Текст книги "Античность: история и культура"

Одновременно усиливается натиск на империю извне. Оправилась от нанесенного Траяном удара. Парфянский царь Вологез III в 162 г. перешел со своими конными отрядами римскую границу и сразу же захватил Армению. Были разгромлены римские каппадокийские легионы, и наместник Каппадокии пал в битве.

С позором оставили римляне и процветавшие города Сирии. Для спасения положения были сняты легионы из Дакии, Иллирии, Германии и во главе с соправителем Марка Аврелия Луцием Вером направлены на Восток. В 163 г. удалось взять и разрушить столицу Армении Артаксату (близ Еревана). Решающая битва произошла в 165 г. за Евфратом, близ города Дура-Европос. Парфяне были разгромлены, но на этот раз о походе на Индию уже никто не мечтал. Ограничились захватом и разрушением двух парфянских столиц – Селевкии на Тигре и Ктесифона. Марк Аврелий и Луций Вер получили почетные титулы «Армянский, Парфянский, Мидийский».

Торжества по случаю побед омрачились обрушившейся на войска чумой, которая затем перекинулась и на провинции империи. Одновременно в Италии из-за неурожая опять возник голод. Марк Аврелий предпринял поистине героические усилия, чтобы избежать катастрофы. Были мобилизованы продовольственные запасы империи для помощи римскому и италийскому населению.

Но на пороге была уже новая страшная опасность. В 167 г. придунайские провинции превратились в арену войны с многочисленными варварами, угрожавшими Италии и даже Риму. На пограничные римские войска напали германские племена квадов и маркоманов, к ним присоединились сарматы и другие варвары. Марк Аврелий и его соправитель Луций Вер выступили в поход, но Вер неожиданно умер.

Марк Аврелий проявил себя в войне против варваров талантливым полководцем. Война велась на всем протяжении дунайской границы. Для победы требовались новые и новые легионы, что истощало и римское население, и имперскую казну. В империи продолжала свирепствовать чума. Война с варварами оказалась затяжной, однако в 175 г. был подписан мирный договор, по которому варварам разрешалось селиться в придунайских землях империи на правах колонов. Подчиненные народы подлежали протекторату римлян.

Ведя войну против квадов, маркоманов и их союзников, Марк Аврелий одновременно должен был заняться подавлением восстания буколов (пастухов) в Египте. Восставшие намеревались захватить Александрию, но были разбиты.

Множество государственных дел, участие в военных действиях, ни даже несчастья семейной жизни не могли отвлечь Марка Аврелия от занятий философией, которые он считал главным и самым важным делом своей жизни. Он оставил записки «К самому себе», открывающие богатый внутренний мир и мощный интеллект императора-философа. Он наставлял: «Пусть божество будет в тебе руководителем существа мужественного, зрелого, преданного интересам государства». Последние годы показали, что Марк Аврелий не только провозглашал истины стоической философии, но и был настоящим стоиком в жизни.

Передышка в войне с маркоманами и квадами была недолгой. В 177 г. военные действия возобновились. Римляне в конце концов добились победы, но Марк Аврелий уже не мог порадоваться ей: 17 марта 180 г. он умер от чумы в Виндебоне (Вене). Война была еще не завершена, финансы империи довольно расстроены, сама империя опустошена моровой язвой, косившей людей в течение двух десятилетий.

«Аврелиотавр». Впервые за время правления династии Антонинов на престол Рима (со смертью Марка Аврелия) сел родной сын прежнего правителя, Коммод. Вопреки всему, что говорят о передаваемых по наследству качествах, о кровном родстве, ни один из сменявших за все существование Римской империи друг друга императоров, чужих по крови или отдаленных родственников, не был так чужд предшественнику, как сын Коммод отцу Марку Аврелию. Не помогли ни отцовский пример, ни тщательно продуманное воспитание. Философ на троне вырастил в своем дворце чудовище, которое называли «Аврелиотавром» (Быком Аврелиев), – с бычьей шеей, с бычьими мозгами, с маленькими, пылавшими злобой глазками. С раннего детства все мысли Коммода были на арене Колизея, а единственным его увлечением – гладиаторы. Вообразив себя Геркулесом, Коммод появлялся в амфитеатрах с львиной шкурой на плечах и палицей. Под приветственный рев толпы он крушил головы людям и, не подвергая себя опасности, с галереи расстреливал из лука зверей. Культу ума, которому отдал жизнь Марк Аврелий, был противопоставлен культ грубой физической силы, пропагандируемый на аренах амфитеатров его сыном и распространяемый по всей империи с помощью указов и монет с соответствующими изображениями.

