Текст книги "Античность: история и культура"

Мы никогда не узнаем, каким образом Венере Милосской удалось избежать судьбы других созданий эллинского гения. Может быть, ее спрятали в каменном склепе, подальше от жадных взглядов римских воинов и ростовщиков? Или – хочется в это верить – какому-то римлянину, не похожему на других, все же удалось приблизиться к богине с Мелоса, но он не посмел к ней прикоснуться, отступил, сраженный красотой? Это могло быть век спустя после разрушения Коринфа, когда лучшие из римлян уже отдавали себе отчет в том, что на весах вечности греческая статуя или картина великого мастера тяжелее всех римских побед, вместе взятых.

…Остров Самофрака был суров и скалист. Редкий корабль бросал якоря в его гавани. И еще реже на Самофраку ступала нога археолога. Со времени путешествия Кириако Анконского в конце 1444 г. до посещения острова немецкой экспедицией прошло 380 лет. Древности Самофраки все эти столетия не интересовали никого. Затем раскопки на острове осуществляли австрийцы, нашедшие немало надписей, барельефов, монет. Но наибольшая удача выпала на долю французского консула Шампуазо, по профессии археолога.

Раскопки древнего храма длились несколько месяцев. Видимо, такие удачи, как на Мелосе, случаются раз в столетие. Рабочие извлекали черепки, обломки мрамора. Шампуазо приказывал складывать их в ящики. Может быть, в Париже удастся составить из обломков хотя бы одну статую.

В том же 1866 г. ящики с находками прибыли в Париж. Опытные реставраторы составили из двухсот обломков торс. По крыльям за спиной определили, что это статуя Ники. В путеводитель по Лувру было занесено: «Декоративная фигура среднего достоинства позднейшего времени».

Но, странное дело, около этой статуи «среднего достоинства» стали собираться толпы. Темпераментные парижане с восхищением разглядывали складки на мраморной одежде Ники. Кажется, порыв ветра прижал влажную ткань к телу. Конечно, богиня спустилась на нос корабля. Правая нога нашла точку опоры, а левая еще в воздухе. Крылья поддерживают тело.

К 1870 г. Ника Самофракийская стала гордостью Лувра и Франции. Теперь ее уже сравнивали с Венерой, и некоторые отдавали предпочтение Нике. Вместе с парижанами она пережила горечь поражения в войне с Пруссией. В 1896 г. статую из зала кариатид срочно переместили на верхнюю площадку мраморной лестницы. Здесь ей предстояло встретить коронованного союзника Французской республики Николая II. Само имя богини, созвучное имени русского императора, должно было служить гарантией будущей победы над общим врагом.

В тот день 1918 г., когда искалеченная и израненная Франция встретила весть о мире, она внешне напоминала Нику Самофракийскую. И если бы кто-нибудь потрудился задуматься над природой этого сходства, то сделал бы отнюдь не утешительные выводы о смысле войны.

Греческий миф рассказывает о Парисе, присудившем Афродите яблоко, на которое богиня раздора нанесла слово «прекраснейшей». Парис не был идеальным судьей. Он прельстился обещанием Афродиты. Статуи ничего не могут обещать, кроме эстетического наслаждения, кроме радости ощущения жизни во всех ее проявлениях. И Афродита с ее мягкой, доброй красотой, и Ника с пронизывающим ее тело порывом в равной мере достойны преклонения и восторга.

В древности, столь богатой замечательными памятниками искусства, не пользовался особой славой монументальный алтарь Пергама. Только один поздний автор вскользь сообщил: «В Пергаме находится большой мраморный алтарь 40 футов высоты с мощными скульптурами, изображающими битву с гигантами». Открытие этого памятника археологами в конце прошлого века повергло в изумление современный мир и составило новую эру в понимании эллинистического искусства. В нагромождении фигур сражающихся богов и гигантов переданы сверхчеловеческое напряжение, страсть и упоение борьбой, делающее невозможными сострадание и жалость. Пергамский алтарь – это художественное воплощение трагизма войн эллинистической эпохи, о которой можно судить и по судьбам Ганнибала, Антиоха Великого, Персея. Но победу над гигантами, воплощающими силы мятежа и хаоса, все равно одерживали боги – хранители порядка и гармонии в природе и обществе.

