Текст книги "Античность: история и культура"

Допустив беотийцев до города, Агесилай вывел свое войско, на треть меньшее, чем у Эпаминонда, к Мантинее. Здесь и произошло одно из самых упорных и кровопролитных в греческой истории сражений. Мощным натиском Эпаминонд опрокинул первые ряды спартанцев и, тесня их, двинулся вперед. В этом бою он был смертельно ранен брошенным в него копьем. Воин, нанесший этот удар, был по окончании сражения удостоен необычайной награды: он и его потомки освобождались от налогов. И это освобождение, как засвидетельствовано историками, действовало более 400 лет. Умирая, Эпаминонд видел свою победу. Последними его словами были: «Я оставляю двух великих дочерей – Левктру и Мантинею».

Разгромленная Спарта больше не могла мечтать о гегемонии. Но и Фивы были настолько ослаблены, что вынуждены были покинуть Пелопоннес и не извлекли из своей победы политических преимуществ. Таким образом, без военных усилий гегемония вновь досталась Афинам, вернувшимся к своей великодержавной политике. Но попытка афинян впрячь союзные полисы в свою упряжку обернулась неудачей. Афинский союз фактически был распущен, хотя формально существовал до 355 г. до н. э.

Роль гегемона ни одному из греческих полисов не оказалась по плечу. А тем временем на политическом горизонте появилась новая сила – Македония.

Тексты

1. РАБСТВО <…> ПОЛЕЗНО И СПРАВЕДЛИВО

Аристотель. Политика, I, 1251а, 12536, 1255а

<…> в целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим умственным свойствам способно к предвидению <…> второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластным и рабствующим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же;

<…> варвар и раб – по природе своей понятия тождественные.

По мнению одних, власть господина над рабом есть своего рода наука, причем и эта власть, и организация семьи, и государство, и царская власть – одно и то же <…> Наоборот, по мнению других, самая власть господина над рабом противоестественна; лишь по закону один – раб, другой – свободный, по природе же никакого различия нет. Поэтому и власть господина над рабом, как основанная на насилии, несправедлива…

Собственность есть часть дома <…> без приобретения предметов первой необходимости нельзя не только хорошо жить, но и вообще жить. Во всех ремеслах с определенно поставленной целью нужны бывают соответствующие орудия <…> и из этих орудий одни являются неодушевленными, другие – одушевленными <…> потому что в искусствах ремесленник играет роль орудия. Так точно и для домохозяина собственность оказывается своего рода орудием для существования. <…> причем раб – некая одушевленная собственность <…> стоит впереди других инструментов. Если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже его предвосхищая <…> если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы. <…> властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны, и прямо от рождения некоторые существа <…> как бы предназначены к подчинению, другие – к властвованию. Существует много разновидностей властвующих и подчиненных, однако чем выше стоят подчиненные, тем совершеннее сама власть над ними, так, например, власть над человеком более совершенна, чем власть над животным <…> Где одна сторона властвует, а другая подчиняется, там только и может идти речь о какой-либо их работе <…>

Ведь раб по природе – тот, кто может принадлежать другому (потому он и принадлежит другому) и кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает <…> Природа желает, чтобы и физическая организация свободных людей отличалась от физической организации рабов: у последних тело мощное, необходимое для выполнения необходимых физических трудов; свободные же люди держатся прямо и не способны к выполнению подобного рода работ, зато они пригодны для политической жизни. Впрочем, зачастую случается и наоборот: одни имеют только свойственные свободным тела, а другие – только души <…> Очевидно, во всяком случае, что одни люди по природе свободны, другие – рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо <…>

2. ПРАВИТЕЛИ ИДЕАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА

Платон. Государство, V, 473д

Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, – которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор <…> государствам не избавиться от зол <…>

3. СОСЛОВИЕ ВОИНОВ («СТРАЖЕЙ»). БЫТ, ОТНОШЕНИЕ К СОБСТВЕННОСТИ

Платон. Государство, III, 416с–417с

В дополнение к их воспитанию, скажет всякий здравомыслящий человек, надо устроить их жилища и прочее их имущество так, чтобы это не мешало им быть наилучшими стражами и не заставляло бы их причинять зла остальным гражданам <…>