Императорский дворец с его великолепной библиотекой и собраниями памятников искусства был превращен в гладиаторскую казарму. Разогнав и перебив многих из тех, кто служил отцу верой и правдой, Коммод окружил себя подонками из числа вольноотпущенников. Многим сенаторам он разослал распоряжения кончить жизнь самоубийством. Императрицу Криспину, изгнанную и вскоре казненную, сменила наложница Марция. Но и она стала соучастницей заговора. В новогоднюю ночь 193 г. во время факельного шествия гладиаторов последний представитель династии Антонинов был заколот рабом Нарциссом.

Тексты

1. ИМПЕРАТОР ТРАЯН НАКАЗЫВАЕТ ДОНОСЧИКОВ

Плиний Младший. Панегирик императору Траяну, 34

Мы видели суд над доносчиками такой же, как над бродягами и разбойниками. Но они строили свои козни не только в уединенных местах или на дорогах, но и в храмах, и на форуме. Никакие свидетельские показания не были безопасны, никакое положение не обеспечено, не помогало ни сиротство, ни обилие детей. Зло увеличивалось еще алчностью принцепсов. Но ты обратил на это свои взоры и водворил мир на форуме, как перед этим – в военных лагерях. Ты выкорчевал это внутреннее зло и предусмотрительной строгостью обеспечил, чтобы государство, построенное на законности, не оказалось совращенным с пути законов. Пусть твоя счастливая судьба и твоя щедрость представили бы нам [как на самом деле и представили] зрелища сильнейших борцов и людей с таким же мужественным духом, как и телом, и диких зверей, то неукротимых в своей ярости, то, наоборот, впервые усмиренных человеком, наконец, зрелища тайных и скрытых и только при тебе ставших общедоступными богатств; но ничего не было нам столь приятно и столь достойно твоего века, как то, что нам пришлось смотреть сверху вниз на заломленные назад лица доносчиков и шеи их, скрученные веревкой. Мы узнавали их и наслаждались, когда их вели, точно умилостивительные жертвы за пережитые гражданами тревоги, за кровь казненных, на медленную казнь и тягчайшие муки. Все они были посажены на быстро собранные корабли и отданы на волю бурь; пусть, мол, уезжают, пусть бегут от земли, опустошенной через их доносы; а если бури и грозы спасут кого-нибудь от скал, пусть поселятся на голых утесах негостеприимного берега, и пусть жизнь их будет сурова и полна страхов, и пусть скорбят об утерянной, дорогой всему человеческому роду безопасности.

2. МИРОТВОРЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИМПЕРАТОРА АДРИАНА

Элий Спартиан. Жизнеописание Адриана, V, X

Достигнув власти, Адриан немедленно стал следовать древнему образу действия и направил свои усилия к тому, чтобы установить мир по всему кругу земель. Ведь не только отпали те народы, которых покорил Траян, но и производили нападение мавры, шли войной сарматы, нельзя было удержать под римской властью британцев, был охвачен мятежами Египет, наконец – проявляли непокорный дух Ливия и Палестина. Поэтому все земли за Евфратом и Тигром он тотчас же покинул по примеру, как он говорил, Катона, который провозгласил македонцев свободными, так как не мог удерживать их. Убедившись в том, что Партамазирис, которого Траян поставил парфянским царем, не пользуется большим влиянием у парфян, Адриан назначил его царем соседних племен. Адриан сразу стал проявлять исключительное милосердие: несмотря на то, что в первые же дни его власти Аттиан посоветовал ему в письме казнить префекта Рима Бебия Макра, если тот будет отказываться признать его власть, и Лаберия Максима, который находился в ссылке по подозрению в стремлении к власти, а также Фругия Красса, – он не причинил им никакого вреда <…> По случаю начала своего правления Адриан произвел раздачу воинам в двойном размере. Он обезоружил Лузия Квиета, отрешив его от управления мавританскими племенами, так как подозревал его в стремлении захватить власть. Для подавления беспорядков в Мавритании он назначил после разгрома иудеев Марция Турбона. После этого он выехал из Антиохии, чтобы увидеть останки Траяна <…>

Отправившись после этого в Галлию, он облегчил положение всех общин, даровав им разные льготы. Оттуда он перешел в Германию. Любя больше мир, чем войну, он тем не менее упражнял воинов, как будто война была неминуемой, действуя на них примером собственной выносливости.

