Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Предпоследнюю ночь нам предстояло провести не в нашем домике, как обычно, а в сельве, где не было никаких удобств, но можно было поспать в гамаках и поесть у костра. Кроме того, нас ждала ещё встреча с настоящим ночным миром, полным загадок и приключений. После обеда мы простились с электричеством, телефоном и газовой конфоркой до следующего утра и отправились в доисторический лес.

В сумеречном подлеске, окрашенном в коричневые и тёмно-зелёные тона нет-нет да и мелькнёт яркое пятно. Приглядевшись, можно рассмотреть маленькие орхидеи, устроившиеся на стволах деревьев, острые огненные клювы стрелитции с белыми хохолками или восхитительные пассифлоры, которые у нас называют страстоцветами. Однако настоящими драгоценными камнями парчовую вышивку джунглей украшают эпифиты – растения, которые живут на других деревьях, но не паразитируя на них, а вступая с ними в симбиоз. Воду и минеральные вещества они получают из дождя, а корнями лишь крепятся к стволам. Их яркие листья и цветы действительно украшают лес. По пальмовым стволам также тянутся странные лианы с плоскими стволами и отростками, берущими дерево в плотные кольца, похожие на обручи. Местные жители прозвали эту лиану черепашьей лестницей. Земля опутана сетью корней, которая словно живёт одним общим делом и мыслит, как единое живое существо, словно из мира Пандоры, созданного Джеймсом Кэмероном. Здесь можно было сделать ещё тысячи открытий, если бы не пришла пора устраиваться на ночлег.

Мы подошли к небольшой конструкции из стоек и перекладин. Её изготовил наш гид в прошлые посещения этой площадки. Около одной из жердей мы сбросили рюкзаки и на скорую руку стали устраивать лагерь для ночёвки. Страшная духота с наступлением сумерек, казалось, ещё усилилась. Наш сопровождающий ловко орудовал мачете, мы же в это время гуськом перетаскивали сюда пальмовые листья длиной в полтора человеческих роста, чтобы сделать навес, достаточный для защиты от дождя. Пока мы, как муравьи, носили листья, женская часть группы разводила костёр, чтобы приготовить ужин. Тонкая струйка скользила между лопаток, будто ручей от талого снега, но никакой прохлады от неё не было. Лицо, словно роса, покрыли крупные капли пота: он въедался в глаза, стекал по шее до яремной впадины, солонил губы. Через полчаса шатёр был готов, но я окончательно вымок.

Девушкам приходилось ещё труднее: костёр, спасающий зимой от холода, в тропиках создавал дополнительный жар, и находиться рядом с ним было истинным мучением. Правда, это было единственное место, куда не прилетал гнус. Вторая напасть сельвы была если и не хуже первой, то, по крайней мере, примерно равной ей по нестерпимости. Комары одолевали нас не меньше, чем жара, и с приближением темноты всё сильнее осаждали открытые участки тела, а самые настырные прокусывали кожу даже через прилипшую к ней от пота рубашку. Мы гнали их от себя, но этот бой был изначально обречён на провал. И я с нетерпением ждал того момента, когда мы заберёмся в свои гамаки, растянутые под шатром из листьев.

Две перекладины удерживали семь коконов, внешне напоминающих кукурузные початки, сушащиеся после уборки урожая. От одного края гамака к другому тянулась москитная сетка, создавая закрытое пространство – единственную защиту от комаров. И так как в ночном лесу не было развлечений, кроме наблюдения за костром и ярким звёздным небом, изредка проглядывающим через густые кроны, то в скором времени все легли спать. Очень давно я не отправлялся в постель в восьмом часу, но мне хотелось поскорее укрыться от укусов насекомых, тучно кружащих над нами.

