Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

В глубоких колодцах, словно ажур вязаных покрывал, радиально легли черепа и кости, создавая причудливые орнаменты пепельного и бежевого тонов. Странно видеть в замкнутом пространстве монастырских гробниц дюжину поколений людей – практически всех жителей Лимы от момента её основания и до краха колониальной власти Испании. В толще наслоений уже не распознать людей богатых и скромного достатка, красивых и не очень, талантливых и заурядных. Они больше не отличаются по цвету кожи, разрезу глаз, идеологическим и религиозным убеждениям. Они стали одинаковыми, такими же, какими были, когда только приходили в этот мир. И я подумал, что лучших нет – есть просто люди, которым в любом случае уготована смерть. Так зачем тогда плодить жестокость и нужду, пренебрежение и подлость? Зачем пытаться стать выше и могущественней, да ещё и растоптав при этом как можно больше других людей? И чем весомее власть, тем больше смерти она требовала, чтобы взрастить свои силы. Ушли из жизни люди, строившие небесные города, ушли те, кто завоевал новый континент. Только время способно рассудить и подвести итоги, только история может сохранить память о них или стереть её навсегда.

Перед смертью Мансио Сьерра де Лекисамо написал исповедь королю: «…мы не нашли в этих странах ни воров, ни лихих людей, ни бездельников, ни коварных женщин-клятвопреступниц. Такое поведение здесь находилось под запретом, аморальные люди не могли жить спокойно, а у всех подданных Инки была честная и прибыльная работа. Обрабатываемые земли, горы, рудники, пастбища, охотничьи угодья, леса – всё было учтено, организовано и поделено таким образом, что каждый знал, чем он владеет. Никто другой не мог захватить это и владеть им, и поэтому не было нужды обращаться в суд. Многочисленные войны не мешали обработке земли, не наносили урон культуре и другой деятельности. Абсолютно всё, от наиболее важного до самых малых деталей, было организовано и координировалось с большой мудростью. Инков боялись, их слушались, уважали и превозносили. Все подчинённые считали их очень способными правителями.

Мы подчинили их и превратили сдавшихся нам правителей в рабов, что уже известно всему миру. Мы изменили народ, который был так мудр, совершал так мало преступлений, сторонился всех крайностей и новшеств, был настолько честен, что владелец десяти тысяч золотых и серебряных песо мог оставить свою дверь открытой и, покидая дом, извещал об этом всех, поставив метлу поперёк двери. В соответствии с обычаем, этого знака было достаточно для того, чтобы никто не вошёл в дом и не взял ничего. Люди выражали презрение, когда видели среди нас воров и мужчин, подбивавших их жён и дочерей на грех».

Испанцы сделали крестьян нищими, детей – попрошайками, воинов – пьяницами, а свободных людей – рабами. Болезни выкосили генофонд, а паперть и виселица сменили плодородные поля и дворцы индейцев. Экспансия новых порядков не оставила ни крупицы надежды на возрождение, а скорость упадка культурных традиций и передачи знаний между поколениями за один век свела на нет практически всё, что копилось тысячелетиями. На смену старым порядкам пришёл европейский закон, воздвигнутый на канонах церковного стяжательства, алчущего новых земель не меньше, чем душ новых последователей. Но даже кодекс не мог решить, есть ли у индейца душа, а значит, и право называться человеком. Прошлый мир исчез навсегда, забрав с собой миллионы людей, имевших право звать себя небесными людьми, людьми солнца.

Глава 16.8
Трухильо. Загадочные миры моче

«Всё связано, подобно крови, объединяющей всех нас.

Человек не ткёт паутину жизни, он просто вплетён в неё.

Что бы он ни делал этой паутине – он делает себе».

Вождь Сиэттл

Скрежет человеческих тел, задевающих друг друга на тесных улицах, и шмелиный гул со всей округи сбивают меня с ног. Сколько света, духоты и вони! Здесь всё пропитано песком, словно в царстве бедуинов Ближнего Востока. Жаркое дыхание пустыни носит по городу тучи пыли, забивающейся под одежду, в сумки, в глаза и оставляющие белёсый налёт на товаре на рынке, словно это пыль времён, оседающая на фолиантах в библиотеке. Моё дыхание трескается, будто земля, иссушенная знойным солнцем, шею стягивает незримая удавка, а в висках стучит кровь, бешено отплясывая ритмичный танец под шаманский бубен. Это земля древнего племени моче. Здесь два тысячелетия назад находились плодородные долины рек, здесь проходили торговые караваны от горных племён, живших на юге, к тем, что занимали эквадорские джунгли на севере. Здесь мастерство изготовления глиняных изделий стало культом, а яркие краски, украшавшие города, рождали ощущение нескончаемого карнавала жизни. Теперь это пустыня, полная бледно-жёлтых цветов и беспощадного Солнца, которое вряд ли когда-нибудь допустит повтор того культурного расцвета, что был при чиму и моче.