3. «ХОРОШИЙ ИМПЕРАТОР» В ОПИСАНИИ ПРАВИТЕЛЯ-ФИЛОСОФА

Марк Аврелий. К самому себе: Размышления, кн. I, 16, 17; кн. VI, 30

Отцу своему я обязан кротостью и непоколебимою твердостью в решениях, принятых по зрелом обсуждении, отсутствием интереса к мнимым почестям, любовью к труду и старательностью, внимательным отношением ко всем, имеющим внести какое-либо общеполезное предложение, беспристрастной оценкой каждого по его заслугам <…>

Во время совещаний он настаивал на исследовании всех обстоятельств дела и не спешил положить конец обсуждению, довольствуясь первым попавшимся решением <…> Он предвидел отдаленные события и предусматривал самые ничтожные обстоятельства, не кичась этим. Угодливость и всякая лесть были ему противны. Он был на страже государственных нужд и бережно тратил общественные средства, не боясь упреков за это <…> Во всем блюдя заветы отцов, он в то же время даже не старался казаться следующим им. Кроме того, ему чужды были непостоянство и непоседливость, и он подолгу оставался в одних и тех же местах и при одних и тех же занятиях. После жестоких припадков головной боли он, как ни в чем не бывало, со свежими силами принимался за обычные дела. Тайн у него было очень мало, да и те относились только к общественным делам. <…> Во всяком поступке его занимал только долг, а не добрая слава, сопутствующая такому поступку <…> Не было в нем ничего грубого, непристойного, необузданного, ничего такого, что позволило бы говорить об «усердии не по разуму»; наоборот, он все обсуждал во всех подробностях, как бы на досуге, спокойно, держась известного порядка, терпеливо, сообразуясь с самим делом <…>

Вообще, моим руководителем был государь и отец, который хотел искоренить во мне всякое тщеславие и внедрить мысль, что и живя при дворе, можно обходиться без телохранителей, без пышных одежд, без факелов, статуй и тому подобной помпы, но вести жизнь, весьма близкую к жизни частного человека, не относясь поэтому уже с пренебрежением и легкомыслием к обязанностям правителя, касающимся общественных дел.

Во всем будь учеником Антонина [говорит далее Марк Аврелий, обращаясь к самому себе]. Подражай его настойчивости в деятельности, согласной с разумом, никогда не изменявшей ему уравновешенности и благочестию, ясности его чела, вежливости в обращении, презрению к суетной славе и рвению в познании вещей. Он никогда не проходил мимо чего-нибудь, не рассмотрев его внимательно и не отдав себе в нем ясного отчета. Как терпеливо переносил он несправедливые упреки, не отвечая на них тем же! Как ни в чем не обнаруживал он опрометчивости и как невосприимчив он был в клевете! Как тщательно он исследовал характеры и поступки!.. Как терпеливо выслушивал он тех, кто откровенно высказывался против его мнения, и как радовался, если кто-нибудь предлагал лучшее! <…> Пусть свой последний час ты встретишь с такой же спокойной совестью, как он!

Глава XXVII
Город и мир

Мегалополис и его копии. «Оглянись на эту массу людей, – писал в середине I в. Сенека своей матери. – Их не вмещают даже дома безмерного города. Из муниципий и колоний, со всех концов земли пришли они сюда. Одних привело честолюбие, других – обязанности службы, третьих – возложенное на них поручение, четвертых – развлечения <…> иных – научные занятия или зрелища; те пришли по зову друзей, других гнало стремление сделать карьеру, которая находит здесь широкое поприще; одни предлагают свою красоту, другие – свое красноречие».

Какие бы цели ни привели людей в столицу, отстроенную после пожара Нероном и украшенную Флавиями и Антонинами, какие бы ни обуревали их надежды, какие бы горестные или радостные чувства ни испытывали они при виде Рима, – всех поражало зрелище колоссального мегалополиса, города городов. Греческий оратор Аристид, посетивший Рим при Антонине Пие, в похвальной речи городу сравнивает его с силачом, который поднимает других над своей головой и носит их, – «так и Рим несет один город над другим <…> и если бы расположить их по поверхности, то вся Италия в поперечнике, вплоть до Адриатического моря, заполнилась бы им».

