Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 17.3
Галапагосские острова. В гостях у доисторического мира

Умиление и восторг, которые мы испытываем от созерцания природы, – это воспоминание о том времени, когда мы были животными, деревьями, цветами, землёй. Точнее: это – сознание единства со всем, скрываемое от нас временем.

Толстой Лев Николаевич

Каждый из нас улетает мыслями в какие-то далёкие места, места своей мечты. Они скрывают бесчисленное множество загадок, манят своей красотой, притягивают своей необычностью. Первые грезят о шарме и романтике Парижа, вторые думают об оплоте капитализма – Соединённых Штатах, сумевших подчинить себе половину Земного Шара, а третьих мечты уносят в вечнозелёные леса Новой Зеландии и живописные горы, окутанные дымкой облаков и мифов.

В детстве мы умели строить воздушные замки лучше, чем когда-либо потом, но выбор был невелик: попасть в столицу нашей великой Родины или на побережье Чёрного Моря, ну, максимум – в Берлин, город боевой славы наших дедов и прадедов. Весь остальной мир казался не совсем реальным и каким-то отстранённым. Сегодня наши возможности гораздо шире: Испания, Хорватия, Греция. Но всё это близко, совсем рядом. Кто-то грустно вздохнёт, вспомнив яркий песок Кубы с картинок из модных журналов, кто-то приценится к роскоши Арабских Эмиратов. Но и это достижимо. Даже любимые курорты россиян сегодня так заполнены русскоговорящими гостями, что уже не выглядят далёкими странами на других континентах. Египет не воспринимается как часть Африки, а Таиланд, ограниченный двумя курортными городами, кажется всего лишь пригородом Анапы или Сухума.

Но насколько нереальными и удивительными являются места, далеко выходящие за рамки познанного мира и раздвигающие границы обыденности, настолько большой толчок они дают человеку, сдвигая его сознание с привычного полюса вращения. Мне бы никогда в жизни не пришло в голову, что я могу оказаться на архипелаге, расположенном за тысячу километров от западного побережья Южной Америки. Однако человеческие дороги иногда петляют слишком сильно, не только срываясь при этом в пропасти и бездны, но и выводя при случае своих путников к совершенно фантастическим просторам.

Мой самолёт летит над Галапагосскими островами, которые входят в число самых экологичных районов планеты и населены десятками видов эндемиков – растений и животных, не встречающихся больше нигде на планете. Этот мир, отрезанный от «большой земли» сотнями лиг, развивался на протяжении тысячелетий обособленно от материковой флоры и фауны. Поэтому на островах сформировались уникальные условия, не позволившие выжить ни одному хищнику, сохранившие популяцию самых северных пингвинов и давшие возможность уцелеть единственному в мире виду морских игуан.

Плотная облачность иногда прерывается прорехами, сквозь которые угадываются контуры приближающейся земли. По мере снижения самолёта пространство постепенно освобождается от дымки, и вскоре мелькающие в океане серо-коричневые кляксы островов занимают практически всё вокруг. Я крайне удивлён местным рельефом, таким бедным красками и жизнью. Он предстал передо мной совершенно не похожим на те сочные виды бурной зелени, кишащей живностью, которые рисовало моё воображение всё это время. Самолёт быстро сбавляет высоту, падая в объятья небольшого острова. Башня аэропорта набегает на его стальное тело, его шасси, словно когтистая лапа, цепляется за аэродромную полосу разгона, оставляя на ней чёрные полосы растопленной от выделения чудовищной энергии резины. Закрылки гасят скорость, и воздушное судно затихает на полосе, выходя на рулёжную дорожку, чтобы добраться до места стоянки. Три самолёта разных компаний, летающих на архипелаг и приземляющихся друг за другом в одно и то же время, выстроились на площадке в ожидании обратного рейса.

