Текст книги "Античность: история и культура"

Человек и архаическая скульптура. Главный герой античного искусства, философии, литературы – человек, и именно это позволяет говорить об античном гуманизме. Но само понятие античности – результат длительного процесса освобождения общества от родоплеменных начал. Человеку в скульптуре также приходилось преодолевать сопротивление материала и традиций условного, усредненного изображения людей. Первые антропоморфные статуи богов VII в. до н. э. подражают деревянным статуям (ксоанам), создание которых приписывалось древнему афинскому художнику Дедалу. Каменная статуя Геры с острова Самос напоминает дриаду, живущую в древесном стволе и еще не успевшую выйти из него наружу. Ваятель помогает ей освободиться от камня. На постаменте одной из статуй начала VI в. до н. э. можно прочитать: «Меня всего, статую и постамент, извлекли из одного блока». Фигуры, изваянные скульпторами VII–VI вв. до н. э., прочно стоят на месте, прижав руки к бедрам, однако губы их растянуты в странной улыбке. Объяснить «архаическую улыбку» в древности и не пытались. То ли это неумелая попытка передать мимику героя, то ли отражение духа эпохи, когда круг земель еще только открывался людям полиса и ничто не внушало опасения за будущее. Ведь и боги «Илиады» смеялись гомерическим хохотом.

Персонажи статуй VII–VI вв. до н. э. – это не только боги и богини, но и их почитатели, участники религиозных процессий – юноши (куросы) и девушки (коры), почти не отличимые от богов и богинь. На плечах у одного из юношей теленок. Схватив его за копытца, он крепко прижал кулаки к груди. Головка животного и голова жертвователя находятся на одном уровне. Глаза образуют одну линию – кроткие и как бы увлажненные у животного, целеустремленные, обращенные к божеству у человека.

Шагом к свободе и естественности были групповые скульптурные сцены на фронтонах храма Афины Афайи на острове Эгине (начало V в. до н. э.) и скульптурная пара тираноубийц (Гармодия и Аристогитона), известная в поздней копии.

Найденная в Дельфах статуя возницы уже полностью порывает с архаической скованностью. Это юноша в длинной, высоко подпоясанной одежде, которую обычно носил возница во время состязаний. Юноша, надо полагать, стоял на колеснице, но от нее, так же как от коней, найдены лишь мелкие кусочки бронзы. Фигура и лицо прекрасно сохранились. Силуэт безукоризненно строг, в выражении лица, в повороте головы никакого искусственного пафоса. При необычайно тщательной отделке деталей общее впечатление простоты, благородства, торжественного величия.

Одновременно с греческим развивается и этрусское искусство ваяния. Этрусские скульпторы создавали изображения богов и людей из мягких пород камня (алебастра, песчаника, туфа), бронзы и, судя по описаниям, из дерева. Но в VII–VI вв. до н. э. преобладают фигуры и групповые композиции из обожженной глины (терракоты). Центром искусства скульптуры был город Вейи, расположенный близ управляемого в то время этрусками Рима. Основателем школы ваяния считается мастер по имени Вулка (Волк), прославившийся скульптурным оформлением фронтона капитолийского храма в Риме. Капитолийский храм не сохранился, и судить о мастерстве Вулки и его учеников мы можем лишь по бронзовой фигуре волчицы, найденной в Риме, и терракотовым раскрашенным статуям Аполлона и Турмса (Гермеса), украшавшим храм Аполлона в Вейях. Фигура Аполлона – часть композиции, воплощающей мифологический сюжет о борьбе Аполлона и Геракла за златорогую лань – стилистически принадлежит к тому же времени и направлению, что и фигура греческого жертвователя теленка. Голова этрусского бога дышит большой энергией и порывом, подчеркиваемым складками одежды. В выражении лица Гермеса умело передано загадочное лукавство этого покровителя торговли и проводника душ мертвых в подземный мир.

