Текст книги "Античность: история и культура"

Глава X
Кризис полиса и бесплодная борьба за гегемонию (первая половина IV в. до н. э.)

Вглядываясь в судьбы всего живого, древние мыслители не могли не заметить, что оно подчиняется всеобщему закону рождения, роста, возмужания, дряхления и умирания. А поскольку человек рассматривался как «мера всех вещей», наблюдение это было распространено и на общественные системы, которые не могут избежать некоего заболевания, признаки которого очевидны, но причины скрыты от поверхностного взгляда. В первой половине IV в. до н. э. этот процесс, наподобие описанной Фукидидом моровой язвы, затронул в большей или меньшей степени все полисы круга земель. Во власти болезни находилось несколько человеческих поколений, а преодоление ее привело к тому, что политическая карта мира изменилась до неузнаваемости. Греческие полисы оказались в подчинении у полуварварского государства Македонии. Рассыпалась, как колосс на глиняных ногах, Персидская держава, а на западе круга земель стал постепенно возвышаться неведомый Рим.

Симптомы болезни. Признаки кризиса греческого полиса были явственны уже в конце V в. до н. э. и зафиксированы такими выдающимися умами, как историк Фукидид и философ Сократ, – современниками отца греческой медицины Гиппократа. Пелопоннесская война была попыткой преодоления уже дававшего себя знать кризиса, но привела к еще большему распространению болезни, к ее метастазам. Ликвидировать их можно было лишь хирургическим путем.

Более всего пострадало в годы Пелопоннесской войны население сельских местностей, нашедшее убежище в городах. Мир, о котором так мечтало крестьянство, не принес желанного облегчения. Многие из возвратившихся на свои земли людей оказались неспособными выдержать конкуренцию рабского труда. Продавая участки или отдавая их за долги дельцам и крупным собственникам, сельские жители скапливаются в городах, пополняя там толпы безработных ремесленников. Продают свои земли и многие состоятельные люди. Так была поколеблена одна из главных опор полиса – связь гражданства с земельной собственностью.

Зашаталась и другая его опора – военная организация, основанная на праве и священной обязанности гражданина защищать полис и его автономию, земли и обычаи предков. Гражданское ополчение уступает место наемным профессиональным отрядам. Воздерживаясь от выполнения гражданского долга, бедняки по первому зову охотно шли хоть на край света служить кому угодно. Лишенные чувства полисного патриотизма, эти воины были для полисов не только тяжелым финансовым бременем, но и источником опасности – как сила, которую любой честолюбец мог использовать в собственных интересах.

В годы кризиса стало также очевидным несовершенство полисного правосудия, его непрофессионализм, которым пользовались все кому не лень. Судьи, ежегодно по жребию избиравшиеся из пришедших на народное собрание граждан, давая клятву судить «по своему лучшему разумению», законов могли и не знать. Познавали они их на практике, в ходе самих процессов. Кормясь за счет государства, они были заинтересованы в обилии судебных дел. Это стимулировало возбуждение беспочвенных обвинений, от которых богатым людям проще было откупиться, чем публично доказывать свою невиновность. Так в демократических полисах возникает презираемая, но доходная профессия – сикофант, доносчик. Овладевший ею проходимец кормился за счет вымогательства или, если оно не удавалось, штрафов и конфискации имущества осужденного. Возникает парадоксальная ситуация, выраженная в одной из комедий того времени: богач, начисто разоренный сикофантами, радуется, что может наконец спать спокойно и добывать себе пропитание… сикофантством.

Порча разъедала и главный орган полиса – народное собрание. Подлинным бичом демократии уже в годы Пелопоннесской войны стали безответственные народные избранники – демагоги. В условиях кризиса для говорунов возникла обильная питательная среда, возможность добиваться популярности и извлекать личную выгоду за счет обещаний, о которых можно было сразу же забыть, или возбуждения негодования против богатых, против внешнего врага, против кого угодно. Честность политического деятеля в это время стала редкостью. Общество погрязло в коррупции.