Мы покидаем борт авиалайнера, в первый раз вдыхая тёплый влажный воздух Галапагосов. Короткий невысокий остов коридора, ещё не успевший обрасти панелями и стеклом, приводит нас в холл аэровокзала. Внутри, заняв почти всё место, выстроились длинные вереницы очередей для оплаты входных билетов в национальный парк архипелага. Каждый иностранец, помимо оплаты стоимости авиабилетов, почти в два раза превосходящих базовые тарифы для местных жителей, отдаёт ещё сотню долларов за небольшой талон, предоставляющий ему право находиться на островах неограниченное время. Словно в утешение за ощутимые материальные издержки, таможенники с улыбкой вручают каждому гостю маленькую карту архипелага и ставят в паспорт штамп на память о посещении островов. Эквадорцам въезд обходится в пять раз дешевле.

У разгрузочного дока свалены вещи, доставленные с самолётов: багажных лент здесь нет. Да и всё здание аэропорта очень невзрачное и тусклое – взгляд пытается зацепиться за какие-нибудь детали на полу и стенах, но всё тщетно. Лишь на потолке, привлекая внимание ярко-красными нитями сетки водопроводов, повисли спринклерная система пожаротушения и два огромных вентилятора, словно лопасти списанного вертолёта.

Проходим к стойке проверки багажа. Ещё в аэропорту Гуаякиля на наши рюкзаки навесили браслеты-замки после проверки на запрещённые продукты и формы жизни. Чтобы сберечь хрупкую экосистему архипелага, специальная комиссия в аэропортах вылета досматривает вещи на наличие фруктов или живых организмов, после чего опломбирует багаж, и вскрыть его можно только в месте назначения. Потратив лишние пять минут, мы покидаем здание аэровокзала. Автобусы забирают людей с парковки и везут к проливу, откуда небольшие катера переправляют поток туристов на соседний берег, принадлежащий острову Санта-Крус (Santa Cruz).

Пейзажи за окном унылые. Они полны какой-то тоски и неизбывной печали. Сухая трава стелется по поверхности острова до самой кромки воды. Её цвет даже не соломенный или жёлтый, а пепельно-серый, будто от солнца и ветров она стала бесцветной трухой, которая, того и гляди, рассыплется от легчайшего прикосновения пальцев. В проплешинах травы видны груды вулканического туфа, напоминающие комья целинной земли, только что вывернутые мощным плугом пахаря. Кусты здесь не выше человеческого роста, они истыканы тонкими зелёными ветками, заменяющими им листья, и мелкими соцветиями жёлтых цветов. Более массивные мертвы. Их тощие хрупкие скелеты, изогнувшись в причудливые формы, покрывают большую часть острова. На фоне этой бедной флоры лишь мясистые стволы кактусов выглядят здоровыми и не вызывают жалости. Скудная растительность, по крупицам высасывающая питательные вещества из вулканической породы, борется за свою жизнь всеми доступными ей средствами. Но ни одного животного среди сухой травы не найти. Остров совершенно безжизнен.

Очевидно, Бальтру (Baltra) выбрали для постройки аэропорта не случайно – как только мы пересекли пролив и добрались до Санта-Крус, природа изменилась к лучшему. Серые и коричневые тона засверкали зелёными вкраплениями, растения стали разнообразнее и интереснее. Чем дальше мы уезжали в глубь острова, тем выше становились деревья. Навстречу то и дело проносились пикапы – здесь это самый распространённый вид транспорта. Несмотря на старательную заботу местных жителей об экологии, от больших и прожорливых машин они пока не отказались.

Ещё буквально полвека назад на всём архипелаге Галапагосских островов едва насчитывалось четыре тысячи обитателей. Теперь же в одном только городке Пуэрто-Айора (Puerto Ayora) проживает втрое больше людей, а общая численность населения на островах перевалила за двадцать пять тысяч. Каждый год эта цифра вырастает на восемь процентов. С тех пор как в шестьдесят девятом году были открыты первые воздушные линии на эти острова, утекло много воды, и сейчас на Галапагосы ежедневно прилетает не менее шести рейсов от трёх разных авиаперевозчиков, а построенный в конце двадцатого века второй аэропорт продолжает наращивать эту цифру. Туризм набирает обороты, население увеличивается за счёт большого притока эмигрантов с материка, надеющихся заработать здесь лёгкие деньги. Но цены здесь в разы больше, чем в остальных районах страны.