То, что мы взяли с собой в джунгли спальники, поначалу было встречено другими членами группы с иронией. Но это было необоснованно, в чём очень скоро убедились все наши соседи. Несмотря на жару, опыт научил нас, что эта вещь одна из самых нужных в любом походе. Сначала спальники пригодились нам на жёстких деревянных скамьях лодки вместо подушек, что добавило поездке комфорта. Теперь же мы расстелили их в гамаке, создав дополнительный амортизирующий материал и защиту от насекомых. И хотя я люблю поваляться в гамаке, на этот раз сон в нём не стал полноценным отдыхом. С непривычки всё тело ломило и болело, ведь обычное горизонтальное положение в гамаке было недостижимо, да и любой поворот на бок вызывал дискомфорт. К тому же ночные джунгли всё время пугали громкими звуками, будто именно в темноте каждую ночь просыпается настоящая жизнь леса.

Утро я встретил невыспавшимся и разбитым, но мне всё же повезло больше, чем другим: у меня были искусаны только локти и ступни, прикасавшиеся к москитной сетке. У остальных же всё тело было усыпано мелкой россыпью пурпурных и алых точек, ведь гамак никак не спасал от нападения спины и ноги жертв. Для каждого из нас по возвращении на «плот» было несказанным блаженством принять душ и растянуться на твёрдой кровати в номере. Но, несмотря на все испытания, опыт ночёвки в джунглях произвёл сильное впечатление, и я не жалел об этом.

На следующий день нам представилась возможность побывать на одной из мелких ферм, где семьи кабокло, борясь с природой, выращивают на небольших участках продукты для еды и продажи. Главным товаром, поставляемым в другие регионы страны, является фарофа – мука из маниоки. Её используют как приправу для многих блюд бразильской кухни, в том числе в фейжоаде, состоящей из фасоли и мяса.

Мы причалили к покатому берегу с влажной глинистой почвой. На пригорке среди нескольких плодовых деревьев стоял дом на сваях. Он выглядел крайне бедно, а из его пустых окон смотрело несколько смуглых лиц. Гид поздоровался с хозяевами, но никто не вышел нам навстречу. Мы прогулялись по скромной территории в двадцать соток, посмотрев, что пытаются выращивать местные жители, а затем проследовали на плантации ананасов. В этот момент к нам присоединился хозяин участка.

Растительность, словно спрут, оплетает всё вокруг своими ветвистыми щупальцами. Чуть только человек отвлечётся, как обрабатываемая им территория за кратчайшее время превращается в непроходимую поросль кустарника и травы, а через десять лет и вовсе растворяется в молодом лесу. На плантациях ананаса мы убедились в силе природы собственными глазами. К концу первого года расчищенное поле покрывает густая поросль молодых побегов в половину человеческого роста высотой, а ещё через год всё исчезает в дебрях плотного молодого кустарника. Тогда плантацию оставляют и переходят к следующему участку, а этот джунгли вскоре окончательно поглощают своей неимоверной силой и энергией, и здесь разрастается новый непроходимый лес.

Несколько человек ходили между ровными рядами пучков ананаса и стригли траву бензиновыми газонокосилками. Стоял неимоверно высокий гул. Хозяин объяснил, что правительство не позволяет им обрабатывать больше положенной площади земли, и поэтому расчистку нового участка можно начинать только после того, как прошлый поглотит лес. Он сорвал с двух кустов плоды и передал их нам. Кто-то из нашей компании вытащил из кармана ножик и порезал ананасы на дольки. Фрукты оказались безумно вкусными, таких сладких и сочных ананасов я, кажется, не пробовал никогда. Главный секрет состоял в том, что здесь они полностью выспевали, а на продажу их приходилось срывать за две недели до созревания, отчего их вкус был кислее и не таким насыщенным. Поблагодарив хозяина, мы отправились обратно к нашей лодке.