Наиболее опасным проявлением болезни полиса стала социальная напряженность, ранее сглаживаемая в демократических полисах возможностями получения дохода от обработки земли и участия в общественных работах. Неимущие, как всегда, не задумываются над причинами своего бедственного положения, а ищут его конкретных виновников, обрушивая гнев против чужестранцев – метеков – или просто богачей. На протяжении полувека то в одном, то в другом греческом полисе возникают заговоры и погромы, жертвами которых становятся прежде всего богатые люди. Так, в Аргосе в 370 г. до н. э. чернь, подстрекаемая демагогами, перебила дубинами и палками более 1200 именитых сограждан. В свою очередь, аристократы и богатые люди объединяются в тайные союзы (гетерии), организуя заговоры с целью истребления противников и захвата власти.

Все явственней во многих полисах надвигается призрак гражданской войны, спутницей которой во все времена была тирания. В ней, как в сильной власти, ожидали спасения зажиточные и имущие граждане. Ее поддерживали и низы, которым после захвата власти тираны обещали установление социальной справедливости.

Тяжелее всего болезнь сказалась – по разным причинам – на Афинах и Спарте. В Афины с крушением Морского союза вернулись тысячи клерухов, изгнанных бывшими союзниками. К тому же остались без дела моряки и ремесленники. Прекратилось строительство – форос от союзников теперь не поступал, а других средств у разоренного войной полиса не было. Средства сосредоточились в руках нажившихся на военных бедствиях дельцов, но они их не пускали в оборот; спекуляция становилась более выгодным делом, чем строительство и производство. Особенно богатели торговцы хлебом, взвинчивавшие цены. «По их вине, – возмущался оратор Лисий, – во время мира мы переживаем порой осадное положение».

Тяжелые времена – как ни странно, в результате победы – наступили и в Спарте. В замкнутый, экономически отсталый полис, гордившийся равенством граждан, хлынул поток военной добычи – серебра там оказалось, по свидетельству Платона, больше, чем во всех остальных полисах Греции, вместе взятых. В общину равных, взрывая ее изнутри, проникает неравенство. На глазах поколения, пережившего Пелопоннесскую войну, в руках ничтожного меньшинства оказываются огромные богатства, уже не считавшиеся позором, а большинство разоряется настолько, что многие уже не в состоянии внести своей доли в сисситию, а значит, лишаются почетного права быть воином-гоплитом и полноправным спартиатом. Заговор, раскрытый и жестоко подавленный в 399 г. до н. э., наглядно продемонстрировал происшедшие изменения: наряду со спартиатами, недовольными своим положением, в него были вовлечены метеки и даже илоты – союз, который трудно себе было представить в самом консервативном из греческих полисов.

Консилиум на площади. В некоторых государствах древности, если верить Геродоту, существовал обычай выносить тяжелобольного на рыночную площадь, чтобы выслушать советы по его излечению – всех, кто что-либо знает, как бороться с недугом. После Пелопоннесской войны в положении такого скорбящего, вынесенного на агору, в толкучку мнений, оказался полис. Греческая научная и художественная литература того времени сохранила множество советов о способах спасения. Вместе взятые, они напоминают консилиум на площади.

Первому дано было слово Фалею из города Халкедона.

– Граждане, – начал он. – Полис тяжко, но не безнадежно болен, и главная причина заболевания – вопиющее неравенство его граждан в обладании землей. У одних ее много. У других земли нет вовсе. Надо переделить полисную землю, и как можно скорее. Кроме того, надо отнять у частных лиц рабов-ремесленников и сделать их государственными рабами. У государства появятся средства, которые можно будет использовать для того, чтобы пригласить отовсюду лучших учителей и обучить весь народ, а не одних богатых, правилам поведения и добрым законам. Ведь необразованность – источник неуважения друг к другу и оскорблений.

– В отношении воспитания ты, Фалей, прав, – согласился милетянин Гипподам. – Но, по своему опыту архитектора, я не могу согласиться с тем, что ты предлагаешь в отношении ремесленников. Будь у меня в распоряжении рабы-ремесленники, а не свободные люди, мне никогда бы не удалось придать перестроенному мною Пирею красоту, выделяющую его среди всех городов. Я предлагаю ограничить гражданство города десятью тысячами человек и разделить его на три части – ремесленников, земледельцев и воинов. Территорию государства тоже надо разделить на три части: священную, общественную и частную, предназначив доходы первой на сооружение храмов и отправление культа, второй – на содержание воинов и оплату ремесленников, изготавливающих оружие и строящих корабли. Надо создать единый верховный суд из старцев, выбираемых народом, а не угадываемых жребием. Наконец, очень важно ввести закон, предоставляющий почести тем, кто изобрел что-либо полезное для государства. Вот что я предлагаю, граждане.