Вечная спутница. Спутницей всей жизни античного человека была керамика. Когда он выходил из вечной ночи на дневной свет, она стояла у его колыбели. Он делал из нее первый глоток. Она украшала даже самую бедную хижину. В ней хранились семейные припасы. Она была наградой победителю на играх. Стройные сосуды ставили на могилы умерших, а после – в 118 чашах несли приношения их душам. Иногда и бренные останки помещали в глиняный сосуд. Поэтому-то керамика более всего и говорит об античном человеке, о его благосостоянии, о развитии его вкусов, о деятельности ремесленников, о ближних и дальних торговых связях, обо всех сторонах жизни, ибо стенки сосудов являются античными «Лувром», «Британским музеем», «Эрмитажем».

Греческая керамика вступает в полисный мир в строгих формах дорийской культуры. Поверхность сосудов, найденных в Дипилоне и Афинах, разделена линиями на декоративные пояса, каждый из которых заполнен треугольниками, звездами, меандрами или иными геометрическими фигурами. Иногда в них вкраплены сцены военной жизни, морских походов, кулачного боя, состязаний музыкантов и танцоров. Но фигуры людей также сложены из геометрических фигур – треугольников, кружков, палочек – то ли чтобы не нарушать стилистики, то ли из-за бедности воображения тех, для кого жизнь была лишена объемности и полноты.

Но вот с VII в. до н. э. на стенки сосудов вступает Восток с его фантазией и изобилием. Пальмы, деревца лотоса, грифоны, химеры и другие крылатые чудовища характеризуют новый, ориентализирующий стиль сосудов, изготовлявшихся на островах Эгеиды. Некоторые, так называемые милетские сосуды, декорированные звериным орнаментом, напоминают восточный ковер.

Для первых трех четвертей VI в. до н. э. характерны чернофигурные вазы, изготовляемые преимущественно в Аттике и в Халкиде (о. Эвбея). Восточная пестрота вытесняется со стен сосудов строгими, гармоничными силуэтами мужских и женских фигур. Мужские тела даются в черном цвете, лица и не покрытые одеждой части тела женщин – в белом. Из фигур складываются подчас сложные композиции. Блестящий их образец – ваза VI в. до н. э., открытая в одной из этрусских гробниц и получившая имя открывателя Алессандро Франсуа. Пять полос изображений, девять мифологических сцен – шествие богов, охота на калидонского вепря, схватка с кентаврами и др. – создают ощущение живописного эпоса, создатели которого были воодушевлены чтением Гомера. Творцы «царицы ваз» оставили потомкам свои имена – Клитий и Эрготим. Известен среди других и мастер Эксекий, украсивший сосуд изображением игры двух гомеровских героев в кости. Картина идеально влита в контур вазы, составляя с нею одно целое: изгибы фигур дополняют изгибы сосуда.

В конце VI в. до н. э. чернофигурный стиль сменяется еще более совершенным краснофигурным. Красноватые фигуры на черном фоне позволяли художнику тщательнее разрабатывать строение тела, мускулатуру, показывать складки одежды.

Вазы чернофигурного и краснофигурного стиля создавались не только в Греции, но и в Италии, в том числе в этрусских полисах, где было немало керамических мастерских, в которых работали греки. Создали этруски и свой собственный стиль, в Новое время получивший название «буккеро». Это сосуды черного цвета с бронзовым отливом, напоминающие металл и часто украшенные выпуклыми рельефами или даже скульптурными фигурками, словно вырастающими из стенок.

Настенная живопись. Было бы странным, если бы создатели полисов, столь интенсивно расписывавшие стенки сосудов, не украшали изображениями стены своих храмов и общественных зданий, могил, а позднее – и домов. Но поскольку ни домов, ни их стен в материковой и островной Греции не сохранилось, долгое время считали, что после разрушения микенских дворцов с их фресками техника стенной живописи была греками забыта. Ошибочность этого мнения показали обнаруженные в середине нашего века в Посейдонии, греческом городе на юге Италии, гробницы, стены которых украшали изображения погребального пира – на ложах за столами, уставленными яствами, картинно возлежат юноши с венками на головах. Один из рисунков изображает человека в позе ныряльщика. Это не атлет (прыжки в воду как вид атлетических состязаний у греков неизвестны), это покойник, погружающийся в пучину вечной ночи.