Из тринадцати основных островов сейчас обитаемы четыре, но вряд ли так будет всегда. Ведь там, где есть прибыль, – не место философским рассуждениям. И туристический сектор захватывает новые маршруты и места, увозя группы путешественников всё дальше в дебри пространства, до недавнего времени принадлежавшего только галапагосской флоре и фауне. Правительство стремится максимально сохранить уникальную природу этих мест. Помимо надзора за ввозом и вывозом грузов, оно следит за сбором и переработкой мусора. В определённые дни недели жители сдают рассортированные пластик, бумагу, металл, стекло, пищевые отходы. Часть из них перерабатывается на островах, другая часть – на материке, а то, что не годится для вторичного использования, утилизируется за пределами островов.

На Галапагосских островах работает несколько станций по сохранению и разведению местных обитателей фауны, но некоторые виды уже безвозвратно утеряны. Большую роль в изменении баланса экосистемы региона сыграли пираты и первые поселенцы. Они завезли на острова цитрусовые, авокадо, гуаяву и другие саженцы, которые стали вытеснять местные растения. Козы, кошки, свиньи, собаки, ослы поедают растительность на острове, вытаптывают гнёзда, уничтожают потомство других видов и бесконтрольно размножаются сами, поскольку на архипелаге нет их естественных врагов. Муравьи, которых здесь прежде не водилось, вредят молодым черепахам и растениям, чёрные крысы полностью заменили своих местных сородичей, птицы с материка, закалённые в боях за территорию и еду, отвоёвывают гнездовья коренных обитателей. Всего три козы, которых завезли на один из островов во второй половине двадцатого века, через четырнадцать лет расплодились до тридцати тысяч особей. Из семисот с лишним биологических видов, обитающих на Галапагосах, двести прибыли из внешнего мира.

Уже на подъездах к городу Пуэрто-Айора мы встретили первых островитян – гигантских черепах. Они неторопливо брели вдоль дороги, перебирая своими короткими, но сильными лапами. Их центнерные туши, закованные в роговые скафандры, были как неприступные бастионы для любого врага. Наверное, с такой махиной не смогло бы справиться ни одно животное. Разумеется, кроме человека…

В городе мы задержались всего на час, ожидая лодку на остров Исабела (Isabela), самый большой из всего архипелага. Купив билеты, мы зашли в ближайший магазин. Цены на продукты питания скорее напоминали европейский супермаркет, чем обычную продуктовую лавку в Эквадоре. Не желая в первый же день остаться совсем без денег, мы взяли только французский багет, гуаявовое варенье и газировку. Усевшись на берегу моря около деревянного причала, мы с удовольствием уплетали хрустящий хлеб с вкусным конфитюром и смотрели на подходящие к понтонам лодки. Народ понемногу пополнял очередь на ещё один досмотр вещей, и, окончив обед, мы тоже примкнули к отбывающей группе.

В скором времени корабль, то и дело ударяясь брюхом о волны океана, уже нёс на запад четырнадцать своих пассажиров, в числе которых находились и мы. Мелкий дождик цеплял борта катера, серый намокший пух облаков прилипал к горизонту, и одинокие скалы, торчащие из воды, изредка показывались на расстоянии не менее мили от нашего судна. Надежда в ближайшие дни погреться на солнышке утонула так же, как скользящий по глади воды камень уходит на дно после нескольких отскоков. Спустя два часа наша лодка причалила к берегу острова Исабела.

