Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 20.1
Табатинга. По артериям джунглей

 
На далёкой Амазонке
Не бывал я никогда.
Никогда туда не ходят
Иностранные суда.
Только «Дон» и «Магдалина» —
Быстроходные суда,
Только «Дон» и «Магдалина»
Ходят по морю туда.
 

Редьярд Киплинг

Широкая дорога, заполненная визгливыми скутерами, прорезала Табатингу насквозь. Главную улицу оккупировали заправки, школы, банки и муниципальные учреждения. Здесь же разместилось отделение Федеральной полиции, где нам поставили штампы для въезда в страну. Обычно знакомство с Бразилией начинается с Рио-де-Жанейро, Сан-Пауло или Ресифи – эти современные мегаполисы излучают энергию, упорство и самоуверенность, а их небоскрёбы, будто импульсы на мониторе эквалайзера, поднимаются в такт несмолкаемой музыке городов, исторгающих шум человеческой деятельности. Для меня же маленьким окном, через которое я впервые заглянул в эту огромную страну всего на один день, стал город Фоз-ду-Игуасу на границе с Аргентиной и Парагваем, а дверью – Табатинга, расположенная у начала Амазонки.

Этот город оказался чуть больше Летисии, но оживлёнными районами в нём являются лишь центральная улица и зона около рынка и пристани для лодок. У берега столпились десятки долблёнок, на которых были закреплены лодочные моторы «Yamaha» и «Suzuki». К плавучим понтонам тянулись тонкие деревянные трапы с приколоченными к ним поперечными брусками. По ним без конца сновали грузчики, то перетаскивая на берег связки бананов и мешки с крупой, то унося в лодки канистры с топливом, чемоданы пассажиров и тюки вещей. Было душно.

Из заиленного дна вдоль берега торчат остовы сломанных лодок, будто скелеты доисторических чудовищ, а останки старых судов, похожих на пароходы, выступали из воды на несколько метров. Перед навесом, забитым мотороллерами и продавцами еды, суетились люди. Я повернулся вбок. Вверх уходили деревянные сараи – в них разместились прилавки с разномастным товаром и столовые. Чуть дальше, возвышаясь над низкими постройками, виднелся рынок, где на крюках висели свежеразделанные туши коров, а на прилавках грудами лежали фрукты и овощи.

Из открытых пивных, расположенных по краям пристани, доносилась музыка. Маленькие будки, едва вмещавшие продавщицу и пару холодильников, были окружены тентами, под которыми стояли пластиковые столики и стулья, с самого утра занятые посетителями, потягивающими холодное пиво. Время от времени продавщицу подзывали знаком, она подходила к столику и меняла пустую бутылку из пластикового тубуса, похожего на термос с открытым горлышком, на новую, морозную, с лёгкой испариной от растаявшего льда и сконденсировавшейся воды. Громкая музыка из динамиков, стоящих около будки, пыталась заглушить конкурентов, но никто не танцевал. Все только лениво цедили пиво из своих стаканов.

Наш корабль «Oliveira IV» уже несколько дней стоял на причале, вернувшись из очередного путешествия. Ещё накануне мы купили билеты в одну из кают на второй палубе. Местные жители используют такие трёхпалубные корабли для поездок от посёлка к посёлку, которые иногда находятся в нескольких сотнях километров друг от друга. Они занимают открытые палубы, где на специальные продольные рейлинги подвешивают гамаки, проводя в них иногда по несколько суток. Так же путешествуют и некоторые туристы – любители экзотики. Путь от Табатинги до Манауса составляет более тысячи километров и занимает трое суток хода по течению реки, а в обратную сторону – против течения – в два раза дольше. Билет в двухместную каюту стоит в два раза дороже открытой палубы, но на этот раз мы не стали экономить и ни разу не пожалели об этом. Отведённое время нам удалось провести с пользой и разобрать накопившиеся за последнее время фотографии и видеоматериалы, что стало бы почти невозможным, расположись мы в гамаке на палубе.

