Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 16.9
Перу. Кровавый закат империи

Jugar sol antes que amenazca.

Проиграть Солнце ещё до наступления рассвета.

(Пер. с испанского.)

Народная поговорка

Это было одно из самых высокоорганизованных обществ. В нём были воины, но не грабители, служители культа, но не шарлатаны, судьи, но не жестокие палачи, правители областей, но не казнокрады. В наш век президентов и конституций законы, по которым жило деспотичное общество инков, выглядят дикими. Но когда мы слышим о «свободе» и «демократии», перед глазами вырастают образы отнюдь не сытой и счастливой жизни. Для нас эти слова уже давно стали синонимами слову «война». Инки не знали лицемерия, цинизма и алчности, которые крепко привязались к нам сегодня, когда за каждой фразой стоит совсем иной скрытый смысл, работающий на чью-то выгоду и подлый обман. Их ритуалы с принесением человеческих жертв кажутся нам жестокими, их «дома избранниц» с жёнами Инти – аморальными, их культура без письменности – отсталой, а технические принципы без использования колеса и выплавки некоторых металлов – недальновидными. При этом мы миримся с современным равнодушием к бездомным и инвалидам, закрываем глаза на процветание проституции в наших городах, до невозможности уродуем наш язык, а свои изобретения ставим на службу производству ещё более мощного оружия, чем то, которым владели прежде.

Инки ценили каждую человеческую жизнь: она была для них священна, и принесение такого сакрального объекта в жертву было не чем иным, как попыткой уберечь других людей от гнева богов. Мы сами ежеминутно приносим куда более кровавые жертвы, травя себя табаком, убивая людей в автокатастрофах, стреляя на улицах, делая аборты и загрязняя своими отходами окружающий нас мир. Инки повсеместно создавали «дома избранниц», в которых содержались сотни жен Солнца – их отбирали с восьми лет, и всю свою жизнь они оставались девственницами, чтобы служить Инти. Лишь немногих из них брал себе в наложницы Сапа Инка, являвшийся наместником Солнца на земле. Остальные жёны Солнца изготавливали одежду, головные уборы и украшения, носить которые имели право только император и его законная жена – койи. Мы же сейчас не считаем количество «публичных домов», которыми изобилуют наши города и где занимаются отнюдь не ткачеством и пряжей, а ханжество, с которым мы упоминаем эти места, скрывающие далеко не библиотеки, театры или дома культуры, уже не вызывает дискомфорта.

Многообразие эпитетов, словесных форм и характеристик, которыми обилен кечуа, язык инков, может загнать в тупик любого лингвиста, доказывающего богатство языков романской группы, распространённых в Европе. А циклопические строения, элементы которых порой весят больше сотни тонн, возведённые без помощи кранов и современных режущих инструментов, до сих пор приводят в недоумение инженеров и строителей.

А чем же высокообразованные европейцы обогатили варварский мир Нового Света? Она поставили замки и засовы на двери в стране, где не знали воровства; внедрили фармацевтику туда, где не было таких страшных болезней, как сифилис, корь или оспа; принесли бумагу и чернила в государство, где вместо бюрократии чётко работала налаженная система управления. Что дали европейцы этому миру, в котором не было прелюбодеяния, распутных женщин и порочных мужчин, мошенничества и казнокрадства, алчности и безмерной жажды наживы? Где поля, пастбища, шахты и леса, формально принадлежавшие Инке, по факту находились в коллективной собственности общин, которые лишь недолгий период были обязаны обрабатывать наделы жрецов и верховного правителя, а в остальное время работали на себя.

Что могут европейцы провозгласить своей заслугой? Строительство церквей на фундаментах разрушенных храмов инков, новую религию, кровавой сечей разрубившую культурно-социальные связи миллионов людей, частную собственность, отобравшую у индейцев всё, что они имели, и вынудившую их за гроши работать на испанцев? Может быть, безмерное поклонение драгоценному металлу должно было лечь в основу цивилизованной культуры, передаваемой испанцами индейцам? Когда стремление получить вожделенное золото, открывавшее почти безграничные возможности, не оставляло страха ни перед ложью, ни перед предательством, ни перед убийством. Когда в бешеной гонке за золотыми брусками человеческие жизни становились всего лишь разменной монетой.