Задолго до этого открытия были обнаружены фрески этрусских гробниц VII–VI вв. до н. э. Они отличаются невероятным разнообразием. Наряду со сценами погребального пира на них встречаются изображения погребальных игр, гимнастических и цирковых состязаний, охоты и рыбной ловли, схваток, героями которых являются как греческие, так и этрусские мифологические персонажи; воссоздают художники и подземный мир с его владыками, судящими души мертвых, слугами-палачами, исполняющими приговор, с фантастическими животными. Настенная живопись этрусских гробниц – это неисчерпаемый источник самых разнообразных и наиболее достоверных сведений о быте, культуре и верованиях этрусков. Но одновременно это ценный материал для изучения истории искусства не только этрусского, но и греческого, поскольку общих черт между ними больше, чем 120 специфических отличий. И более того, как свидетельствуют надписи, среди художников-этрусков преобладали мастера с греческими именами.

Быт и культура. Жилище, мебель, домашняя утварь, одежда являются существенными элементами общественной культуры, и их изменения служат важнейшим показателем общественных и иных перемен. После «Темных веков» бытовая сторона жизни населения Восточного и Центрального Средиземноморья изменилась не менее резко, чем экономические отношения и религия.

О частных жилищах в полисах Греции в VIII–VI вв. до н. э. мало что известно. Кажется, они не многим отличались от домов в этрусских городах VI в. до н. э., стоявших на фундаменте из блоков туфа или булыжника и имевших стены из плетеного камыша или веток, обмазанных глиной. Такими же были стены в Галлии и Испании, и даже в более поздние времена. Бревенчатые жилища зафиксированы лишь на берегах Понта, в землях колхов, где было много леса. Впервые в это время появляются крыши из черепицы. В Этрурии черепица была нередко фигурной и разукрашенной изображениями животных. Полы в домах обитателей круга земель повсеместно земляные или мощенные каменными плитами или галькой. Лишь в V в. под влиянием древневосточных образцов полы начинают украшать мозаичными узорами и надписями.

По сохранившимся остаткам фундаментов видно, что древнейшие греческие дома античной эпохи имели прямоугольную форму с портиком – тип мегарона. Спецификой этрусских построек был атриум – помещение с квадратным отверстием в потолке, через которое проникали свет и дождевая влага, скапливавшаяся в специальном бассейне под отверстием. В древности атриум был главной частью этрусского дома: там находились восковые изображения предков, очаг, супружеское ложе. Римляне заимствовали атриум у этрусков.

Мебелью служили деревянные сидения различного типа со спинкой и без нее, а также складные. Высокий стул со спинкой, но без подлокотников, назывался кафедрой. Первоначально он предназначался для женщин, а в школах – для учителей. Стены чаще всего украшались сосудами и коврами. Для ночного отдыха служило высокое ложе. На низких ложах греки и этруски возлежали за обеденными столами. В богатых домах ложа имели фигурные ножки и отделку из слоновой кости, меди, серебра. Одежда и домашняя утварь обычно хранились в деревянных сундуках. Сохранилось описание драгоценного ларца правителя Коринфа Кипсела. Этот «царь ларцов», подобно «царице ваз», снаружи был сплошь покрыт изображениями на мифологические темы, располагавшимися по четырем полосам.

Одежда греческих и этрусских аристократов отличалась восточной пышностью. Делалась она из шерсти и льна. На юге Италии была выведена особая порода тонкорунных овец, которых во время выпаса одевали в шкуры, чтобы не испортилась шерсть. Законодательницей мод была Иония. Аристократы Сибариса за год до праздников заказывали туалеты в Милете.