Корабль рассчитан на триста пассажиров, которые размещаются на двух палубах, третья – открытая – для отдыха. Гамаки развешиваются в два ряда друг к другу так, что наполненный ярус похож на цветную паутину, в которой качаются десятки коконов, где дремлют ещё не родившиеся гигантские мотыльки. На палубе есть раковины, чтобы умываться, туалеты, душевые и камбуз, где готовят и подают еду три раза в день, впрочем, билет можно взять и без питания. На верхней палубе помимо открытой площадки имеется бар, но продавать спиртное на корабле запрещено.

На пристань мы прибыли заранее – об этом нас предупредили накануне. На причале толпилось несколько человек, но на корабль никого не пускали, поскольку судно сначала должна была проверить полиция. Когда досмотр корабля был окончен, началась проверка отъезжающих. Служба охраны прощупывала тюки и чемоданы, чтобы исключить провоз наркотиков или оружия. Всё это заняло ещё целый час, и лишь после этого пристань опустела. Пассажиры пристраивали гамаки, складывая свои вещи прямо под ними, кто-то уже лежал, читая книгу или слушая что-то в наушниках. Нас проводили в каюту, которая оказалась даже больше, чем на теплоходах, курсирующих по Волге. Широкая двуспальная кровать, отдельный санузел, комод, кондиционер и телевизор, антенну которому заменяла привязанная проволока. Всё просто, но при этом вполне комфортно для путешествия. В ожидании отплытия мы стояли на палубе и смотрели на мутные воды, огибающие корпус корабля и уносящие на восток тонны ила и глины.

В уединённой части Анд, где ледники накрывают своей дланью верхушки перуанских пиков, а небо заполняет ущелье своей бездонной синевой, находятся истоки рек Мараньон (Marañón) и Укаяли (Ucayali). Эти укромные и тихие места никак не ассоциируются с колыбелью великой реки, влияющей на климат всей планеты. На одном из её притоков – реке Урубамба (Urubamba) – располагается таинственный город Мачу-Пикчу, которой мы посетили несколько месяцев назад. В то время я не мог даже подумать, что снова встречу те же воды здесь, на границе Колумбии и Бразилии. Ведь я никак не соотносил, что те горные потоки впоследствии сходятся в самую полноводную реку в мире. Спускаясь вниз, истоки наполняются новыми силами, вбирая в себя множество рек и формируя величественную экосистему Амазонской низменности.

Вопреки нашим опасениям, еда на корабле оказалась более чем достойной: порции никто не ограничивал, и можно было брать столько добавки, сколько хочешь. Вкусное мясо, аппетитные гарниры и салаты поражали разнообразием, и оставалось лишь радоваться тому, как заботливо экипаж относится к своим пассажирам, не давая им голодать. Перед каждым приёмом пищи к нам в каюту заходила женщина, приглашая нас проследовать в кают-компанию для пассажиров, где уже были расставлены блюда с едой. Отвыкнув за время путешествия от такого внимания, мы так и не смогли освоиться за эти три дня, каждый раз ощущая себя не в своей тарелке. Днём мы спасались от жары в кондиционированной каюте, а по вечерам наслаждались прохладным ветерком и свежим воздухом, сидя на верхней палубе и смотря на сумрачные тени деревьев, вереницей выстроившихся вдоль высокого берега. Оранжевое солнце бежало позади них, то и дело подмигивая через гребень леса, а затем и вовсе ныряло в джунгли, чтобы сладко поспать. После его захода высокие облака окрашивались в малиновые и фиолетовые тона, отчего река приобретала сизый оттенок загадочности и векового спокойствия.

