Текст книги "Античность: история и культура"

Глава XXXI
Римские интеллектуалы в мире власти: от Плиниев до Плотина

Дядя и племянник. Эпоха империи в сфере литературы, искусств и наук – время подведения итогов, своего рода каталогизации взлетов человеческой мысли, поисков и открытий за целое тысячелетие. Власть, стремясь отгородиться от некомпетентности, дилетантизма и хищничества времени республики и создания великой Средиземноморской державы, нуждалась во всесторонне образованных людях. И интеллектуалы шли навстречу власти, обретая с ее помощью высокое общественное положение и досуг, необходимый для литературных и научных занятий.

Уже Цезарь выдвигал и поддерживал талантливых людей, не считаясь с их происхождением. При нем начали свою разностороннюю деятельность Витрувий и Страбон. При Августе выдвинулись Ливий, Вергилий, Гораций и Овидий. При его ближайших преемниках Юлиях-Клавдиях были приближены к власти Веллей Патеркул и Сенека. Тогда же впервые проявил себя выходец из Северной Италии, сын римского всадника Гай Плиний. Занимавший скромную должность префекта вспомогательного фракийского отряда, он был переведен в Рим, где 30 апреля 59 г. в присутствии императрицы Агриппины участвовал в освящении канала, выведенного из Фуцинского озера. Тогда же он наблюдал солнечное затмение.

И в дальнейшем Плиний совмещает военно-административные и научные занятия. Одно назначение следует за другим. По долгу службы ему приходиться жить в Египте, Испании, в Нарбоннской и Белгийской Галлиях. И все время, свободное от службы, – на корабле, в повозке, в носилках, в бане – он посвящает чтению и диктовке рабам-скорописцам. На ходу рождаются труды «Книга о метании дротика с лошади», «О жизни Помпония Секунда в двух книгах», «Германские войны в двадцати книгах», «Изучающий красноречие в трех книгах», «История от смерти Ауфидия Басса в тридцать одной книге», «Сомнительные изречения в восьми книгах», «Естественная история [или, точнее, «Изыскание природы»] в тридцати семи книгах». До нас дошло лишь последнее из названных сочинений.

Природа во всем ее разнообразии рассматривается Плинием как данность, обусловившая человеческую жизнь и развитие культуры. Такое понимание природы исключает традиционную веру в богов, мелочно следящих за людьми и вмешивающихся в их дела. Истинными и вечными божественными структурами являются Небо, обнимающее живую и неживую природу, и всевидящее Солнце. Люди, созданные этой природой и, одновременно, ее часть, должны следовать законам природы, а не собственным пагубным страстям. Делая уступку имперской идеологии, проводником которой он был, Плиний допускает божественную природу принцепсов, следующих законам природы и действующих на благо людям. Из их числа исключены изверги рода человеческого Сулла, Тиберий, Нерон.

Этот философский подход в понимании природы и божества странным образом сочетается у Плиния с некритическим отношением к народным суевериям и всякого рода россказням, типа сообщения о религиозных слонах и людях с одной ногой, развивающих при беге огромную скорость и скрывающихся под этой же ногой в жару.

«Естественная история» – грандиозный свод сведений о достижениях всех наук и искусств: ботаники, зоологии, астрономии, медицины, скульптуры и живописи, поскольку все они занимаются изучением природы или используют природные материалы. Для создания этого труда Плинию пришлось изучить две тысячи сочинений, перечень части которых он приводит в первой книге. Так мы узнаем, как много было написано финикийцами, греками, этрусками и римлянами и для нас безвозвратно утрачено. Древнегреческие мыслители ценили в научной деятельности глубину и оригинальность мышления, осуждая многознание. Плиний не был глубоким мыслителем, но его многознание принесло человечеству неоценимую пользу.

В доме Плиния Старшего под его присмотром рос племянник, рано потерявший отца. Плиний Младший восхищался трудолюбием и подвижничеством дяди, хотя и не отличался той же жадностью к знаниям. Но и он видел целью своей жизни служение империи и «малому отечеству» – североиталийскому городку Комо, помощь родным и друзьям. Прославившийся при Домициане как оратор, он был приближен ко двору Нервой, а при Траяне занял высокое общественное положение: был консулом, ведал водоснабжением и канализацией столицы. В конце жизни Плиний Младший был назначен управителем провинции Вифинии и показал себя надежным исполнителем воли императора.