Нижней одеждой служил хитон, сохранивший свое семитское название. В VIII–VI вв. до н. э. была распространена мода на длинные, доходившие до пят льняные хитоны для мужчин и для женщин. Женские и мужские хитоны опоясывались. Существовали два способа женского опоясания: высокий – под грудью, низкий – на талии. Гомер, описывая одеяния женщин, употребляет эпитеты «прекрасно опоясанные» и «с глубокой складкой». Греческому хитону у римлян соответствовала туника – одеяние этрусского или карфагенского происхождения. Она служила домашней одеждой – и для мужчин, и для женщин. В холода надевали несколько туник – одну на другую. Дорийца можно было отличить по хитону от ионийца, ибо он носил хитон до колен, спартанок же, носивших короткие хитоны, называли «голобедрыми» (впрочем, на их нравственность это одеяние не влияло).

С Востока в Грецию пришла и верхняя одежда гиматий – прямоугольный, продолговатой формы плащ, набрасывавшийся таким образом, чтобы он спускался вперед от шеи широкой стороной. Гиматий прикрывал все тело до лодыжек, оставляя свободной правую руку. Чтобы это одеяние не топорщилось, к его нижнему краю прикреплялись кисточки с вшитыми в них свинцовыми шариками. Короткий гиматий овальной формы греки называли хламидой. Ее носили молодые аристократы, ездившие верхом. Скромная одежда ремесленников – шерстяная эксимида – оставляла свободными правое плечо и руки. Женщины надевали поверх хитонов просторные или узкие пеплосы.

Особым видом гиматия была этрусская тога, в которую завоеватели-этруски одели и подвластных им римлян. Римляне не забыли этрусского дара, что не помешало им считать тогу своим специфическим одеянием и называть себя «народом в тогах». Впрочем, римские тоги по форме несколько отличались от этрусских: в некоторых старинных образцах край не забрасывался на спину, а им опоясывались.

Пища греков VIII–VI вв. до н. э. отличалась от описанной Гомером и была скромной, если не сказать скудной. Мясо, которым объедались ахейские и троянские герои, стало редкостью. Его заменила рыба. Широко употреблялись овощи: капуста, морковь, репа, а также бобы и каштаны. Готовили на оливковом масле, которым также натирались. Его же употребляли для освещения. Сливочное масло было известно, но использовалось в качестве лекарства. Хлеб пекли из ячменной и пшеничной муки. Недостатка в вине греки не испытывали, но привыкли его пить разведенным. Употреблять цельное вино, носить штаны и не знать вкуса оливкового масла – вот верные признаки, отличающие варвара от эллина.

Стол этрусских аристократов, судя по погребальным фрескам, был не хуже, чем на пирах гомеровских героев: туши на крюках, всевозможные деликатесы. И можно с уверенностью утверждать, что это не фантазия голодного художника: об обилии этрусского стола сообщают и древние авторы. Да и портретные изображения «жирных» этрусков свидетельствуют, что греческая диета была им неведома. Римляне же, напротив, были скромны в еде: каша из полбы, капуста, лук, чеснок, бобы. Этим питались римляне на заре своей истории и тем же кормили своих неприхотливых богов. Как и греки, римляне пили разбавленное вино, да и то в умеренных количествах.

Человек размышляющий. Перед античным человеком, обитателем долин и небольших островов, чей кругозор долго был замкнут горами и морем, а жизнь заполнена суровой борьбой за выживание, в VIII–VI вв. до н. э. мир предстал во всем разнообразии природы, во всей пестроте обычаев и верований бесчисленных народов, в том числе и таких, историческая память которых уходила в глубь тысячелетий.

Милетянин Гекатей, оказавшийся во время своих странствий в долине Нила, не преминул, представляясь египетским жрецам, похвастаться, что за пятнадцать поколений до него его предки были богами. Жрец, вместо того чтобы обрадоваться встрече с чужеземцем, имевшим такую родню, молча отвел его в подземелье храма и, показав саркофаги с мумиями погребенных там тысячелетия назад жрецов, бесстрастно заметил, что ни один из них не был богом.

Подобный же переворот в представлениях о богах пережил Ксенофан, уроженец другого малоазийского города, Колофона. В роду у Ксенофана не было богов, но он знал о богах все, что о них рассказали Гомер и Гесиод. Каково же было его потрясение, когда он увидел, что эфиопы почитают богов в облике чернокожих курчавых идолов, а фракийцы – голубоглазых и бледнолицых истуканов. Так Ксенофана озарила мысль, что если б быки умели рисовать, они бы изобразили своих небожителей четвероногими и с рогами.