И на эти города, добавим мы, хватило бы и форумов, и храмов, и амфитеатров, и дворцов, и базилик, и водопроводов, и терм, и триумфальных арок, и статуй. Но в таком распределении сооружений Рима не было необходимости, поскольку другие города, и не только Италии, но Африки, Галлии, Британии, следуя римской модели, воспроизводили типично римские постройки и каждый из них был «Римом в миниатюре».

Никогда еще всего лишь за одно столетие (от Флавиев до Северов) не возникало такого числа новых городов. Они протянулись почти сплошной линией в Африке на границе с великой пустыней, на северных рубежах Рима, близ Дуная, Рейна, Темзы, Сены, заложив фундаменты многих европейских городов, и в том числе будущих столиц: Виндобонна – Вены, Аквинк – Будапешта, Лондоний – Лондона.

В это время с Римом соперничают восстановленный в 55 г. до н. э. Карфаген, превосходящая его площадью Александрия, Антиохия, Дамаск. Тогда же возникают новые города в Палестине (Тивериада), в Сирии (Дура-Европос), в Египте (Антинополь), во Фракии (Адрианополь). Все эти города приобретают римский облик – регулярную планировку улиц, ведущих к центру политической и торговой жизни – форуму, украшаются собственными капитолиями, термами, библиотеками, театрами и амфитеатрами.

Статус городов. По своему положению города империи делились на колонии римских граждан и латинян, имевших особые привилегии, на муниципии и податные города. От ранга, присвоенного тому или иному городу, зависели отношения собственности и внутригородская жизнь. Ко II в. в городах исчезли народные собрания, которым ранее принадлежала большая или мрныпяя роль в городской жизни, и местная власть сосредоточилась в городских советах (куриях) и у должностных лиц – декурионов, обычно избиравшихся из богатых людей. Муниципальные должности, удовлетворяя честолюбивые помыслы тех, кому они доставались, требовали от людей, занимавших их, расходов на сооружение городских построек и на их содержание, на устройство праздников и игр и социальные нужды. Внешний вид города, его санитарное состояние, обеспеченность неимущих его граждан, таким образом, зависели от частной благотворительности, а она, в свою очередь, определялась экономическим положением империи, спокойствием на границах, безопасностью на морских и сухопутных дорогах, продуманностью фискальной политики. Эпоха Антонинов была в этом отношении «золотым веком», прежде всего для городов, становившихся центрами единообразной культуры.

Коллегии. Городское население империи, лишенное политических прав и утратившее вкус к политике, находило выход своей энергии в деятельности частных объединений по профессиональному, религиозному или иному принципу – коллегий. Коллегии защищали интересы своих членов, гарантируя им материальную или правовую поддержку в экстремальных обстоятельствах, служили опорой в постоянно меняющейся городской жизни, обеспечивая участие в решении общегородских вопросов. Заменив политические партии, коллегии оказывали влияние на выдвижение кандидатов на административные должности, на выборы вообще.

Судя по литературным источникам и огромному числу сохранившихся надписей, существовали коллегии ремесленников (сукновалов, оружейников, булочников, носильщиков и др.), судовладельцев, торговцев, представительниц древнейшей женской профессии, коллегии нищих, похоронные коллегии, обеспечивавшие своим членам достойное погребение. Императорская власть строго следила за тем, чтобы коллегии не использовались в политических целях и не объединяли людей, чуждых имперской идеологии. Из переписки императора Траяна с наместником отдаленной от Рима провинции Плинием Младшим известно, что император лично контролировал создание каждой новой коллегии.