Свой досуг Плиний Младший заполнил благотворительностью и литературными трудами. Сохранилась переписка Плиния с Траяном и его письма к друзьям, из которых встает яркая картина эпохи – экономическая, политическая и духовная жизнь Италии, нравы двора и высшего общества, картины природы. Но главный герой писем сам автор, человек образованный, законопослушный, сентиментальный и не лишенный тщеславия.

Тацит. Само имя этого историка – Тацит – «молчаливый» – может показаться псевдонимом, настолько точно оно характеризует вынужденное, трагическое состояние мыслящего человека при террористическом режиме. Однако это имя подлинное и в полном виде звучит Корнелий Тацит. Род Корнелиев принадлежал к числу наиболее древних патрицианских родов. Но Тациты среди Корнелиев неизвестны. Будущий историк принадлежал к провинциальной знати Галлии, и детство его прошло на границах империи, в Белгике, где Римская империя противостояла варварскому миру, а устои римской власти и римской государственности подвергались постоянным испытаниям и угрозам.

Политическая карьера будущего историка в Риме была вполне успешной. При Веспасиане он стал членом влиятельной Коллегии двадцати, при Тите – эдилом, при Домициане – членом жреческой Коллегии пятнадцати, созданной для наблюдения за Столетними играми 88 г., при Нерве – консулом, в 112 г. – проконсулом Азии.

Сразу же после окончания консульства Тацит публикует свое первое литературное произведение, посвященное деятельности родственника – полководца Агриколы, много сделавшего для укрепления римской власти в Британии, в то время как император Домициан творил жестокости и приписывал себе заслуги других. И еще одно произведение Тацита – «Германия» – имеет отношение к судьбам империи, ведь германцы были ее главными противниками. Тацит «примеривает» возможность противостояния Рима германцам и приходит к неутешительному выводу, что германцы имеют шансы на победу, поскольку они сохранили свои доблести, а римляне их утратили. Описанный Тацитом быт германцев являл римскому читателю резкий контраст римской распущенности.

Так, при чтении о целомудрии германских женщин, которые «живут, не зная порождаемых зрелищами соблазнов, не развращаемые соблазнами пиров», у римлянина перед глазами всплывала картина гладиаторских боев, большими любительницами которых были римские матроны, или скабрезных представлений мимов, или римских пиров, длившихся до утра, с участием римских женщин. Эта целевая установка преподать на германских примерах уроки нравственности развращенным римлянам была источником многих допущенных историком ошибок. Германия Тацита не соответствует Германии, предстающей при археологических раскопках.

Главные произведения Тацита – это «Анналы», охватывающие период от смерти Августа до 68 г., и «История», описывающая события 69–96 гг. С позиций римского патриота, страстного приверженца Римской империи Тацит подвергает уничтожающей критике преемников Августа, развязавших жесточайшие преследования истинных носителей римского духа, римской доблести. Создавая образы жертв тирании – Тиберия, Калигулы, Нерона, Тацит обрушивает гнев на их палачей, закрывая глаза на заслуги, которые имеют те или иные принцепсы как опытные администраторы и военачальники.

Все труды Тацита публицистичны. Ему оказалось не под силу соблюсти провозглашенный им же принцип написания истории «без гнева и пристрастия». И это не его вина, ибо любой историк, даже стремящийся быть предельно объективным, всегда человек своего времени и человек определенной культуры, в которой он воспитался и сформировался. Как исследователь истории Тацит несопоставим ни с Фукидидом, ни с Полибием. Историческая картина в его сочинениях несколько смещена из-за «римского патриотизма» Тацита. Он не в состоянии понять народы, не желающие безропотно склонить головы перед могуществом Рима. В каждом неримском народе ему видится нечто чуждое и недоброе. Так, армян он характеризует как неверных и ненадежных, греков представляет ленивыми, эгоистичными, распущенными. Специальный очерк Тацит посвящает евреям, считая их потомками прокаженных, а их религию – «гнусной и бессмысленной». Только к германцам и галлам он относится положительно, но и в этом случае преувеличивает «дикость» и первозданную неотесанность этих племен.