Городок Пуэрто-Вильямиль (Puerto Villamil) оказался значительно меньше административного центра архипелага. Здесь нет ни одной асфальтированной улицы, а в низких домах преимущественно располагаются отели, рестораны, магазины и туристические агентства. Единственные пути сообщения с миром – деревянный пирс и взлётная полоса для маленьких самолётов. Но даже несмотря на крошечный размер посёлка, на поиск жилья мы потратили всю оставшуюся часть дня. Уже в сумерках мы заселялись в свой номер, находящийся на самом краю городка, но в двух минутах ходьбы от моря. Мы слышали его так отчётливо, будто оно плескалось у наших ног. Влажно шелестя по песку, вода ласкала вулканические наросты берега и безрезультатно тянулась к зелени, растворяющейся во тьме. Сон накатил быстро и утянул в водоворот красочного мира другой реальности. Галапагосы исчезли, но не навсегда, а лишь на короткое время, чтобы утром начать приоткрывать маленькие дверцы своей страны чудес, куда так хочется заглянуть хотя бы одним глазком.

Начало дня не заставило себя долго ждать: казалось, что прошло одно мгновение с того момента, как голова коснулась подушки, а будильник уже настойчиво призывал меня вернуться в реальный мир. Подъём с кровати казался мукой царя Сизифа, день за днём вкатывающего в гору камень, и смысла в этом поступке, на первый взгляд, было не больше, чем черпать воду решетом. Но всё моментально изменилось, едва мы вышли на берег океана.

Десятки ярких рыжих грапсусов, резво передвигая клешнями, скакали по треснувшим лавовым разводам прибрежной линии рядом с другими крабами. Несмотря на своё массивное оружие в виде клешней, они очень пугливы по отношению к человеку: стоило им только завидеть пришельцев, как они тотчас бросались наутёк, забиваясь в ближайшие расщелины породы. Их раз за разом накрывало морскими волнами, но они цепко хватались за пористую структуру туфа, сопротивляясь силе прилива. Морские игуаны грелись на песке, топорща загривки и ехидно ухмыляясь друг другу. Их детёныши, почти незаметные на лавовых камнях, с любопытством таращились из бесконечного лабиринта расщелин, а дальние родственники, ящерицы, брызгами разлетались из-под ног, стоило только шевельнуться.

С побережья мы отправились в глубь острова, где на расстоянии чуть больше километра находится питомник черепах. Не пройдя и мили, мы успели побывать в четырёх видах экосистем. Одна природа моментально сменяла другую: за болотистой низменной местностью, усыпанной мелким кустарником, начинались рощи низкорослых местных яблонь с ядовитыми плодами, за ними простирались каменные пустыни, опутанные редкой сеткой вьюнов и кактусов в три человеческих роста, затем возник мангровый лес, в котором и разместился центр по разведению черепах. На территории в несколько гектаров был обустроен десяток вольеров, отделённых друг от друга низкими, сантиметров по тридцать, бетонными стенками. Каждый сегмент был оснащён мелким бассейном для черепах, кое-где были и деревья. Сотни особей, сгруппированных по возрастному критерию, хаотично лежали на земле, стараясь не двигаться без крайней необходимости, и только самые непоседливые еле-еле ползли, рассекая своим массивным панцирем скопление своих сородичей.

Галапагосские гигантские черепахи по весу могут достигать двухсот килограммов, жить более двухсот лет и длительное время обходиться без еды. За всё это моряки прозвали их «консервами». Корабли приставали к берегам, чтобы прихватить этих неприхотливых животных в дальнее плаванье, увозя за один раз до семисот особей. В результате этого к середине прошлого столетия их осталось так мало, что зоологам стоило огромного труда восстановить их популяцию. Сегодня гигантских черепах можно увидеть на островах повсеместно. Они лениво лежат по краям дорог, ползают в зарослях кустарника, выискивая траву или плоды, вытягивают, словно перископы, длинные полуметровые шеи, наблюдая за окружающим пространством. Их панцири диаметром в метр приводят в восхищение путешественников, впервые попавших на архипелаг. Поблизости от черепах становятся слышны их свист и шипение. Завидев кого-нибудь, они втягивают шею в непробиваемую броню. Их шея собирается, как складная линейка, и скрывается в кожаных мешках подбородка, при этом лапы, покрытые толстой грубой чешуйчатой кожей и цепкими когтями, остаются снаружи, закрывая голову подобно створкам ворот. Будучи практически глухими, они реагируют на опасность, только когда увидят её, поэтому к ним довольно легко подойти со спины.