Нет, не стал Ксенофан безбожником. Но он понял, что люди не обладают достоверными знаниями о божественном, а на самом деле Бог вовсе не похож на смертных ни обликом, ни разумом, что правит он миром, все видя, все слыша и размышляя обо всем. И нет Богу в своем величии дела до человека, поэтому и людям надо славить Бога благочестивой речью и пристойным словом, а не повторять глупые россказни Гомера и Гесиода о титанах, гигантах, кентаврах.

Острая, не прекращающаяся во все века античной истории полемика с носителями иных взглядов на мир и его законы, на место в этом мире богов и назначение человека – родовой признак греческой, а затем и всей античной науки, отличающий ее от восточного авторитарного мышления. Образованные восточные люди с недоумением, а порой и с осуждением наблюдали за непрекращающимися спорами греков, за разнообразием их взглядов, констатируя, что у них нет ничего установившегося, никаких незыблемых авторитетов. Кто бы ни сказал первым «Истина рождается в спорах», – это высказывание отражает наблюдение бесконечных дискуссий греческих философов в поисках истины.

Новым по сравнению с Востоком было и общественное положение в античном мире человека размышляющего. Он, не в пример восточному мудрецу, мог рассчитывать на признание и поощрение не главы государства и верхушки общества, а всего гражданства полиса, а затем и греческого мира в целом. Полис гордился своими мудрецами (особенно после их смерти) так же, как своими храмами или иными достопримечательностями. Выражение «семь мудрецов» заимствовано греками у восточных соседей, но глухая борьба за включение «своего» мудреца в число семи – чисто греческое явление. Чаще всего к семи мудрецам относили милетянина Фалеса, афинянина Солона, спартанца Хилона, коринфянина Периандра, митиленянина Питтака, Клеобула из родосского города Линда, Бианта из малоазийской Приены. Было распространено восьмистишье с перечнем мудрецов и их изречений:

 
«Мера важнее всего», – Клеобул говаривал Линдский.
В Спарте «Познай себя самого» проповедовал Хилон.
«Сдерживай гнев», – увещал Периандр, уроженец Коринфа.
«Лишку ни в чем» – поговорка была митиленца Питтака.
«Жизни конец наблюдай», – повторялось Солоном Афинским.
«Ни за кого не ручайся» – Фалеса Милетского слово.
 

Иногда к семи мудрецам относили скифа Анахарсиса и воспитателя спартанских царей-реформаторов Биона из Борисфена. Мудрецы соперничали в популярности с мифологическими героями. Их изображения чеканились на монетах. Их изречения помещались на стенах храмов.

Ранняя греческая наука еще не разграничивалась на отдельные отрасли. Ученые не были профессиональными астрономами, геометрами, ботаниками, историками. Они были мудрецами, стремившимися познать видимый мир в целом, понять его происхождение и управляющие им законы. Опыт освоения круга земель, выход за его пределы показали, что Океан не река, омывающая всю землю, а безграничное водное пространство. Видимо, это натолкнуло милетянина Фалеса (конец VII – первая половина VI в. до н. э.) на мысль, что первовеществом, из которого создано все сущее, является вода. Землю же Фалес видел диском (или доской), плавающим на воде и находящимся под воздействием невидимых одухотворенных сил. На мысль об этих силах Фалеса навели свойства железной руды магнезии: выплавляемые из нее слитки могли притягивать другие предметы и, следовательно, имели душу. Но более всего прославился Фалес тем, что предсказал солнечное затмение 585 г. до н. э. Бог Солнца Гелиос почитался всеми греками, но особенно на острове Родос. Ему приносили жертвы, опасаясь его ослепляющих и иссушающих лучей. Полагая, что он может рассеять любую ложь, клялись его именем. И вот смертный предрек гнев Гелиоса, затмивший его чело! Не причастен ли этот Фалес к самим богам?! Так должны были думать те, кому не было известно, что египетские и вавилонские жрецы предсказывали солнечные и лунные затмения за тысячелетия до Фалеса.

