Текст книги "Античность: история и культура"

Слишком в беде не горюй и не радуйся слишком при счастье, То и другое умей доблестно в сердце носить.

Различие в подходе скульпторов разных поколений к изображению человека особенно заметно при сравнении спокойного, отрешенного от боли лица раненой амазонки Поликлета и головы изваянного Скопасом раненого воина, в лице которого ощущается физическое страдание.

Особенной славой в древности пользовалась его «Менада», неистовая спутница Диониса. Скопас изобразил ее несущейся в вакхической пляске – с откинутой назад головой, неестественно изогнутым телом. Скульптура дошла до нас в уменьшенной римской копии, и судить о силе ее воздействия на зрителя мы можем, скорее, по многочисленным восторженным строкам древних поэтов, один из которых писал:

Нет, создала не природа вакханку нам эту в экстазе – Создал художник ее, в мрамор безумье вложив.

Интерес к чувствам и настроению человека характерен и для творившего в совершенно иной манере современника Скопаса, одного из самых любимых в древности скульпторов – Праксителя.

Одну его работу видел в Олимпии путешественник II в. до н. э. Павсаний: «Есть еще мраморный Гермес, который держит на руках малютку Диониса». Именно эту скульптурную группу открыли в 1877 г. в ходе раскопок. Гермес стоит, опираясь на ствол дерева, а младенец Дионис тянется к грозди винограда в поднятой руке брата. В облике Гермеса нет ничего, что отличало бы бога от человека. В его позе ленивая грация, лицо овеяно легкой грустью. Кажется, он вспоминает о чем-то далеком и задание, полученное от Зевса, – отнести младенца к нимфам – его не занимает.

Эта скульптура не самая прославленная из творений Праксителя, но для нас она важна потому, что это, по-видимому, подлинник. Все остальные дошли в римских копиях.

Самой громкой славой пользовалась Афродита Книдская, которую античные искусствоведы считали «выше всех произведений не только древности, но вообще существующих во Вселенной». Она стояла в открытом круглом храме, словно только что вышедшая из морской пены, доносимой прибоем. Известно, что многие древние ценители искусства приезжали в малоазийский город Книд, чтобы насладиться совершенной красотой творения Праксителя.

Кроме названных скульптур до нас дошло около 150 копий «Отдыхающего сатира» и по одной копии Эрота и Аполлона с ящерицей. Сохранились и значительные фрагменты рельефов Галикарнасского мавзолея (сторона фриза, изваянная Праксителем, без труда определяется по характерной для его творчества ленивой грации).

Третью сторону галикарнасского фриза выполнил Jleoxap, знаменитый своей бронзовой статуей Аполлона, мраморная копия которого, хранящаяся в Бельведерском дворике Ватикана, известна под названием «Аполлон Бельведерский».

Ко второй половине IV в. до н. э. относится творчество самого плодовитого из греческих скульпторов Лисиппа, начинавшего восхождение к вершинам мастерства со скромного труда ремесленника в бронзовой мастерской родного полиса Сикиона, древнего центра бронзового литья, а завершившего жизнь знаменитым автором полутора тысяч произведений, каждое из которых, по словам одного из римских писателей, могло бы принести ему славу.

Лисипп, в отличие от своих великих предшественников, не получил образования и на вопрос об учителях обычно отвечал – Природа и «Дорифор» Поликлета. Но как же превзошел канон Поликлета лисипповский «Апоксиомен» (дословно: соскабливатель) – юноша-атлет, счищающий после состязания прилипшие к телу грязь и масло! Если Дорифор застыл в неподвижности, несмотря на задуманное движение (передаваемое выставленной вперед ногой), то «Апоксиомен» – сама динамика при кажущемся покое. Огромна разница и в выражении лиц – безмятежно-спокойного у первого и пронизанного внутренним беспокойством, еще не остывшего от напряжения борьбы – у второго.

От многочисленных изображений богов, атлетов и героев, отлитых в бронзе, до нашего времени сохранилось немного, да и то в мраморных копиях (если не считать «Отдыхающего Геракла» и «Кулачного бойца», о принадлежности которых Лисиппу спорят). Особенно близок был ему герой-труженик Геракл. Из серии «Двенадцать подвигов Геракла» сохранилась уменьшенная копия скульптуры, передающей борьбу Геракла с Немейским львом. Хранится она в Эрмитаже.