Я бы назвал Трухильо одним из тех неприметных серых городов, которые в изобилии разбросаны в долинах и предгорьях и где проходящие вниз испанцы оставляли свои форпосты для защиты завоёванных территорий. Несмотря на то, что это четвёртый по численности населения город Перу, вряд ли через несколько недель я смогу сказать, что помню что-то о его посещении. Его главное историческое достоинство состоит в том, что именно здесь была провозглашена независимость страны от испанской короны (правда, после этого сумевшей ещё раз ненадолго вернуть себе власть). Но настоящие таинства хранятся не в кварталах современного мегаполиса, а в древних городах цивилизаций, обитавших здесь до инков, которые находятся в пригородах Трухильо.

Проходя по залам огромного музея керамики в Лиме, я замечал тысячи работ неизвестных мне гончаров с тихоокеанского побережья Перу. Их творения были потрясающе глубоки и специфичны. Здесь не было обычных орнаментов, характерных для подавляющего большинства гончарных изделий, – эти вазы и кувшины представляли собой настоящие произведения искусства. В оформление сосуда были вплетены животные и люди, мифические существа и предметы. На них изображались ритуальные убийства, половые акты, сцены охоты, эмоции и действия людей. Тысячи предметов, словно застывшие скульптуры, воплотили в себе целый мир. Я никогда не видел подобной техники и захотел узнать об этой цивилизации побольше. До того момента я даже не слышал о племени моче и их преемниках чиму, поскольку, несмотря на туристическую популярность среди местного населения, по ту сторону атлантического океана о них почти ничего не известно. А ведь недалеко от Трухильо располагались самые большие сооружения Южной Америки, созданные в доколумбову эпоху, – Пирамида Луны и Пирамида Солнца.

Застывшие волны песчаных барханов с каждым нашим шагом перевоплощались в стены города. Они уходили в обе стороны, сливаясь с морем пустыни и вихрями пыли. Столица чиму – город Чан-Чан (Chan Chan) – постепенно вырастал из песка, охватывая всё большую и большую площадь. И вот мелькавшие вдали пригорки оказывались углами зданий, ямы – древними водоёмами, холмы – остатками построек. Плавные стены трёх-четырёхметровых редутов огораживали несколько квадратных километров пустыни, где прежде был город. Столица империи делилась на несколько кварталов, обладавших замкнутой структурой со своими складами, дворцами, кладбищами, правителями и армиями. Каждый из них напоминал гигантский лабиринт, где до сих пор легко потеряться в хитросплетениях узких коридоров. Кромки стен давно утратили свои угловатые формы, будто подтаяв от тысячелетних дождей, и, вероятно, через пару сотен лет они будут едва различимы среди песка и чахлого кустарника. Часть кварталов уже почти сравнялась с землёй. От внутренних дворов остался лишь периметр – всё остальное поглотила земля.

На сохранившихся стенах можно различить многокилометровые ленты орнаментов из геометрических узоров, птиц и животных, которых уже не увидишь в этих местах. Под руководством учителей в узких лабиринтах бродят школьники, вдыхая запахи истории. Но удержать непосед можно лишь на короткое время, и в разных уголках то и дело слышатся звонкие вскрики бегающей друг за другом ребятни. Иностранцев здесь настолько мало, что, столкнувшись с нами, дети удивлялись, а учителя иногда просили нас сфотографироваться с группой или расспрашивали по-английски, откуда мы приехали и нравится ли нам в Перу. Однако их знание английского было даже намного скромнее, чем наше владение испанским, поэтому беседы ограничивались парой фраз, и мы, улыбаясь, расходились своими дорогами.