Настало наше последнее утро в Амазонии. Мы посидели около лоджа, глядя на быстро бегущие воды реки и отражения облаков на её поверхности. Вдоль русла временами проносились стаи птиц, плеск воды возвещал, что где-то в глубине гуляют косяки рыб. Всё в мире находится в движении, так как сама жизнь и есть постоянный бег. Она циклично переходит от рождения к смерти, как стрелки часов замыкают круг циферблата, и соединяет звенья пищевых цепей, позволяя организмам стать частью чего-то большего. Но как хочется иногда вырваться из этих циклов и кругов, став просто точкой, обретя покой хоть на короткий срок. Как уходят в медитацию приверженцы духовных практик, так и я на эти несколько дней растворился в природе, оказавшись в бескрайнем лесу и ощутив себя просто частицей вне временных рамок бытия.

И эта отрешённость словно что-то изменила во мне. Ведь Амазонка – это не просто приключение, это взгляд куда-то внутрь себя, и не потому, что это какое-то волшебное место, где на всё смотришь по-другому, а потому, что тебе наконец-то предоставлена возможность осмотреться. Здесь нет привычных вещей: машин, телевизоров, неонового света улиц, дорогого алкоголя и сотовой связи. Здесь есть только ты и природа, и цивилизация не прячется за углом, а остаётся где-то далеко, за сотни километров. И вот, когда все твои книги прочитаны, музыка в плеере прослушана, а на планшете давно разрядилась батарея, ты начинаешь разговор с самим собой. Сначала невнятно и озираясь, словно боишься, что окружающие посчитают тебя сумасшедшим, но затем, оглянувшись, понимаешь, что рядом никого нет. И тогда начинаешь увлечённо беседовать с собой, как со старым знакомым, с которым не виделся уже целый век, заменяя эти годы общения интернетом и новостными лентами. И вдруг осознаёшь, что нужно ещё столько себе рассказать, что не хочется останавливаться ни на миг. Но вот моя точка становится прямой, затем сгибается в дугу и снова превращается в круг. Мы подъезжаем к Амазонке, на другом берегу которой вновь виден Манаус, а где-то в нём аэропорт, который уже через несколько часов направит нас в центр страны – в её столицу.

Глава 20.4
Бразилиа. Город великой Утопии

На идеи, витающие в воздухе, действуют земные силы притяжения.

Евгений Ханкин

Я пристально вглядывался в сизый полог, пытаясь отыскать среди спиралей и линий крошечных огней силуэт пылающей птицы, распростёршей свои гигантские крылья на десятки километров. Я представлял себе, как детище архитектора Лусио Коста предстанет передо мной во всём своём величии и монументальности. Ведь строительство новой столицы Бразилии в середине прошлого века стало настоящим вызовом человеческому гению и труду. И я предвкушал эту встречу с мегаполисом несбывшегося будущего и социальной утопии. Но вряд ли этот город был рад мне.

Ещё в 1889 году в конституции страны было провозглашено создание новой столицы, в результате чего влияние Европы на Бразилию должно было ослабнуть, развитие центральных областей страны получило бы мощный стимул, а перенаселённый Рио-де-Жанейро был бы разгружен. Конечно, такая мечта была трудновыполнимой и требовала огромных ресурсов, которых не было у молодого государства, утонувшего в долгах. Но идея росла и крепла в умах людей более полусотни лет, пока, во время предвыборной компании, Жуселину Кубичек не объявил, что, став президентом, воздвигнет новый город. И он не подвёл чаяний народа. Через три года после его избрания в пустынной местности в центре страны, где сходятся границы трёх штатов, началась грандиозная стройка, длившаяся сорок один месяц. В 1960 году Бразилиа стал новой столицей государства.

Шестьдесят тысяч строителей, используя передовые на тот момент технологии и смелые архитектурные решения, возвели в незаселённой части страны город на полмиллиона жителей. Сеть рек должна была связать новый мегаполис транспортными артериями со старыми провинциями, а огромное водохранилище – обеспечить жителей пресной водой.