«Золото, серебро и драгоценные камни, которые имелись у королей инков в огромных количествах, как это общеизвестно, не входили в обязательную подать, которую индейцы были обязаны вносить, и короли не просили их, поскольку (драгоценности) не считались тем, что было необходимо для войны или для мира, и не рассматривались как имущество или сокровище, потому что, как известно, у них никакая вещь не продавалась и не покупалась за серебро или золото, и ими не расплачивались с воинами, не расходовали их, чтобы помочь решить какую-нибудь нужду, которая у них возникала; и поэтому они считали их ненужной вещью, которую нельзя было съесть или купить на неё еду. Они ценили их только за их красоту и блеск, (используя) для украшения и служб в королевских домах, храмах Солнца и домах девственниц».

У Инков не было ни бедных, ни бродяг, ни попрошаек. Государство поддерживало своих подданных, что бы с ними ни произошло, а лень строго наказывалась. Люди имели всё необходимое из еды, одежды и обуви, а их наряды и обычаи строго соответствовали родному региону. За их постоянством следили ставленники Инки, который считал это крайне важным для хорошего правления. При этом привычку испанцев менять вид своих платьев объясняли их тщеславием и порочностью. Никто в империи Тауантинсуйу не мог бы назвать себя бедняком или «стоять на паперти», так как они в достаточном количестве имели всё, что нужно, будто были богатыми. В то же время, если говорить о роскоши и излишествах, то их можно было считать беднейшими, так как у них ни в чём не было избытка.

Отец Акоста так описывал порядки инков: «В должное время они стригли скот и каждому давали (шерсть) для пряжи и изготовления одежды для себя, детей и жены, и практиковались посещения, чтобы (узнать), выполнили ли они это, а ослушавшихся наказывали. Избыток шерсти они оставляли в хранилищах; и такими, переполненными шерстью и другими вещами, необходимыми для человеческой жизни, нашли эти помещения испанцы, когда пришли на (эту землю). Нет ни одного разумного человека, который не восхищался бы столь благородным и предусмотрительным правлением, ибо, не будучи ни монахами, ни христианами, индейцы на свой манер исполняли такую высокую заповедь не иметь собственности и обеспечивать всем необходимым и содержать с таким старанием религиозные дома и дома своего короля и господина».

Испанцы принесли с собой новые, неведомые индейцам пороки и социальные проблемы, которые день за днём разрушали мир, существовавший на этих землях. Один из конкистадоров писал: «Когда они обнаружили среди нас воров и людей, которые пытались соблазнить их дочерей, они стали презирать нас». Но столетия сделали своё дело, и теперь самодостаточный мир, когда-то развалившийся на куски, вовсе прекратил своё существование в первозданном виде. Сегодня людей, живущих в Перу, обуревают те же страсти, что и нас с вами.

Ценности многих поколений были погребены под руинами красивых городов, заложив крепкий и прочный фундамент колониального могущества испанской короны. Кровожадность стала считаться доблестью, жестокость и неистовство – боевым духом, а истребление индейцев – военной славой. В погоне за властью и богатством новые губернаторы и управляющие предавали товарищей по оружию, клеветали на соперников и убивали друг друга. Мельница душ перемалывала в муку тысячи жизней искателей приключений, но это было каплей в море по сравнению с миллионами коренных жителей, которые от болезней, голода и непосильного труда с проклятиями на устах валились замертво, закабалённые пожизненной энкомьендой. Испанцы далеко не сразу поняли, что самым ценным кладом для них стало не серебро и золото, вывозимое из страны тоннами, а подданные Инки, которые, вопреки стараниям конкистадоров, никак не хотели умирать. Их труд достался завоевателям бесплатно и на протяжении веков был главным инструментом для добычи ресурсов этого богатого края.

Когда-то всё было поставлено на кон: и власть, и вера, и жизнь, и даже смерть. Когда-то в долинах, окружающих Куско, хлынули реки крови, затопившие улицы многолюдного города алыми потоками, смешанными с конским помётом и хохотом солдат, пьяных от своего всемогущества, алчности и предвкушения наживы. Нет, это было не тёмное время – это было время золотое. Тонны солнечного металла, сдираемого с облицовки храмов, с человеческих шей и алтарей божеств, шли на переплавку, чтобы киноварными ручьями расплава затмить цвет пульсирующей крови, полной нескончаемого стылого ужаса внезапной смерти.

Перекошенные от боли лица слились в одну массу с сияющими физиономиями конкистадоров, упивающихся животным экстазом насилия и похоти. Уже ничто не могло спасти империю – в этот миг в мире не было ни сострадания, ни добра, ни жалости. Остались только запах дымного пороха, щёлканье кремней мушкетов, звук разрезаемой сталью плоти и хруст костей, переломленных холодными мечами жестоких завоевателей. Нет, им не нужны были рабы – пока не нужны – они хотели наполнить страхом каждого человека, от старика до младенца, им нужно было сломить дух жителей города, они должны были успеть стать богачами до рассвета.