Несмотря на свою нерасторопность, за день черепахи способны преодолеть около шести километров пути. Во времена испанских колонистов по тропам, прокладываемым этими танками, люди находили источники пресной воды. Черепахи могли несколько суток добираться до озёр, чтобы напиться и затем вернуться обратно. Дарвин утверждал, что местные жители не раз спасались запасами воды, скопившимися у черепах в мочевом пузыре и околосердечной сумке, при необходимости утолить жажду, когда поблизости не было источников пресной воды. Для этого им, конечно, приходилось лишать этих животных жизни, но на островах их было так много, что это никого не беспокоило.

В пяти километрах к западу от Пуэрто-Вильямиля находится «стена слез» – одно из немногочисленных мест на острове, которое можно посетить самостоятельно, – туда мы и направились. Грунтовая дорога вьётся вдоль берега, огибая наплывы лавы. Пробитая в песке колея, кое-где похожая на стиральную доску, постепенно уводит всё дальше от города. По левую сторону начинается кладбище с низкими склепами из пенобетона; часть могил представляет собой едва заметные холмы с деревянным крестом в ногах. Самые старые собраны из вулканического туфа, образы Девы Марии на них стёрлись от ветхости, и не осталось даже надписей о погребённых. Гигантские вьюны, будто канаты, стягивают ещё не занятые участки в единое полотно, покушаясь также и на кресты. От некоторых могил уцелели только едва заметные контуры из небольших камней, тычком установленных в землю.

Песчаная дорога удаляется от берега и вновь сменяется грунтовой. То вправо, то влево отходят небольшие дорожки, ведущие к обзорным площадкам или местам для наблюдения за животными в естественной среде обитания. Одна из таких тропинок привела нас к зарослям мангрового леса. Такого тугого сплетения ветвей и корней я не мог себе даже представить. Тысячи стволов, выпустивших побеги, дали новые корни, ставшие одной непроходимой стеной. Этот частокол из прутьев, усыпанных листвой, настолько плотен, что свет, буравящий лес, доходит до его основания лишь тонкими невзрачными нитями, отчего внизу всегда стоят влажные сумерки. Дорога идёт тоннелем сквозь плотную завесу мангров к вулканическому берегу моря. Застывшая лава создала причудливые образования, похожие на огромные морщины. Несметные полчища крабов разных цветов и размеров усеяли древнюю магму. Из трещин породы сверкают их бусины-глаза, с неизменным страхом осматривая ближайшие складки лавы.

Недалеко, буквально в километре отсюда, сотни тысяч лет назад сформировались тоннели из породы, расплавленной жаром вулкана. Остывая, она твердела на воздухе, в то время как нижние, ещё тёплые слои продолжали огненной рекой стекать к океану. Сегодня часть сводов обрушилась, и видно, что свободные пространства заполнились водой, в которой весело гоняются друг за другом маленькие рыбки.

Грунтовка свернула влево от берега и стала взбираться вверх по склону. На холмах попадались тонкие деревья, одетые в светло-зелёные туники лишайников, серые безжизненные кусты, облачающиеся в бурную листву только в дождливый сезон, и множество опунций, своими огромными размерами больше напоминающих деревья, а не колючие побеги цвета зелёный шартрез. Опунция – один из самых устойчивых к засухам кактусов, дорастающий до невероятных размеров. Отдельные экземпляры могут достигать двенадцати метров в высоту. Колючки постепенно отпадают со ствола, и он покрывается древесной корой светло-коричневого цвета. В год опунция прибавляет всего несколько миллиметров, но, несмотря на это, часто сбрасывает плоские побеги, словно старые листья.

