Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 16.2
Пуно. Люди воды

 
В слезах Солнца – золото,
В слезах месяца – серебро.
 

Отрывок крестьянской песни‑айльи

Ровный зелёный полог стелется по всему заливу, впившемуся мёртвой хваткой в побережье города. Ряска затянула поверхность воды, великодушно отдавая ей победу лишь в некоторых локальных боях. Око тёмной воды то и дело обводит пространство внимательным карим взглядом, проникая случайным путникам до самой души. Потёртые бока металлических лебедей, драконов, машин и самолётов вспыхивают в кратковременных отсветах солнца, выстреливающего лучами из-под дырявого шлейфа облаков. Причал пуст. Нет ни желающих покататься на стилизованных лодочках в заливе Титикаки, ни отдыхающих, которые могли бы нежиться в дневном тепле высокогорья, сидя на лавочках, расставленных вдоль брусчатой дороги. Тропинки для прогулок практически пустовали, лишь чуть поодаль о чём-то совещалась, стоя у пустых прилавков Меркадо де Артесаниес (Mercado de Artesanias), небольшая компания местных жителей. Мы подошли к причалу, чтобы спросить о лодках, идущих к островам Урос (Uros), где до сих проживает коммуна из пятисот человек, предпочитающих не ступать на твёрдую землю без особой надобности.

Город Пуно стремится во всём соперничать с боливийской Копакабаной, пытаясь привлечь побольше людей на берега уникального высокогорного озера Титикака. Однако, несмотря на превосходство по размерам и популярность страны в целом, он всё же заметно проигрывает своему давнему конкуренту. Его благоустройство носит локальный характер. Лишь немногие площади и улицы облицованы камнем и украшены деревьями и статуями. Стоит отойти чуть дальше, как пыльные дороги и фасады без отделки целиком овладевают городской застройкой. И отличить одну улицу от другой здесь становится почти невозможно.

Пуно стал культурной столицей современных кечуа за счет большого количества карнавалов, оживляющих город на протяжении всего года. К тому же, в отличие от Рио-Де-Жанейро, ежегодный февральский праздник которого известен во всём мире и используется представителями многих профессий ради коммерческой выгоды, Пуно остаётся закрытым городом карнавалов. При этом он не менее радушен и гостеприимен. Любой здешний фестиваль уходит корнями к инкским праздникам, смешавшимся с культурой испанцев. Этот коктейль масок, музыки, костюмов и танцев за века создал целую плеяду отдельных, независимых друг от друга карнавалов со своими собственными правилами, традициями и исторической основой. Образы языческих богов, зажигательные испанские па и колоритная этническая музыка породили симбиоз, в котором уже не различимы отдельные мотивы, черты и детали. Местные карнавалы обрели значение для множества людей, не только проживающих в городе, но и приезжающих сюда на праздники со всех концов индейского мира, хотя широкой известности среди туристов эти мероприятия не имеют. Люди здесь не соревнуются, не зарабатывают деньги, не стремятся прославиться, а просто делают то, что им нравится: наряжаются в костюмы демонов, крутятся волчками в безудержной пляске, отбивают в барабаны шаманские ритмы и танцуют, танцуют, пока не выбьются из сил.

Парадная музыка начинает медленно разливаться по улице Лима (Lima), словно предрассветный туман. Люди расходятся в стороны, занимая узкие полоски пространства между пешеходной улицей и входами в ресторанчики и сувенирные лавки. Гул усиливается, всё отчётливее выбивая торжественный марш, люди становятся в шеренги, облачаясь в пёстрые костюмы… И вот уже в первых рядах, высоко поднимая ноги, шагают девушки в блестящих ковбойских сапогах, за ними крутятся лохматые чудовища с длинным войлочным мехом, затем расшитые пончо, цветные маски, оркестр при параде и множество других людей, разбитых на группы, двигающиеся в такт музыке. От холода изо рта вырывается пар, однако несмотря на это, зажигательная атмосфера быстро захватывает толпу зрителей, и люди начинают пританцовывать и хлопать в ладоши.