Тацит первым из римских авторов описал гонения на христиан. Он предчувствовал, что в новой религии рождается опасный соперник империи, и это свидетельствует о его исторической прозорливости. Но то, как он оценивает преследования, которые обрушил на христиан Нерон, – аморально по существу и странно для противника тирании. Будучи убежденным, что христиане не повинны в поджоге Рима (а именно такое обвинение послужило поводом к началу гонений и расправы), Тацит считает их заслуживающими кары за «гнусное и постыдное» суеверие. Великий Тацит, не раз поднимавшийся до вершин объективного исторического повествования, в данном случае оказался в плену римских предрассудков.

Иосиф Флавий. Литература, искусство и образование Рима выросли на греческом фундаменте. Латинский алфавит возник из греческого. Театр Плавта и Теренция – из театра Менандра. У истоков римской исторической мысли стоял Полибий. Эпос и лирическая поэзия римлян подпитывались родниками, имя которым Гомер, Гесиод, Алкей и Сапфо. Когда Вергилий в знаменитом отрывке сообщает о «других», которые достигли совершенства во всех искусствах, кроме искусства управлять, оставленного римлянам, он явно имеет в виду под этими другими греков. И это давало покоренным римлянами грекам преимущество по сравнению с другими насильственно включенными в империю народами, возводило их в ранг младшего партнера. Поэтому во времена принципата греки редко вспоминали, что расцвету своей культуры они обязаны Востоку, и третировали восточных людей, чувствуя себя виликами (управляющими) в восточных поместьях римского народа. Это не могло продолжаться вечно. Восток должен был напомнить Риму, кто есть кто. И это сделал еврейский писатель Иосиф бен Матафия, принявший после освобождения императором из рабства его родовое имя Флавий.

А имел ли он право выступать как защитник интересов всего Востока, как апологет третируемой римлянами древней восточной культуры? Иосиф Флавий принадлежал к иудейскому жречеству, корни которого восходят к тому времени, когда у греков не было Гомера и они еще не заимствовали у финикийцев алфавитное письмо. Иосиф Флавий был, таким образом, носителем культурно-религиозной традиции, более древней, чем греческая, ибо если даже включить в греческий ареал крито-микенскую цивилизацию, она моложе той, к которой возводили свои истоки евреи – к Аврааму, выходцу из шумерского Ура, и к Моисею, якобы овладевшему египетской мудростью и превзошедшему ее.

При этом надо отметить, что Иосиф выполнял свою миссию с согласия римских властей и при их прямой поддержке. Он получил римское гражданство и государственную субсидию для работы над историческими трудами. Римские императоры, не раз получавшие на Востоке болезненные уроки, пожелали выслушать и другую сторону, а не черпать воду из того греко-египетского источника, каким пользовался Тацит. Трактат Иосифа «Против Апиона» полемически направлен против этого источника. Разоблачая клевету о том, что евреи потомки прокаженных, изгнанных фараоном из Египта, историк приводит высказывания знатоков древнеегипетской и шумеро-вавилонской исторической традиции Манефона и Бероса, тем самым сохранив их для нас. Главные труды Иосифа «Иудейская война» и «Иудейские древности», также пропитанные полемикой с современной ему греческой публицистикой, в то же время являются плодом глубокого знакомства с классической греческой историографией и философией. У Фукидида он заимствует тезис, что до Троянской войны греки не совершили чего-либо значительного и бродили по своей покрытой лесами стране как дикари, а у Платона – объяснение, почему греки забывали о своих культурных достижениях и каждый раз начинали с нуля: природные катастрофы, которых не знал более стабильный восточный мир. Чтобы включить судьбы своей родины в общеисторическое полотно, Флавий использует и греческую эллинистическую литературу – труды Полибия, Николая Дамасского, Страбона.

Иосиф не смог реабилитировать в глазах римлян вклад Востока в создание общесредиземноморской цивилизации. Новые восстания иудеев в период «золотого века» Антонинов перечеркнули его героические усилия. Рим в лице Адриана окончательно отвернулся от Востока, отдав свои симпатии Греции и ее культуре. Но то, чему сам Иосиф явно не придавал особого значения, то, что в великолепно написанной им картине состояния Палестины до Иудейской войны было лишь незначительным мазком, поставило его, второстепенного историка, на уровень таких гигантов, как Геродот, Фукидид и Полибий.