Афины – город философов. Афины в эллинистическую эпоху – город бедный. У него не было тех источников доходов, какими обладали столицы Птолемеев, Селевкидов и Атталидов. Не было, соответственно, и средств для поддержки ученых. Но для того чтобы размышлять о космосе, о смысле жизни и пределах человеческого познания, не требовалось дорогостоящих приборов и не так уж необходима была даровая царская кормежка. А где было лучше размышлять над вопросами, заданными учениками, или над своими собственными, как не в Афинах? Тут камни, кажется, еще сохранили следы ступней Сократа, еще не высохли и не были срублены платаны, под которыми прогуливался Платон с учениками, один из которых будто сказал ему: «Платон мне друг, но истина дороже».

Так что именно Афины, несмотря на бедность и зависимость от царей Македонии, оставались и в III–II вв. до н. э. мозгом круга земель, и зародившиеся там мысли, подобно пчелиным роям, перелетали горы и моря и кормили медом своих размышлений запутавшееся и потрясенное войнами человечество. Философская мысль эпохи эллинизма носит отпечаток новой общественной и политической ситуации, сложившейся в результате крушения полиса и возникновения системы монархий.

В 306 г. до н. э. в Афины прибыл со своими учениками Эпикур, до того обучавший философии в Колофоне, Митилене и Лампсаке, греческих городах Малой Азии. Он основал школу, которая стала вскоре известна как «сад Эпикура». Возможно, ученики философа и впрямь собирались в саду, в тени деревьев и осенью утоляли жажду его плодами, но «сад» вскоре приобрел смысл маленького зеленого островка разума и спокойствия в пустыне окружающего мира с дующими в ней ветрами, имя которым вражда, ненависть, расточительность, неразумие, суеверия. Сад объединил вокруг Эпикура всех, кто жил вместе с Эпикуром и кто воспринял из уст умирающего философа удивительные слова: «Дружба обходит с пляской Вселенную, объявляя нам всем, чтобы мы пробуждались к прославлению счастливой жизни».

В чем же Счастье в метущемся, объятом войнами мире? В единении тех, кто понимает законы Космоса, осознает свое место в нем и не тешит себя бреднями и иллюзиями, кто не боится смерти, принимая ее неизбежность, и поэтому пребывает в душевном равновесии и спокойствии и разумно наслаждается жизнью. В математически строгую со времен Аристотеля систему философских терминов, с легкой руки Эпикура, вошло это легкомысленное слово «наслаждение», давшее повод противникам философа видеть в его учении проповедь пьянства, разврата, эгоизма, пира во время чумы. Однако «наслаждение» в понимании Эпикура означало пиршество разума, открытое для всех, кто в состоянии понять и принять его законы. Упрек в эгоизме был, однако, справедлив. Эпикур не скрывал того, что ищет уединения. В «сад» вела узкая и малоприметная калитка, в которую могли пройти только достойные – аристократы духа.

Эпикур редко выходил за пределы своего «сада», предпочитая не вмешиваться в жизнь тех, чьи поведение и чаяния он не мог одобрить и направить по правильному руслу. Именно в этом смысле следует понимать его наставление: «Живи незаметно».

Иным человеком по образу мыслей и темпераменту был Зенон – выходец из финикийского города Китиона, обосновавшийся в Афинах и учивший в самом людном месте города, на агоре, в портике (греч. «стоя»), украшенном картинами художников. Отсюда название последователей Зенона – стоики.

Две философские школы – эпикурейская и стоическая – имели немало общего. Они исходили из того, что человек в мире, созданном завоеваниями Александра Македонского, – уже не частица полиса, а личность, которой приходится выбирать самостоятельно путь. Они склонялись не к Платону и Аристотелю, а к Сократу, считая, что целью философии является счастье человека. Но во всем остальном эти школы были резко противоположны.