Кого бы ни изображал Лисипп – бога, атлета, мифического героя или Александра (чьим другом и придворным скульптором он стал), – все его образы несут печать тревожной эпохи, в которую жил скульптор. Слава Лисиппа пережила эпоху независимости его родины. Его произведения постепенно покидают Грецию, перевозимые завоевателями в Рим. Первым трофеем стал целый конный отряд воинов, павших в первом сражении Александра с персами при Гранике – работа, заказанная в свое время Лисиппу самим Александром. Скульптуры распорядился отправить в Рим консул, подавивший последнюю попытку Эллады вернуть независимость, поддержав самозванца Лже-Филиппа (Андриска). Конники в полном составе были поставлены на форуме, возле возведенного победителем храма. Что касается «Апоксиомена», он уже во времена империи занял место возле терм Агриппы, и римляне так ценили его, что, когда Тиберий приказал перенести статую в свой дворец, в городе вспыхнули волнения и императору пришлось уступить.

В греческой живописи, равно как и в скульптуре, в IV в. до н. э. формируются тенденции, в полной мере развившиеся в последующую эпоху. Вырабатывается новая техника энкаустики, суть которой, если отвлечься от подробностей, в использовании огня. Древние энкаусты, в отличие от своих предшественников, работали расплавленными восковыми красками и на картинах, вместо обычного «написал» такой-то, указывали «вжег». Поэтому они могли считать своим покровителем не только Аполлона, но и похитителя огня Прометея, ибо он обеспечил вечность одному из древнейших искусств. Помимо крепости и светоустойчивости новая живописная техника позволяла добиваться блеска и иных художественных эффектов.

Характерная особенность художественной манеры времени после Пелопоннесской войны – стремление достигнуть достоверности изображения. О художнике Зевксисе рассказывали, что ему удалось так нарисовать виноград, что к картине подлетали птицы, чтобы его склевать. Другой же художник, Паррасий, так изобразил занавес, что смог обмануть и Зевксиса, потребовавшего, чтобы он убрал полотнище, закрывавшее картину, хотя полотнище и было сюжетом картины. Самым прославленным из греческих художников IV в. до н. э., да и не только этого века, был Апеллес с острова Кос. Говорили, что Александр только Апеллесу доверял изображать себя на картинах, так же как Лисиппу – в статуях. Известна картина Апеллеса, сюжет которой – свадьба Александра с согдианкой Роксаной. Однажды, состязаясь с художниками, Апеллес избрал судьями своего искусства не людей, а животных. Он привел в мастерскую коней, и они будто бы заржали при виде нарисованной, или, точнее, «выжженной» художником кобылицы. Картины Апеллеса, созданные в технике энкаустики, до нас не дошли: подвели не краски, а доски, на которые их наложили.

Этрусские полисы в IV в. до н. э. переживают такой же жестокий кризис, что и греческие. Соответственно изменяются сюжеты этрусских погребальных росписей: теперь здесь преобладают сцены казней и мучений, ожидающих души мертвых в загробном мире. В то же время художники добиваются большей выразительности в передаче человеческих чувств: тревоги, стойкости, печали. К этому же времени относится появление этрусского скульптурного портрета, не имеющего себе равных в античном мире по мастерству передачи настроений. Шедевром портретной живописи является изображение головы мальчика, изваянной безымянным скульптором IV в. до н. э. В ней передана щемящая скорбь прощания с жизнью и неповторимая индивидуальность умершего. В области скульптурного портрета, как и во многом другом, римляне были добросовестными учениками этрусских мастеров, но потребовалось несколько столетий, чтобы уроки в этой области дали результаты.

Искусство IV в. до н. э. отказалось от суровой ясности бесстрастных творений Фидия. Оно пошло по стопам Еврипида – к передаче бурных драматических переживаний, сложных движений человеческой души, отражая одновременно крушение полисной основы в жизни античного человека.