Еще один парадокс, каких немало в судьбах античного наследия. В главных своих трудах Флавий упомянул мимоходом Иоанна и Иисуса, которых он лично не мог знать, ибо родился около 37 г., но мог слышать о них от своих учителей. Сообщение Флавия об Иисусе как о реальном человеке, бросившем вызов римским властям и иудейскому жречеству, вызвало критику христианских читателей Флавия. Им не понравилось, что он не назвал Иисуса мессией и сыном Божиим, и они написали свое суждение на полях рукописи Иосифа, а последующие переписчики включили эту маргинальную заметку в текст, к великой радости недавних неумеренных критиков христианства, доказывавших, что весь текст об Иисусе – поздняя вставка, и, значит, Иисуса не существовало, поскольку о нем не знал ни один из древнееврейских авторов. Ныне обнаружена неиспорченная позднейшими поправками рукопись Иосифа, и доводы вульгарных атеистов рассыпались, как карточный домик.

Иосиф писал об Иисусе в то самое время, когда Тацит, живописуя гонения Нерона на христиан, назвал их веру гнусным суеверием, и тогда же, когда еврейские раввины в Талмуде рассказывали об Иисусе как выродке, сыне Марии и римского солдата Пантеры. Противников христианства объединила ненависть к его основателю, в реальном существовании которого они, разумеется, не сомневались. Правдивое свидетельство Иосифа, ставшее основополагающим в научной истории христианства, возвысило Флавия уже в древности. Один из основателей церкви, Иероним, назвал его «греческим Ливием». Иосифа усердно читали и на христианском католическом Западе, и на православном Востоке. Он был первым античным историком, с трудом которого познакомились в Древней Руси.

Флор. В годы правления Адриана в Риме жил Луций Анней Флор, гуляка, завсегдатай злачных мест столицы, автор лирических стихов и едких эпиграмм. Одна из них была посвящена Адриану, и тот, в духе либеральной эпохи, откликнулся на нее тоже эпиграммой, отхлестав Флора словами, а не розгами, как поступили с другим «строптивцем» – Гнеем Невием. Флору принадлежит небольшой по объему исторический труд, которому суждено было стать одним из самых читаемых исторических произведений в эпоху Средневековья, ибо Рим в нем был представлен в ярких образах, что делало историю живой и привлекательной. Среди восторженных читателей Флора был великий поэт и гуманист Франческо Петрарка. В одном из писем он сообщал: «Цветущая краткость [игра слов: «флорус» по-латыни «цветущий»] Флора воодушевила меня на поиски Тита Ливия».

Сочинение Флора интересно не только художественным изложением римской истории от Ромула до Августа, не только блестящими историческими портретами, но и осмыслением судеб Римской империи. Мысленно представив себе римский народ как бы человеческим организмом, Флор рассмотрел его в рамках тех естественных периодов, которые проходит человек от рождения до смерти: младенчество, юность, зрелость, старость. Развитие Рима от Пунических войн до Августа – это сама юность империи и как бы «некая мощная зрелость». Период от Августа до Траяна Флор характеризует как время, когда из-за бездеятельности цезарей народ «как бы одряхлел и перекипел», а время Траяна – как вторую молодость, когда старость империи, если можно так выразиться, «зазеленела возвращенной юностью».

Флор таким образом раскрывает тайну империи, и не только римской. Расширение территории постоянно питает ее. Прекращение процесса завоеваний, чем бы оно ни оправдывалось, гибельно для империи. Империя может жить, лишь постоянно тренируя мускулы, расширяясь, подчиняя своей державной воле все новые и новые территории и народы. Приостановка завоеваний, считал Флор, – это одряхление, за которым неминуемо следует смерть империи, ее распад.

Светоний. Современником Флора был Гай Светоний Транквилл, родом из Африки, личный секретарь Адриана, прославивший себя «Жизнеописаниями двенадцати цезарей». Флор в своем сочинении умышленно опустил время от Августа до Траяна. Светоний представил его в форме биографий, добавив жизнеописания Цезаря и Адриана.