Эпикур удалился в свой «сад», чтобы в тени и тиши понять мир и, объяснив его законы, помочь людям в решении вечных проблем существования. Зенон погрузился в шум и пестроту жизни, чтобы увидеть страдания людей и по возможности их облегчить. Для Эпикура мир был механизмом, однажды заведенным и действующим независимо от злых или добрых богов, миром, состоящим из атомов, в отличие от атомов Демокрита, имеющих волю. Зенону мир представлялся божественным огнем, то потухающим, то разгорающимся и поглощающим все окружающее. Душа человека – не что иное, как зароненная в смертное тело частичка этого вечного огня. Эпикур учил, что человеку нечего бояться смерти, ибо после смерти нет ничего, кроме распада тела на атомы. Зенон наставлял, что человеку нечего бояться смерти, ибо душа его не погаснет, но, как искра, попадет в другое тело и в новых Афинах появится новый Зенон и новый Эпикур, так как нет ничего нового под солнцем и все, что было, повторится.

Философия Зенона глубже, чем философия Эпикура, удовлетворяла чаяния людей того времени. Зенон видел мир огромным полисом, огромным братством, в котором все люди по сути равны, хотя и занимают разное общественное положение. Искра в теле раба может быть ярче той, что в теле царя, и сознание этого может дать рабу удовлетворение, ибо тело – это только бренный сосуд, вмещающий вечную искру.

Зенон был близким другом и советчиком македонского царя Антигона. Его обожали афиняне – и богатые и бедные. Ему вручили ключ от городских ворот и золотой венок. А когда он умер, ему устроили общественные похороны, во время которых было выражено восхищение его мудростью и трудами. Смерть Эпикура в кругу друзей, в саду, прошла для афинян незамеченной. Эпикур жил и умер незаметно.

Различна была и судьба их учений. Учение Зенона и в последующих поколениях имело неизмеримо большее влияние, чем эпикурейское. Из него можно было сделать самые различные выводы. Идея равенства людей вдохновляла тех, кто стремился к установлению справедливых порядков. Последователями Зенона оказались многие сильные и мужественные люди. Стоицизм давал им в руки оружие, ибо он исходил из идеи могущества Судьбы, воля которой неведома никому. Но стоицизм давал утешение и слабым, поскольку подчеркивал противоположность души и тела, ведущую роль духовной жизни и делал нищего блаженным. Отсюда тропа вела к христианству – религии слабых и нищих. Последователями Эпикура были выдающиеся мыслители. В древности самым знаменитым из них был римский поэт Лукреций, изложивший в своих стихах учение философа, которого считал богом.

Кроме эпикурейского и стоического, в Афинах времен эллинизма существовали и другие философские течения. Основатель скептицизма Пиррон (365–275 гг. до н. э.), один из участников похода Александра на Восток, так же как Эпикур и Зенон, считал, что цель философии – счастье. Но, поскольку никто не может ответить, что такое счастье и как его достигнуть, то лучше воздержаться от всяческих суждений о неведомом, не волновать свою душу, ибо единственное доступное человеку счастье – невозмутимость. Ученик Пиррона Тимон (320–230 гг. до н. э.) слагал сатирические стихотворения, в которых высмеивал всех философов, кроме своего учителя, Ксенофана и Демокрита. Благодаря Тимону стало известно учение Пиррона. Как и Сократ, Пиррон мыслей своих не записывал.

Возобновила свое существование в Афинах и школа Аристотеля, которую возглавил его ученик, метек Феофраст. Еще при Аристотеле его учеников называли «перепатетиками» (прогуливающимися). Землю для прогулок и здания школы, где и возродился Ликей, даровал Феофрасту правитель Афин Деметрий Фалерский. В отличие от своего наставника, положившего начало изучению животного мира, Феофраст исследовал мир растений и обогатил малоразработанную отрасль философии – психологию. Сменивший Феофраста на посту главы Ликея Стратон из Лампсака выступил против учения Аристотеля о божестве и дал чисто физическое объяснение явлениям природы.

Таковы школы, бок о бок действовавшие в Афинах в эпоху эллинизма и создавшие им славу города философов.