– Я не могу одобрить ваших советов, сколь бы разумными они ни казались, – начал афинянин Ксенофонт, – ибо, следуя им, мы внесем беспорядок в организм больного, вместо того, чтобы принести ему облегчение. Можно, не нарушая привычного образа жизни больного, добиться его выздоровления. На мой взгляд, надо привлекать в полис как можно больше метеков, так как они, содержа себя сами и принося много пользы полису, не получают жалованья, но еще сами уплачивают подати. Вообще, чем больше бы селилось в полисе народу или больше приезжало бы туда, тем больше ввозилось бы и вывозилось товаров, продавалось бы их, больше получалось бы заработной платы и уплачивалось бы пошлин. Можно было бы, наподобие государственных военных кораблей, завести государственные грузовые суда и сдавать их желающим. По примеру частных лиц полис может приобрести рабов и также сдавать их в аренду, особенно в серебряные рудники, где всегда работы больше, чем желающих ее взять. Главное же, надо сократить расходы на содержание воинов и изготовление оружия. Ибо война, даже самая малая, съедает у полиса все доходы. А если кто думает, что полис, поддерживая мир, будет более слабым и менее славным и влиятельным, тот судит неразумно. Ведь счастливейшими полисами всегда считались те, которые были в состоянии дольше прожить в мире.

Но громче и решительнее всех прозвучал в эти годы совет, предложенный оратором и популярным писателем Исократом, – покончить с внутренними распрями в полисах, а также с конфликтами между ними и, объединившись, пойти походом на Персию. Если сто лет назад после Саламина и Платей афинские политики призывали сограждан к походу, прикрываясь, как щитом, призывом к освобождению эллинов, то устами Исократа они цинично обещали осуществить решение домашних проблем за счет восточного соседа: «Необходимо, – вешал оратор, – предпринять поход еще при жизни нынешнего поколения <…> Невозможно сохранить прочный мир, пока мы не начнем общими силами войну с варварами <…> Когда это осуществится, мы избавимся от нужды в куске хлеба, той нужды, которая разрушает дружбу, обращает родство во вражду, вовлекает всех людей в войны и смуты. Тогда несомненно между нами утвердится согласие и истинное расположение».

Конкретизируя свою программу, Исократ исходит из кризисной ситуации своего времени, полагая, что из скитающихся по Греции бездомных можно будет легко набрать войско, что война будет поддержана не только теми, кто рвется в бой, но и теми, кто рассчитывает, оставаясь дома, «извлекать пользу из своего имущества», что не возникнет никаких трудностей военного порядка, ибо варвары трусливы, предрасположены к рабству и войско, направленное в Азию, они примут за «священное посольство». Он уже заранее намечает программу ограбления Персии, основания на ее территории городов и поселений в них «тех, кто не имеет средств».

Трудности Исократ видит лишь в одном: когда встанет вопрос, кому возглавить общеэллинское войско, ни один из крупных полисов не захочет уступить другому. Сначала, как видно из «Панегирика», написанного за два года до возникновения Второго афинского союза, Исократ надеялся убедить Спарту, главного соперника Афин, что эта честь по праву принадлежит афинянам и что, договорившись, оба полиса могут «поделить гегемонию и добыть от варваров те преимущества, какие они теперь желают получить от эллинов». Другим же городам оратор внушал, что афинская гегемония явно предпочтительней автономии, которая формально записана в договорах, а на деле является фикцией, ибо «пираты хозяйничают на море, наемники захватывают города, вместо того чтобы бороться с чужаками за свою страну, граждане ведут междоусобную войну, сражаясь друг с другом внутри городских стен; города становятся военной добычей чаще, чем до заключения мира; в результате постоянных политических переворотов население городов живет в большем страхе, чем люди, подвергшиеся изгнанию: эти боятся будущего, тогда как те постоянно рассчитывают на свое возвращение. Все это очень далеко от свободы и самоуправления: одни города – в руках тиранов, некоторые – опустошены, иные – под властью варваров».