Среди участников карнавала, закутавшись в пончо и натянув на голову шапку, ловко перемещается коренастый индеец, разливая танцорам из пластиковой бутылки по тридцать грамм для разогрева. Он перескакивает от одного участника к другому, передавая небольшие стопки, и как только они опорожняются, быстрым движением снова заполняет их до краёв. Так, ряд за рядом, будто заботливая наседка, он обходит своих подопечных, наполняя их новой энергией и задором. Когда пластиковая тара пустеет, он исчезает в ближайшем магазинчике и через пару минут выходит оттуда с новой ношей. В один из таких магазинов зашли и мы. Внутри продавец бойко обслуживал «из-под прилавка» гонцов парада, наполняя опустевшие сосуды самогоном. Конвейер работал чётко и отлаженно: как только очередной провизор выносил за дверь «эликсир от усталости», продавец принимался обслуживать других покупателей, дожидаясь следующего гонца. Хвост шествия уже скрывался в толпе зрителей и прохожих, а на смену музыке приходили обычные уличные звуки. Но я вспоминал задор людей, окружавших меня, и это наполняло меня теплом. «Как же тогда выглядят праздничные карнавалы? – Думал я. – Ведь это было всего лишь празднование выходного дня».

Солнце ещё касается верхушек зарослей тростника, рассыпая на них последнюю пудру золотого света. Густые воды, словно ртуть, тягуче расступаются перед носом нашего небольшого корабля, скользящего по узким протокам среди плотных зарослей. Поначалу мы не видим ничего примечательного, кроме высоких озёрных полей тростника, где легко укрываются многочисленные водоплавающие птицы. Но вскоре показываются небольшие площадки из скошенной соломы с дозорными башнями и пунктами пропуска, а затем и вовсе огромные острова с целым городом из хижин. Эти уникальные искусственные сооружения выстроены индейцами урос ещё до прихода цивилизации инков. Здесь они спасались и от инков, и от нагрянувших вслед за ними испанцев. Но если копья и порох так и не смогли покорить свободолюбивый озёрный народ, то шипучая газировка и телевидение без труда подломили стену традиций и ритуалов местных индейцев. Сегодня никто из них уже не помнит язык своего народа и не может на сто процентов считать себя их потомком. Многие находятся на плавучих островах лишь для туристов, а после рабочего дня меняют тесные хижины на автомобили и дома в пригородах Пуно, а рыбу – на баранину.

И всё же значительное количество людей стремится сберечь культуру и применять технологии, проверенные многими поколениями. Искусственные острова до сих пор строятся методами пятивековой давности. Сухой тростник, смешанный с чернозёмом и корнями растений, выкладывают слоями, пока не образуется пласт толщиной в несколько метров. Со временем острова тяжелеют и погружаются в воду. Несколько раз в год жителям приходится обновлять структуру, добавляя свежие стебли. На полученном острове можно делать дома из соломы, сооружать очаги для приготовления пищи и вместе с тем строить бухты, декоративные арки, башни и многое другое.

Словом «урос» индейцев этих островов прозвали чужестранцы. Собственное же наименование племени можно перевести как «люди воды». Но мне кажется, что «племя тростника» ещё более подошло бы народу, чей жизненный уклад целиком держится на этом растении с названием «тотора». Местный камыш не только широко используется в строительстве, но и главенствует в других аспектах жизни индейцев урос. Его корни под названием «чолло» употребляют в пищу, из стеблей готовят лекарство от боли, жара и заражения, а листья используют для поделок. Традиционно жители островов занимались рыбалкой и охотой на водоплавающих птиц, некоторые держали домашнюю птицу, а кто-то даже ухитрялся прямо здесь, на небольших участках, сдобренных илом, высаживать огороды. Острова Урос нельзя в полной мере назвать плавучими, поскольку каждый из них прикреплён ко дну озера длинными шестами, предотвращающими их бесцельное блуждание по кромке воды.

На острове нас встретил индеец кечуа в кофте из плотной шерсти и разноцветной вязаной шапке. Он проводил всех к центральной поляне, где мы, усевшись на тюках соломы около очага, выслушали короткий рассказ о жизни на островах, после чего некоторые члены общины показали нам свои скромные соломенные жилища. Их дома состоят всего из одной комнаты, вмещающей небольшую семью со всем нужным скарбом. Внутри находятся соломенные настилы, покрытые простынями и одеялами, свёртки вещей и одежды, а также товары для продажи туристам. Конечно, прогресс не обошёл и эти места. Дети сидят перед телевизором, на крыше дома закреплена антенна и солнечная батарея. В домах побогаче есть и другая техника. Вход в комнату прикрывает лишь тонкая шерстяная материя, заменяющая дверь. Трудно представить, как индейцы ночуют в своих домиках, ведь температура здесь нередко опускается ниже десяти градусов тепла! Даже вечером здесь было довольно зябко.