Историческая мысль. Крушение полисной системы и образование эллинистических государств оказало влияние на культуру и идеологию народов Средиземноморья и Переднего Востока. Эволюционирует и историческая мысль, во все времена античного мира тесно связанная с современностью и остро реагирующая на новые веяния в социально-экономическом и культурном развитии.

Созданная Александром Македонским держава, несмотря на свою недолговечность, сумела разрушить не только границы старых государств, но и рамки полисного мышления. С народами передневосточной цивилизации греки и ранее сталкивались в качестве воинов-наемников, колонистов или путешественников. Теперь они наследовали высокую культуру Востока и в известной мере стали ее продолжателями. Освоение духовных богатств Египта, Двуречья, Сирии было совершенно естественным результатом новых условий существования. С другой стороны, греческий язык не только становился языком государственных канцелярий, но постепенно завоевывал господствующее положение во всех сферах жизни.

Взаимному ознакомлению народов Востока и Запада способствовала грекоязычная историография, создаваемая людьми восточного происхождения. Вавилонянин Берос в начале III в. до н. э. написал «Историю Вавилонии», в которой не ограничился изложением событий со времен всемирного потопа до завоеваний Александра Македонского, а дал концепцию истории в духе исторических трудов греков. Египетский жрец Манефон переложил на греческий язык свидетельства египетских священных книг. Современные исследователи, сопоставляя сохранившиеся отрывки «Египетской истории» Манефона с иероглифическими текстами, пришли к выводу, что в распоряжении египетского историка были выписки из египетских анналов, списки царей, литературно обработанные храмовые легенды и народные предания. В том же III в. до н. э. по приказу одного из Птолемеев был осуществлен перевод на греческий важнейшей части Библии – Пятикнижия.

О расширении исторического кругозора людей эллинистической эпохи свидетельствует появление «Истории Индии». Ее автором был Мегасфен, посол одного из Селевков при дворе индийского царя Чандрагупты, того самого, которому удалось изгнать из долины Инда оставленные там Александром греко-македонские гарнизоны. Мегасфен красочно описал удивительную природу страны, ее животный и растительный мир, города, обычаи населения, общественный и политический строй. В его распоряжении, помимо собственных наблюдений, была, очевидно, информация брахманов. Они могли пересказать ему индийские легенды, разъяснить непонятные обычаи. Возможно, именно им частично можно приписать ту идеализацию индийской жизни, которую мы встречаем у Мегасфена.

Наряду с Востоком в поле зрения эллинистических историков находится и Средиземноморский Запад. Ни Геродоту, проведшему конец жизни в южноиталийской колонии греков, ни Фукидиду даже не было известно о существовании Рима, ставшего в V в. до н. э. уже значительным городом. А эллинистический историк Тимей, напротив, знает не только прошлое его родины Сицилии, но и Рим, Карфаген, греческие колонии Южной Италии, Испании, Южной Галлии. «Сицилийская история» Тимея, которую он писал в Афинах, где в изгнании провел большую часть жизни, была, по существу, первой всеобщей историей. Отказавшись от введенных его предшественниками датировок по правлению должностных лиц, исполнявших свои обязанности в отдельных городах, он датирует события по Олимпиадам, придавая, таким образом, хронологии универсальный характер.

В этом главная заслуга Тимея.

С самого зарождения история как отрасль знания включала в себя не только целенаправленное изучение деятельности общества, но и исследование той природной среды, в которой она протекала. Завоевания Александра неизмеримо расширили представления историков о размерах круга земель и разнообразии его природы и животного мира. В трудах эллинистических историков географии уделено намного больше внимания, чем у их предшественников.