Вода расходилась за кораблём кильватерным следом до обоих берегов, и её поверхность больше напоминала жидкий пластик, отливающий радужным цветом, чем мутную реку. Мерный гул корабля убаюкивал, и даже не верилось, что всего в паре километров отсюда царит абсолютная тишина, лишь изредка прерываемая загадочными звуками леса. С наступлением темноты мы вновь выходили на палубу. Команда корабля собиралась около бара посмотреть по телевизору вечерние новости и сериалы, а мы лежали и любовались звёздами, усыпающими ночное небо точками огней. Ровно посередине небосклон прочерчивала серебряная пыль Млечного Пути, и в душу закрадывалось сомнение в том, что человек может увидеть невооружённым взглядом всего две тысячи звёзд – казалось, их в сотни раз больше. Такие таинственные и манящие, недоступные и притягательные. Более глубокого и ясного неба я, кажется, не видел ещё никогда в жизни.

Днём мы несколько раз останавливались в маленьких посёлках, где одни пассажиры сходили на берег, а другие поднимались на борт. У причала команда ловко закидывала швартовые, и корабль плавно вставал боком у понтона, подпирая его края старыми покрышками от грузовиков, которые бусами украшали обе стороны корабля. Узкий трап ложился хлипкой дорожкой между нашим транспортом и землёй, и сотни ног поспешно шагали по нему в обе стороны, отчего металл било мелкой дрожью. Непрерывный поток людей, инструментов, бутылок, тюков, коробок, мешков и техники двигался по этому тонкому мосту всё то короткое время, пока путь был открыт. Затем трап снова занимал своё место на палубе корабля. Однажды на борт с помощью ручной тали поднимали дизель-генераторную установку весом в несколько сотен килограммов, которую, наверное, отправляли на техническое обслуживание или ремонт. Трое мужчин, упираясь в стропы и деревянные брусья, служившие им рычагами, затаскивали эту махину на палубу. Металл скрежетал о металл, рама цеплялась за борт, но люди, непрерывной цепочкой идущие по трапу рядом с местом действий, казалось, вовсе не замечают происходящего, ничуть не смущаясь, что они могут мешать отгрузке. Новые пассажиры регистрировались, складывали вещи, вешали рюкзаки. Уходящие забирали сумки, скутеры и бытовую технику, купленные в Табатинге или Летисии. Затем мост между кораблём и берегом обрывался, и мы продолжали путь.

На одной из остановок к понтону вышло множество людей, с собой они несли огромные мешки, забитые, как выяснилось позже, мягкими игрушками. В глаза бросились десятки фигур ярких расцветок: оранжевые дельфины, красные зайцы, зелёные слоны и фиолетовые тигры были грудой свалены на причале, и некоторые из них тут же перебирались в руки новых хозяев по сходной цене. Покупателей на нашем корабле хватало, да и как не приобрести Снупи или Розовую пантеру менее чем за десять долларов, если в магазине они стоят вчетверо дороже. Также здесь стопками лежали покрывала, подушки и пледы. Но потому ли, что они вызывали меньше умиления, а может, по ненадобности, спрос на этот товар был меньше.

Транспортировка материала в эту деревню, а затем готовой продукции обратно чревата огромными расходами, но всё равно это дешевле, чем выдавать зарплату рабочим в городах, строить фабрики, платить налоги. Поэтому на Амазонке деревни с избытком дешёвой рабочей силы специализируются на производстве вещей, не требующих высокой квалификации. Как и в Китае, где ставку сделали не на заводы, а на работу в деревнях, бразильские работодатели пытаются максимально сократить затраты. Мы часто представляем себе огромные фабрики в Поднебесной или Вьетнаме, где сотни людей трудятся за гроши, штампуя новые и новые товары, становящиеся через несколько месяцев мусором, не подлежащим утилизации. Но всё совсем не так: чего ради строить целые заводы, обеспечивать их электричеством, оплачивать их эксплуатацию и землю, на которой они стоят, если можно привезти материал в отдалённые селения, а потом выплатить местным жителям гроши за работу? И люди в своих деревенских лачугах будут работать в поте лица по шестнадцать часов в сутки, поскольку оплату получат за произведённое количество товара. Они будут беспрекословно шить, паять, вязать, строгать, отливать, склеивать, собирать и скреплять. У них нет ни техники безопасности, ни профсоюзов, ни социальных пакетов. Есть только труд – беспощадный, изматывающий, но дающий хотя бы мизерный доход.