Когда мы вышли из хижины, солнце уже закатилось за горы, укрывшись пуховой периной облаков. Свежескошенные пуки соломы по цвету слились с сухим тростником, а хижины в форме шалашей стали похожи на огромные снопы, взмывающие вверх сигнальными башнями незажжённых костров. Посередине острова находился заросший пруд: обогнув его, мы вышли к бухте, где на приколе стояло тростниковое судно, такое же, на каких плавали инки в прибрежных водах Тихого океана. Говорят, что для строительства морских кораблей они применяли именно технологию с берегов родного озера. На соломенных лодках с соломенными парусами они ухитрялись достичь берегов архипелага Хуан Фернандеса, Галапагосского архипелага и даже острова Пасхи. Именно такие суда видели первые европейцы, встречая в море индейцев, идущих под парусами.

Длина лодки оказалась около восьми метров. С бортов, словно у катамарана, имелись два длинных изогнутых цилиндрических понтона из плотно связанного тростинка – они были жёстко скреплены с соломенным дном. На этом каркасе располагалась платформа с прикрытыми стенками, защищающими пассажиров от ветра и брызг. Наверх вела лестница, по которой несколько человек могли взобраться на вторую палубу. Сегодня повсеместно используются более быстрые и маневренные узкие лодки из дерева или металла, оснащённые мотором. С их помощью перевозят грузы, осуществляют контакты с соседними островами, с них же и рыбачат. Соломенные исполины сохранены только для туристов. Изготовление такого роскошного судна занимает более трёх месяцев, а служит оно недолго, так как тростник быстро сгнивает, теряя присущую ему плавучесть. Их медленное и грациозное скольжение по воде давно перестало удовлетворять необходимость местных жителей постоянно перемещаться по озеру. Они стали чем-то вроде музейных экспонатов, хотя ещё пытаются противостоять времени, уносящему традиции плетения подобных лодок.

Мы поднялись на борт такого судна. Двое гребцов заняли позиции на носу, взмахнули вёслами – и лодка, шелестя тростниковым брюхом, медленно отошла от берега. Сумерки сгущались над озером, прямо на глазах смешивая воду и берега в одну тёмную массу. Да и есть ли между ними разница для людей, не представляющих свою жизнь на суше, куда им давно предлагает переселиться правительство, наделяя при этом даже землёй для обработки? Этот народ веками живёт на плавучих островах под самой опорой небесного свода, где днём рождается бог Солнца – Инти, а ночью его жена Мама Килья – Луна, серебрящая дорогу к вратам на небеса.

Глава 16.3
Куско. Мост четырёх миров

 
О Виракоча, владыка мира,
Кто бы ты ни был: мужчина иль женщина.
О ты, благодаря которому множится род людской.
Кто бы ты ни был, Владыка,
Где же место твоё? Надо мной ли? Подо мной ли?
А может быть, трон твой везде вкруг меня,
А палица твоя – жезл твой – тоже везде вкруг меня?
Услышь меня, Творец мира. Внемли мне там, на небесах.
Внемли мне, где бы ты ни был.
 

Пачакути (поэт периода инкской империи)

Сын самого солнца, владыка всех земель. Божественный посланник, хранитель мира и процветания. Жезл мудрости и вершитель судеб народа. Где ты – тот, чьи указы беспрекословно выполнялись, кто справедливо карал и милосердно отпускал врагов? Кто был светилом для миллиона людей? Правитель Инка! Что стало с твоим благословенным краем, богатым ламами и кукурузой, где храмы слепили золотом своих вершин, а поток караванов беспрестанно привозил в столицу товары из разных уголков континента? Где города взмывали к пикам гор, сливаясь с дымкой облаков, а тростниковые корабли уносили сотни посланников вдоль побережья Тихого океана к неизведанным краям? Что стало с тобой, не ведающим смерти? Как случилось, что всё обратилось в прах?