Никогда еще связь между естествознанием и историей не была такой тесной, как в эпоху эллинизма. Именно в этот период стало давать плоды грандиозное обобщение естественно-научных фактов, осуществленное школой Аристотеля. В сочинении «Жизнь Эллады» Дикеарх из сицилийской колонии греков Мессаны (соврем. Мессина), живший в III в. до н. э., применил концепцию биологической эволюции Аристотеля к сфере истории человеческой культуры. Дикеарх считал, что первые люди жили плодами земли, предоставляемыми им добровольно, без применения насилия. Затем было изобретено оружие, с помощью которого стало возможным убивать крупных животных и одеваться в их шкуры. Это было первым насилием по отношению к природе. Следующим шагом, усугубляющим насилие, было порабощение диких животных с целью заставить их служить человеку. Потом землю начали бороздить плугом, была открыта культура земледелия, произошла дифференциация различных занятий и сложилось то, что мы называем культурой. Дикеарх, таким образом, выделил три ступени в истории человеческой культуры – первобытную, пастушескую и земледельческую. Первая из них, по его мнению, была наилучшей: «Среди них не было ни войн, ни смут, ни публичных наград, достойных похвалы, ради которых кто-нибудь пошел бы на малейший раздор. Главным в жизни считались досуг и свобода от всякой необходимости, здоровье, мир, дружба».

Религия. В эпоху эллинизма над олимпийскими богами сгустились тучи. С падением полисов боги потеряли опору. Переживали упадок даже такие общегреческие храмы, как святилище Аполлона в Дельфах. Жрецам его после походов Александра было трудно доказывать, что их бог и кормилец расположился в центре земли. Утратил свое особое значение и храм Зевса в Додоне, куда ранее приходили отовсюду, чтобы в шелесте священного дуба услышать голос отца богов. Многие храмы олимпийских богов, заложенные в IV в. до н. э., остались недостроенными, и отнюдь не из-за недостатка средств – отсутствовала вера.

Из сыновей Зевса на недостаток внимания не мог пожаловаться, пожалуй, один лишь Дионис, «биография» которого более всего соответствовала эпохе. Ведь он, как знали его почитатели, совершил странствие по Фракии, Сирии, Азии, вплоть до Индии, то есть по тем местам, которые прошел и завоевал Александр. Да и в облике и культе Диониса было многое, сближающее его с восточными богами плодородия. Как Загрей Дионис стал богом орфической религии, вступившей в конфликт с главными положениями религии олимпийской. Другое имя Диониса – Сабазий – позволило евреям, жившим вне Палестины, приравнять его к Саваофу. В Египте Диониса отождествили с Сераписом.

Александру удалось завоевать Восток, а его преемники два столетия удерживали над ним власть. Но восточные боги остались непокоренными. В Сирии почитали Атаргатис и Адада, которые лишь слегка восприняли внешние черты греческих небожителей. В Малой Азии властвовали Богиня-Мать Кибела и бог Луны Мен, в Палестине – Яхве, в Иране – Митра. Эти боги не только не поддались олимпийцам, но начали наступление на Запад, находя своих приверженцев и в Греции.

В этом отношении типична история появления неведомого ранее бога Сераписа. Сообщают, будто бы царю Египта Птолемею I во сне явился бородатый юноша и потребовал своего почитания. Жрецы, к которым царь обратился для истолкования сновидения, объяснили, что юнец этот – бог понтийского города Синопы. Бронзовая статуя его была перенесена в Александрию, где он стал почитаться под именем Серапис. Новый бог объединил в себе черты египетского бога Осириса-Аписа и греческих богов Зевса, Аида и Асклепия. Примечательно, что консультантами и помощниками царя в введении нового культа стали египетский жрец Манефон и афинянин Тимофей, жрец из Элевсина. Новое божество было создано при их содружестве для сближения на религиозной почве египетского и греческого населения. Почитание Сераписа, охватив Египет, затем распространилось по всему миру. Изображения его помещали на носах кораблей, его почитали как спасителя от несчастий, предсказателя будущего.

Победное шествие по всему эллинистическому миру совершила египетская богиня Исида, воспринявшая черты многих греческих и азиатских богинь. Греки отождествили ее с Деметрой, уже в IV в. до н. э. храм Исиды был построен в афинском порту Пирее, во II в. до н. э. – на острове Делос, где почитались Аполлон и Артемида, а также близ Дельф. Храмы Исиды появляются в Риме, Помпеях и других городах Италии. К Исиде с младенцем Гором на руках восходит образ христианской богоматери.