«И медь торжественной латыни звучит на плитах, как труба». В восточной части Римской империи господствовал греческий язык. Там процветала греческая образованность и культура, пользовавшаяся административной и материальной поддержкой императорской власти. В западной части империи побеждает латинский язык. На нем говорили и думали африканцы, испанцы, иллирийцы, галлы, британцы, германцы. Он стал средством общения между носителями многочисленных племенных языков. Города Африки, Галлии, Иллирии, Британии, Испании становятся центрами римской образованности, и оттуда выходят властители дум и стилисты так же, как в III–II вв. до н. э. они выходили из числа обитателей Италии. Это Публий Корнелий Тацит, Луций Анней Флор, Квинтилиан, Марциал, Ювенал. Надписи, извлеченные из песков Ливии, Алжира, Туниса и Марокко, не уступают по изобилию надписям Рима и Италии,

Время Цицерона, Вергилия и Горация было эпохой «золотой латыни». Может ли что-нибудь лучше рассказать о духе и культуре народа, чем язык? Латинский язык отличался энергией, активностью языкового сознания, логической стройностью. Любая мысль может быть выражена на нем предельно ясно и кратко. Латинский синтаксис чаще, чем другие языки, прибегал к методу подчинения. Согласование времен требовало зависимости всех других глаголов от основного глагола, сколь бы длинным ни было предложение. В длиннейших «периодах» в сочинениях римских авторов глагол основного предложения «командует», как военачальник, требуя бесприкословного подчинения всей цепи сказуемых. Великий немецкий поэт Генрих Гейне называл латынь «языком команды». В любом случае латынь – язык дисциплинированный, как и сами римляне. Не случайно на закате Рима философ Боэций говорил, что главное – это научиться «мыслить дисциплинированно» и тем самым противостоять хаосу. Дисциплина – один из важнейших компонентов латыни и римской цивилизации. Латынь – язык очень рациональный, позволяющий выражаться с высокой степенью точности как в сфере конкретных, так и в сфере универсальных понятий. Это в немалой степени способствовало превращению латыни в средние века в международный язык теологии и науки.

За знанием. Среди тех, кто держал путь по прекрасным, мощеным дорогам, соединявшим города империи друг с другом и с Римом, в октябре, когда спадает летняя жара, можно было видеть не только проносящихся с быстротой стрелы императорских гонцов, бредущих на побывку с границ солдат, торговцев товарами, сельчан, гонящих по обочинам скот, но и стайки юнцов, не обремененных поклажей. Прислушавшись к вылетавшим из их уст словам – «advocatus, orator, eloquentia», – можно было понять, что их волновали не объявленные на ближайшие нундины гладиаторские игры, не упавшие из-за обильных летних дождей цены на зерно и оливковое масло. Они шли в города за знанием, ибо если начальную грамоту молодежь изучала и в сельской глуши, то стать образованным человеком можно было только в городе, открывавшем школьные ворота всем свободнорожденным римлянам и вольноотпущенникам, желавшим учиться и обладавшим для этого средствами.

В I–II вв. многие города возникали на месте прежних галльских и германских поселков или в лесах, где недавно раздавался вой зверей и находились убежища обладателей тайных знаний – друидов. И там все более мощно звучала латынь и можно было услышать бессмертные строки Вергилия «Arma virumque сапо» («Брань и мужа пою»). Эти новые города, не менее чем своими храмами и амфитеатром, гордились школами, которые давали универсальное образование (но еще не назывались университетами).

Среди школ Галлии прославилась та, что находилась в небольшом городке Августодуне (в переводе с кельтского – Августограде, ныне Отене). Еще во времена императора Тиберия, по словам Тацита, туда «стекались дети знатных галлов для изучения свободных искусств». Школа эта занимала почетное место между Капитолием и храмом Аполлона, и ее успехами интересовались не только в галльских провинциях, но и в императорском дворце на Палатине. В середине IV в. по высочайшему назначению прибыл в Августодун для принятия вакантной должности руководителя школы и одновременно кафедр риторики и грамматики прославленный в Риме Эвмен. И это не было почетной ссылкой – император Констанций Хлор пожелал вернуть школе Августодуна ее былой авторитет, утраченный в годы, когда город перелетал от одного самозванного императора к другому как набитый паклей кожаный мяч. Император помнил, что из школ Галлии, Испании, Африки вышли Квинтилиан, Тацит, Марциал, патриотизм которых укрепил империю, а удаление из Рима он компенсировал Эвмену огромным жалованьем в 600 000 сестерциев, правда, как об этом предупреждало подписанное монархом письмо, выплачиваемым не из фиска, а из городской казны, ибо император был уверен, что город должен сам оплачивать свою славу.