Тексты

1. О ВОСПИТАНИИ И ОБУЧЕНИИ

Аристотель. Политика, VIII, 1, 1–3

Едва ли кто-нибудь будет сомневаться в том, что законодатель должен отнестись с исключительным вниманием к воспитанию молодежи, так как в тех государствах, где этого нет, и самый государственный строй терпит ущерб. Ведь воспитание должно соответствовать каждому государственному строю; свойственный каждому государственному строю характер обыкновенно служит и сохранению строя, и с самого начала его установлениях <…> Так как государство в его целом имеет в виду одну конечную цель, то ясно, для всех нужно единое и одинаковое воспитание, и забота об этом воспитании должна быть общим, а не частным делом, как теперь, когда всякий печется о своих детях частным образом и учит частным образом тому, что ему вздумается <…> Нельзя оставить невыясненным, что вообще представляет собой воспитание и как оно должно осуществляться, настоящее время существует разногласие по поводу практики воспитания: не все согласны с тем, чему должны учиться молодые люди и в целях развития в них добродетели, и ради достижения наилучшей жизни; не выяснена также и цель воспитания – развитие ли умственных способностей или нравственных качеств. Из-за характера обычного воспитания и обсуждение воспитания является беспорядочным, и остается совершенно невыясненным, нужно ли упражнять в том что пригодно в практической жизни, или в том, что направлено к добродетели, или, наконец, в том, что относится к отвлеченному знанию <…> Поскольку все занятия делятся на такие, которые приличествуют свободному человеку, и на такие, какие свойственны несвободным, то, очевидно, следует участвовать лишь в тех полезных занятиях, которые не обратят человека, участвующего в них, в ремесленника. Ремесленными же нужно считать такие занятия, такие искусства и такие предметы обучения, которые делают тело и душу свободнорожденных людей непригодными для применения добродетели и для связанной с нею деятельности.

2. НАЧАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ

Аристотель. Политика, VII, 15, 4–5

В возрасте до пяти лет, когда не годится еще ни начинать обучать ребенка чему-нибудь, ни обременять его какой-либо работой, чтобы все это не могло юмешать его росту, следует дозволять ему столько движений, сколько потребно шя того, чтобы тело не оставалось в бездействии <…> игры должны соответствовать юстоинству свободнорожденного человека, не слишком утомлять ребенка и не быть разнузданными.

Что касается рассказов и мифов, которые уместно слушать в этом возрасте, го об этом надлежит заботиться тем должностным лицам, которые зовутся недономами <…> Педономам следует наблюдать вообще за тем, чтобы дети как можно меньше оставались в обществе рабов <…> Разумно отстранять от ушей и глаз детей, даже в таком возрасте, все то, что не соответствует достоинству свободнорожденного человека. Да и вообще законодатель должен удалить из государства сквернословие <…> Если же обнаружится, что кто-нибудь говорит или делает то, что запрещено, то человека свободнорожденного <…> следует подвергать бичеванию.

3. КЛЯТВА ЭФЕБА

Надпись из Афин

Клянусь никогда не наложить позора на это священное оружие и никогда не бросать своего места в битве. Клянусь сражаться за моих богов и за мой очаг и один и вместе со всеми. Клянусь не оставить после себя отечество свое умаленным, но более могущественным и крепким. Клянусь повиноваться всякому приказанию, какое только будет мне дано мудростью. Клянусь подчиняться законам как ныне действующим, так и будущим, принятым народом. Клянусь не допускать, чтобы кто-либо нарушил или поколебал эти законы, и обязуюсь сражаться за них и один, и со всеми. Клянусь чтить культ моего отца и в свидетели клятвы призываю Аглавру, Эниалия, Ареса, Зевса, Фалло, Авксо и Гегемону.

Глава XIV
Эллинистический Восток и Запад. Распад и попытки объединения (323–264 гг. до н. э.)

В истории древности отчетливо выделяются периоды собирания народов и территорий под властью одного государства (правителя) и периоды распада, вновь сменяющиеся собиранием, но из другого центра. Между 323 и 264 гг. до н. э., пока на Востоке происходил распад великой империи Александра, на Западе выдвинулись три государства – Сиракузы, Эпир и Рим, претендующие на роль объединителя полисов и племенных территорий Центрального Средиземноморья.

Займем же места в воображаемом театре, чтобы следить за перипетиями борьбы, в ходе которой выделится новый претендент на власть над кругом земель, в том числе и над территориями, принадлежащими наследникам Александра. И если из материала этой главы может показаться, что крушение империи было злом, то из последующей станет ясно, что нет зла без блага, ибо распад дал толчок к невиданному ранее процветанию в области науки и культуры.