Труд Светония – культурно-исторический документ большого значения, поскольку он оживляет детали придворной и обыденной жизни, мимо которых прошел Тацит, сосредоточившийся на общих исторических и психологических проблемах. Светоний изложил «времен минувших анекдоты», всевозможного рода слухи, заботясь о занимательности изложения, предпочитая ее истине. Но тем не менее он сумел из этого «дурно пахнущего» материала сложить нечто, читаемое с интересом, хотя и далекое от истории в ее строгом понимании. Последователями Светония в эпоху поздней Античности стали «Писатели истории Августов», а в Средние века – авторы «жизнеописаний королей».

Серьезной утратой для науки было почти полное исчезновение созданных Светонием биографий римских интеллектуалов, поэтов, ораторов, историков, философов, грамматиков. В отличие от биографий цезарей, их жизнеописания не заинтересовали читателей Средневековья. Труд Светония перестали переписывать, и он почти полностью утрачен.

Плутарх. Легенда утверждает, что «лучший» римский император Траян, равно как и его преемник Адриан, прислушивались в «трудах государства» к наставлениям греческого писателя Плутарха, долгое время бывшего главой администрации захолустного городка Херонея в Беотии. Что могло привлечь властителей вселенской империи в размышлениях греческого провинциала? История Плутарха прекрасно доказывает: мудрость политического деятеля и моралиста не находится в прямой связи со степенью приближения к центру власти.

Плутарх родился в конце 40-х гг. I в. н. э. и прожил около семидесяти пяти лет. Большую часть своей жизни он с удовольствием провел в своей родной Херонее, прославленной до этого лишь одним, но чрезвычайно важным событием – именно близ этого города в 338 г. до н. э. произошла жестокая битва между греками и македонянами, в результате которой Греция навсегда потеряла свою независимость, попав сначала под власть воинственного северного соседа – Македонии, а затем, по собственному выражению Плутарха, «под калигу римлян». Четыре столетия, казалось бы, достаточный промежуток времени, чтобы притупилась боль унижения у покоренного народа. Однако Греция духовно не покорилась. Когда император Нерон, совершавший в 66–67 гг. путешествие по земле эллинов, пообещал дать Греции полную свободу, она очнулась от векового политического оцепенения. Бросив искру надежды, венценосный любитель театральных представлений возбудил жар в сердцах греков, возжаждавших возродить величие классической древности, вернуть значение Эллады времен Перикла. Этот общественный энтузиазм пришелся на годы юности Плутарха, и он на всю жизнь сохранил неиссякаемую любовь к большой родине – Греции и к малой родине – Херонее, ничем не примечательному месту, казавшемуся ему самым прекрасным на земле.

При императоре Веспасиане надежды греков на свободу были грубо растоптаны. Плутарх, как и многие другие греческие интеллектуалы, воспринял это стоически. Он понимал, что Греция не может освободиться от римского владычества, которое могло быть деспотичным, как при Веспасиане, или просвещенным, как при Адриане, но всегда выражалось в попрании прав греков. Херонейский мудрец был реалистом, и выход он стал искать не на гибельном пути вооруженной борьбы против римлян, а пытаясь изменять политику и общественные нравы к лучшему, «притом берясь за дело спокойно и осмотрительно». Плутарх был прирожденным моралистом и воспитателем. Нравственные наставления пронизывают многие сочинения этого плодовитого автора, написавшего более 250 произведений в различных жанрах. Но славу, пережившую тысячелетия и не померкнувшую до наших дней, Плутарх стяжал своими «Сравнительными жизнеописаниями», которыми зачитывались и в позднеримскую эпоху, и в Средние века. Европа эпохи Просвещения, Великой французской революции и «золотого» XIX в. во многом познавала античность через образы, созданные Плутархом.

Итак, греческий писатель признавал за римлянами первенство в искусстве управления народами, однако в основе этого искусства он усматривал моральные основания, вытекающие из космических принципов мироустройства. Греки эти моральные основания не только философски осмысливали, но и воплотили в своей истории, в лучших ее героях. Для Плутарха очевидна неразрывность прошлого и настоящего Греции и Рима. Вслед за великим Полибием он утверждал, что цивилизованный мир – детище единой греко-римской истории. Плутарх, однако, меньше всего был склонен описывать ее «монументальную поступь», его увлекал человек. Герои его «Сравнительных жизнеописаний» – не плоские фигуры, а живые люди с многогранными характерами, описанные тонко, живо, остроумно, но в то же время явленные в своей исторической типичности.