Я с тоской смотрел на этих людей, выброшенных за пределы огромной финансовой пирамиды, больше похожей на высотку, где им достались места на подземных, парковочных этажах. Они смирились и довольствуются тем, что имеют. Корабль отчаливал от пристани, а я рассматривал груды разноцветных плюшевых зверей с вечно улыбающимися мордочками и их творцов, которые через несколько дней будут ждать здесь следующего корабля. И, быть может, на нём будет больше покупателей, которые помогут им прокормить детей и хоть немного помечтать о вольготном будущем.

Глава 20.2
Манаус. Нищета Крёза

Никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти.

Солон

Рассвет смывал с тёмного небосвода звёздную пыль и перекрашивал его в бледно-голубой цвет. Воды Амазонки покрывались мелкой рябью, словно мёрзли на ветру. Прохладное предрассветное утро безропотно отступало перед грядущей духотой, которая буквально через час решительно захватит всё пространство, наполнив его жарким и влажным тропическим воздухом. На противоположном берегу уже виднелись трубы заводов, усы пристаней, покачивающихся на воде, а ниже по течению – громады атлантических лайнеров, заплывающих сюда из океана. Каждую минуту из пестроты прибрежной застройки выступали всё новые детали: склады, бункера, конвейерные линии, бедные кварталы домов из тонкой жести, портовые доки. Среди берегов, утонувших в изумруде джунглей, где лишь изредка попадаются небольшие деревянные домики на сваях с крышами из пальмовых листьев, такой густонаселённый край выглядит удивительно.

Манаус – самый крупный город Амазонии, население которого вот-вот превысит двухмиллионную отметку. На его драматичную историю выпал краткий период бурного процветания и богатства и такой же молниеносный закат. В середине девятнадцатого века в городе проживало всего около пяти тысяч человек, но открытие вулканизации резины и стремительное развитие только появившейся автомобильной промышленности в конце века сделало этот город одним из самых богатых в Южной Америке. Владельцы плантаций гевеи строили себе огромные поместья, привозили восточные предметы роскоши, заказывали одежду из Европы и отправляли своих детей учиться в престижные университеты. В то же время сборщики сока – серинжейро – должны были идти в джунгли, взбираться на деревья, делать флажкообразные надрезы на стволах и набирать сок, получая за это вместо денег еду и экипировку. Своим нечеловеческим трудом они сколачивали несметные состояния нуворишей Амазонки.

К концу девятнадцатого века население города увеличилось в пятнадцать раз и достигло семидесяти тысяч человек. Экспорт каучука по прибыли стремительно догонял кофейные плантации. Вместе с захваченной у Боливии провинцией Акре леса Амазонии обеспечили Бразилии мировое господство по производству этого материала. Но сказка длилась недолго. Несмотря на строжайший контроль над распространением гевеи, англичанин Генри Уикхем тайно вывез из Бразилии семена, и уже через тридцать лет английские плантации в Малайзии полностью захватили рынок белого липкого сока, в результате чего его стоимость на мировом рынке снизилась за год в четыре раза. Производить каучук в Бразилии стало нерентабельно, и многие деревни и города, прежде процветавшие, поглотила сельва. Манаус избежал этой участи, но долгое время пребывал в запустении и больше уже не смог вернуть себе положение крупного промышленного центра. Сейчас Бразилия не может обеспечить каучуком даже саму себя и закупает этот материал за рубежом.