Первоначальная планировка предполагала разный функционал для отдельных кварталов. То есть в банковском секторе должны были размещаться финансовые организации, в коммерческом – торговые центры, а в правительственном – государственные учреждения. Логика такого планирования проста и ясна: сделать город интуитивно понятным и доступным, чтобы каждый человек мог без труда определить, куда ему нужно попасть, чтобы найти то или иное учреждение. Но проблема данного подхода ожидала нас уже в первый день нашего приезда.

На транспортной развязке у аэропорта толпилось огромное количество людей, желающих добраться в город. Мы устроились на газоне в ожидании автобуса. Но людей подходило больше, чем транспортных средств, а мы не представляли, какой из маршрутов – наш. Прошёл почти час, прежде чем мы смогли взять штурмом один из автобусов и поехать в сторону города.

Улицы были наги и прямы, как бамбуковые ветви. Чуть поодаль от проезжей части ровными колоннами выстроились одинаковые дома. Я насчитал всего три типа построек, объединяющей чертой которых было отсутствие стен на первом этаже. Это была общественная зона, где стояли скамейки с цветниками, а также располагались огороженные стеклянными стенками переговорные и небольшие конторки. Это показалось мне очень удобным. Сами дома разместились на большом удалении друг от друга, будто сторонясь своих соседей. Так как планировка охватывала одновременно все кварталы, они были очень просторны и не стеснены в размерах. Районы жилых корпусов перемежались улицами с двухэтажной застройкой. В этих зданиях я заметил магазины, кафе, бутики. Неужели людям приходится преодолевать столь значительные расстояния, чтобы попасть в супермаркет? Тротуары были совершенно пусты, и припаркованных машин практически не встречалось. В груди всё больше росло ощущение, что жизни в этом месте нет.

Транспортные развязки были поистине огромными. Три, а где-то и четыре полосы скользили широкими петлями по ковру ершистого газона. Чёрные ленты автострад, увенчанные топазами уличного освещения, уходили в городскую застройку. Мы сделали несколько плавных дуг в разных направлениях, после чего навигатор сообщил, что нам пора выходить. Мы были в квартале гостиниц.

Недвижимые тёмные силуэты зданий, будто прибрежные скалы, вонзались в густое ночное небо. Десятки известных брендов светились на вывесках перед широкими входами в отели. Массивный полип разросся на весь квартал, не оставив, кроме травы на газонах, больше ничего живого. Десятки этажей, словно гирлянды, увивали бетонные остовы, мерцая крошечными маяками чьих-то жизней. Я задрал голову вверх, точно малое дитя, глядя на огромный мир, открывшийся передо мной. Нет, он не давил на меня, но демонстрировал свою незыблемость и величие, и было странно понимать, что всё это создано руками людей. Если бы не человек, жизнь в этих творениях давно бы угасла и в скором времени они бы обратились в прах. Но сердцебиение города заботливо поддерживается людьми, и город кажется всемогущим, монументальным и нацеленным на вечную жизнь.

В гостиницах Квартала отелей ночлега для себя мы не нашли, поэтому отправились по улице на юг (Via W3 Sul). Постепенно небоскрёбы сменила низкая застройка в два этажа, а следом поплёлся частный сектор из коттеджей. Ухоженные жилища сбивались в тесные кучки, сонно прикрыв ставни окон. Уже совсем стемнело, и на улице почти никого не было. Казалось бы, одиннадцатый час – самое время для ночной жизни и беззаботного бразильского веселья, но этот город спал. Долго расшифровывая координатную систему секторов, мы всё-таки нашли несколько адресов частных хостелов, но все они были закрыты. Только позже мы узнали, что ужесточение законодательства привело к тому, что небольшие гостиницы почти исчезли из столицы. А в этот первый день мы были в отчаянии и готовились к тому, что нам придётся ночевать на улице.