Если им предстоит быть такими, не следует ли устроить их жизнь и жилища примерно вот таким образом: прежде всего никто не должен обладать никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости. Затем ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий. Припасы, необходимые для рассудительных и мужественных знатоков военного дела, они должны получать от остальных граждан в уплату за то, что их охраняют. Количества припасов должно хватать, стражам на год, но без излишка. Столуясь все вместе, как во время военных походов, они и жить будут сообща. А насчет золота и серебра надо сказать им, что божественное золото то, что от богов, – они всегда имеют в своей душе, так что ничуть не нуждаются в золоте человеческом <…>.

4. ОТБОР ПОТОМСТВА

Платон. Государство, IV, 423д–425в

<…> потомство стражей, если оно неудачно уродилось, надо переводить в другие сословия, а значительных людей остальных сословий – в число стражей. Этим мы хотели показать, что и каждого из остальных граждан надо ставить на то дело, к которому у него способности.

<…> правильное обучение и воспитание пробуждают в человеке хорошие природные задатки, а у кого они уже были, благодаря такому воспитанию они становятся еще лучше <…>

<…> игры наших детей должны как можно больше соответствовать законам, потому что, если они становятся беспорядочными и дети не соблюдают правил, невозможно вырастить из них серьезных законопослушных граждан.

<…> Если же дети с самого начала будут играть как следует, то благодаря мусическому искусству они привыкнут к законности <…> и во всем, что считается мелочами, они найдут нормы поведения <…> Младшим полагается молчать при старших, уступать им место, вставать в их присутствии, почитать родителей, затем идет все, что касается наружности: стрижка, одежда, обувь и так далее.

5. ОБЩНОСТЬ ЖЕН И ДЕТЕЙ

Платон. Государство, V, 457д–461в

Все жены этих мужей должны быть общими <…> и дети тоже должны быть общими <…> Лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими… потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших нет, раз наше небольшое стадо должно быть самым отборным. Но что это так делается, никто не должен знать, кроме правителей, чтобы не вносить ни малейшего разлада в отряд стражей… Надо будет установить законом какие-то празднества, на которых мы будем сводить вместе девушек и юношей, достигших брачного возраста, надо учредить жертвоприношения и заказать нашим поэтам песнопения, подходящие для заключения браков. А определить количество браков мы предоставим правителям, чтобы они по возможности сохраняли постоянное число мужчин, принимая в расчет войны, болезни, и чтобы государство у нас по возможности не увеличивалось и не уменьшалось <…> А жеребьевку, я думаю, надо подстроить как-нибудь так, чтобы при каждом заключении брака человек из негодных винил бы во всем судьбу, а не правителей <…>

Все рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц <…>

Взяв младенцев, родившихся от хороших родителей, эти лица отнесут их в ясли к кормилицам, живущим отдельно в какой-нибудь части города, младенцев, родившихся от худших родителей, или хотя бы от обладающих телесными недостатками, они укроют в недоступном, тайном месте <…>

Потомство должны производить родители цветущего возраста. Если же кто уже старше их или, напротив, моложе возьмется за общественное дело рождения детей, мы не признаем эту ошибку ни благочестивой, ни справедливой <…> Тот же самый закон пусть действует и в том случае, если кто из мужчин, еще производящих потомство, коснется женщины пусть и брачного возраста, но без разрешения правителя на их союз.

<…> всякий будет называть своими детьми тех, кто родился на десятый или на седьмой месяц со дня его вступления в брак, а те будут называть его своим отцом <…> а всех родившихся за то время, когда их матери и отцы производили потомство, они будут называть своими сестрами и братьями, и потому <…> им не дозволено касаться друг друга.