В конце концов мы оказались на том месте, где в 1946 году высадились тридцать полицейских и триста заключённых с целью основать на месте бывшей военной базы США тюремную колонию. Чтобы занять чем-нибудь осуждённых и не оставлять им свободного времени, начальство заставило их строить стену из вулканического камня, и поныне считающуюся символом бессмысленного и жестокого труда. Теперь её называют «стеной слёз».

На Галапагосах не бывает идеальной погоды. В дождливый сезон осадки не позволяют сполна насладиться красотой архипелага, а жара и сырость вынуждают многих животных искать укрытия. Дожди сменяются сезоном гаруа (garua), который, несмотря на отсутствие осадков, оказывается даже более влажным, чем его «напарник». Высокая концентрация паров воды, поднимающаяся к пикам вулканов и прячущая их вершины, по временам накрывает и долины. Туман застилает растительность, оседает на домах, обволакивает бухты с пристанями. Мелкая взвесь воды конденсируется из воздуха, стоит температуре понизиться всего на градус или два. Вода в океане становится холоднее, и её градус всё более снижается по мере увеличения скорости ветров. Как только сильные порывы воздушных масс стихают, наступает жаркий дождливый сезон.

На Исабеле очень мало автомобильных дорог, причём все они грунтовые. Поэтому самыми популярными точками посещения, кроме второго в мире по величине кратера вулкана Серро Негро (Cerro Negro), являются прибрежный шлейф с богатым подводным миром, а также маленькие острова и скалы, где гнездятся птицы и нежатся на солнце морские львы и пингвины. Рано утром мы отплыли из Пуэрто-Вильямиля к местечку Лос Тунелес (Los Tuneles), что находится в двух часах пути от города. В этом удивительном месте собрались представители морской и наземной жизни, подпускающие любителей живой природы достаточно близко.

Арки лавы, словно перекинутые через океан мосты, объединяют цепочку островов в единую замысловатую структуру, похожую на головку швейцарского сыра такой величины, словно над ней не один десяток лет без устали трудились все кантоны этого европейского государства. На каменных уступах, впившись корнями в поры туфа, разросся кустарник, перемежаясь с зелёно-коричневыми столбами кактусов. Редкая растительность, небольшие гроты и пересечённый рельеф позволили множеству животных и птиц устроить здесь свой дом.

На одной из скал мы вплотную подошли к гнезду голубоногих олуш. Они не боятся людей, но всё равно щепетильно оберегают своё потомство. Мать сидела возле единственного птенца, белого, словно снег, а отец расхаживал рядом, недовольно гикая на столпившихся наблюдателей. Чуть поодаль стояла третья олуша, должно быть, с любопытством наблюдая, чем всё это закончится. Я не видел в своей жизни более забавных птиц. И дело даже не в лапах сапфирового цвета или в неуклюжей походке, а в их взгляде. Когда птица смотрит на тебя, кажется, что её глаза направлены в разные стороны, что придаёт ей весьма чудаковатый вид. Не став долго беспокоить это семейство, мы направились к морю, чтобы заглянуть в его владения.

Ослепительно голубая вода со скачущими по поверхности чешуйками серебряного света заполняла все полости породы, высеченные лавовыми реками, тем самым давая прибежище тысячам рыб и моллюсков. Кроме того, несмотря на бедность кораллов, смешение южных и северных течений позволило водам Галапагосов принять к себе представителей и тропических морей, и их северных соседей. При этом одна пятая всех морских существ, обитающих здесь, уникальна и водится только вблизи этого архипелага. Морские звёзды, рыбы-ангелы, сардина, тунец, наполеоны мирно соседствуют здесь с галапагосскими игуанами, скатами и морскими львами.