Непосредственное наблюдение за восходом солнца, с появлением которого меркнут звезды, привело Фалеса к мысли, что Солнце находится выше звезд, занимающих место между Солнцем и Землей на тверди, неподвижном небе. И эта ошибка, как и предсказание солнечного затмения, восходит к восточной мудрости. У Фалеса, как считали греки, в роду были финикийцы.

Могущество любой науки в том, что она не останавливается на месте, не замыкается на самых величайших открытиях. Научные авторитеты, как бы они высоко ни стояли, меркнут подобно звездам, замещаясь новыми. Младшему современнику и земляку Фалеса Анаксимандру его взгляд на воду как первовещество всего сущего казался примитивным. Критик Фалеса, обладавший редкостным по тем временам абстрактным мышлением, полагал, что все в мире произошло от невидимого, неощущаемого, безграничного начала, которое он назвал «алейроном» («беспредельным»). От этого начала отделились противоположные друг другу Тепло и Холод, породившие все, в том числе и Землю, Солнце, Луну, звезды. Таким образом, Анаксимандр, предложивший свою гипотезу происхождения космоса (космогонию), которая противостояла космогонии Гесиода, ушел от мифологии гораздо дальше, чем Фалес.

Анаксимандр был первым из эллинов, нанесшим очертания берегов и островов на медную доску. Этот научный подвиг стал возможен лишь после того, как финикийские, карфагенские и греческие мореходы на своих кораблях обошли круг земель. С критикой Анаксимандра выступил другой милетянин Анаксимен. Приняв за первовещество воздух, он осмыслял дыхание как живую душу и приписал ему решающую роль в образовании воды, земли, огня.

Выделяя вещественное первоначало, Фалес не лишал его одушевленности и считал вселенную обиталищем бесчисленных богов. Апейрон Анаксимандра, скорее всего, вовсе не материальное начало, а прообраз того, что считал «материей» глава «идеалистов» Платон. Анаксимен же, как было сказано, исходил из первоначальной одухотворенности мира.

С острова Самос близ побережья Малой Азии происходил прославленный в древности ученый Пифагор, обосновавшийся на юге Италии в Кротоне и создавший там свою школу. В первый год обучения ученики Пифагора давали обет молчания и должны были только слушать. Ученики и последователи Пифагора жили замкнутыми группами, заботились о своей моральной и физической чистоте и подчинялись суровой нравственной дисциплине. Замкнутый характер союза и испытания, которым подвергались вступающие в него, исторически восходят к испытаниям молодежи (инициациям) в их дорийском варианте. Но в отличие от ионийских философов Пифагор стремился свести все существующее к разлитой в природе гармонии чисел, соединяя эти числа с астрономией и миром звуков.

Гармония мыслилась как сочетание противоположностей – предельного и беспредельного, правого и левого, света и тьмы, добра и зла, мужского и женского, а космос – как прекрасное, стройное и закономерное целое, воплощающее эту гармонию. Число и звук рассматривались как главные элементы космоса и гармонии. Исследуя движение небесных светил, «гармонию сфер», Пифагор открыл определенные постоянные соотношения чисел, обусловливающие закономерность передвижения небесных тел и их взаимодействие друг с другом. Число для Пифагора стало мерой всех вещей, определяющей соотношение между отдельными частями космоса, между объемом и весом, между геометрическими фигурами – кругом, квадратом, треугольником. На основе учения о числе возникли оригинальная арифметика и геометрия. Пифагор, исходя из своей системы чисел, первый определил, что Земля имеет форму шара. Последователи Пифагора, исследуя музыкальную гармонию звуков, открыли числовые соотношения между высотой звука и длиной струны, из которой он извлекался.

Пифагорейство было соединением науки и религии. Светила, подчиняющиеся разлитой в мире гармонии, мыслились как боги, числа и геометрические фигуры имели религиозное значение, смысл которого Пифагор раскрывал своим ученикам (единица – Афина, треугольник – Аполлон и т. п.).