6. ОЧИЩЕНИЕ ГОСУДАРСТВА

Законы, V, 735в, д – е; 736а

Любой пастух, волопас, конюх и другие люди этого рода не ранее берутся за дело, чем очистят с помощью соответствующего подбора стада, отделив здоровых животных от нездоровых, породистых от непородистых <…> Люди заслуживают величайшей заботливости <…> Относительно очищений государства дело обстоит так: полных очищений существует немало. Тягостные и наилучшие мог бы установить лишь тот, кто одновременно является тираном и законодателем <…> Мягкий способ очищения у нас заключается вот в чем: если неимущие, следуя за своими вождями, выкажут, из-за недостатка воспитания, склонность выступить против имущих, это станет болезнью, вкравшейся в государство. Поэтому их надо выслать прочь, делая это, однако, в высшей степени дружелюбно и смягчая их удаление названием «переселение».

7. СОН

Законы, VII, 808в – с

Всем надо пробуждаться ночью и заниматься множеством государственных или домашних дел – правителям в государстве, хозяевам и хозяйкам в собственных домах. <…> Правители, бодрствующие по ночам в государствах, страшны для дурных людей, но любезны и почтенны для людей справедливых и здравомыслящих. Полезны они и самим себе, и всему государству.

8. ПОЭЗИЯ

Законы, VII, 801д

Поэт не. должен творить ничего вопреки обычаям государства, вопреки справедливости, красоте и благу. Свои творения но не должен показывать никому из частных лиц, прежде чем он покажет их назначенным для этого судьям и стражам законов и не получит их одобрения.

9. ДЕНЕЖНАЯ МОНОПОЛИЯ И ВЫЕЗД ЗА ГРАНИЦУ

Законы, V, 742а – б

Никто из частных лиц не имеет права владеть золотом и серебром. Однако для повседневного обмена должна быть монета, но она будет ценной лишь внутри страны. Если частному лицу понадобится выехать за пределы родины, оно может это сделать по разрешению властей. По возвращении домой оно должно сдать государству имеющиеся у него чужеземные деньги. Знавший об этом и не сообщивший подвергается вместе с тем, кто вез эти деньги, порицанию и проклятию, а также штрафу в размере не менее суммы ввезенных чужеземных денег.

10. ПЛАТОН, ЕГО УЧЕНИК ДИОН И ТИРАН ДИОНИСИЙ СТАРШИЙ

Плутарх. Дион, 4

Дион и от природы обладал нравом мужественным, высоким и благородным, но еще более развились в нем эти качества, когда в Сицилию приехал Платон <…> В ту пору Дион был еще совсем юн, но среди всех учеников Платона оказался наиболее способным и с небывалой жадностью внимал словам учителя о нравственном совершенстве <…> И действительно, выросший при дворе тирана, среди всеобщей приниженности и малодушия, привыкший к жизни, полной страха, к свите, чванившейся своим недавно нажитым богатством, к неумеренной роскоши, к низменному убеждению, что счастье заключается в удовольствиях и стяжательстве, и уже пресытившийся всем этим, Дион, едва узнавши вкус философии, ведущей к нравственному совершенству, вспыхнул всей душой и, судя по собственной восприимчивости к прекрасному, с юношеским простосердием решил, что такое же действие учение Платона должно оказать и на Дионисия, а потому не пожалел трудов и добился, чтобы тиран на досуге встретился с Платоном и послушал его.

<…> В начале беседы речь шла о нравственных качествах вообще и, главным образом, о мужестве, и Платон доказывал, что беднее всех мужеством тираны», а затем обратился к справедливости и высказал мысль, что лишь жизнь справедливых людей счастлива, тогда как несправедливые несчастны. Тиран был недоволен, считая, что слова эти нацелены в него, и гневался на присутствовавших, которые принимали философа с удивительным воодушевлением.

… Дион боялся, что гнев тирана на том не кончится, и помог Платону, торопившемуся покинуть Сицилию, сесть на триеру, которую уводил в Элладу спартанец Поллид. Но Дионисий тайно просил Поллида убить Платона во время плавания или же, по крайней мере, продать его в рабство; ибо философ, дескать, не понесет от этого никакого ущерба – человек справедливый, он останется по-прежнему счастлив, даже превратившись в раба! И, как рассказывают, Поллид привез Платона на Эгину и продал его <…>

Глава XI
Возвышение Македонии и Рима

Страна остановившегося времени. К северу от Фессалии и за жилищем небожителей Олимпом, на равном расстоянии от Эгейского и Адриатического морей, находилась Македония. Богатством ее были горы, покрытые лучшим на полуострове строевым лесом, тучные пастбища, кормившие бесчисленные стада белорогих овец и табуны коней. Аполлон и Афина, которым поклонялись цивилизованные эллины, обошли этот суровый край, оставив его буйному Дионису, неумеренными почитателями которого считались македоняне, и богине охоты Артемиде.