Огромный золотой диск с изображением Солнца, главная святыня крупнейшего храма Тауантинсуйу, стены которого от пола до потолка были покрыты пластинами и брусками золота, оказался в руках одного из конкистадоров по имени Мансио Сьерра де Лекисамо. В ту же ночь, ещё до наступления рассвета, он умудрился в безумии общего веселья проиграть захваченный диск в карты своим братьям по оружию. Этот несущественный эпизод в истории завоевания империи инков, полной драматизма и ужаса, получил настолько широкую огласку, что его и по сей день вспоминают в Латинской Америке. «Jugar sol antes que amenazca», – говорят перуанцы. Проиграть Солнце, проиграть его ещё до рассвета. И даже неважно, в чьи руки оно перейдёт, ведь светить тем людям, которые поклонялись ему несколько веков подряд, оно уже не будет никогда.

Глава 17.1
Встреча с Эквадором. Пасторальные Лоха и Куэнка

Возможно всё! На невозможное просто требуется больше времени.

Дэн Браун

Ночью граница между Перу и Эквадором была пересечена, и наш автобус, наполненный преимущественно креолами, продолжил шелестеть шинами, растягивая темноту, словно кусок тонкой эластичной резины, уже по территории другой страны. Маленькие бытовки, устроившиеся вдоль дороги с обеих сторон узкой реки, да бетонный мост, соединивший два берега, словно петлица на зелёном мундире офицера, – вот и всё, что представляла собой погранзастава.

Здесь не найти двухэтажных автобусов для ночных переездов, к которым мы привыкли в Перу, но отсутствие комфорта с лихвой окупается доступной ценой проезда, на фоне которой даже вытянутые в проход ноги и плохо работающий туалет отступают на второй план. Улицы города ещё не успели полностью освободиться от чар Морфея, а дома – сбросить с себя тёмные покровы ночи и обнажить белые рубахи своих фасадов, когда наш автобус захрипел тормозными колодками и въехал на территорию автовокзала. Забрав вещи из багажного отделения, мы отправились внутрь здания дожидаться утра. Разбавленный до безвкусности кофе цвета болотной воды приятно прошёл по телу тёплой волной, а вслед за ним в желудок поспешил и круассан. Скромный завтрак открыл для нас это раннее утро, растопив остатки короткого сна. Пустующая зала постепенно заполнялась народом, шеренги касс друг за другом поднимали забрала рольставней, приглушённый шёпот разрастался в мерный гул. Мы вышли на улицу и поймали такси. Светало.

Эквадор – ещё одна страна, сменившая свою национальную валюту на североамериканские доллары после кризиса, разразившегося на рубеже веков, когда местные купюры внезапно обесценились в несколько раз. Теперь увидеть «сукре» можно разве что в лавках старьёвщиков или сувенирных магазинах, а всё, что разрешено национальному банку, – чеканить монеты номиналом не более одного доллара. Жизнь стала простой и предсказуемой, но управляемой извне. А поскольку, кроме бананов, цветов и морепродуктов, других ценных ресурсов в Эквадоре нет, отчего страна не может полноценно интегрироваться в мировую экономику, то местные власти сделали основную ставку на туризм и, как видно, не прогадали. Отношение площади национальных парков к территории страны здесь одно из самых больших в мире и превосходит даже показатель Новой Зеландии. А разнообразие флоры и фауны едва ли уступает тропической Коста-Рике.

Машина остановилась рядом с бордюром, в последний раз вздохнула и притихла. Мы покинули салон. Лоха оказался небольшим, но уютным городом. Двухэтажные дома с резными террасами и просторными балконами заменили старые низкие фазенды, что прежде были скучены возле центральной площади. Тихие улицы лишь ненадолго оживали от грохота машин. Я отдал таксисту монету медного цвета номиналом в один доллар – единый тариф на поездки по городу – и мы пошли гулять. По воскресеньям жизнь здесь, как и во всём Эквадоре, замирает. Закрытые двери магазинов, чугунные решётки банков, свободные парковки и пустые кафе, ожидающие хоть каких-нибудь клиентов. И только рядом с площадью Сан Себастьяна (San Sebastian) слышен шум толпы. Сердце любого латиноамериканского города – это рынок, и сейчас он был прямо перед нами. Несмотря на моросящий дождь, гул и движение не затихали. Здесь продавали, покупали, прятались под зонтами и перетаскивали коробки, беседовали и перекрикивались. И над всем этим довлели самые значимые здания города: тридцатидвухметровый монумент независимости, стилизованный под башню с часами, и церковь Сан Себастьян, а ещё выше них – тяжёлое грозовое небо.