Когда жизнь покажет, что Афинам, даже сумевшим на два десятилетия возродить Морской союз, не под силу стать объединителем и гегемоном восточного похода, Исократ обратится в своих помыслах сначала к тирану Дионисию Старшему, затем к спартанскому царю Архидаму, призывая их взять на себя патриотическую миссию завоевателя Востока ради спасения эллинов.

План выхода полисов из кризиса, предложенный Исократом, был игрою с огнем. Его автор наивно предполагал, что вождь спасительного похода против Персии станет орудием в руках афинской политики и будет действовать в интересах тех, кто намерен извлекать выгоды от завоевателей, не поступаясь ничем, а не воспользуется предоставленными ему полномочиями и средствами для установления над полисами своей власти.

Государство Платона. Пути исцеления полиса искал и младший современник Исократа Платон. Придя к убеждению, что полис болен, сразу же после расправы афинян над его учителем Сократом, он начал разрабатывать теорию справедливого полиса, которую на протяжении многих лет излагал в сочинениях, имеющих форму диалогов. Неизменным участником в диалогах Платона был Сократ, так что план преобразования высказывался от его имени. И конечно же, Платон не стал бы излагать свои мысли на агоре, ведь он считал, что философ должен забыть дорогу к агоре и заткнуть уши, чтобы не слышать, о чем там рассуждают люди, обращаясь к черни. Платон излагал свои мысли о справедливом государстве ученикам созданной им школы – Академии (по роще в честь героя Академа), и его соображения дошли до нас в наиболее полной форме в трудах «Государство» и «Законы».

Ответ Платона на самую животрепещущую проблему своего времени, охватывающий все стороны жизни и поведения гражданского коллектива, был составной частью его взглядов на мир, его мировоззрения. Весь доступный человеческим ощущениям, видимый, осязаемый мир он считал вторичным по отношению к реально существующему, но воспринимаемому лишь разумом бесцветному, бесформенному, неосязаемому миру идей (сущностей), находящемуся в некоем наднебесном пространстве. «Идеи» Платона шире нашего понимания этого слова: это причина бытия, образец, по которому творец строит реальный мир, цель, к которой стремится все существующее. Следовательно, как существует совершенная идея (сущность) стола, дома или корабля, должна существовать и совершенная идея человеческого общежития, созданная самими богами в глубокой древности, когда не было ничего из того, что разделяет людей, – прежде всего собственности, из-за обладания которой происходят раздоры и войны. От этой идеальной системы люди отошли, и каждая новая форма исторического полиса является все большим отклонением от божественного полиса золотого века. Но поскольку идея такого идеального государства все же существует, создание его возможно, если философия укажет к нему путь и назовет тех, кто способен этим государством управлять.

Формами государства, искажающими его идею (сущность), были, по Платону, тимократия (господство честолюбцев), олигархия (господство немногих), демократия (правление наихудшего большинства) и порождение демократии – тирания, полное вырождение идеи государства.

Платон исходил из того, что каждый гражданский коллектив, кажущийся на вид единым, раздираем противоречиями между богатыми и бедными. Каков бы ни был полис, считал Платон, в нем всегда есть два государства, враждебных друг другу: «одно государство – богатых, а другое государство – бедных».

Платону казалось, что он нашел выход, – он предложил вместо этого старого государства создать новое, где не было бы погони ни за богатством, ни за властью, а значит, и борьбы между бедными и богатыми. В этом, по его мнению, идеальном и справедливом государстве власть должна принадлежать философам, не обладающим ни семьей, ни собственностью, – ибо семья и собственность, считал Платон, и были источником раздоров в государствах. Не должен иметь семьи и собственности и класс воинов («стражей»), охраняющих государство. Собственность и землю Платон сохранял лишь для низшего класса – тех, кто добывал пищу и производил блага для философов и воинов. Они должны работать, не вмешиваясь ни в управление государством, ни в его защиту от врагов.

В идеальном государстве Платон предусматривал такую систему воспитания и организацию надзора за гражданами, которая основывалась бы на вмешательстве в систему отношений между полами, в жизнь и мышление людей. Читающий Гомера (по мнению Платона, порочащего в своих поэмах богов) публично наказывался плетьми. Предвидя опасность того, что в число управляющих государством «философов» и защищающих его «стражей» могут затесаться недостойные – по присущей людям любви к собственным детям, Платон рекомендовал детей у этих разрядов граждан отбирать и давать им совместное воспитание, а затем уже выбирать из воспитанников наилучших для управления и охраны государства. При этом Платон исходил из принципиального равенства мужчин и женщин, считая возможным, чтобы воины набирались и из женщин.