Если бы афинянин по торговым делам или из любопытства посетил эту страну в середине IV в. до н. э., у него могло создаться ощущение, будто его каким-то образом перенесли лет на пятьсот назад. Ибо он не отыскал бы здесь почти ничего из того, что его, радуя или доставляя беспокойство, окружало на родине: ни философов, окруженных стайками учеников, ни гелиэи вместе с сикофантами, ни острых на язык и скорых на обещания демагогов, ни тупых наемников, разорявших казну, ни взаимной ненависти, разделявшей богатых и бедных сограждан, – всего того, что стало непременной принадлежностью и бичом полиса. Не было в Македонии и самого полиса. Македонянами управлял не его величество демос, а наследственный монарх, которому были подчинены князья, предводители отдельных племен. Ему принадлежала в Македонии земля, и он отдавал ее в пользование, требуя за это от пользователей военной службы. Землю же обрабатывали не рабы, а свободные люди. Свободными людьми были и пастухи. Не существовало в Македонии ничего, подобного собранию на Пниксе. На сборища сходились воины, всадники и пехотинцы, голосовавшие за то, что им предлагали. Похожее «собрание» под Троей описал Гомер в «Илиаде». И точно так же, как во времена Гомера, местные Ахиллы и Одиссеи – царские дружинники были на дружеской ноге с царем царей, «македонским Агамемноном». Они вместе охотились, проводили время в попойках, накачиваясь, как свойственно варварам, неразбавленным вином. Они считались царскими друзьями и назывались «гетайрами», но так же, как и друзья Агамемнона, могли интриговать против него, и тогда царю приходилось искать поддержки у рядовых воинов. Это была страна несуетливых людей. Поступью их жизни был не быстрый ямб, а медлительный гекзаметр.

Царь Филипп II. В середине IV в. до н. э. македонянами управлял царь с распространенным у них именем Филипп («Любящий коней»). Подростком, во времена Эпаминонда, он пребывал в Фивах как заложник и познакомился с чуждыми македонянам греческими порядками. Он не посещал философов, не участвовал в их спорах, не учился игре на кифаре и, кажется, даже, в отличие от своих фиванских сверстников, не увлекался гетерами. Юный варвар внимательно наблюдал за деятельностью Эпаминонда, особенно за упражнениями воинов, которыми руководил будущий отец двух знаменитых дочерей – Левктры и Мантинеи.

Возвратившись в Пеллу, с недавнего времени столицу Македонии, и оттеснив своих соперников на царство, Филипп не стал украшать город новыми зданиями и приглашать греческих артистов и художников, очень быстро в Македонии спивавшихся, а направил свою кипучую энергию на государственные преобразования, так что можно было подумать: юноша решил за годы своего царствования наверстать то, что не осуществили его предшественники за многие столетия.

Преобразования Филиппа. С севера и запада Македония была окружена фракийскими и иллирийскими племенами. В 359 г. до н. э. в сражении с иллирийцами македонское воинство было разгромлено, погиб предшественник Филиппа на престоле. Македония лишилась значительной части своих владений и вынуждена была платить победителям дань. Поэтому Филипп начал с реорганизации войска по греческому образцу. Он создал тяжеловооруженную пехоту, македонскую фалангу. Собрав с гор пастухов, людей отважных и сильных, шедших в одиночку на медведя, он заменил рогатины в их руках на длинные копья – сариссы – и стал терпеливо обучать носить тяжелые доспехи и ходить в строю. Умевший сходиться со всеми людьми, Филипп быстро нашел общий язык с пастухами, а они оказались на редкость способными учениками. Это стало ясно из первых сражений с фракийцами и иллирийцами, которые при виде македонской фаланги сначала бежали от нее, как зайцы, а затем, при попытке оказать ей сопротивление, были разбиты.