Тайное учение Пифагора, став известным в своих основах, оказало огромное влияние на развитие греческой философии. Многие из древних мыслителей, отказавшись от мистического начала пифагорейской философии, взяли у нее учение о космосе как сочетании противоположностей и развили практические достижения его геометрии и акустики.

История античной философии, особенно на примере учения Ксенофана и Пифагора, показывает ошибочность мнения, считавшегося еще совсем недавно аксиомой, о коренной противоположности науки и религии, об извечной борьбе материализма и идеализма. Буквальное значение слова «религия» – «связь», и установление связи между элементами космоса на ранних порах истории человечества достигалось скорее интуицией, чем опытом. Обожествляя число, открывая его законы, Пифагор не уходил от «материализма», ибо открывал законы образования материи, состоящей из противоположных начал, соотношения различных частей материи и, несомненно, продвинулся в познании мира неизмеримо дальше, чем первые ионийские мыслители, пытавшиеся определить материальную основу мира.

Тексты

1. БАСНИ ЭЗОПА

Некто, изготовив деревянную статую Гермеса, вынес ее на агору и стал продавать. Так как покупателей не находилось, он, желая их привлечь, принялся кричать, что продает бога – благодетельного и приносящего выгоду. Тогда кто-то из рядом стоявших сказал ему:

«Почтенный, зачем же ты продаешь его, когда сам нуждаешься в его благодеяниях?» На это он отвечал: «Мне-то выгода нужна немедленно, а он обычно не скоро ее приносит».

* * *

Голодная Лиса заметила свесившуюся с лозы гроздь винограда и хотела было достать ее, но не смогла. Ушла она и говорит: «Он еще не дозрел».

Иной не может сделать что-либо из-за недостатка сил, а винит в этом случай.

* * *

Река несла в своем течении два горшка – глиняный и медный. «Держись от меня подальше, – просит глиняный горшок медного. – Чуть ты дотронешься до меня, ты расколешь меня на куски, а самому мне касаться тебя нет охоты».

* * *

Бык пошел пить и раздавил детеныша жабы. Приходит на то место его мать и спрашивает своих детей: «Где ваш братишка?» – «Он умер, матушка, – говорят они, – сейчас приходил огромный зверь о четырех ногах и раздавил его». Надулась жаба и спрашивает: «Что, будет тот зверь с меня величиной?» – «Перестань, мама, – слышит она в ответ. – Не сердись, скорее ты лопнешь, чем сравняешься с ним».

2. УЧЕНИЕ ФАЛЕСА МИЛЕТСКОГО В ИЗЛОЖЕНИИ ЯЗЫЧЕСКИХ И ХРИСТИАНСКИХ ФИЛОСОФОВ

Ипполит

Говорят, что Фалес из Милета, один из семи мудрецов, впервые взялся за физическую философию. Он говорил, что вода есть начало и конец всего, ибо из нее путем сгущения и испарения составляется все, и все поддерживается, вследствие чего происходят колебания земли, и вихри, и движения светил, и все увлекается и течет сообразно природе первого родоначальника всего существующего. Бог есть то, что не имеет ни начала, ни конца.

Цицерон. О природе богов, I, 10

Фалес из Милета, впервые поднявший подобные вопросы, признает, что вода есть начало всего, а бог – тот разум, который все сотворил из воды. Но разве могут боги быть без чувств, и почему он прибавил разум к воде, если разум может существовать без тела?

Августин. О государстве Божием, VIII, 2

Родоначальником Ионийской школы был Фалес Милетский, один из тех семи, которые были названы мудрецами. Но остальные шесть отличались образом жизни и некоторыми предписаниями, относящимися к благой жизни. Фалес же настолько выделился, что даже приобрел учеников, изучая природу вещей и предавая письму свои размышления. Прославился он в особенности тем, что, постигнув астрономические вычисления, мог даже предсказывать затмения Солнца и Луны. Он считал, однако, что вода есть начало вещей и что из нее возникают все элементы мира, сам мир и то, что в нем рождается. Однако он не предположил участия божественного разума в создании мира, созерцание которого нас приводит в столь великий восторг.