Таким образом, пренебрегая личными интересами людей, Платон попытался заменить сложившуюся систему отношений между ними надуманной схемой, которая не учитывала ни человеческой природы, ни реального опыта государственного развития. Человеческий коллектив отдавался под власть людей, якобы знающих, как надо жить, и обладающих аппаратом насилия, заставляющим массы следовать единственно правильной и разумной дорогой.

«Идеальное» государство, возникшее в воображении Платона как противовес ненавистной ему, аристократу и ученику Сократа, демократии, было основано не только на неравенстве членов гражданского коллектива, но и на труде рабов, без которых он не мог представить себе жизни общества. Да и низшие классы населения Платон фактически хотел превратить в подневольных, лишив их свободы выбора.

Атлантида. Платон был не только теоретиком идеального государства, – он намеревался это государство построить и, возможно, войти в число первых его управителей. Но разве можно было всерьез рассчитывать на то, что какая-нибудь прослойка в его родных демократических Афинах согласится ему помочь в создании такого государства! И он решил поискать себе помощников среди чужеземцев – среди тех, кто, согласно его же учению, представлял наихудшую из форм правления – тиранию. Но сицилийский тиран Дионисий, тот самый, на которого одно время возлагал надежды и Исократ, не пожелал делиться своей единоличной властью с непрошеным советчиком и продал его в рабство, которое, к счастью, оказалось недолгим. После еще одной попытки, также окончившейся неудачей, Платон отказался от мысли осуществить свою идею на практике и занялся на досуге красочным описанием воображаемого государства и его порядков.

Он облек идею о справедливом государстве в привычную для греков форму мифа, сделав местом действия никогда не существовавший большой остров или материк за Столбами Геракла, назвав его по имени титана, державшего на своих плечах небесный свод, Атлантидой. Сообразно своему учению, он поставил над Атлантидой мудрых правителей, презиравших богатство и считавших груды золота и прочих сокровищ досадным бременем. Общество атлантов, с его делением на царей-философов, воинов-защитников, ремесленников и земледельцев, удивительно напоминает структуру идеального государства, описанного Платоном в его предшествующих сочинениях. Атлантида – выдумка Платона, и на это указывают время существования этого государства – за девять с лишним тысяч лет до эпохи Платона, рассказы о войнах атлантов с древними афинянами (ведь Афины как поселение возникли в III тысячелетии до н. э.), а также греческие или финикийские имена, которые он дал атлантам. Предвидя, что малосведущие люди все же могут принять Атлантиду за реальность и отправиться на ее поиски, вместо того, чтобы перенести к себе ее порядки, Платон предусмотрительно утопил фантастическое государство, описав грандиозную катастрофу гибели материка, его погружение на океанское дно.

Платон был первым, но не единственным создателем никогда не существовавшей страны. В III в. до н. э. сицилиец Эвгемер поведал об острове Панхайе, якобы расположенном где-то у берегов далекой Индии, сделав его очагом древнейшей цивилизации. Это рассказ о счастливой жизни на прекрасном и обильном плодами острове, где царят благополучие и справедливость, – модель общества, следующего мудрым законам, установленным в незапамятные времена добродетельными царями Ураном, Кроносом, Зевсом, обожествленными за свои заслуги.

Вслед за ним, видимо, во II в. до н. э. об островном государстве Солнца, заселенном счастливыми свободными людьми, рассказал Ямбул.

В XVI в. уже нашего времени английский гуманист Томас Мор нарисовал картину всеобщего равенства на острове, которому дал название (как и своему трактату) «Утопия», произведенное им от соединения греческого слова «топос» (место) с греческой же отрицательной частичкой «у»: «место, которого нет» (удачно придуманный термин вошел в научный оборот именно с этого времени). В XVI же веке другой гуманист, французский мыслитель Мишель Монтень создал Новую Атлантиду, поместив ее за Атлантидой Платона и за Америкой. Еще одну Новую Атлантиду предложил в XVII в. английский философ Фрэнсис Бэкон, перенеся ее в тогда не изученную южную часть Атлантического океана, и также ее потопил (с помощью могучих рек, изливавших воды в океан). Итальянец Томмазо Кампанелла в том же XVII в. предложил свой вариант утопии – Город Солнца. В XIX в. Карл Маркс сотворил собственный несуществующий материк будущего, назвав его, правда, не Утопией и не Атлантидой, а коммунизмом.