Ну, Лаг, держись! Чувство растерянности охватило тех, кого возвысил Собиратель и с кем он намеревался продолжить завоевания. Это были люди, прекрасно знавшие цену и силу власти и не доверявшие никому. Гибель Филоты и Пармениона, пытавшихся помешать осуществлению планов Александра, произвела отбор в их рядах, оставив лишь тех, кто готов был идти за победителем до конца и стал его тенью. Кто-то из них должен был надеть корону Александра. Поэтому они собирались отдельно от всех во дворце и, проводя затянувшийся досуг как обычно, за вином, зорко следили друг за другом, не зная, что предпринять.

А труп Собирателя лежал уже шесть дней, и никому не было до него дела, ибо власть, отделенная от ее носителя, витала над их головами, дразня своей доступностью. Казалось, можно ее схватить, но каждый знал, чем это для него кончится, если он осмелится протянуть руку. На седьмой день телохранители все же решились взглянуть на Александра, но тела не оказалось. Мутным взглядом обвели они свои ряды и не обнаружили Птолемея Лага (Зайца), и в красных от недосыпания глазах вспыхнул волчий блеск. Выбежав к коням, они двинулись в погоню за Лагом по всем ведущим из Вавилона дорогам: «Ну, Лаг, держись!»

А Птолемей Лаг, самый предусмотрительный и хитрыи из всех, заметая следы, петлял по пустыне и приближался к Египту. Он не мечтал об обладании всем наследием Собирателя, понимая, что синица в руках лучше, чем журавль в небе. Ему достаточно было части державы. Но часть империи, которую он избрал, была, как показала история, самой лакомой. Через 150 лет, когда потомки его преследователей не вынесут натиска нового Собирателя, его заячье племя будет еще управлять Египтом.

От собравшихся во дворце ускользнуло не только тело, но и корона. Сначала она оказалась на голове слабоумного брата Александра Филиппа Арридея, а затем у законного наследника Александра, младенца, родившегося у Роксаны. Но они не остановились перед тем, чтобы устранить того, в ком текла кровь Собирателя, и ту, что дала ему жизнь. Они ведь помнили: в такой же ситуации Александр не пощадил избранницу своего отца Филиппа и его чадо. И потребовалось еще двадцать два года кровавой борьбы за власть Александра, чтобы закончиться в битве при Ипсе (301 г. до н. э.). После нее немногие оставшиеся в живых и их сыновья осознают то, что Птолемей Лаг понял уже в день смерти Собирателя, и начнут кромсать его наследие, как пирог на погребальном пиру, чтобы ухватить кусок пожирнее.

Эллинистические государства. В начале III в. до н. э. место единой державы заняли независимые государства, которые с легкой руки немецкого историка XIX в. Иоганна Дроизена принято называть «эллинистическими». Наряду с царством Птолемея I, включившего Египет, Киренаику и Южную Сирию, появилось крупное царство Селевка, в которое вошли земли от Малой Азии и Северной Сирии до Индии. Македония шесть раз переходила из рук в руки, пока, отобрав ее у царя Эпира Пирра, не закрепились в ней в 286 г. до н. э. потомки погибшего в битве при Ипсе Антигона. От царства Селевкидов еще во времена его формирования отделились небольшие малоазиатские царства Пергам, Вифиния и Каппадокия. Позднее на отпавших от него восточных территориях вырастут уже не эллинистические царства – Греко-Бактрийское и Парфянское. В островном эллинистическом государстве Родос установилось республиканское правление.

Образование самостоятельных государств само по себе было отходом от основополагающей идеи целостности державы, от полной власти над всеми народами и территориями, вошедшими в ее состав. Одновременно пришлось отказаться и от плана дальнейших завоеваний с целью создания мировой империи. Отпала и идея Александра о смешении народов Востока и Запада, примирении между местным населением и пришельцами. Каждое из образовавшихся государств стояло перед своими проблемами и решало их, исходя из этнической и политической ситуации, имеющихся возможностей.

Для эллинистических государств, находящихся в Азии, наиболее насущной была проблема отношения с коренным населением, но и она имела разную степень остроты для каждого государства. Для Селевкидов эта проблема оказалась неразрешимой: местное население не хотело оставаться под властью преемника Александра, и царство катастрофически уменьшалось в размерах, как шагреневая кожа, теряло то одну, то другую свою часть. Селевкидам не удалось включить местную знать в войско, заинтересовать ее в сохранении единого государства. Власть Селевкидов держалась исключительно на насилии, и это делало ее непрочной.