Инка был безраздельным повелителем всего многочисленного народа. Ему подчинялись тысячи воинов в королевских гарнизонах и сотни Дев Солнца – претенденток в наложницы в его гаремах. Его словом начинались войны и захваты соседних племён, его проклятья вели к уничтожению взбунтовавшихся селений и непокорных жителей. Он был непреклонен и недоступен, но если вдруг он заболевал, это было знаком, что его народ погряз в прегрешениях, поскольку сам Инка был свят. И чтобы недуг оставил властелина, жрецы вскрывали вены младенцам, принося силу и молодую кровь на алтарь небожителя. Он устанавливал законы, ритуалы и налоги, вводил праздники, основывал города и учреждал научные академии.

В то время, когда на обширной территории Гардарики полтора десятка русских княжеств пытались разделить между собой богатство и славу, в благословенной долине между двумя хребтами Анд первый Инка Манко Капак, погрузив в плодородные земли золотой посох, заложил основу будущей столицы самого могущественного царства Южной Америки. Эта страна пережила тринадцать поколений земных богов, просуществовав вплоть до смерти Атауальпы. Куско стал центром мира, возглавляемого великим правителем, который назвал свою страну Тауантинсуйу, что означает «четыре соединённых части света». И это стало не просто аллегорией, а основным принципом управления огромным государством. Из центра города в четыре стороны света устремились главные дороги империи, носившие имена тех частей державы, куда они приводили.

Куско стал Вавилоном Нового Света: вокруг его центральных площадей сплотились бесчисленные кварталы, заселённые народами, которые покорились инкам. «Кураки (главы административных районов инков) строили свои дома на случай своего посещения королевского двора, и каждый старался строить свои дома, а затем (их строили) другие и другие, сохраняя всякий раз месторасположение своей провинции. Так, если его провинция находилась по правую руку, то он строил свои дома по правую руку от соседей, а если слева – то по левую, а если сзади – то (строил их) сзади, и в таком порядке и соответствии, что если хорошо присмотреться к тем кварталам и к домам стольких и таких различных народов, сколько их там жило, то можно было увидеть и (как бы) охватить взглядом всю империю в целом, словно в зеркале или на космографическом рисунке», – писал Гарсиласо де ла Вега. Люди сохраняли свои этнические группы, не смешиваясь друг с другом, носили присущую своему региону одежду, говорили на исконных языках, соблюдали свои традиции, надевали разные головные уборы. Сапа Инка поощрял подобные отличительные знаки, «чтобы народы и родовые линии от Пасто до Чили не перепутались».

Тощая улица с мостовой, усыпанной мозолями, взбиралась в гору, теряясь в запутанных поворотах исторического центра города. Её каменные натоптыши пузырились андезитными валунами, пригнанными вплотную друг к другу. К стенам здания застенчиво жались тротуары, едва спасающие пешеходов от громыхающих такси, виртуозно скачущих по старым улицам Куско. Воздух искрился утренним солнцем и пронизывал тысячей ледяных иголок, ещё не исчезнувших из морозной свежести начала дня.

Казалось, брызги радуги слетают с многочисленных полосатых флагов, развешанных по всем фасадам, и рассыпаются цветным бисером по узким улицам, закатываясь во внутренние дворики, под двери, на огороженные террасы. Город полыхал семицветными огнями, отражая сотни инкских знамён. И хотелось кричать: «Arco iris! arco iris!» – словно весь мир вдруг засиял радужными оттенками, наполняя каждую молекулу воздуха счастьем и надеждой. Хотелось лететь по древним улицам, открывая новые запахи, необычные формы, свежие мысли и богатство воображения, позволяющего людям воплощать даже самые смелые свои мечты.

Куско – город-легенда. Его колониальные здания за века обросли преданиями и уже стали глубокой историей, в то время как сами они построены на месте ещё более древних религиозных сооружений и жертвенников, служивших для поклонения Солнцу. Эти долины были родиной стольких народов, что повествования о них сказители могли бы вести десятилетиями, а количества языков, звучавших над хребтами Анд, хватило бы на каждый новый день земного года.

Куско – город-мечта. Его мечтал увидеть каждый житель андских общин айлью, затем – каждый конкистадор, наслышанный о сказочных богатствах столицы инков, а теперь – любой путешественник, оказавшийся в районе долины Урубамба. Какой бы путь ни был выбран, он так или иначе ведёт сюда, будь то древние дороги инков или извилистые ответвления от Панамериканского шоссе. Кажется, будто многочисленные узлы человеческих судеб, завязанные ещё в далёкой древности, так и не были разрублены за долгие годы колониальных порядков. И теперь каменные ступени соборов, помнящие слёзы, кровь и пот миллионов людей, готовы ожить, как мифические горгульи, чтобы на клавишах лестничных маршей исполнить гимн борьбы за мечту, ставшую единым порывом для многих поколений, всё время ищущих новых вождей.