До уровня великого божества возвышается греческая богиня случая (того, что выпало по жребию) – Тихе. Она превращается в могущественную богиню Судьбу в ее новом философском понимании – изменчивости мира, его зыбкости, случайности любого факта личной и общественной жизни. Биографии героев эпохи эллинизма – Александра Македонского, Деметрия Полиоркета – как бы иллюстрируют могущество Тихе – необычайный взлет и внезапное падение.

Тексты

1. ПОДДЕРЖАНИЕ ПОРЯДКА В ГОРОДЕ И ЕГО ОКРУГЕ

Надпись из Пергама первой половины II в. до н. э.

Из находящихся на территории дорог большие дороги должны быть в ширину не менее 20 локтей, остальные – не менее 8 локтей, за исключением тех случаев, когда ввиду соседства пользуются для сообщения друг с другом тропинками. Дороги должно содержать в чистоте и удобстве для передвижения владельцам собственности у своих домов и по соседству с ними на расстоянии 10 стадий, внося для этого деньги на ремонт дорог. Если они не будут этого делать, пусть астиномы опишут их имущество <…> Наблюдатели за улицами должны заставить лиц, выбросивших землю, очищать это место согласно предписанию закона. В противном случае наблюдатели за улицами обязаны доложить об этом астиномам. Астиномы совместно со смотрителем улиц сдадут [работы по очистке улиц] с подряда и с неповинующихся немедленно взыщут расходы в полуторном размере и штраф в 10 драхм <…> Смотрители дорог не должны позволять рыть на дорогах землю, выворачивать камни, производить нечистоты, вытаскивать кирпичи, проводить глубокие канавы. В случае неповиновения смотрители дорог должны доложить об этом астиномам, и те оштрафуют за каждое нарушение на 5 драхм и заставят его привести все в прежнее состояние и провести подземные каналы <…> Астиномы должны иметь попечение об источниках, находящихся в городе и в округе, чтобы они содержались в чистоте и чтобы подземные каналы, входящие в них и выводящие из них воду, были достаточно широки <…> Никому не разрешается в общественных источниках поить скот, стирать белье, мыть посуду и т. п. У виновного в этом, если он свободнорожденный, конфискуются скот, белье, посуда и на него налагается штраф в 50 драхм. Если это будет раб и сделает что-либо подобное по воле своего господина, предметы также подлежат конфискации, раб же подвергается бичеванию в колодке и получает 50 ударов. Если же раб сделал что-либо подобное без ведома господина, предметы конфискуются, а раб, после того как будет подвергнут бичеванию в колодке и получит 100 ударов, должен носить кандалы на ногах в течение 10 дней, а когда их снимут, он снова подвергается бичеванию и получает не меньше 100 ударов. Каждому желающему дозволяется схватить портящего источники и отвести к астиномам. Из штрафных денег он получает половину, другая же половина должна пойти на ремонт святилища Нимф.

2. УЧЕНЫЕ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОМ МИРЕ

Витрувий, VI, вступление, 2

Феофраст, убеждая, что лучше быть ученым, чем полагаться на свои деньги, утверждал так: «Ученый – единственный из всех не бывает ни иностранцем, ни в чужой земле, ни – при потере родных и близких – лишенным друзей, но во всяком городе он гражданин и может безбоязненно презирать удары судьбы. И наоборот, кто думает, что он защищен оградой не учености, а удачи, тот, идя по скользкому пути, сталкивается не с устойчивой, но с неверной жизнью».

3. КТО ЕСТЬ КТО?

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, VI, VII, IX

3. Когда он попал в плен и был выведен на продажу, то на вопрос, что он умеет делать, философ ответил: «Властвовать над людьми», – и попросил глашатая: «Объяви, не хочет ли кто купить себе хозяина?»

4. Однажды он порол раба за кражу. «Мне суждено было украсть», – сказал ему раб. «И суждено было быть битым», – ответил философ.