Птолемеи также сохранили всю власть в руках македонян, не допуская к управлению местное население. Но последнее было в этническом отношении единым, и ему некуда было выходить из долины Нила. Сказывалась и многовековая привычка: Египтом в его многовековой истории неоднократно управляли чужеземцы – гиксосы, эфиопы, ассирийцы, персы, – и Птолемеи были не худшими из них, ибо старались внешне сохранять традиции Египта.

Для правителей третьего крупного эллинистического государства – Македонии – главным были отношения с родственными им по языку и культуре греками. Александр стремился ограничить свободу греков, поставить их в равное положение с другими подданными своей державы. Антигониды вынуждены были отказаться от этого принципа, ибо его осуществление не дало бы им ничего, кроме бесконечных конфликтов. В Греции выросли такие значительные политические силы, как Ахейский и Этолийский союзы городов, и царям приходилось опираться на тот или другой союз.

Таким образом, вместо империи, которую оставил, умирая, Александр, возникли государства, правители которых во многом отошли от заветов Собирателя мира, ибо его планы пришли в противоречие с реальностью. Александр пытался ее переломить. Его преемники к ней приспосабливались.

Одновременно обострилась проблема отношений между самими эллинистическими государствами. Существовавшие ранее соперничество и борьба за гегемонию между полисами преобразовались в соперничество и борьбу между монархиями, обладавшими огромной территорией, экономическими возможностями и военным потенциалом. Борьба эта велась силой оружия и дипломатическими средствами, с использованием слабых сторон противника, в том числе и недовольства местного населения и греков.

Главными соперниками были два гиганта – монархии Селевкидов и Птолемеев, интересы которых сталкивались в Южной Сирии и Палестине как из-за огромных поступавших оттуда доходов, так и из-за их стратегического положения и природных богатств. За Малую Азию вели борьбу Селевкиды, Птолемеи и Антигониды. Это способствовало появлению здесь независимых небольших эллинистических государств, искусно пользовавшихся противоречиями между соперничающими державами. Борьба шла за влияние в материковой Греции. Птолемеи использовали и антимакедонские настроения греков, и противоречия между самими греческими полисами, и борьбу в самих полисах между демократией и олигархией. Борьба шла и за острова Эгейского моря, за овладение морскими торговыми артериями, за порты и стоянки для торговых и военных кораблей, за контроль над проливами. Самозащита островитян привела к созданию островной державы во главе с Родосом, обладавшей могущественным флотом, вступившей в военные союзы и успешно ведшей войны.

Афины в эллинистическую эпоху. В год возвращения Александра в Вавилон Афины были охвачены возмущением. Поводом к нему было требование Александра о введении его персоны в пантеон полисных богов и постановление об изгнанниках, объявленное на Олимпийских играх по поручению царя родственником Аристотеля. Последнее означало прямое нарушение Коринфского договора, обеспечивавшего невмешательство Македонии в греческие дела. Афиняне вооружились, готовясь защищать полисную автономию от чуждого и враждебного государства.

Город тогда был полон слухов о вражде между Александром и оставленным им в качестве правителя Македонии Антипатром, дававшей надежду на успех в освободительной войне. Афиняне наняли распущенных Александром наемников и открыли военные действия против Македонии, но при этом опасались, что Александр выступит в поддержку Антипатра.

Внезапно пришла весть о смерти Александра, вызвавшая взрыв облегчения и радости. Немедленно приняли решение о возвращении из изгнания великого противника Македонии Демосфена. За ним на Эгину была послана триера. Возвращения ее ожидали все граждане, вышедшие за город на дорогу, ведущую из Пирея. Такого поворота событий изгнанник не ожидал. Воздев руки к небу, с лицом, мокрым от слез, он вспомнил о возвращении в Афины Алкивиада, называл себя блаженным, а день этот счастливейшим в своей жизни.

Иначе отозвалась смерть в Вавилоне для Аристотеля. Кончилось счастливое время углубленной работы в Ликее над свитками и материалами, доставленными с Востока. Как и после Пелопоннесской войны, за деяния учеников пришлось ответить их наставникам. В 399 г. до н. э. за Алкивиада и Крития ответил Сократ. В 323 г. до н. э. за действия Александра пришлось нести ответственность ученику ученика Сократа Аристотелю. Впрочем, суда Аристотель избежал. Скрывшись из Афин, он через год скончался в изгнании.