Куско – город-соблазн. Он с первого шага манит затеряться здесь навсегда, убежать в каменные джунгли улиц и укрыться пронзительно синим холстом неба, испещрённым белоснежными волокнами перьевых облаков. Этот город приглашает познать его, увидеть, потрогать, раствориться в нём. Здесь хочется скользить вдоль массивных фасадов, упираться в резные балкончики с цветами, пропускать между пальцев древнюю черепицу крыш и кружить вокруг колоколен. Каменная кладка здешних домов на закате озаряется сусальным золотом декора, и воображение рисует формы древних храмов и домов, стоявших в этой долине более полутысячелетия назад. Этот город был центром известного инкам мира – неслучайно его название «Куско» на языке кечуа обозначает «Пуп Земли».

Католичество, с приходом которого на эти земли культ поклонения Виракоче стал историей, теперь само превратилось в легенду. Взяв за основу многие места силы и до основания разрушив религиозные сооружения инков, новая религия возвела на их фундаментах десятки своих храмов. Сотни чудотворных икон, занявших алтарные ниши, стали объектами народного поклонения и за века окружили себя намоленными пространствами. Сегодня уже нельзя оценить, какая веха была более значимой в истории Нового Света. В результате такого симбиоза появились, например, Собор Санто-Доминго (Santo Domingo), построенный на руинах главного храма инков Кориканча (Qurikancha). После землетрясения в прошлом веке часть стен собора обрушилась, обнажив перед людьми старую имперскую кладку инков. Для них это было самое почитаемое место в городе – Храм Солнца. Стены не стали восстанавливать, поэтому теперь католичество и солнцепоклонство мирно делят этот холм друг с другом.

Заходя внутрь христианского храма, никак не ожидаешь оказаться в большом патио, стены которого образованы чётко пригнанными друг к другу ровными блоками. Качество их обработки и мастерство установки никого не могут оставить равнодушным, особенно если вспомнить, что мастера того времени не знали ни подъёмных механизмов, ни шлиф-машинок, ни болгарок, ни алмазных свёрл. Гладкие камни с ровными стенками слегка наклонены по фасаду, отчего бока сооружения становятся покатыми, как бы формируя грани очень высокой пирамиды. Кроме того, каждый камень имеет с рёбер пологую фаску, отчего кажется, что блоки ещё теснее пригнаны друг к другу, так что невозможно найти ни единой грани, за которую можно было бы зацепиться. Однако некоторые камни не совсем гладкие: у них есть выступающие части или пазы правильной формы, предназначение которых до сих пор остаётся неизвестным.

Часть порталов сделана из массивных балок, вес которых достигает десятка тонн. Они установлены на блоки стен с ювелирной точностью, и ни века, миновавшие с эпохи инков, ни землетрясения, покосившие массивные строения испанцев, никак не сказались на этих величественных памятниках архитектуры. Но вид каменных руин не идёт ни в какое сравнение с тем великолепием, которым поражал храм солнца в начале шестнадцатого века.

Гарсиласо де ла Вега в «Истории государства Инков» так описывает храм Кориканча: «Большой алтарь (назовём его так, чтобы было понятно, хотя те индейцы не умели делать алтари) находился на востоке; крыша была из длинных брёвен, чтобы там гуляли сильные воздушные потоки; кровлей служила солома, ибо они не знали черепицы. Все четыре стены были сверху донизу покрыты пластинами и брусками из золота. На фасаде, который мы назовём большим алтарём, стояла фигура Солнца, выполненная из золотой пластины, которая была в два раза толще тех, что покрывали стены. Фигура (Солнца) со своим круглым ликом и со своими лучами, и с языками пламени была вся сделана из одного слитка (piesa) – точно такая, какой её рисуют художники. Она была такой огромной, что занимала весь фасад храма от стены до стены. Рядом с изображением Солнца инки не держали других идолов – ни своих, ни чужих, как в том храме, так и в других, ибо они не поклонялись другим богам, а только Солнцу, хотя нет недостатка в тех, кто говорит противоположное».