В одном из подводных гротов я впервые увидел акул так близко, что, казалось, их легко погладить рукой. Полдюжины этих созданий, размером примерно от 50 до 150 сантиметров, ютились в тесной тёмной пещере, отдыхая перед охотой. Потревоженные внезапным посетителем, они брызнули в разные стороны, показав себя во всей красе. Я увязался за одной из них, пробуя свои силы в скорости и мастерстве, но мне было слишком далеко до их безупречности. Продолговатое тело, жаберные дуги, маленькие чёрные бусины глаз, ровные ряды зубов, спинной плавник – миллионы лет природа трудилась над их телом, оттачивая каждую деталь, доводя её до совершенства. Их плавные движения подобны полёту птиц, но более раскованны и точны. Как ошибается человек, считая себя венцом творения, ведь мы едва можем приписать своему виду тысячу веков эволюции.

Я наблюдал за галапагосской акулой, пока она не скрылась в плотной синеве океана. И не успел я пережить восторг от встречи с ней, как две большие морские черепахи грациозно проплыли прямо передо мной к редким пучкам морских водорослей. Неспешно загребая плотную воду океана своими кожистыми ластами величиной в пять моих ладоней, они вращали из стороны в сторону головами на длинных шеях, пытаясь удерживать меня в зоне внимания и держать при этом свой курс. И если на суше гигантских черепах за счёт их массивных размеров ещё можно считать неуклюжими и медлительными, то их подводных собратьев – точно нет. Они были похожи на балетных танцоров, исполняющих причудливые па в лучах солнца, пронзающих синеву океана. Блики света блуждали по их пятнистым панцирям и стекали с них на песочное дно, усыпанное обломками кораллов и серо-зелёными кудрями водорослей. От танца морских черепах исходили спокойствие и ясность, и понятие времени потеряло всякий смысл… Но вот они скрылись из виду, и этим закончилось наше пребывание на острове Исабела. Завтра нам предстоит путь обратно в Пуэрто-Айору.

Лёжа на деревянных настилах, морские львы, ожидавшие первых лучей солнца, провожали нас лёгкими улыбками, жмуря глаза в сонной неге. Корабль не спешил, чтобы дать возможность завершить очередной досмотр пассажиров, затем довольно заурчал и, отфыркиваясь от морских брызг, помчался прочь из бухты. Мы расположились на верхнем этаже яхты, чуть позади от капитана судна, и с удовольствием отдались на волю свежего морского ветра. Лодка всё время перепрыгивала с одной волны на другую, раскачиваясь в разные стороны, одинокие чайки следовали за нами, выискивая пищу. Рядом с лодкой проплыла стая бутылконосых дельфинов, а следом за ними – морских львов. Через два часа мы были в Пуэрто-Айоре. Брусчатые дороги, полосы, отведённые велосипедистам, массивная пристань на бетонных опорах толщиной с ногу слона и понтонные ответвления причалов, множество по-европейски оформленных ресторанов, баров и бутиков – всё здесь разительно отличалось от Пуэрто-Вильямиля. Это была столица архипелага.

Пуэрто-Айора принадлежит туристам. Едва ли не каждое здание представляет собой гостиницу, ресторан или туристическое агентство, а те кварталы, где живёт местное население, вынуждены ютиться на периферии. Нам было заранее известно, что среди этого многообразия отелей нам придутся по карману лишь несколько, потому что отдых здесь рассчитан на обеспеченных гостей. Однако уже в шестой по счёту гостинице нам любезно предложили номер за двадцать пять долларов, что для островов весьма бюджетно. Мы очень удивились, поскольку отель выглядел опрятным и дорогим, но всё встало на свои места, как только нас проводили в номер. Мы вышли из основного здания во двор и направились в глубь территории, где находился старый корпус, больше напоминающий ряд небольших сараев. Из коридора, выложенного кафелем терракотового цвета, в разные стороны расходились алюминиевые дверцы, запакованные в поликарбонат, и каждая из них вела в маленькую комнату. Почти всю площадь номера занимала двуспальная кровать, а узкий проход едва позволял пройти в туалет, но цена была настолько привлекательна, тем более что в комнате был даже телевизор, что мы не смогли устоять. Вскоре вещи были равномерно разбросаны по комнате, придав ей подобающий уют, а из телевизора, словно из лампы, появился диснеевский джин, забавно говорящий на испанском языке. И лишь когда зло было окончательно побеждено и Жасмин вернула Алладина, мы отправились на городской рынок, кишащий рыбой и пеликанами-попрошайками.