Между тем посланная против Македонии афинская армия была вскоре разбита. Разгромлен был и афинский флот. Македоняне захватили Пирей. Афинским властям пришлось вступить в переговоры с Македонией и подчиниться требованиям победителей: восстановить «конституцию предков» (то есть олигархические порядки), принять македонский гарнизон, выплатить контрибуцию и выдать наиболее активных противников Македонии. Демосфен бежал из Афин, но был настигнут и принял яд.

Афины утратили какое бы то ни было политическое значение. Во главе их теперь стояли ставленники Македонии, и среди них на протяжении десяти лет видный ученый Деметрий Фалерский (317–310 гг. до н. э.). Лишь в середине III в. до н. э. Афины в союзе со Спартой и с помощью птолемеевского Египта попытались вернуть самостоятельность, но потерпели поражение и вновь оказались во власти Македонии.

Этолийский и Ахейский союзы. В эпоху македонской гегемонии усиливаются союзы греческих полисов возникший еще в 367 г. до н. э. Этолийский союз и появившийся около 280 г. до н. э. Ахейский союз. Первоначально Этолийский союз объединял этолийские племена западной части Центральной Греции, которые упорно сопротивлялись Македонии и поставили под свой контроль святилище в Дельфах. Им удалось отстоять Дельфы во время нашествия на Грецию галатов (кельтов), после чего в союз вошли многие полисы этого региона. Высшая власть в союзе принадлежала народному собранию, собиравшемуся дважды в году в городе Ферма для решения вопросов войны и мира и для выборов должностных лиц. Военная и административная власть принадлежала стратегу и его помощнику гиппарху (начальнику конницы), секретарю и семи казначеям. Они ежегодно избирались народным собранием. Имелся также совет из представителей племен и полисов, состоявший из 550 (впоследствии 1000) человек. Во внутренние дела членов союза союзные органы не вмешивались.

Ахейский союз первоначально состоял из остальных общин Ахайи, но затем в него вошли такие крупные полисы, как Коринф, Мегалополь, Мегары, Аргос и Сикион. Высшим органом союза было народное собрание (синод), решавшее вопросы войны и мира и избиравшее должностных лиц союза. Имелся и совет, составленный из предлагаемых каждым полисом членов. Главой администрации полиса был стратег, избиравшийся на год. Ему подчинялся гиппарх. Вопросами внешней политики ведала коллегия из десяти демиургов.

Спарта в эллинистическую эпоху. Спартанцы не участвовали в войне греков с Филиппом. В день битвы при Херонее спартанский царь Архидам сражался в Италии на стороне Тарента против племени мессапов и погиб. Не приняла участия Спарта и в Коринфском конгрессе и не взяла на себя каких-либо обязательств. После отправления Александра на Восток Спарта начала войну против Македонии. В битве при Мегалополе спартанцы, возглавляемые царем Агисом III, сыном Архидама, были разгромлены. Вместе с 5000 спартанцев на поле боя остался и царь. Этот эпизод – один из конфликтов уходящего с арены истории полисного мира с нарождающимся миром эллинистических монархий.

Побежденная и не вошедшая в новое объединение городов Пелопоннеса, Спарта продолжала идти не в ногу с другими полисами. Однако, несмотря на утрату Мессении и доходов от ее илотов, спартанская верхушка не испытывала материальных невзгод. Оставались свои илоты и периэки, а прекращение войн означало и снижение расходов. Впервые в Спарте в таком количестве появляются богатые люди и развивается роскошь. Это и оказалось тенью двух великих дочерей Эпаминонда – Левктры и Мантинеи – на судьбе крошечного полиса, не поддерживаемого никем и ничем, кроме памяти о былом величии.

Эта память жила в душах немногих, в том числе Агиса IV, правнука того Агиса, который остался на поле боя под Мегалополем. Воспитанный матерью и бабкой, самыми состоятельными женщинами Лакедемона, в роскоши, приличествующей не спартанским, а персидским царям, он сорвал с себя золотые украшения и дорогие одежды и стал приучать себя к древней черной похлебке, рецепт приготовления которой едва не был забыт. Его поведение не встретило одобрения у большинства людей старшего поколения, с трудом представлявших, как можно жить по законам Ликурга, но нашло ревностных подражателей среди молодых людей и немногих стариков. Когда один из последних, Лисандр, был избран в эфоры, Агис через него предложил закон об отмене долгов и переделе земель между молодыми периэками и неимущими спартанцами, способными служить в войске. Это означало восстановление полисной системы землевладения и полисного войска.