Поздняя тирания. Попыткой выхода из глубочайшего кризиса, в котором находился греческий полис, была в IV в. до н. э. тирания, которую, в отличие от той, которая служила переходной формой от аристократии к демократии, называют «поздней тиранией». Опираясь на наемников, используя недовольство низов, к власти то в одном, то в другом полисе приходят лица, устанавливающие единоличное правление. В Балканской Греции долее всего продержалась тирания в отсталой Фессалии, где достиг небывалой остроты конфликт между порабощенным населением – пенестами, находившимся на положении спартанских илотов, и крупными фессалийскими землевладельцами, потомками завоевателей страны. Уже в конце V в. до н. э. делаются попытки установления при поддержке пенестов личной власти, но добился ее в начале IV в. до н. э. с помощью Спарты правитель Фессалии Ликофрон, а при его преемнике Ясоне Фессалийское государство превратилось в сильную военную державу. После убийства Ясона в 370 г. до н. э. кучкой заговорщиков-аристократов тирания там стала постепенно сходить на нет.

Более прочной оказалась тирания в Сиракузах, учредителем которой был молодой военачальник Дионисий. Умелый демагог, он увлек за собою низы Сиракуз, добился смещения выборных военачальников и собственного избрания. Получив от народного собрания личную охрану из 600 воинов, он самовольно увеличил ее до 1000 и в 405 г. до н. э. захватил единолично власть, которую и удерживал на протяжении сорока лет. Воспользовавшись противоречиями между низами Сиракуз и аристократической верхушкой, он укреплял свое положение и авторитет «народного заступника». Конфискуя имущество недовольных его правлением аристократов, он награждал им сицилийскую бедноту, осуществлял различного рода благотворительные мероприятия.

Придя к власти на патриотической волне борьбы с карфагенской экспансией, Дионисий проводил активную внешнюю политику не только в Сицилии, но и за ее пределами: переправился в Южную Италию и подчинил там себе ряд греческих полисов, с помощью флота контролировал торговлю на Тирренском и Адриатическом морях. Более того, он вывел поселения на северные берега Адриатического моря – в устье реки По и на побережье Пицена, а в 384 г. до н. э. организовал экспедицию против этрусков и разграбил храм в этрусском порту Пирги. Таким образом Дионисий создал морскую державу, охватывающую не только полисы, но и племенные территории, управлять которыми тиран поручал своим доверенным людям.

После смерти Дионисия I власть перешла к его сыну, Дионисию Младшему, и зятю Диону. После изгнания Диона и других сиракузян Дионисий Младший полагал, что его власти не угрожает никто и ничто. Ведь Афины, Спарта, Фивы были заняты борьбой за гегемонию в Греции, да и ни одно из этих или иных государств не обладало флотом, могущим противостоять 500 боевым кораблям Сиракуз. Но Дион в отсутствие Дионисия, инспектировавшего свои войска, высадился в Сиракузской гавани, имея всего два грузовых судна, и тирания, державшаяся более шести десятилетий, пала в один день. «Этот пример, – пишет римский историк, – показывает, что крепка лишь та власть, которая зиждется на сочувствии подданных!»

Борьба греческих полисов за гегемонию. В Пелопоннесской войне победила Спарта, но очень скоро ее великодержавная политика вызвала в Греции всеобщее возмущение. От Спарты отшатнулись даже бывшие ее союзники Коринф и Фивы, переставшие посылать свои ополчения для участия в предпринимаемых спартанцами карательных экспедициях. Не удалось Спарте укрепить свои позиции и в побежденных Афинах: поставленная во главе Афин кучка олигархов, названная за развязанный в городе террор «тридцатью тиранами», была свергнута, в Афинах восстановилась демократия, и спартанский гарнизон вынужден был удалиться.