Это место было не только ритуальным комплексом, но и склепом. «По одну и по другую сторону изображения Солнца в порядке старшинства (antiguedad) находились тела мёртвых королей как сыновей этого Солнца; они были забальзамированы (неизвестно как) и казались живыми. Они восседали на своих золотых креслах, установленных на толстые золотые брусья (tablon), на которых они привыкли восседать. Лица их были направлены в сторону народа (pueblo); только Вайна Капак имел преимущество перед другими, ибо он был помещен перед фигурой Солнца с лицом, повёрнутым в его сторону, как самый любимый и обожаемый сын, поскольку он превосходил всех остальных, ибо ещё при жизни ему стали поклоняться, как богу, за его добродетели и королевские достоинства (ornamentos), которые он проявил ещё совсем молодым». Большинство сокровищ были отданы в качестве выкупа за Атауальпу. А тела и оставшиеся золотые изделия были вывезены индейцами и спрятаны так, что на данный момент обнаружены лишь некоторые из мумий.

Сколько несметных сокровищ ещё остаётся в тайниках, вряд ли удастся когда-нибудь установить, но, по заверениям Отца Бласа Валера, основанным на рассказах индейцев, их бы с лихвой хватило не на одно поколение потомков бога Инти: «переселённые индейцы (которых называют митмаками), проживающие в Копа-Кавана, заверяли его, что имелся такой избыток золота и серебра, что из них можно было бы построить другой храм, начиная от фундамента и заканчивая крышей, без применения какого-либо другого материала. И что как только индейцы узнали о приходе на те земли испанцев и о том, что они забирали себе все богатства, которые находили, они бросили всё в то великое озеро (Титикаку)».

Тонкая нить улочки Сиете Кулебрас (7 Culebras) змеёй выскальзывает на Плазолету де лас Назаренас (Plazoleta de las Nazarenas), где кто-то играет свадьбу. Подруги невесты заливисто смеются, стайкой вбегая в церковь. У входа стоит экипаж новобрачных – начищенный до блеска раритетный «Aston Martin» вишнёвого цвета с прикреплённым к капоту букетом астр и лилий. Спускаемся по Куэста дель Альмеранте (Cuesta del Almirante) к Плаза де Армас. Справа остаётся один из интереснейших музеев города – Музей Инка (Museo Inka). Ступени водопадом стекают вниз под гору, и через несколько минут мы выходим на главную городскую площадь – возможно, одну из самых красивых площадей колониального прошлого Нового Света.

И без того огромная Плаза де Армас (Plaza de Armas) во времена инков и в первые годы испанского господства была ещё больше: в неё входили несколько кварталов вплоть до Плаза Сан Франциско (Plaza Sam Francisco). Во времена Тауантинсуйу здесь проходили церемонии главного праздника инков – Инти Райми, при испанцах здесь казнили последних Сапа Инков и предводителей индейских восстаний. Тупак Амару и его военачальники, закованные в ошейники, были доставлены в Куско в 1572 году, когда пал последний оплот свободного Перу – город Вилькабамба (Vilcabamba), и поднялись на эшафот, чтобы, простившись со своим народом, принять мучительную смерть в петле из пеньковой верёвки. А через двести лет потомок вожака Тупак Амару II был здесь же четвертован за организацию массовых восстаний коренного населения против испанского владычества. Сначала ему вырвали язык, потом привязали к скакунам, однако лошади очень долго не могли разорвать его тело. Тогда, по приказу одного из палачей, Тупак Амару был обезглавлен и лишь затем четвертован. Он стал символом освободительной борьбы, которая менее чем через полвека сделала страну независимой.

Но до этого пришлось пережить годы рабства, а затем – череду военных хунт и диктатур. Когда 15 ноября 1533 года Франсиско Писарро входил со своими войсками в город, никто не мог представить, что будет дальше. Да и кто бы стал задумываться об этом, если единственное, что тогда занимало завоевателей, было вожделение достичь легендарного золотого города индейцев. Однако даже их самые смелые мечты были лишь блёклой полуденной тенью на фоне того, что они увидели в столице государства в эпоху расцвета великой империи во главе с сыном Солнца – Сапой Инкой. «Они обили листовым золотом храмы Солнца и королевские покои всюду, где таковые имелись; они установили множество фигур мужчин и женщин, и птиц, наземных и водоплавающих, и хищных животных, как-то: тигров, медведей, львов, лисиц, собак и диких котов, оленей, лам и викуний, и домашних лам, – все отлитые в натуральную величину и в натуральном виде из золота и серебра, и они устанавливали их в стенах – в пустотах и выемках, которые они оставляли для этой цели по мере того, как строились стены», – рассказывает Педро Сьеса де Леон в своей «Хронике Перу».