Мы сворачиваем в сторону, на Авенида Университария (Avenida Universitaria), и идём к главным городским воротам. Этот портал, связывающий исторический центр города с основной трассой, ведущей в столицу, пропускает почти весь транспорт, движущийся с северной периферии, а в первой половине девятнадцатого столетия в город по мосту рядом с воротами вступал сам Симон Боливар. Массивная стена, зубцы бойниц, дозорная башня – на первый взгляд, нет никаких отличий от европейских укреплений семнадцатого века, а между тем всё это возведено немногим более десятилетия назад и стало за это время одной из главных достопримечательностей районного центра.

Сегодня над сонным обликом города довлеют размеренность и добродушие, совершенно не совместимые с форпостом испанской короны, каким он был почти половину тысячелетия назад. Тогда жизнь здесь била ключом: караваны провизии, оружия и инвентаря тянулись сюда, заполняя местные склады и амбары. В тавернах гремела музыка и хохот пьяных конкистадоров, в конюшнях громко ржали лошади. Отсюда пролегал самый лёгкий путь через седловины Анд в Амазонские джунгли, куда стремились тысячи искателей, жаждущих отыскать вожделенный город Эльдорадо. Они уходили на восток, чтобы никогда не вернуться, погибали от малярии, рук туземцев или в когтях диких зверей. С тех времён асфальт сменил брусчатку, автомобили – коней, бумажные купюры – золотую монету, а воинственная цитадель стала святилищем культуры и науки. Лоха – город хоть и уютный, но небольшой, и мы не были намерены задерживаться там надолго. На следующий же день было назначено отправление в Куэнку.

Эквадор – страна, утопающая в зелени. Здесь плавные изгибы гор, выстланные густыми тропическими лесами, лоскутные покрывала полей с тонкими швами деревьев, маленькие сёла, укрывшиеся в низинах долин. Здесь просторные фермерские хозяйства, разместившиеся на склонах и в ущельях, чёрно-белые коровы с покатыми боками, поля злаков – словно находишься не в Эквадоре, а в какой-то тропической Швейцарии, если бы такая существовала, с её идиллией и правильностью. Каждая деталь этих мест привлекает взгляд, дополняя бесконечный калейдоскоп пейзажей.

Но главное здесь – цвета. Невероятно яркие и сочные, они словно переполнены свежестью, готовой излиться на любого, кто осмелится коснуться этих бирюзовых, изумрудных и нефритовых оттенков. Кристаллы листвы, россыпи драгоценной пудры полей, ожерелья папоротников и диадемы гваяковых деревьев. Каждое растение излучает жизненные флюиды и пульсирует энергией. Здесь города будто и не отвоёвывали территорию у природы, а раздвинули её, пристроившись где-то посередине, чтобы наиболее гармонично вписаться в ландшафт. Тонкие аксоны нервных клеток населённых пунктов проросли глубоко в густые дебри джунглей. Их белые пятна с зелёными вкраплениями парков и аллей и серой паутиной дорог не портят ландшафт, а аккуратно растекаются по нему, словно стараясь не повредить хрупкий массив малахита. Лишь мегаполисы выглядят как проплешины заболевшего леса, расползаясь страшными язвами, поражающими всё новые и новые территории. Но их здесь немного, и пятнадцать миллионов человек, живущих в Эквадоре, чаще выбирают для жизни тихие небольшие города, а не тяжёлые и душные агломерации.

Куэнка распластала шахматную доску своих кварталов на высокогорье Анд. Руины древних посёлков доинкских и инкских племён нашли пристанище в местных парках, выглядывая из-под земли низкими остовами стен, изъеденных порами, словно оспинами. Река Томебамба (Rio Tomebamba) разделяет город на новую и старую части. И если его северную половину наполняют архитектурные шедевры колониального прошлого с узкими улицами и нарядными фасадами домов, то южная часть блистает современными зданиями и новыми кварталами. Этот город широко известен за пределами Эквадора, и большой приток пенсионеров, эмигрирующих в Куэнку из США, привёл к тому, что уровень цен в городе заметно выше, чем в среднем по стране. Но даже это не мешает Эквадору входить в число наиболее дешёвых стран Латинской Америки.