Потерянные и обессиленные от поисков, мы стояли на тротуаре с двумя тяжёлыми рюкзаками, не представляя, что делать дальше. И даже не сразу поняли, что с противоположной стороны дороги нас окликает мулатка. Мы повернулись к ней, и она замахала рукой. Перейдя дорогу, мы оказались перед входом на второй этаж одного из зданий. «Нужно жильё? – спросила нас бразильянка по-португальски. – У меня есть лишняя комната». Видимо, догадаться, о чём мы думали в такой поздний час, растерянно стоя посреди улицы, было нетрудно. Мы пошли посмотреть номер.

Всё было обшарпанным и ветхим. Маленькая комната, окрашенная в бежевый цвет, тонкие занавески, тумбочка и кровать, а на ней – рулон бумаги и полотенце. Но выбора не было, и нам пришлось согласиться, даже несмотря на огромную цену. Это была нелегальная гостиница, где хозяйка, не афишируя свою деятельность, сдавала комнаты приезжим. В соседнем номере кто-то ругался. В конце длинного коридора был ещё один номер для аренды, хозяйская часть и открытая кухня. В углу, где коридор сворачивал, стоял старенький компьютер – такие мы в последний раз видели только на Кубе, там хозяйки любовно накрывали их расшитыми полотенцами. Беспроводного интернета, конечно, не было. Я бросил вещи и пошёл в общий санузел. От яркого света во все стороны брызнули тараканы, скрываясь в щелях отставшей от стен плитки. Подождав, пока шуршание прекратится, я вошёл внутрь. Старая раковина, кособочась, грозила мне заплывшими от ржавчины и известкового налёта боками. Кран жалобно повизгивал под слабым напором воды. Я почистил зубы и пошёл спать.

Недалеко от того места, где вчера нас высадил автобус, вознёсся непоколебимой скалой храм Сантуарио Дон Боско (Santuario Dom Bosco). В его гранях, как в решётках радиатора, темнели ровные щели, вздыхая своими точёными краями. Но ничем не примечательные формы экстерьера резко контрастировали с внутренним убранством. Зал потрясающего объёма был заполнен нежно-голубым светом, струящимся из цветных витражей. Те грубоватые ниши, что я видел в фасаде снаружи, изнутри оказались стройными колоннами остекления, выполненными из муранского стекла дюжины небесных оттенков. Возможно, родина материала витражей была выбрана в честь итальянского священника Иоанна Боско, который, говорят, ещё в 1883 году предсказал появление в этих местах города будущего. В центре потолка красовалась великолепная люстра, мраморный алтарь сиротливо прижался к дальней стене и стал от этого почти не заметен. Неземной покой, полный благородного небесного свечения, полностью соответствовал антуражу, характерному для дома Бога.

Выйдя из храма, мы направились к центральной улице – Монументальной оси (Eixo Monumental), пронзающей весь город и ставшей основой всей планировки. Наверное, это одна из самых просторных в мире улиц, занявшая в ширину двести метров. Её проезжие части разделены полосой газона, столь широкой, что незанятое пространство выглядело пустырём, требующим вмешательства человека и благоустройства. По множеству полос лишь изредка мелькали автомобили, очень удивляющие своей малочисленностью по сравнению с другими столичными городами.

Бразилиа – город для транспорта. Здесь есть всё для комфортного путешествия на машине, но практически ничего – для пешего. Недостаток пешеходных переходов заставляет преодолевать огромные расстояния до развязок, где можно пересечь проезжую часть. Тротуары обрываются в самый неожиданный момент, оставляя людей в недоумении перед бетонными поребриками или автостоянками. Дороги без светофоров позволяют мгновенно перемещаться из одной точки города в другую, но общественный транспорт – редкий гость на улицах Бразилиа, и зачастую приходится долго ждать, пока какой-нибудь автобус заберёт тебя с одинокой остановки на солнцепёке.