Усилена была и македонская конница, в которой служила знать: из вспомогательных отрядов она превратилась в подразделение македонской армии. Был создан также и особый инженерный отряд, в ведении которого находилось сооружение мостов, использование метательных и стенобитных машин. В войске царила строжайшая дисциплина. Каралось не только нарушение любого приказа, но и стремление к роскоши.

Был положен конец освященному родоплеменными традициями своеволию полусамостоятельных князьков. Призванные ко двору, они составили придворный штат и были наделены определенными обязанностями. Так осуществилась централизация государства, была усилена царская власть.

Реформы позволили Филиппу не только восстановить Македонию в старых границах, но и приобрести новые территории. Особенно важным для материального обеспечения завоевательных планов Филиппа оказалось приобретение долин Фракии. Там находились золотые и серебряные рудники, которые Филипп вернул к жизни. Там он построил город, получивший имя Филиппы.

Здесь осуществлялась чеканка единообразной золотой и серебряной монеты, появление которой укрепило авторитет государства и положительно сказалось на его военной мощи.

Административная, военная и финансовая реформы подготовили захват фракийского морского побережья, полуострова Халкидика, где находились многочисленные греческие полисы, в том числе Амфиполь (в устье р. Стримона), господствовавший над плодородной долиной и владевший серебряными рудниками.

Умело маневрируя, Филипп добился поддержки Афин в борьбе с греческими полисами Халкидики, а затем вдруг осадил Амфиполь и овладел им до подхода афинского флота.

Македонская и антимакедонская партии в Афинах. Военные успехи Македонии способствовали появлению в Афинах рьяных ее сторонников. Исократ, давно уже подыскивавший главнокомандующего общеэллинским войском в войне с Персией, усмотрел его в Филиппе. Но практическими руководителями македонской партии были афинские ораторы Эсхин, Эвбул и Фокион, которые саботировали поддержку Афинами подвергшихся нападению Филиппа афинских союзников. С помощью македонского золота они добивались выгодных для Филиппа решений народного собрания в Афинах.

Вождем враждебной Филиппу антимакедонскои партии был Демосфен, один из величайших ораторов Греции. Филипп, беседуя как-то с одним из своих полководцев, показал книгу расходов, куда были занесены имена выдающихся афинских политических деятелей, состоявших у него на жалованье. Имени Демосфена не было в этом списке. И македонский царь выразился в том смысле, что скорее разрушит стены Афин осадными орудиями, чем одолеет Демосфена золотом.

Демосфен одним из первых заметил опасность, грозящую его родине. Он стремился организовать афинский демос на защиту свободы и независимости, добивался строительства сильного флота, подготовки боеспособного гражданского ополчения, мобилизации всех противников Македонии. Вокруг Демосфена сплотились все, кто сохранял верность демократии, кто помнил о ее великом взлете в годы освободительной войны против Персии, своих политических речах против Филиппа, получивших впоследствии название «филиппики», Демосфен разоблачал козни Филиппа, одновременно рисуя отвратительный облик пьяницы и тирана и выводя на чистую воду подкупленных им афинских политических деятелей.

Главной задачей Демосфена было сплотить греков против Филиппа. Выполняя ее, он проявил себя талантливым дипломатом и расчетливым политиком. Ему удалось заключить союз с давним соперником Афин Фивами, стоявшими во главе Беотийского союза городов. К этому военно-политическому союзу присоединились город Византий и островные полисы Эвбея, Родос, Хиос.

Встретив серьезное сопротивление своим планам со стороны афинян, Филипп решил перерезать путь к Понту Эвксинскому, откуда в Афины и к их союзникам поступало продовольствие. В 340 г. до н. э. македоняне осадили города Перинф и Византии. Однако Афины смогли оказать осажденным быструю и эффективную поддержку с моря, отправив контингенты наемников и провизию. Чтобы компенсировать неудачу, Филипп начал военные действия против скифов, владевших степями к северу от Истра (Дуная). После разгрома персидского царя Дария ни одно из государств Востока или Запада не решалось воевать со скифами, и они пользовались репутацией непобедимых. Филиппу, мечтавшему о завоевании Персии, важно было показать, что он может одолеть тех, с кем не справился могущественный персидский царь. Скифами в то время управлял восьмидесятилетний царь Атей. Он как и его предшественники, оберегал обычаи предков и, хотя скифы давно уже не были кочевниками, относился с предубеждением к греческой культуре. Когда к Атею привели знаменитого флейтиста, игрой которого увлекались придворные, он не захотел его слушать, сказав, что ему приятнее ржанье кобылиц.