5. Был он закален и неприхотлив, пищу ел сырую и плащ носил тонкий. Поэтому и сказано о нем:

 
Ни ледяная зима, ни льющий дождь бесконечный
Не укрощают его, ни зной, ни жало болезней,
Ни многолюдные праздники духа его не расслабят.
Ночью и днем обращен он прилежной душой к обретению знанья.
 

И даже комические поэты, сами того не замечая, в своих насмешках воздают ему похвалу <…>

 
Сухая смоква, корка да глоток воды —
Вот философия его новейшая,
И мчат ученики учиться голоду.
 

6. Когда его позвали на пир, он отказался, заявив, что недавно пошел на пир, но не видел за это никакой благодарности.

7. Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: «Мальчик превзошел меня простотой жизни». Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба.

8. Друзья сами съезжались к нему и жили при нем <…> И жизнь эта была скромной и неприхотливой, как заявляет Диокл в III книге «Обзора»: «Кружки некрепкого вина было им вполне достаточно, обычно же они пили воду» <…> Сам же философ пишет в письмах, что ему довольно воды и простого хлеба: «Пришли мне горшочек сыра, – пишет он, – чтобы можно было пороскошествовать». Вот каков человек, учивший, что предельная цель есть наслаждение!

9. Самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как пока мы существуем – смерти нет, когда настает смерть – нас нет. Таким образом, смерть не имеет никакого отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она еще не существует, а для других уже не существует,

10. а. Когда мы говорим, что наслаждение – конечная цель, то мы имеем в виду не наслаждения распутников <…> как думают некоторые невежды или противники <…> а свободу от телесных страданий и душевных тревог. Приятную жизнь создают не пьянство и разгульные пирушки <…> а трезвый ум, исследующий разумно, что выбирать и чего избегать, отбрасывающий ложные мнения, от которых душу охватывает смятение.

б. Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно.

11. Латинская пословица

Желающего судьба ведет, не желающего – тащит.

12. Феофраст. Характеры

Льстец. Лестью можно считать обхождение некрасивое, но выгодное льстящему, а льстецом – такого человека, который во время прогулки говорит спутнику: «Замечаешь обращенные на тебя взгляды? Во всем городе ни на кого, кроме тебя, так не смотрят…» Произнося такие слова, он снимает с его плаща ниточку и, выбирая у него из бороды принесенную ветром мякину, со смешком говорит: «Видишь, два дня мы с тобой не встречались, и вдруг борода твоя вся в седине – хотя уж не знаю, как у кого другого, а у тебя волос черен и в твои годы». Тот заговорил – льстец велит другим замолчать, запел – хвалит, умолк – восклицает: «Превосходно!» Тот плоско сострил – он разражается хохотом и затыкает себе рот плащом, будто не может сдержать смех <…> Когда же обхаживаемый направляется к кому-нибудь из своих друзей, он бежит вперед и объявляет: «К тебе идет», а потом, вернувшись назад: «Оповестил» <…> За обедом он первый хвалит вино и говорит: «Ты знаешь толк в еде», – и берет что-нибудь со стола со словами: «Глянь-ка, вот лакомый кусочек». Он спрашивает улещаемого, не холодно ли ему, не хочет ли он накинуть плащ, и, не кончив еще говорить, одевает его. <…> И в театре сам подкладывает ему подушку, отобрав ее у раба. И дом, говорит он, красив и хорошо построен, и поле хорошо возделано, и портрет похож.

Брюзга. Брюзжание – это несправедливая хула на все, что тебе досталось, а брюзга – это такой человек, который, если друг посылает ему долю угощения, говорит принесшему: «Пожалел он для меня похлебки и дрянного вина – не позвал обедать» <…> Он ропщет на Зевса не за то, что бог не посылает дождя, а за то, что раньше не посылал. Найдя на улице кошелек, он говорит: «А вот клада я ни разу не находил» <…> Принесшему добрую весть: «Сын у тебя родился», он отвечает: Прибавь» <…> и половина состояния пропала, – скажешь правду». Выиграв дело единогласным решением судей, он упрекает составителя речи, что тот пропустил много доводов.