Свои неудачи на Балканах спартанцы пытались возместить активностью в Малой Азии, где в это время был сатрапом брат персидского царя Артаксеркса Кир Младший. При содействии Спарты он собрал тринадцатитысячный отряд греков-наемников: присоединив его к контингентам малоазиатов, Кир предпринял попытку овладеть персидским престолом. Но победа в развернувшейся неподалеку от Вавилона битве (401 г. до н. э.) потеряла смысл, поскольку сам Кир погиб. И греческий отряд, уменьшившийся к этому времени до 10 000, долго еше кружными путями пробивался к морю, чтобы вернуться на родину. Расценив поведение Спарты как бесцеремонное вмешательство во внутренние дела Персии, Артаксеркс объявил Спарте войну.

Несмотря на первоначальные успехи в этой войне благодаря талантливому спартанскому полководцу Агесилаю, Спарта была обречена на неудачу. Персидский царь стал поддерживать в тылу спартанцев греческие государства, создавшие коалицию, – Фивы, Афины, Аргос и Коринф. Спартанцам пришлось сражаться на два фронта, и вскоре Агесилай со своим войском был отозван из Азии. В Европе он успеха не имел.

От полного разгрома Спарту спасло вмешательство персидского царя, продиктовавшего грекам в 386 г. до н. э. условия своего «царского мира». Объявляя автономию греческих полисов, то есть запрещая объединение в союзы, царь добился возвращения под свое правление многих греческих полисов Малой Азии, пользовавшихся автономией по окончании греко-персидской войны, и присоединения некоторых островов, в том числе богатейшего Кипра.

Спартанцы продолжали насаждать в Греции олигархические порядки, изгоняя демократов. С помощью местных олигархов им удалось утвердиться в Фивах и поставить свой гарнизон в Кадмее. Демократы бежали в Афины, откуда во главе с Пелопидом совершили нападение на Фивы. Перебив олигархов, они изгнали спартанцев (379 г. до н. э.).

Так начался недолгий, но блестящий расцвет Фив, во главе которых стали демократы Пелопид и Эпаминонд. Они возродили Беотийский союз полисов, управляемый общим советом из 11 выборных должностных лиц. В Фивах действовало также общее собрание всех беотийцев. Эпаминонд создал сильную армию, состоявшую из зажиточных беотийских земледельцев, а не из наемников, как в других греческих полисах того времени, приступил к организации флота. Воспользовавшись возвышением Фив, Афины создали второй морской союз. Оба союза установили между собой дружеские отношения.

Спарта направила против Фив войско во главе со своим лучшим полководцем Агесилаем, но, дважды вторгшись в Беотию, Агесилай был вынужден отступить. Тем временем беотийцам удалось установить союз с правителем Фессалии Ясоном, который был заинтересован в поражении Спарты и прислал в Фивы значительный вспомогательный отряд.

Летом 371 г. до н. э. мощная спартанская армия вновь вторглась в Беотию. У городка Левктры она была встречена объединенным фиванско-фессалийским воинством, которым командовал Эпаминонд. Применив неожиданное для спартанцев построение фаланги («косой клин»), Эпаминонд наголову разбил спартанских гоплитов, считавшихся непобедимыми. После этой блестящей победы, ставшей образцом полководческого искусства, обрела независимость Мессения. На склонах горы Итомы, где когда-то совершал чудеса героизма Аристомен, возродился город Мессена. В Беотийский союз вступили полисы Фокиды, Этолии, Эвбеи. На Пелопоннесе объединились в союз города Аркадии. Пелопоннесский союз распался.

В этой ситуации спартанцы умело воспользовались противоречиями между претендующими на гегемонию Фивами и Афинским морским союзом и охлаждением отношений между Беотией и Фессалией. Готовясь к противостоянию Фивам, спартанцы призвали в армию илотов, пообещав им свободу.

Эпаминонд же принял решение, не дожидаясь возрождения военного могущества Спарты, окончательно ее разгромить. Летом 362 г. до н. э. он вступил в Пелопоннес с армией, насчитывавшей не менее 40 000 гоплитов. Со времени дорийского переселения спартанцы много раз осаждали другие города, но еще ни разу не видели врага под своим городом. И вот пришлось его увидеть: Эпаминонд довел войско до р. Эврот, на которой стояла Спарта.