Обучение в школах и содержание школьных помещений оплачивалось не только из городской или имперской казны, но и теми, кто направлял учиться туда своих сыновей-наследников. В одной из сатир, посвященных положению в Риме людей интеллигентных профессий, великий сатирик рисует бедственное положение людей, добывающих себе хлеб не денежными спекуляциями, не трудом бесчисленных невольников, а собственным талантом. Герой сатиры – не названный по имени богач, владелец великолепного особняка, украшенного колоннами из крапчатого нумидийского мрамора, которому прислуживает наемный специалист, умеющий с редким искусством, изысканно накрывать стол, а сладкое ему готовит не менее искусный кондитер, осмеливается предлагать самому Квинтилиану за обучение наследника жалких 2000 сестерциев в год. Да, добавим мы, этой суммы Квинтилиану едва бы хватило, чтобы нанять переписчика своего творения.

Не было во всей империи мало-мальски образованного человека, который бы не слышал об афинской Академии и афинском Лицее, об их основателях Платоне и Аристотеле и не уступающих им талантом учениках. Если школа Августодуна собирала знатных галлов, то в Афины прибывали на кораблях ученики из самых отдаленных провинций. И уже не эпизодически, а постоянно императорская власть следила за тем, чтобы не угасали факелы знаний, зажженные Платоном и Аристотелем. Марк Аврелий позаботился об учреждении в Афинах кафедры философии и установил для тех, кто ее занимал, поочередно, жалованье в 10 000 сестерциев в год. Это была весьма умеренная плата, окупаемая, однако, славой преподавания в знаменитой школе и, естественно, гонорарами, получаемыми от родителей. Интеллектуальные услуги испокон времен оплачивались хуже, чем работа опытного ремесленника. На образовании и науке всегда экономили, но поток алчущих мудрости никогда не ослабевал.

Остия. Время бурного строительства, развернутого Антонинами, оставившее следы по всей империи, особенно хорошо прослеживается археологически на судьбах самого близкого к Риму города – его порта Остия, лежащего в 18 км от столицы.

Город, уже во времена Суллы занимавший около 71 га и по размерам уступавший в Италии, помимо Рима, лишь Капуе (173 га) и Неаполю (101 га), во II в. расширился до 130 га. По клеймам на кирпичах установлено, что из поддающихся датировке зданий почти три четверти вновь построенных или отреставрированных домов относятся к эпохе Антонинов (12 % датируются временем Траяна, уделявшего к тому же много внимания строительству новой гавани; 43 % – Адриана, 17 % – Антонина Пия). Далее по инерции город продолжает понемногу строиться при Септимии Севере (12 %), а затем строительство замирает, отражая ту общую ситуацию, в которую попала империя с приходом к власти Северов накануне кризисного III в.

Адриан создал фактически новый город по образу и подобию того Рима, который возник после опустошительного пожара при Нероне. План города, 57 % площади которого занимали инсулы, был правильным, улицы пересекались под прямыми углами, и главная из них, прорезавшая Остию с востока на запад, возле форума была украшена портиками, точно так же, как при подходе к форуму Рима. Общественные здания и храмы, первоначально строившиеся из местного туфа, к этому времени покрываются мраморной облицовкой, благо хлынувший в Рим мрамор Греции, Африки, Малой Азии частично оседал в порту, да и балластом для входивших в гавань кораблей часто служили мраморные блоки.

Город, постоянное население которого, по подсчетам современных ученых, колебалось в начале империи в пределах 35 000–40 000, отличался от Рима лишь масштабностью построек. Его жителям вполне хватало сооруженного при Августе театра почти на 3000 мест. К их услугам было 14 общественных бань, которые вместе с отстроенными во II в. императорскими термами обеспечивали потребности населения не хуже, чем в Риме. И хотя термы Остии были не столь грандиозны и роскошны, как римские, в комфортабельности они не уступали столичным. Особенно благоустроенны были термы, получившие в наше время условное название «термы форума». Расположение помещений, учитывающее направление ветров и перемещения солнца, сложные системы вентиляции и отопления, позволявшие поддерживать в разных помещениях температуру, соответствующую их назначению, – все это как бы иллюстрировало касающиеся устройства терм разделы знаменитого трактата Витрувия «Об архитектуре». Достаточно изысканной была и отделка всех трех терм, имевших мозаичные полы и мозаичные картины на стенах.