Свой рассказ о богатстве Куско он продолжает так: «Они изготовляли (из золота и серебра) травы и растения из тех, что растут на наружных стенах, и укладывали их на стенах (в здании) так, что казалось, будто они здесь выросли. Они так усеивали стены ящерицами и бабочками, мышами, большими и маленькими змеями, что казалось, будто они карабкаются по ним вверх и вниз». У Инков был культ золота, но это не было культом богатства, поскольку драгоценный металл не являлся товаром: на него нельзя было обменять продукты или одежду. Это был дар богу Инти, и ему же он приносился в жертву, восхваляя светило, каждый день выплывающее из-за горных гребней. Поэтому роскошью в буквальном смысле мог пользоваться только император со своей семьёй.

«Обычно Инка сидел на сидении из литого золота, которое они называют «тиана»: высотою в треть вары (около сорока сантиметров), без спинки и подлокотников, с некоторой вогнутостью для сидения. Они ставили его на большой квадратный брусок из золота. Мелкая и крупная посуда для любой службы в доме: как для стола, так и для напитков, и для кухни – вся была изготовлена из золота и серебра. Она хранилась в каждом доме, чтобы, когда король отправлялся в путь, её не переносили из одного места в другое, а она имелась бы в каждом доме Инки».

И в каждом из домов, расположенных вдоль всех королевских дорог империи, великому Инке сопутствовали те же роскошь и комфорт, что и в его столичной резиденции. «Во всех королевских домах имелись сады и садики, в которых Инка отдыхал. Там высаживались все красивые и видные деревья, цветы, пахучие и красивые растения, которые имелись в том королевстве, а также по их подобию и в натуральную величину из золота и серебра изготовлялись многие деревья и более мелкие растения со своими листьями, цветами и плодами: одни из них (как бы) еще только распускались, другие наполовину созрели, третьи полностью достигли своего размера. Среди этого и другого великолепия имелись поля маиса, имитированные в натуральную величину со своими листьями, початками и стеблями, со своими корнями и цветами. Метёлочка, которую выбрасывает кукурузный початок, была из золота, а всё остальное из серебра, приваренное одно к другому. И точно так же по-разному они делали остальные растения; цветок или что-либо другое, что отдавало желтизной, воплощалось в золоте, а всё остальное – в серебре. Кроме того, имелись малые и крупные животные, изображённые и отлитые из золота и серебра, как-то: кролики, мыши, ящерицы, змеи, бабочки, лисы, дикие коты, ибо у них не было домашних котов. Имелись и всевозможные птицы: одни сидели на деревьях, словно бы они пели, другие как бы порхали и пили нектар из цветов. Имелись олени и лани, львы и тигры, и все остальные животные и птицы, которые обитали на земле, каждый экземпляр на своём месте, чтобы лучше повторить его натуральный вид».

Инки ценили золото, «потому что король и его начальники делали из него свою посуду для своей службы и драгоценности для своих нарядов, и они дарили его храмам». Они усердно добывали этот металл на рудниках и мыли в золотоносных реках. Благодаря ему была основана крепкая империя, собравшая под своим могуществом великое множество народов. Инки не жаждали золота, не сходили из-за него с ума, не убивали ради него людей. Золотом не оплачивали труд воинов – и ратники не испытывали алчность, его не делили между чиновниками – и не было казнокрадства, за него не покупали города и королевства – и не было предательства. Инки только украшали золотом и серебром себя и пространство, сопутствующее их жизни, а уходя в другой мир, забирали его с собой в могилу. Ремесленники и ювелиры из поколения в поколение оттачивали талант и мастерство, создавая легендарные вещи. Одним из таких артефактов стал королевский помост, по которому с почестями проносили Инку. Именно этот мост, помимо доли из общей добычи, выбрал себе в трофеи предводитель конкисты Франсиско Писарро. Помост был сделан из ста тридцати пяти килограммов шестнадцатикаратного золота. Стоимость только самого металла по нынешним меркам приближалась бы к ста пятидесяти миллионам рублей, и это без учёта его культурной ценности.