В сражении за Истром скифское войско было разгромлено. В плен было взято 20 000 человек и уведен огромный табун кобылиц для македонских конских заводов скифские кони славились выносливостью. На пути в Македонии на войско Филиппа совершило нападение фракийское племя трибаллов и нанесло ему большой урон. Филипп был тяжело ранен. Еще раньше потерявший глаз, он теперь охромел, что дало Демосфену повод для новых насмешек над царем.

В это время сложилась благоприятная обстановка для вмешательства Македонии в дела Средней Греции. С 355 г. до н. э. коалиция греческих государств вела войну с фокидянами, на территории которых находился обшегреческий дельфийский храм Аполлона. Предъявляя права на доходы оракула, фокидский стратег напал на храм, захватил накапливаемые там годами несметные средства (10 000 талантов) и нанял на них наемников, чтобы с их помощью отстоять свои интересы. Фокидян поддержали Спарта и Афины, но, несмотря на это, войне не было видно конца. Тогда Филипп, в поддержке которого были заинтересованы обе воюющие стороны, решил выступить на стороне противников фокидян, разбил святотатцев и жесточайшим образом расправился с пленными.

Результатом этого вмешательства было укрепление позиции Филиппа в Северной Греции. Филипп был объявлен предводителем фессалийского ополчения и поставил македонские гарнизоны в фессалийских городах. Но в Среднюю Грецию ему помешали проникнуть Афины.

Битва при Херонее. Тем временем усилия Демосфена увенчались успехом. Ему удалось сплотить антимакедонскую коалицию, в которую, кроме Афин, вошли Фивы, Коринф и некоторые другие полисы. Местом сражения была избрана Херонейская долина. Силы противников были примерно равными.

День, которому предстояло решить судьбу Греции (начало сентября 338 г. до н. э.), приближался. Обе армии выстроились в боевой порядок еще до восхода солнца. Филипп поручил командование левым флангом своему восемнадцатилетнему сыну Александру, дав ему в помощь опытных полководцев. Обе стороны сражались с величайшим мужеством. Заколебалась грозная македонская фаланга, однако афиняне, находившиеся на левом фланге, этим не воспользовались, но, помедлив, начали преследовать македонян, специально заманивших их к подножию холма, чтобы ударить с холма с большей силой. Решающую роль в разгроме фиванцев сыграл Александр, выказавший не только храбрость, но и воинское мастерство.

Коринфский конгресс. Битва при Херонее продолжалась весь день. Едва дождавшись наступления темноты, Филипп со своими приближенными удалился в царский шатер, чтобы совершить возлияние Дионису, словно бы он, а не бог войны Apec сделал его властителем всей Греции. К полуночи, под воздействием винных паров, царь выскочил наружу и стал плясать среди трупов, декламируя запомнившееся постановление об объявлении ему войны, написанное его главным противником: «Демосфен, сын Демосфена постановил…» Оказавшийся свидетелем этого фарса, греческий оратор Демад, пленник, сказал: «Царь! Ты играешь роль Терсита, между тем как счастье велит тебе исполнить роль Агамемнона».

Царь, немедленно протрезвев, обнял Демада и приказал отпустить его на волю. Давно уже Филипп мечтал повторить подвиг Агамемнона, повести греков на Восток, и с этого мгновения изумленная Греция, ожидавшая кары победителя, увидела совершенно другого Филиппа. Немедленно он послал в Афины сына с предложением дружбы и союза. Послы были отправлены во все греческие полисы с просьбой собраться в Коринф для справедливого решения общих дел. И все откликнулись на этот призыв, кроме Спарты. Ее царь ответил Филиппу следующим посланием: «Если ты почитаешь себя столь великим после своей победы, то измеряй свою тень».