Вдоль всей главной автострады разместилась череда уникальных зданий, большинство из которых было спроектировано Оскаром Нимейером. Эта фамилия теснее, чем какая-либо другая, связана с созданием облика столицы. И хотя он был лишь учеником главного архитектора городской планировки Лусио Коста, но именно благодаря ему самые важные здания столицы обрели свою форму, в которых бетон обратился в плавные криволинейные элементы с неповторимыми силуэтами. Оскар Нимейер как-то заметил: «Меня не привлекает ни прямой угол, ни прямая, жёсткая, негнущаяся линия, созданная человеком. Меня манит свободно изогнутая и чувственная линия. Та линия, которая напоминает мне горы моей страны, причудливые изгибы рек, высокие облака, тело любимой женщины». Эти формы стали для Бразилии определённым стилем и визитной карточкой, а Нимейер вошёл в плеяду самых известных архитекторов мира, прожив более ста лет. Среди самых выдающихся зданий можно выделить Государственный департамент (Ministerio das Relações Exteriores), Дворец Национального конгресса (Congresso Nacional), Национальный театр имени Клаудиу Сантору (Teatro Nacional Cláudio Santoro) и Дворец Алворада (Palácio da Alvorada).

Основные государственные учреждения сосредоточены в правительственном квартале – Эспланада дос Министериос (Esplanada dos Ministerios). Строгие параллелепипеды, будто ряды костяшек домино, выстроились друг за другом. Бледно-зелёное остекление, как морская чешуя, покрыло их фасады. Каждое здание принадлежит определённому министерству, но все они похожи, как близнецы, и узнать их функции можно только по скромным вывескам. Архитектурный ансамбль завершает жемчужина столичного зодчества – Кафедральный собор (Catedral Metropolitana Nossa Senhora Aparecida). Его внешний вид напоминает корону, раскрывшую свои тонкие зубцы, словно пытаясь обнять небесное светило. Пространство между узкими рёбрами застеклено ажурным витражом, который снаружи похож на плёнку мыльного пузыря. Собор со всех сторон окружён водой. Рядом со зданием Т-образной конструкцией выросла звонница, которую по-испански назвали бы эспаданьей (espadaña). В её нишах разместилось четыре колокола.

Проходя через площадь, перед подземным входом в собор видишь четыре статуями, расположенные не симметрично: три с одной стороны, а последняя – чуть поодаль с противоположной. Лица их скорбны, а струи голубиного помёта, покрывающего их головы, словно вуалью, придают им ещё больше печали. У ног некоторых из них сидят продавцы корма. В храм ведёт длинный тёмный коридор, ещё больше нагнетающий атмосферу. Но при попадании внутрь всё сразу же меняется. Сочный свет заливает серый мрамор пола. Ленты бетона, будто балдахин, формируют внутренний шатёр, а ажурная вязь остекления, расписанная аквамариновыми и голубыми тонами, кажется морскими волнами, бьющими о стены здания. Конструкции выглядят не просто лёгкими, а зыбкими, будто сливаются с окружающим воздухом и водой.

Чуть дальше квартал замыкают Национальный музей (Museu Nacional) и Библиотека (Biblioteca Nacional de Brasilia). Первое здание построено в форме планеты, наполовину утопленной в бетон площади, из неё, будто кольца Сатурна, выходят спирали пандуса, ещё больше подчёркивая неземное происхождение этой конструкции. Библиотека же, наоборот, выглядит приземлённо обыденной и даже, пожалуй, простоватой. Единственное украшение её фасада представляют арки нижнего яруса. Как всегда, большие открытые пространства стирают пропорции огромных зданий, делая их менее масштабными, и лишь сравнение с фигурками людей возвращает реальную картину размеров строений.