В «Сравнительных жизнеописаниях» параллельно даются биографии великих греков и великих римлян: Тесея и Ромула, Ликурга и Нумы, Демосфена и Цицерона и т. д. В первом случае сопоставляются основатели государств, во втором – великие законодатели, в третьем – крупнейшие ораторы. (Всего до нас дошло сорок шесть парных биографий, часть жизнеописаний была утрачена.) Плутарх не стремился создавать историю, его интересовал человек, и прежде всего – «человек политический», т. е. человек в мире власти и общественно значимых деяний.

Античная литература и до Плутарха знала биографический жанр, но идея парного сопоставления жизнеописаний впервые была реализована писателем из Херонеи. Ему удалось блестяще воплотить столь органичные для античной ментальности представления о «двоичности», «близнечности» героев, уходящие корнями в миф, – вспомним братьев Диоскуров, Ахилла и Патрокла, Ромула и Рема. Плутарх, сопоставляя героев-«двойников», добивается убедительного доказательства единства греко-римской исторической судьбы.

Плутарх любил рассказывать не только о деяниях, но и о «мелочах», делавших изображения его героев живыми, – например, об укрощении Александром Македонским свирепого коня Буцефала, о косноязычии в молодости и мучительных тренировках в красноречии будущего великого оратора Демосфена, о заявлении Цезаря, что его жена «вне подозрений», и т. п. Многие известные нам изречения знаменитых людей древности дошли до нас благодаря Плутарху, как, например, фраза Александра Македонского: «Если бы я не был Александром, был бы Диогеном», или Цезаря: «Лучше быть первым в провинции, чем последним в Риме».

Клавдий Птолемей. Полтора века минуло с тех пор, как Цезарь, осажденный во дворце Птолемеев, поджег египетский флот и заодно с ним Александрийскую библиотеку. Рукописи горят… Но неистребима жажда знаний. Во времена императора Адриана в той части александрийского храма Сераписа, которую называли «Крыльями Канопа», занял наблюдательный пост юный астроном, чтобы не покидать его ни на одну ночь на протяжении 40 лет. В имени этого человека первая часть от цезарей Клавдиев, вторая – от царей Птолемеев. Это был грек, римский подданный, истинный наследник александрийской науки.

Храм Сераписа в 381 г. разрушили фанатики-христиане, но место наблюдений Клавдия Птолемея запомнили. Византийский ученый Аполлодор в VI в. здесь переписал высеченную Птолемеем надпись о его астрономических открытиях. Главный астрономический и математический труд Птолемея «Большое построение» византийцы не сохранили, но имелся его арабский перевод под названием «Альмагест». Он дошел в Западную Европу в XII в. и оказался для католической церкви «манной небесной», ибо Птолемей отверг гипотезу о Солнце, как центре планетной системы, поставив в центр неподвижную Землю. Эту ошибку Птолемея использовали как меч в борьбе с передовой наукой, возродившей гелеоцентрическую теорию Гиппарха. Оценивая значение труда Птолемея, известного под именем «Альмагест», современный астроном пишет: «А давайте попробуем представить себе, читатель, что бы произошло, если бы рукопись “Альмагеста” погибла бы в огне пожара… Страшно подумать, но все же попробуем. Мы не узнали бы ничего (или почти ничего) о наблюдениях вавилонян, о работах Гиппарха и самого Птолемея. Не было бы звездного каталога – до самого Улугбека! Не было бы теории движения Солнца, Луны, планет».

Немногим уступает по значению другой труд Птолемея «География», являвшаяся для европейцев учебником более полутора тысячелетий. Птолемей вычислил сам (или привел вычисления других ученых) широты и долготы 8000 населенных пунктов от Лондиния (Лондона) до Борисфена (Ольвии), описал страны Европы от Гибернии (Ирландии) до Танаиса (Дона) – восточной границы Европы. Птолемею уже известны некоторые славянские племена. По имени венедов он называет часть Балтийского моря Венедским заливом, упоминает сербов, а названные им ставаны, свовены, буланы – это славяне, словены, поляне. В «Географии» Птолемея впервые появляется река Ра (Волга), поныне известная под этим именем в мордовском языке (Рав).