Несмотря на то, что низкая застройка сильно разрастается вширь, постепенно поглощая лежащие поблизости густые леса, центр города очень компактно разместился недалеко от берега. Старые здания, часто с облупленными фасадами и отвалившейся лепниной, стоят вдоль нешироких дорог, где когда-то могли разъехаться максимум два экипажа. Немыслимая для латиноамериканского города тишина, кажется, накрыла это место на века. Такое впечатление, что душа города однажды отделилась от него и больше уже не вернулась обратно. Но проходящим мимо жителям до этого словно нет никакого дела. Они проводят свою размеренную жизнь за стойками в питейных, в банковских очередях, около торговых лотков на улицах и среди китайских вещей в магазинах. Здесь нет дефицита товаров, и трудно поверить, что практически всё, что нужно городу, привозят сюда по воде, ведь единственная дорога, если ехать по ней тысячу километров на север, приводит в Венесуэлу, а если тысячу на юг – в Порту-Велью.

Гуляя по улочкам и площадям центра, невольно натыкаешься на главную достопримечательность города – театр Амазонико. Его розовый фасад и блестящий медный купол перечёркивают все привычные каноны строительства театров или дворцов изящных искусств. Но именно он в конце девятнадцатого века стал визитной карточкой города, воплотив размах роскоши и богатства, на которых Манаус рос, как на дрожжах. Он был спроектирован европейским архитектором по европейским канонам и построен из европейских материалов. На открытии театра выступал сам Карузо. В те времена город был настолько богат, что даже трамвайное сообщение появилось здесь раньше, чем на территории России. А яркие электрические фонари неустанно освещали проспекты Манауса в любое время суток.

Сейчас город понемногу приходит в себя после серьёзного кризиса, на долгие годы парализовавшего экономику огромного региона. Около полувека назад здесь был принят закон, объявивший Манаус свободной экономической зоной. В результате сюда снова потянулся иностранный и национальный капитал, как это было сто тридцать лет назад. Теперь город производит для страны сотовые телефоны, телевизоры, бытовую технику, развивает нефтехимию и деревообработку. Как в своё время португальцы, правительство вступило в борьбу за север страны, но если прежде они воевали с голландцами, то теперь в основном сами с собой, стремясь поднять экономику региона с колен, уже глубоко увязших в красной почве этих мест.

Через Риу-Негру (Rio Negro) – реку, на которой стоит город, – тянется огромный мост. О его нереальности говорит хотя бы то, что он не сразу попадает в поле зрения, но не из-за маленького размера, а наоборот: потому что его гигантский торс с рёбрами вантов не укладывается в общую картину этих мест, и зрение отказывается придавать ему чёткие формы. Он выглядит как мираж, возникший из расплавленного воздуха, напитанного водами реки. Из-за этого кажется, что его остов, подёрнутый взмывающими с поверхности воды термиками, может в любой момент исчезнуть без следа, и лично я подумал бы, что так и должно случиться. Но он не исчез ни в первый, ни во второй день, и тогда мне уже пришлось поверить в его реальность.

Строительство моста стало настоящим вызовом не только для государственных чиновников, но и для строителей, работавших в труднодоступном регионе на одном из самых полноводных рукавов Амазонки. Сложность работы усугублялась ещё и тем, что уровень воды в реке меняется в течение года на десять и более метров, а постройка моста заняла четыре года. Если пересчитать на русскую валюту, мост обошёлся стране более чем в двадцать миллиардов рублей, и проезд по нему стоит так дорого, что многие люди до сих пор делают выбор в пользу быстрых лодок или парома, которые существовали ещё до его постройки.

