. Ибо ценность этого своеобразия именно в том, что оно непередаваемо, невоспроизводимо, дорефлективно, исключает повтор.

Я бы сказал так: если мы придаем единственности и неповторимости индивида статус особой ценности, рассматриваем эту ценность как сущностную характеристику индивидуальности, то индивидуальность никогда не имеет формы чего-то ставшего, наличного, обретенного, а всегда пребывает в состоянии становления. Индивидуальность человека – это его неотразимость.

Индивидуальность = неотразимость. Индивидуальность пребывает по ту сторону полного знания и понимания со стороны других людей и самого индивида, об индивидуальности которого мы говорим.

Для себя так: я могу знать что-то и при этом не знать, что знаю. В этом, как известно, отличие «проблемного» («я знаю, что я не знаю»), от потаенного, тайного («не знаю, что знаю»).

Рассмотрим некоторые иллюстрации.

ЗНАЕТ ЛИ ГАМЛЕТ ЛАЭРТА?

«Озрик. Вам небезызвестно, какими совершенствами обладает Лаэрт.

Гамлет. Этим знанием я не могу похвастаться, чтоб не равнять себя с ним, так как знать совершенно другого – значит знать самого себя».

Знал ли себя совершенно Гамлет? Был бы Гамлет Гамлетом, если бы знал себя наперед? Разумеется, можно попытаться выразить одно неизвестное через другое, но дело это абсолютно бессмысленное…

«ТАКИМ ПУТЕМ!» – ПУТИ НЕ БУДЕТ

Отношения супружества. Известен такой факт: «Я знаю его», «Я знаю ее» – равносильно распаду, в лучшем случае стагнации отношений. А поэзия отношений – подобно тому, как поэзия «вся» у Маяковского, – это «езда в незнаемое», или, как я предпочитаю говорить, «в непредрешенное…».

ПАРАДОКС ЭДИПА

Еще факт, полученный экспериментально – я называю его «парадоксом Эдипа» (Петровский В. А., 1996в), по аналогии с описанным в философии и интересующем социологов парадоксом, он состоит в том, что прогноз, будучи известен, оказывает влияние на прогнозируемые события, и поэтому всегда «промахивается».

Человеку говорят: мы расскажем тебе, что думает о тебе психолог; он знает тебя, он догадывается о том, как ты ответишь на эти вопросы – и предъявляют испытуемому заранее заполненную форму опросника. «Сверхчеловеческая проницательность» психолога имеет под собой вполне прозаическую причину. После заполнения испытуемыми первой формы опросника, им предъявляется параллельная форма того же опросника. Она-то и заполнена психологом в соответствии с ответами, которые испытуемый дает на вопросы первой формы опросника. Иными словами, испытуемым показывают их собственные суждения о себе – под видом прогнозов, которые осуществляет в отношении их возможных оценок компетентный психолог.

Выяснилось, что в этих условиях испытуемые обнаруживают тенденцию отмежевываться от своих старых решений; в частности, на статистически достоверном уровне значимости, у них повышаются показатели интроверсии (словом, «счастье – когда тебя понимают», но «несчастье когда тебя раскусили…»). Человек сам себе мера, и он никому не позволит думать иначе…

Я – НЕ РОВНЯ ЕМУ (ИЛИ ЕЙ), ДАЖЕ ЕСЛИ ОН (ОНА) – ЭТО Я

С использованием авторской методики Я-конфронтаций и Я-заимствований было показано: когда человеку под видом оценок другого человека предъявляют его собственные самооценки, он отказывается их принимать, оценивает себя заново, – иначе, чем прежде. Более того, если испытуемый видит, что другой человек, решая задачу, точно так же как и он сам, не может с ней справиться, то тенденция «быть другим» способна подтолкнуть его к правильному решению – даже когда речь идет о «задачах на сообразительность». Выяснилось: чем больше я отвергаю свое сходство с другим, отклоняя свою самооценку, если считаю, что так себя оценивает этот другой человек, тем сильнее эффект креативизации, выход за рамки шаблона в решении задачи (Петровский В. А., Уварина, 1982). Это ли не демонстрация силы действия того, что Карл Юнг называет тенденцией к индивидуации?

Итак, подобное понимание индивидуальности – удар в самое сердце идеи субъектности, если, конечно, отождествлять, как это обычно делается, «индивидуальность» с «субъектностью». В действительности же,

Индивидуальность ≠ Субъект

Почему? Одним из определяющих признаков «субъекта» является рефлективность или – по Сартру – «интеллигибельность» (самопрозрачность, самоданность). «Субъект» – целеполагающее, целедостигающее существо, обладающее образом самого себя и результата того, что делает (Петровский В. А., 1996а). Картезианское «Я мыслю» – это всегда «я мыслю, что я мыслю» (М. Мамардашвили). Но ведь помыслить себя это повторить себя в рефлексии, а «индивидуальность» неповторима, она всегда «первой свежести».

В этом случае нам важно понять, как такое возможно. Одно из решений состоит в том, чтобы психологически интерпретировать индивидуальность как мультисубъектное образование. В то время как «единственность» – лингвистическая точка опоры в развертке интересующего нас понятия, «единомножие Я» – это вторая искомая точка, острие психологической трактовки этого термина. Итак:

Индивидуальность = единомножие Я. Не одно Я, а множество отраженных друг в друге Я, или, как говорили старые русские философы, «единомножие Я» – вот это и есть подлинная индивидуальность, если, конечно, принять, что композиция этих Я уникальна, неповторима. Такой взгляд радикальным образом противостоит мнению о том, что индивидуальность – это субъект деятельности, как бы широко ни понимать деятельность.

Я думаю, А. Н. Леонтьев, говоря о полимотивированности деятельности (Леонтьев А. Н., 1975), забрасывал вперед, в будущее, идею мультисубъектности личности, а в повороте «на индивидуума» – идею мультисубъектности индивидуальности. И этот «заброс» в будущее имел «замах» в прошлом – в работах Л. С. Выготского, с его идеей интериоризации «субъект-субъектных» отношений.

С. Л. Рубинштейн, мне кажется, был близок к этому взгляду, когда говорил, что «каждое Я», поскольку оно есть и всеобщность Я, есть «республика субъектов» (Рубинштейн, 1973).

Личность как объемлющая система представлена множеством субъектов (множеством Я), в которых обнаруживает свое бытие индивид. И они, эти субъекты, вряд ли могут быть поняты как покорные исполнители воли некой высшей инстанции, «верховного субъекта» или «монарха». Ведь республика есть республика, и, если какой-нибудь республиканец попытается узурпировать власть, ему будет сделать это непросто.

Я мог бы назвать ряд направлений в психологии и психологических системах, в которых индивидуальность рассматривается как содержащая в себе множество субъектов и через них, через их констелляции, понимаемая. «Множественная личность» У. Джеймса, фрейдовские интроекты, архетипы Юнга, фигурки сна Минделла, различные Я Ассаджиоли, наконец, федерновские, а далее берновские эго-состояния, такие как Родитель, Взрослый, Дитя, множественные идентификации «идентичности».