Кажется, последним из написанных Птолемеем сочинений была «Оптика», состоявшая из пяти книг. И эту науку александриец поставил на прочный математический фундамент, введя в нее наблюдения над преломлением света в различных средах. «Оптикой» Птолемея пользовались византийские и арабские ученые. На латинском языке этот труд появился в XIII в.

Аппиан. При императоре Антонине Пие был завершен и обнародован труд другого александрийца Аппиана «Римская история». О личности этого замечательного писателя мы почти ничего не знаем, поскольку его автобиография утрачена. Известно лишь то, что он одно время был адвокатом фиска, а в конце жизни – прокуратором Египта. Историю Рима Аппиан излагает по иному принципу, чем предшественники, прослеживая, как каждая из составных частей империи вошла в Римскую державу. Пять книг из двадцати четырех посвящены «Гражданским войнам». Это единственное дошедшее до нас связное изложение последнего бурного столетия римской Республики. Оно отличается вдумчивостью, объективностью, психологизмом в оценках исторических персонажей. Аппиан один из немногих историков древности, уделяющих внимание экономике и социальным отношениям. К сожалению, не сохранились заключительные книги, посвященные истории Египта, и обещанный во «Введении» обзор экономического, военного и финансового состояния империи. «Римская история Аппиана свидетельствует о том, что традиции александрийской науки были живы не только в точных, но и в гуманитарных дисциплинах.

Гален. Младшим современником Птолемея и Аппиана был Гален из Пергама, последний великий медик античного мира. И он прошел александрийскую научную школу, однако практическую деятельность как хирург начал сначала в пергамской школе гладиаторов, а затем в Риме (161–166). Начавшаяся на Востоке эпидемия чумы заставила его вернуться в Пергам. Во время своего последнего пребывания в Риме Гален был личным врачом императоров Марка Аврелия и Вера. Положение при дворе создали честолюбивому пергамцу необычайную популярность, увеличенную также его острой полемикой с другими медиками, которых он ни во что не ставил.

Гален доказал, что мозг является центром нервной деятельности человека и животных. Он был блестящим диагностом, умел быстро и точно распознавать любые болезни, чем вызывал зависть коллег, даже покушавшихся на его жизнь. Он внес немало новшеств в хирургию и сделал обычными предварительные эксперименты на животных, в частности на обезьянах. Этот римский врач создал учение о функциях органов человеческого тела, дал названия некоторым мышцам, сохранившиеся до наших дней, описал строение глаза.

Научное наследие Галена колоссально и в полной мере соответствует славе, которой он пользовался у потомков. Он написал 225 сочинений, каждое из которых состояло из многих книг. Его ум охватил не только все медицинские дисциплины, но также философию, грамматику, риторику, теологию. Из написанного Галеном сохранилось немного, но все же это 20 объемистых томов. Многие из сочинений Галена существуют в арабских, латинских и еврейских переводах.

Дион Кассий. К идее написания истории приходят по-разному – так же, как по-разному складываются судьбы историков и их трудов. Выходец из небольшого городка Никеи в Вифинии, охваченный, подобно многим людям того бурного времени, мистическими настроениями, послал Септимию Северу свое сочинение о снах и предзнаменованиях. Император ответил вежливым письмом. Прочтя его, Дион Кассий уснул, и во сне ему явилось божество, повелев писать историю. Следуя этому указанию, он написал историю Коммода и послал ее тому же адресату, и опять получил от него благодарственное письмо. Так книга за книгой была написана «Римская история» в восьмидесяти книгах – труд огромный, тщательный, отражающий собственные взгляды историка на судьбы Римской империи.

Современник Северов, создавших военную монархию, Дион Кассий был монархистом, ненавидящим всех республиканцев. Август, один из виновников расправы над Цицероном, не питал ненависти к своей жертве. Дион же относится к Цицерону со страстной антипатией, как к политическому преступнику. Рассказывая о приходе Августа к власти, он вводит, как это делали до него Геродот и многие другие историки античности, спор сторонников разных политических систем – республики и монархии. За восстановление республики у него произносит речь Агриппа, за установление единоличной власти ратует Меценат.