Воинственный народ чиму, крепко встав на землю, напоённую потом земледельцев моче, за двести лет покорил всё тихоокеанское побережье Перу, переходя от долины к долине, восстанавливая заброшенные ирригационные системы своих предшественников и строя новые города. Они сразу уяснили, что наиболее быстрое развитие достигается копьём и луком, и сконцентрировались на совершенствовании военной сферы. Однако с ростом населения приходило понимание, что содержать такое количество людей можно лишь с помощью эффективных методов труда, и чиму стали непревзойдёнными мастерами в изготовлении гончарных изделий, которое приняло практически промышленный оборот. Также они достигли успехов в установке оросительных систем, обработке металлов и производстве ювелирных изделий.

Население Чан-Чана в эпоху расцвета империи насчитывало более полусотни тысяч жителей – на тот момент это был один из крупнейших городов Южной Америки. Он был в два раза больше Лондона и превосходил тройку самых больших городов Священной Римской Империи тринадцатого века (Германии). Его фортификация была столь совершенна, что даже инки не смогли взять его штурмом и захватили лишь осадой, перекрыв реку, снабжавшую город водой. Но не они разрушили его. Инки никогда не стремились уничтожить соседей, а старались только ассимилировать их, направив их силы и возможности на благо своей империи. Империя Чимор повлияла на культуру инков больше, чем они на чиму. А чёрный стиль бескислородного метода обжига в изготовлении гончарных изделий распространился по территории империи инков повсеместно. В столицу Куско потянулись сотни ювелиров, по-своему преобразивших украшения императорского двора, а Чан-Чан стал главным городом прибрежной провинции. Но на смену армии Солнца пришли завоеватели, жаждущие быстрой наживы. Под ударами испанцев город опустел и всего через поколение был оставлен.

Несколько десятилетий назад мощные ливни, обрушившиеся на эту пустынную территорию, сильно повредили город, полностью сделанный из самана – кирпича-сырца. Треть строений, веками стоявших нетронутыми, были размыты и смешаны с землёй. И только усилия местных археологов постепенно приводят комплекс в подобающий вид, хотя, конечно, это уже совсем другой город – город, не попиравшийся ногами повелителей тысячекилометрового тихоокеанского побережья, не видевший разнообразия керамики и веса изделий ювелиров, город, не вкусивший вкуса власти и не слышавший грома битв. Сейчас это просто памятник, нежащийся под лучами солнца, латающий свои раны современными строительными материалами и млеющий под ласками сотен кисточек археологов, которые, словно косметологи, пытаются нанести яркий необычный макияж. Никто здесь уже не расскажет истории жизни великих племён, ведь их язык «кингнам» умер вместе с последними носителями в начале двадцатого века. И сотни застывших на губах вопросов так и не дождутся ответов, как и сотни ушей, стремящихся услышать, не уловят звуков. Город, будто выросший из песка, когда-нибудь обратится в него снова, слившись со своими жителями, покинувшими его более пятисот лет назад.

На заре нашей эры по другую сторону от Трухильо, в долине реки Моче возникла одноимённая цивилизация, заложившая основы земледелия и гончарного ремесла во всём регионе. Её почерк прослеживается в культуре и сельском хозяйстве не только у их непосредственных преемников чиму, но и у самих инков. Её ирригационные системы охватывали сотню километров, насыщая города и почву полей водой. Но даже испанцы, прошедшие в гонке за золотом всё побережье с севера на юг, не узнали о существовании этого народа. И лишь в прошлом веке были найдены руины городов, позволившие выделить эту культуру в особое звено истории.

Когда-то ничем не примечательный песчаный холм теперь изрезан и изгрызен вдоль и поперёк, словно кто-то кусал бисквитный торт со всех сторон, отыскивая самое вкусное место. За несколько десятков лет археологи проточили множество тоннелей и кратеров в горе, которая оказалась огромной пирамидой, сделанной из глиняного кирпича. И теперь часть открытых склонов и площадок предстают перед посетителями испещрённые причудливыми орнаментами, сотни лет скрывавшимися от глаз под многометровым слоем песка. Сегодня нам сложно угадать назначение разноуровневых помещений, облачённых в штукатурку и цветные фрески. Но бродя по коридорам, укрытым от дождей и других внешних воздействий навесами, проникаешься красотой и величием древнего города.