Как и в Риме, в Остии был свой Капитолий, ще по распоряжению Адриана был возведен большой храм капитолийской триаде богов, к которому вела широкая мраморная лестница. Храмы богам находились не только в центре, но и по всему городу. Наряду с привычными отеческими богами появляется все больше и больше храмов восточных пришельцев. Это и храм фригийской Великой матери, чьи праздники справлялись не менее шумно, чем в Риме, и египетского Сераписа близ гавани, который чаще всего посещали восточные моряки, и многочисленные группы храмов Митры (митреумов), и синагога, оказавшаяся самым крупным из иудейских святилищ, известных в Средиземноморье (850 кв. м). Постепенно появляются и христианские храмы, сначала, как и все другие, на свободных участках, затем – на фундаментах и руинах жилищ поверженных языческих богов, особенно ненавистного христианам из-за его популярности Митры, чьих почитателей к III в. было ничуть не меньше, чем приверженцев Христа. И конечно же, повсюду следы культа императоров, исполнение которого с приходом империи стало свидетельством лояльности режиму. Это и храм Ромы и Августа, возведенный при Тиберии и бывший до расширения и переоборудования синагоги самым крупным зданием города, и храм Домициана, и просто сохранившиеся постаменты статуй императоров, в особенно большом числе найденные в комплексе помещений, где располагалась когорта пожарников. Среди них императорский культ пользовался особой популярностью, поскольку императоров, установивших в Риме пожарную службу, немедленно скопированную остальными городами империи, они считали своими покровителями.

Город, принимавший товары со всего мира, без труда обеспечивал занятость своего населения, состоявшего преимущественно из торговцев или людей более скромных профессий, но равным образом связанных с портом, – водолазов, грузчиков, кладовщиков, смотрителей доков, канатчиков, счетоводов, лодочников, «тягачей», тащивших вверх по Тибру в Рим суда, на которые предназначенные для столицы товары сгружались с более крупных кораблей. Особенно много людей было занято торговлей и хранением товара – недаром 16 % городской территории занимали склады и лавки, располагавшиеся по обеим сторонам улиц или в первых этажах инсул. Уже сейчас, когда раскопки не завершены, обнаружено более 800 таких лавок и множество складов, из которых наиболее впечатляют зерновые, в несколько этажей, окружавшие гигантский (в 40 га) шестиугольный бассейн гавани Траяна.

Существовал и целый квартал деловых людей. Он находился возле самого театра – за портиком, примыкавшим к театральному зданию. Там, внутри двойной колоннады, было устроено около 70 небольших помещений для деловых встреч, принадлежавших публиканам Рима и представителям других, подчас далеких портовых городов. Каждая из таких своеобразных «контор» имела свою эмблему, выложенную над дверями мозаикой. По ней можно было судить о деловых интересах владельца или о городе, который он представлял. Встречаются эмблемы с изображением портов Африки, Испании, Сардинии, Галлии. Символы и обычно сопровождающие их пояснительные надписи показывают, что здесь заключались торговые сделки, связанные с покупкой шкур, леса, золота, зеркал, зерна, дынь, фасоли; слоновой кости и шелка, поступавших из дальних краев; цветов, чей путь мог быть только коротким.

Как и всюду, доходы обитателей Остии были неодинаковы, но, в отличие от Рима, здесь не было людей, не имевших заработка. Поэтому в Остии инсулы – это не острова нищеты. С ростом населения и до того немногочисленные дома-особняки полностью вытесняются в городе вновь построенными, но весьма добротными. В большинстве из них были балконы, огражденные решетками и засаженные зеленью; зелень украшала и дворы, где, в зависимости от состоятельности обитателей, могли стоять также статуи, устраиваться фонтаны. Более богатые инсулы имели просторные входные помещения, часто украшавшиеся мозаикой и колоннами; стены и своды таких инсул покрывались фресковой живописью.

Остия, эти «уста Рима», в сущности, была Римом в миниатюре. Жизнь порта настолько тесно сплеталась с жизнью питавшей его активность столицы, что даже в городских фастах Остии с равной тщательностью отмечались и чисто местные и римские события (такие, например, как навмахия, устроенная в Риме по случаю освящения храма Венеры Прародительницы, или завещание Цезарем народу своих садов за Тибром). Поэтому облик города мог бы показаться нетипичным, если бы не возможность сравнения с сохранившимися под пеплом Везувия небольшим курортным городком Геркуланумом и, особенно, с Помпеями, торгово-ремесленным центром, каких было немало в Италии и по всей империи.