Открывая совещание, Филипп представил пятнадцатилетнюю историю своего царствования как подготовку к единственной цели – к отмщению Персии за походы Дария и Ксеркса. В духе программы, сформулированной Исократом, был провозглашен «всеобщий мир». Запрещались межполисные войны, вмешательство во внутренние дела, переделы земель и кассация долгов, любое изменение государственного строя. В качестве единственной награды для себя Филипп потребовал провозглашения его главнокомандующим общегреческих контингентов, которые должны выставить полисы для войны с Персией. Эту награду он получил. Но в греческих городах продолжались волнения, и только страх перед Филиппом препятствовал созданию нового антимакедонского союза.

Фаланга и легион. В то самое время, когда Филипп создавал свою грозную фалангу и испытывал ее в сражениях с иллирийцами, фракийцами, скифами и греками, едва оправившийся от разгрома галлами Рим преобразовал свой легион, ставший столь же совершенным орудием для завоевания гегемонии в Италии. Вместо введенного царем Сервием Туллием боевого порядка по центуриям, когда в первом ряду стояли и принимали на себя удар тяжеловооруженные воины первого класса, а за ними уступающие им по богатству и оснащенности воины второго, третьего и остальных классов, было введено членение тяжеловооруженных воинов на более мелкие, чем центурии, тактические единицы – манипулы. Манипулы отличались друг от друга не по вооружению, а только по возрасту и обученности воинов. При боевом построении вперед выдвигались 15 манипул, состоящих из едва прошедших обучение новобранцев – гастатов. За их спинами, соблюдая небольшие интервалы, находились манипулы воинов постарше и покрепче – принципов. Их было тоже 15. Боевой порядок замыкали триарии – самые крепкие и испытанные в бою воины, таких было 30 манипул.

Воины манипул, в отличие от воинов центурий, были вооружены не круглыми, а продолговатыми щитами, прикрывавшими все тело. Новым в наступательном вооружении был тяжелый дротик – пилум. Впивавшийся с лёта во вражеский щит, он лишал его обладателя возможности им пользоваться, делал незащищенным.

В древнейшую пору римское войско представляло собой точный слепок гражданской общины. Род выступал под предводительством своего главы, курия – своего куриона, триба – трибуна. Это было патрицианское войско. Сервий Туллий ввел патрицианско-плебейское войско, и его построение отражало имущественные отличия в римском гражданском коллективе. Новый манипулярный боевой порядок этих отличий во внимание не принимал, хотя они продолжали существовать. Ведь государство брало на себя расходы по вооружению и могло использовать вооруженных им граждан так, как это было выгоднее в военном отношении. И такая организация сближала римский манипулярный легион с македонской фалангой.

Но как военная структура легион сильно отличался от фаланги. В бой у римлян вступали первыми гастаты. Если им не удавалось достигнуть успеха, они постепенно отступали, занимая промежутки в манипулах принципов. В случае неудачи принципы вместе с гастатами отступали к триариям, до этого времени остававшимся для неприятеля невидимыми: они стояли на правом колене, выставив вперед левую ногу и упершись плечом в щит. Строй таким образом смыкался в единую сплошную линию, и это производило на неприятелей сильное впечатление: уверенные, что преследуют отступающих, они оказывались лицом к лицу с новым, казалось бы выросшим из-под земли строем. Но вступать в бой триариям – этой римской гражданской гвардии – на практике приходилось редко. Выражение «Дело дошло до триариев» означало: «крайний случай».

И легион, и фаланга в военном отношении – это тяжеловооруженная пехота, двигавшаяся строем, рядами. Но фалангу отличала неповоротливость: если неприятелю удавалось нарушить спаянность строя, восстановить его было нельзя. Легион же был подвижен: расчлененный на манипулы, он мог разомкнуться и сомкнуться. Слабая маневренность фаланги компенсировалась действиями македонской конницы на флангах. У римлян также имелась конница, но это была самая слабая часть римского войска. Однако, совершенствуя фалангу, Филипп не рассчитывал на то, что ей придется когда-нибудь столкнуться с римским легионом: фаланга была рассчитана на иные условия применения и иных противников.