Маски богов смотрят на тебя, ощерившись грозными клыками, колонна паукообразных существ на стене танцует канкан, а армия воинов и жрецов напоминает причудливый лес, охвативший стену кольцом, словно тропическая лиана. Частично разрушенная внешняя стена, даже став ниже, всё ещё впечатляет своими масштабами и красотой. Я долго стоял, прислонившись к металлическим перилам, осматривая проеденные временем рисунки и размышляя, что в Риме в это время уже был сооружён Колизей, но в Париже не было Нотр-Дам-де-Пари, в Иордании уже построили город Петра, но в Китае ещё не возвели Запретный Город, а по лесам Европы в то время мчались гунны, знаменуя скорое падение Античной цивилизации Средиземноморья. И я поймал себя на мысли, что эта Уака де ла Луна (Huaca de la Luna) поражает меня больше, чем пирамиды Гизы, а спокойствие и безмятежность здесь намного громче и отчётливее, чем шум и возня туристических районов Каира.

С пирамиды открывается вид на долину, где прежде протекала могучая река. Фундаменты старых зданий испещряют её червоточинами изгрызенной земли. Здесь стоял огромный город, в котором жили тысячи людей, слышались протяжные звуки труб и рокот барабанов, пряный запах свежей крови смешивался с ароматом кукурузных лепёшек, а топот ног сливался с шуршанием зёрен какао-бобов в поясных мешочках. Яркие краски фасадов гармонировали с оперением экзотических птиц, и гул людей оживлял тонны самана, объединённого в единый архитектурный ансамбль. Когда-то здесь всё было другим. Когда-то здесь всё было…

На противоположной стороне, залитый потоками солнца, стоит холм с почти незаметными рукотворными чертами. Это Уака дель Соль (Huaca del Sol) – сооружение, превосходящее даже Пирамиду Луны. В древности это была доминанта всей городской застройки. В плавных линиях едва угадываются грани склонов, и только в местах обрушений или раскопов можно рассмотреть кирпичи из необожжённой глины, из которых выстроена исполинская сорокаметровая пирамида. Пройдёт не один десяток лет, пока ей смогут придать праздничный и опрятный вид, и, возможно, фантазия и трудолюбие археологов превратят город племени моче в шикарную жемчужину среди поселений древности, сохранившихся на территории Нового Света.

Нам больше не к чему стремиться. Всё уже давно открыто, и нет новых непреодолённых границ. Когда-то в античные времена люди думали, что мир покоится на черепахе, затем, в век Географических открытий, пытались найти новые пути до Индий, в Индустриальную эпоху – изучали архипелаги и острова, разбросанные по необъятным просторам океана, а в начале прошлого века – находили последние дикие племена Амазонии и Индонезийского архипелага. К середине двадцатого века человечество пришло к выводу, что наша планета не такая огромная и необъятная, какой она казалась людям первого тысячелетия нашей эры, и учёные вслед за астрономами устремили взоры к другим галактикам. Век космических полётов завершился вместе с семидесятыми годами, а романтика межзвёздных путешествий сгорела в верхних слоях атмосферы, судорожно сжимая в своих объятиях космическую станцию «Мир». Мы ведём споры о полёте на Марс, строительстве станций на Луне, попытках исследовать соседние звёздные системы… Но это давно никому не нужно. В мире, где каждый четвёртый человек не имеет возможности есть досыта, где в каждой десятой стране не стихают вооружённые конфликты, а уровень загрязнения окружающей среды выше всех допустимых пределов, уже не до освоения других галактик. Нам нечего открывать, ведь всё уже открыто до нас. Каждый уголок Земли подробно описан в путеводителях, и для каждого участка её поверхности есть спутниковые карты. Везде уже побывал человек. И если раньше обитаемая область мира – ойкумена – составляла лишь его часть, то сейчас «венец творения» заполнил собой все стороны света.

Эпоха романтики путешествий и открытий давно окончена. Сегодня нас больше интересует, сколько режимов приготовления еды в нашей новой мультиварке и какие каналы входят в пакет спутникового телевидения. Мы хотим по пятницам отдыхать в барах, уходить в оплачиваемый отпуск и ежедневно делать заслуженный перерыв на обед строго по расписанию. И если не получаем что-то из этого перечня, чувствуем себя обманутыми и ущемлёнными в правах. Мы забываем, что такое нужда, физический труд, жизненные лишения и вызов судьбы. Мы считаем, что боремся, но умираем не от ран, полученных в боях, а от сердечного приступа, болеем не малярией, а геморроем, теряем не дома и близких во время пожарищ от набегов варваров, а зрение от долгого сидения за компьютером, вдыхаем не гарь и порох, а смог городских улиц, радуемся не возгласам смотрящего: «Земля!», а поступлению зарплаты на карту. Мы никогда не держали в руках копья или лука, никогда не пахали землю плугом, никогда не строили себе сруб для зимовки. Всё, чем мы можем похвастаться, – это новенькая BMW (правда, взятая в кредит), поездка за рубеж (правда, в Черногорию) и стильные часы, купленные на распродаже, а произведенные в Китае.