Герусия отклонила предложение Лисандра, и он передал его апелле. Против законопроекта и его автора выступили олигархи. Это заставило реформатора перейти к решительным действиям – разогнать эфорат, собрать долговые расписки и сжечь их. Агис говорил: «Я никогда не видел столь чистого пламени». Остальные реформы Агис провести не успел, ибо эфоры отправили его с войском для защиты границ Спарты. В его отсутствие все преобразования в государстве были отменены, когда же царь вернулся, его схватили и предали казни. В тюрьме были удушены мать и бабка реформатора.

Для того чтобы изгладить память об Агисе, его вдову выдали замуж за Клеомена, сына царя Леонида, главного противника реформ. Но вопреки расчетам олигархов, став царем, Клеомен III выступил продолжателем дела Агиса и отомстил его убийцам. Держа свои намерения в тайне, он всецело отдался военному делу и постоянно находился в походах. Однажды, неожиданно вернувшись в город, он ворвался со своими воинами в здание, где заседали эфоры, и, перебив их, разогнал герусию, а многих олигархов отправил в изгнание. После этого была осуществлена в полном объеме программа Агиса и возобновлено действие конституции Ликурга. Результатом этого было то, что некоторые общины Пелопоннеса поддержали Спарту и стали ее союзниками.

Такое развитие событий в Спарте вызвало у руководителей Ахейского союза Арата опасения, что у Клеомена могут найтись подражатели, и он обратился за содействием к Македонии, несмотря на многолетний с нею конфликт. Прибывший на Пелопоннес с 40-тысячным войском македонский царь захватил союзные Клеомену города и двинулся к Спарте. Клеомену ничего не оставалось, как предложить илотам выкупиться и вступить в его армию. Несмотря на значительную сумму выкупа, желающих получить свободу оказалось 9000. Однако и эта крайняя мера не спасла положения: небольшое спартанское войско потерпело поражение на подступах к Лаконике (221 г. до н. э.). Клеомен бежал в Египет, где вскоре погиб.

В землях Италии. В те годы, когда огромная держава Александра перекраивалась его полководцами и их наследниками, на Западе, куда не успел добраться македонский завоеватель, продолжалось объединение Италии.

Сорок шесть лет с небольшими перерывами длилась война римлян с самнитами. В ходе ее то самниты, то римляне устраивали засаду неприятелю или сами оказывались в ней. Римлянам приходилось одновременно воевать с этрусками, галлами, эквами, умбрами, посылая войска то в непроходимые Циминские леса, то в болотистые низины, то к кручам Апеннин. Не раз из поля зрения исчезали целые легионы, и лишь некоторое время спустя в Риме узнавали, что они полностью уничтожены и не осталось ни одного воина, который мог бы принести весть о катастрофе. Все эти годы полисы и племена Италии воевали против римлян порознь, но наконец им удалось объединить силы, силы всех тех, кто не хотел сунуть голову в римское ярмо. Поднялись все двенадцать городов Этрурии, самниты, галлы, этруски и умбры и стали лагерем у Сентина, близ города Клузия, откуда был родом первый великий противник Рима и его победитель Порсенна.

Узнав об этом, консулы повели к Клузию четыре легиона. Два других были оставлены в Самнии, чтобы не допустить подхода главных сил самнитов. И вот на низине друг против друга выстроились для решающей битвы римляне и их противники.

В это время римляне вели погодные записи (анналы), куда заносили краткие сообщения о происходящих событиях. Позднейшие историки расцвечивали римские победы для вящей славы римского оружия и умалчивали о поражениях. Так, один из историков сообщал, что против римлян было выставлено 600 000 пехотинцев, 46 000 всадников и 2000 колесниц. И конечно же, не обходилось без рассказов о знамениях. Будто бы перед началом битвы при Сентине на пространство между двумя армиями выбежала лань, преследуемая волком. Нетерпеливые галлы будто бы забросали лань копьями, а римские манипулы расступились, пропустив своего четвероногого собрата и священного зверя Марса, чем и обеспечили себе победу.