Катер рассекает воды реки, унося нас к противоположному берегу. Где-то посередине русла чётко видно границу между двумя рукавами. Мутные илистые воды Солимойнс (Rio Solimões) с одной стороны, движущиеся в два раза быстрее, идут параллельно тёмным водам Риу-Негру. Всё в них различно: состав, температура, скорость, цвет, и лишь через много километров ниже по течению они, наконец, смешиваются, образуя единый поток. В этом месте от союза двух рек и рождается истинная Амазонка. Чёрный цвет реке Риу-Негру придают кислоты, вымываемые водой из корней деревьев, что растут выше по течению, и разлагающиеся органические вещества. Течёт она по твёрдым породам. Глинистый оттенок Солимойнс обусловлен большим количеством ила и изменчивым руслом из-за мягких аллювиальных почв. Но после излучины река приобретает однородный светло-коричневый цвет, неизменный уже до самого океана.

Судно причалило возле небольшой деревни. Вдоль берега тянулась нескончаемая шеренга лодок, у которых толпились рыбаки, продавая свой утренний улов. На деревянных подносах лежали доисторические гиганты, каких я никогда не видел даже на картинках. Казалось, это были ровесники динозавров, которые могли прожить ещё тысячелетия, если бы сюда не вторгся человек с неводом и гарпуном. Рядами были выложены краснохвостые пирарары, полосатые суруби, усатые зунгаро, хвостатые пирайбо. А больше всего мне запомнилась пайяра. Иногда её ещё называют рыбой-вампиром, и неспроста. На её нижней челюсти растут огромные зубы в форме сабли: проколов ими свою жертву, она больше не выпускает её из мощных челюстей. Несмотря на сравнительно небольшие для Амазонки размеры (её вес достигает только пятнадцати килограммов), её зубы, наверное, запросто прокусят насквозь даже руку человека. Только в радиусе полусотни километров от Манауса обитает семьсот видов рыб, а это больше, чем во всей Северной Америке, всего же в бассейне Амазонки их около двух тысяч.

Понтонные мостики тянулись на пять-десять метров к плавучим домам, где большими семействами живут самые бедные из кабокло – амазонских метисов. Вдоль единственной дороги стояли старые минивэны, ожидая пассажиров. Мы сели в один из них и тронулись в путь. Узкая дорога в ухабах и заплатах пролегла вдоль густой сельвы однообразной полосой. Точно такие же дороги прорезают и наши леса, и, если не приглядываться, то даже деревья кажутся нашими, родными, лишь красно-бурый оттенок почвы на обочинах возвращает к реальности. По краям полотна время от времени попадаются фазенды с площадями, очищенными под выгул скота. Но своей откровенной наготой они не способны победить вековые леса. Сейчас освоение джунглей строго регламентируется законом, и семьям, живущим в бассейне Амазонки, можно обрабатывать всего по несколько выделенных гектаров. Незаконная вырубка при этом процветает так же, как раньше.

Автомобиль свернул в сторону, красные полосы колеи, полные листьев и веток, заскользили вглубь, а разбитые по краям участки угодий и пашен пропали вовсе. Дорога, покрытая жирной грязью, лоснилась складками глины и лужами воды. Мне было страшно представить, что творится здесь в распутицу, когда тропический ливень низвергает тонны влаги и тонкие жилы, соединяющие деревни, превращаются в непроходимые реки жижи с островами трясин. Спустя три четверти часа мы были на маленькой лодочной станции. Узкая тропинка, мощённая спилами стволов, спускалась от крытого деревянного навеса на берегу и вела к небольшой пристани. За столиками сидело несколько человек, слушая музыку из приёмника и потягивая газировку. У входа вальяжно лежала собака. Возле грубо сколоченной дощатой стойки стояла мулатка и улыбалась нам. Мы взяли себе небольшую баночку прохладительного напитка, но не стали садиться за столик, а вышли наружу и разместились на траве. Голову припекало солнце, шелестела листва инги, растопырив кверху белые метёлки цветов, волны затона тихо плескались о каркас пристани. Я посмотрел на бунгало с людьми, увидел следы, уходящие к воде, мысленно прочертил линию по кромке суши и подумал: дальше цивилизации нет…