Весь мир вокруг нас подчиняется командам сотового телефона, пластиковой карточки и пульта от телевизора. Мы короли своей маленькой вселенной, ограниченной стенами панельной двушки, а если повезёт, то и загородного коттеджа, имеющие возможность два раза в год проводить отпуск за границей. Нам не интересны другие культуры, чужие языки, неизведанные земли – куда лучше последняя модель смартфона, новый автомобиль и ужин в недавно открытом модном ресторане. Наш мир предельно сжат и чётко структурирован, а главное – всё расписано по минутам на ближайшие десять лет, и если жизнь, не дай Бог, вносит какие-то коррективы, то это трагедия, которая не предполагает других действий, кроме как сетовать на несправедливость судьбы. Всё вокруг нас рационально: наши знакомые, поездка в магазин по графику, визиты к родным и встречи с друзьями. Мы стараемся всё выверять, подгонять под определённые даты, экономить время, не тратить попусту энергию и не заводить ненужных знакомств. Мы словно биороботы, живущие по собственноручно установленной программе и пытающиеся угнаться за несуществующей целью, не понимая, что никакой цели вовсе нет.

Все наши завоевания – это знакомство с симпатичной девушкой у барной стойки, дисконтная карта на 15 % в нашем любимом магазине одежды и тысяча подарочных миль полёта от наиболее привычной авиакомпании. Теперь мы гордимся тем, что можем выпить целую бутылку «Русского Стандарта», сказать по телефону бывшей всё, что о ней думаем, разогнаться до ста восьмидесяти по трассе и показать средний палец первому попавшемуся менту. Нам нет дела до таинственного, загадочного, непознанного. Мы достигли пика всего необходимого: у нас есть «iPhone», «iRobot», «iPad», а если нет их, то есть их аналоги. Наша жизнь становится прямолинейной и от этого предсказуемой, но это нам только на руку, так как управлять ей становится всё проще. Да что обманываться – проще становится не управлять, а подчиняться ей. У нас есть всё, если есть деньги, и даже иметь мечту становится, скорее, «моветоном», поскольку это значит, что тебе чего-то не хватает, а следовательно, ты ещё не совсем успешен. Но даже если у тебя нет денег, то есть телевизор, где на ста тридцати каналах показывают тех, у кого они есть. Можно радоваться за них, пожирать глазами, впитывать каждый момент. Зачем напрягаться и чего-то достигать, когда всё уже показано и увидено – сиди и наслаждайся виртуальной реальностью? У нас не осталось границ, а значит, пропали и настоящие стремления.

Оставим технические открытия учёным – один человек давно уже не способен что-то совершить, отбросим внутренние искания – удел философов и мистиков, забудем про финансовые модели – стезю биржевых маклеров и спекулянтов. Да, ещё есть живопись, кинематограф, литература, театр, но и здесь человек уже давно ходит по замкнутому кругу одних и тех же идей, придуманных кем-то до него. Ведь ещё две тысячи лет назад Публий Теренций говорил: «Нет ничего сказанного, что не было бы сказано раньше». Нам не осталось ничего нового. Конечно, мир ещё познан далеко не весь, но человеку как индивидууму уже нет в нём места: нас поглотил социум, растворив в себе надежды, мечты и мысли отдельных людей, смешав их в едином котле и сварив из них пряное зелье, которое мы называем коротким словом «жизнь».

Я ехал через последнюю пустыню, всё больше удаляясь от жизни индейцев кечуа, к которой уже начал привыкать. Впереди ждали новые горы, новые люди и бесконечные джунгли, раскинувшиеся по территории Эквадора, Колумбии, Венесуэлы и Бразилии. Впереди открывался новый мир, полный зелени, звуков, запахов и эмоций. Впереди была моя жизнь, но я не спешил к ней, ибо не нужно торопиться жить, особенно если твоя жизнь – дорога. Ноги немели в тесноте автобуса, позвоночник ломило от усталости, но разве можно было считать временем двенадцать часов, если звезды живут миллиарды лет, а я буду в Эквадоре уже к утру. Автобус, дребезжа, катил сквозь ночь по извилистой дороге, а я всё слышал звуки индейской флейты, разносимые ветром по бархатным склонам Анд.

«Мы не верим в нашу религию… мы танцуем её»