Мы входим в Национальный музей. Его название является правдой только отчасти. Скорее, это выставочный комплекс, где на нескольких этажах расположены постоянные и временные экспозиции. Фотографии, скульптуры, инсталляции и картины свободно размещены на сотнях квадратных метров площадей. Среди этого разнообразия мне особо запомнилась выставка «Память». Два десятка фотографий тридцатилетней давности, изображающих счастливые семьи, братьев, сестёр, влюблённые пары. Их молодые и не очень лица в улыбке или задумчивости застыли на десятилетия. Рядом с этими фотографиями выставлены другие – нынешнего времени. На них те же люди представлены в похожих позах и в том же антураже. Но среди этих дружных семей, заметно постаревших, уже кого-то нет. Где-то не хватает отца, где-то – брата или мужа. Кажется, что из полноценной, завершённой композиции какое-то страшное колдовство изъяло очень важную деталь, оставив недоумевать всех остальных, припорошённых сединой и морщинами, согнутых жизненным опытом и прожитыми годами. Такой скачок через тридцать лет опускает те яркие и насыщенные моменты, которые наполняли этот временной отрезок, но отчётливо даёт понять, что жизнь не будет длиться вечно. За периодом приобретений и побед всегда следуют времена потерь. И для кого-то бытие уже прошло, оставив пустоту на фотобумаге и светлые воспоминания у близких. Я вышел на улицу, чувствуя тяжесть, будто что-то сдавило мне грудь. В голове пульсировала уже приевшаяся банальность: «Мы слишком торопимся жить, забывая об окружающих нас родных и близких, и вспоминаем о них, только когда становится поздно».

Несмотря на свою короткую историю, город полон католических соборов и базилик, при этом ни один из них не следует классическим канонам архитектуры. На западе, почти в самом конце Монументальной оси, находится Церковь Королевы Мира (Catedral Rainha da Paz). Это небольшое сооружение, по форме похожее на классическую палатку «домик», ничем особо не примечательно, но внутри царит какой-то домашний покой и теплота, которых мне не хватало при посещении других, циклопических строений. Потолок, будто парус, сшит из ровных лоскутов и имеет прогиб, одна из стен расчерчена молниеобразными витражами. Они кажутся небольшими, но света, падающего в просторный зал, от них достаточно. Красные стены, пол и деревянные скамьи хорошо сочетаются с белыми покатыми сводами. И тишина, заполняющая церковь, здесь не давит, а наоборот – одухотворяет. Будто это вовсе не храм, а пионерская палатка, поставленная на крутом берегу Волги, и стоит лишь выглянуть из неё, как тёплый ветер приятно погладит волосы, зашумят берёзы и солнце блеснёт в чешуйках водной ряби.

Единственным живым местом в городе оказался автовокзал, расположенный на Монументальной оси. Но и он был совсем не похож на те шумные терминалы, которые мы видели в других городах и странах. Он так органично вписался в автомобильную развязку, что здание практически полностью слилось с местностью, а на посадочных платформах и стоянках было неестественно просторно. Однако внутри всё было обычно: шум толпы, горы тюков и чемоданов, попрошайки, мелкие торговцы и небольшие кафе. Мы наконец смогли поесть. Как оказалось, в городе практически нет альтернативы дорогим ресторанам. Фастфуды, работающие в крупных торговых центрах, сильно уступают по качеству и пользе продуктов, а частных кафе и столовых здесь нет. Отсутствие же магазинов в городской застройке не только удивляло, но и создавало настоящие проблемы: мы нигде не могли купить даже воду! Странный город со странными людьми из параллельной реальности так и остался для меня не до конца понятым.

К вечеру мы добрались до Площади трёх властей (Praça dos Tres Poderes). Она окаймлена небольшими, но важными по своей сути зданиями Федерального верховного суда Бразилии (Supremo Tribunal Federal) и Дворца Планалту (Planalto Palace), являющегося рабочей резиденцией президента. Над относительно низкой застройкой возвышается стометровый флагшток с огромным полотнищем весом в шесть сотен килограммов. Это самый большой из постоянно используемых флагов в мире. Он развевается над столицей круглые сутки уже более пятидесяти лет, но раз в месяц его меняют из-за естественного износа и старения.