Собор Непорочного зачатия (Catedral de la Inmaculada Conception) вознёсся над парком Кальдерон (Abdon Calderon Park) пятидесятиметровым куполом. Это здание, вмещающее в себя почти десять тысяч человек, является неоспоримой доминантой всего Старого города. Несмотря на свой стиль, представляющий смесь ренессанса, готики и барокко, собор достаточно новый, однако использование классических канонов и традиционных материалов делает это почти незаметным. Он строился на протяжении целого века, но так и не был завершён. Мощные башни его центрального фасада, словно каменные столпы, подпирающие небесный свод, уходят вверх на полсотни метров, почти равняясь с куполами, хотя по изначальному замыслу должны были возвыситься над ними. Три нефа формируют поистине гигантское внутреннее пространство, декорированное розовым итальянским мрамором и яркими испанскими витражами. Пышность и величие внутреннего убранства делают честь прекрасному вкусу декораторов, поэтому, невзирая на огромное число проектных ошибок, задержавших строительство на десятилетия, общее впечатление о Соборе Непорочного зачатия остаётся исключительно благоприятным.

Сотни баров, кафе и мелких магазинов примостились между колоннадами старых каменных зданий. Многочисленные узкие проходы уводят в глубь кварталов, а лестницы взбираются на верхние этажи. Заглядывая во внутренние патио, внезапно попадаешь в толчею рынка, а выходя на перекрёстки, натыкаешься на шпили витиеватых фасадов административных учреждений или соборов. И всё же, несмотря на всепоглощающую суету, город выглядит открытым и дружелюбным.

Большинство музеев в Эквадоре бесплатные, и лишь немногие действуют на коммерческой основе. Например, вход в археологический музей на улице Ларго (Calle Larga) стоит два доллара, при том что разнообразие собранных в нём артефактов может составить конкуренцию столичным экспозициям. В небольшом патио, где находится ресторан, на втором этаже разместились несколько выставочных залов. В них представлена огромная коллекция гончарных изделий, найденных на территории страны, начиная от кувшинов и тарелок и заканчивая глиняными печатями, а также подборка бронзовых изделий. Самым интересным экспонатом, на который я обратил внимание, был череп человека с золотой инкрустацией зубов. Ровные круглые вставки, соединяясь в триады, проходили сквозь передние резцовые зубы, чем-то напоминая пирсинг, столь популярный в наше время. Должно быть, эта операция была крайне болезненной, особенно с учётом отсутствия у индейцев зубных инструментов, применяемых в наше время. Но люди добровольно соглашались на самоистязание, чтобы соответствовать канонам красоты своей эпохи, а может быть, чтобы стать более похожими на своих богов.

За стеклянными витринами разных экспозиций, разбросанных по огромной территории Южной Америки, нередко можно увидеть черепа странной продолговатой формы. Затылочная часть у них вытянута, иногда удлиняя кости более чем в полтора раза. И если бы не идентификация по ДНК, их можно было бы приписать инопланетным существам, когда-то посещавшим Землю. Как мог появиться такой странный культ на значительной территории материка, если он не имел под собой реальной основы? Вряд ли люди прошлого придумывали или фантазировали: они лишь изучали окружающий мир и копировали то, что видели. Жрецы не ввели бы культ обожествления, а родители не стали бы изменять младенцам форму черепа, привязывая дощечки к голове, если бы не поклонение или подражание кому-то. Тому, кто обладал вытянутым черепом, делился с ними знаниями, продвигал их науку и давал больше, чем то, чем владели они сами. Ведь если бы это изначально было простым уродством и отклонением, вряд ли кто-то стал бы подхватывать этот пример и боготворить его, считая такую патологию знаком принадлежности к высшему обществу. Кажется, индейцы в прошлом столкнулись с чем-то таким, что навсегда их изменило, но эта тайна исчезла вместе с последними правителями горных царств.

Дорога в Гуаякиль смотрелась крайне живописно. Низкие облака насыщали влагой каждую молекулу воздуха, окутывая молочной белизной вершины хребтов. Поля плыли по безбрежному океану джунглей, словно осенние листья – по глади туманного озера. Но стоило автобусу подняться ещё выше и преодолеть вершину хребта, как воздух стал кристально чистым, а по обе стороны дороги протянулись безбрежные просторы, убелённые кучевыми облаками, похожими на взбитый белок в коктейле писко сауэр (pisco sour). Они выглядели настолько плотными, что, казалось, гигантская монетка величиной с надувной бассейн сможет удержаться на них, как на густой пене чешского пива. А при взгляде на мягкую перину небес отчётливо ощущалось приятное наэлектризованное покалывание стоп и щиколоток, погружённых в молочный покров, и влажная свежесть, исходящая от облаков, словно от прогулки по мшистому болоту. Но вот автобус стал снижаться, всё быстрее приближаясь к воздушным сливкам горного тумана, пока, наконец, не погрузился в них, полностью утонув в белоснежном пуховом одеяле небесного свода.