От чистой брусчатки тротуаров и велосипедных дорожек веет европейским достатком и комфортом. Кажется, что мы в каком-то небольшом городе в Калифорнии или в богатой колонии на Карибах. Но яркие футболки с витрин магазинов кричат, что это всё ещё Галапагосы. Тучи пернатых таращат глаза с веток мангровых деревьев, опоясавших берег моря, и такое же обилие плюшевых птиц и пингвинов смотрит на тебя с сувенирных лотков. Мы доходим до крытого рынка, где разгружают свежего тунца. Шеренга рыбаков уверенными движениями хватает за жабры огромные туши по двадцать килограммов весом и перетаскивает их на открытую площадку. Здесь им быстро отсекают голову, а брюхо вспарывают широким ножом. Продавец окатывает туши струёй пресной воды из шланга, чтобы промыть утробы, а рядом нетерпеливо крутятся пеликаны, ожидая, когда им бросят внутренности морских обитателей. Они дрожат от вожделения, раскрывая кожаный мешок своей глотки, их крылья бьёт мелкая дрожь, а голова подрагивает в такт движениям рук человека. И как только требуха взмывает в воздух, жуткий гвалт оглашает округу, и двухметровый размах крыльев пеликанов превращается в состязание по силе и скорости. Самые ловкие здесь никогда не остаются внакладе.

Очередной кусок, на этот раз шкуры, стремительно пошёл в пике на поджидающих птиц, но, видимо, он был настолько крупный, что пеликан не смог раскрыть свой клюв так широко, и ошмёток приземлился прямо ему на голову. Опешив от неожиданности и ничего не видя, птица могла лишь вертеть головой и хлопать крыльями, пока не сообразила, что внезапная темнота вызвана всего лишь едой, упавшей на неё с неба в награду за терпение. Сделав несколько проворных движений, пеликан смог отправить её себе в глотку, превратившись в удава, заглотившего жертву. Один из самых отчаянных пернатых вскочил на бетонный прилавок, где продавец разделывал филе, ловко орудуя своим длинным ножом. Хотя страх удерживал птицу, но клюв сам собой тянулся к лакомой добыче. В итоге пеликан получил по носу, недовольно заклацал на хозяина рыбы, но так и не сдал своих позиций. Мы увлечённо наблюдали за этой борьбой интересов, пока птица, в конце концов, не добилась вожделенного куска.

От вида пирующих пеликанов разыгрался аппетит и у нас, и тут же на рыночной кухне мы заказали себе еды. Кипящее масло расступилось на сковородке от пары рыбин, шипя и плюясь на повара, но женщина, будто не замечая этого, продолжала кидать туда новые порции. Колоритная эквадорка, не переставая, жестикулировала лопаткой, то тыча ей в своего собеседника, то переворачивая ей же рыбу, и громко что-то доказывала оппоненту. Кожица быстро покрылась золотистой корочкой, и через десять минут мы уплетали прекрасную рыбу, сидя на открытом воздухе набережной Пуэрто-Айоры. Рядом переминались с ноги на ногу голуболапые олуши, в небе кружили фрегаты и галапагосские канюки, а в воздухе витал морской бриз и наступающие сумерки.