Мы дошли до небольших пальмовых посадок и уселись под одним из деревьев. Пальмы приветливо трясли макушками, словно пританцовывая под какую-то внутреннюю мелодию. Здесь дышалось немного свободнее, чем среди строгих бетонных шпилей и арок, упорно давящих на психику своей незыблемостью и мёртвой красотой. К нам потянулся народ – видимо, более уютного места в округе было не найти. Кто-то растянул между двумя пальмами стропу и занялся слэклайном, кто-то сел и уткнулся в планшет, а некоторые просто читали книжки. Вечер понемногу угасал, распуская огненные хороводы уличного освещения и акцентной подсветки фасадов зданий, придающих городу ещё более экстравагантные формы и цвета.

Новый день разбросал лёгкие перья облаков по высокому голубому шатру, и, щурясь от солнца, мы пошли исследовать город. Пешеходов, как и машин, было мало. Не покидало впечатление, что город всё время пребывает во сне или, по крайней мере, в дрёме. Будто подтверждая наши мысли, к остановке подъехал заспанный автобус и тихо вздохнул, открыв свои двери. Впустив нас внутрь, он плавно двинулся в конец левого крыла могучей птицы по имени Бразилиа.

Пока мы шли от остановки, погода менялась прямо на глазах. Яркий диск солнца растушевал небесную синь и сам растворился в ней, приобретя молочный оттенок. Белая четырёхгранная пирамида вознеслась над приземистыми домами. Монотонная простота без примечательных деталей не сразу бросилась в глаза, тем более что белёсая скатерть низкой облачности, застившая небо, буквально скрыла шпиль здания на своём фоне. Пробившись через чётко спланированную застройку, я подошёл ближе и увидел, что ошибся. Граней у пирамиды было вовсе не четыре, как мне это показалось издалека, а целых семь! Каждая из них была чуть отстранена от другой, и чудилось, что всё сооружение вот-вот раскроется, словно бутон какого-то неведомого растения, а внутри окажется неимоверной красоты тычинка, переливающаяся золотыми и серебряными красками, будто сокровище индейцев. И сокровище действительно имелось.

Это был Храм Доброй Воли (Templo da Boa Vontade). Внутри пирамиды располагался огромный зал, в центре которого на самой вершине был подвешен священный кристалл, напоминающий горный хрусталь. Посреди зала сходились две спирали: одна из светлого камня, другая – из тёмного. Немногочисленные посетители проходили гуськом, сначала закручиваясь против часовой стрелки, затем на полминуты задерживаясь в центре, а в конце раскручиваясь по часовой. Седой мужчина в пиджачке показывал растерянным туристам, что нужно делать, чтобы непременно собрать здесь свою часть небесной благодати. Мы также не преминули присоединиться к этой загадочной процессии и провели здесь добрых полчаса. Остальные помещения оказались не менее странными.

Стены в Благородном Зале были украшены коллажами из портретов людей, внёсших наибольший вклад в развитие и распространение религий, которые дали толчок развитию человечества. В картинной галерее представлены полотна и скульптуры современных авторов, вызывающие недоумение перед модным искусством. Центральное место в другом зале заняла огромная мандала в мягких розовых, голубых и жёлтых оттенках. Выполнена она была то ли на стекле, то ли на пластике, но не это главное. Это изображение рождало ощущение объёма, которому не было конца. Это око будто затягивало тебя внутрь, силясь обнять даже самые периферийные области души. В нём чувствовалась энергия и вибрация. Я долго созерцал мандалу, пока не очнулся от лёгкого прикосновения и не увидел охранника, с улыбкой приглашающего пройти дальше. Под основной залой находился египетский холл, где можно спокойно подумать о вечности и равновесии, сидя в мягких резных креслах. Весь антураж оформлен в стиле той эпохи: статуи мифических животных, иероглифы, лазоревая парча и золочёная мебель, невесомые льняные занавески и папирусная бумага.