Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 18.6
Санта-Фе-де-Богота. Стальная твердь обители людей

Но сегодня я чувствую страх, а это значит, что мне расхотелось умирать.

Марио Варгас Льоса

Огромный величественный дракон растянулся в котловине предгорий Восточной Кордильеры. Его дремлющий взор устремлён за Чию, в сторону границы с беспокойным соседом – Венесуэлой, а хвост простирается на юг, опутывая трущобы столицы. Спиной он опирается на замшевый склон холмов Серро Монсеррат и Гуаделупе (Cerros Monserrate Guadalupe), а лапы вытянул в сторону полей и парков Ла Флориды и Ла Виктории. Этот зверь величав и спокоен, хотя такое впечатление обманчиво. Миру не раз приходилось видеть, что происходит, если его нечаянно потревожить. Так было в 1948 году, когда приверженцы кандидата в президенты Хорхе Гаитана, восставшие после его убийства, в борьбе с правительственными войсками сожгли весь исторический центр города. Это повторилось в 2008 году, когда четыре миллиона человек вышли на улицы в едином порыве борьбы с леворадикальной группировкой FARC, похищением людей и наркоторговлей.

Чешуя двухэтажной застройки сверкает на его боках, вскидывая гребни небоскрёбов посреди кварталов Четырнадцатого и Десятого проспекта. Кажется, он спит, но на самом деле это не так. В его утробе денно и нощно кипит жизнь. Столица производит четверть ВВП страны – и город постоянно растёт, как на дрожжах. Алчность этого гиганта поразила бы любого, но он искусно скрывает свои истинные желания и показывает себя мирным стариком, почивающим на лаврах и давно покончившим с петушиными боями. Его жилы из связок дорог, его нервы из тысячи электрических проводов и кровеносные сосуды из труб водостоков бурлят жизнью и движением. Невидимые снаружи процессы сполна ощущаются внутри, у самого сердца города – на стихийном рынке, раскинувшемся между Седьмым и Десятым проспектом по Пятнадцатой улице. Высотные здания банков возвышаются над россыпью мелких лотков и коробок с дешёвой бижутерией. Ручьи людей текут по узким перешейкам, свободным от товаров, и сливаются в мощные потоки, несущиеся в переходы, захлёстывающие транспорт и проникающие во входные двери бизнес-центров.

Эти могучие волны носят нас по городу, иногда зажимая в тихие тупики хаоса городской жизни, а временами швыряя к самым истокам пульсаций на центральных площадях. Жёлтые ленты, будто гавайские цветочные бусы, обвивают преграды из металлических заборов, запрещая автомобилям проезд по некоторым улицам, но мы легко просачиваемся между ними, не сворачивая с намеченного пути. Военные в бронежилетах и касках, объединённые в тройки, провожают нас пристальным взглядом. Но в их глазах больше любопытства, чем недоверия, и мы чувствуем себя спокойно. К тому же их вид – слабых зелёных ростков среди каменной громады города – вызывает скорее жалость, чем страх или дискомфорт. Центральная площадь, названная, разумеется, в честь главного кумира колумбийцев Боливара, выстлана бетонными плитами, где кишат голуби. Жадными толпами они ходят за посетителями, клянча подачки. И так день за днём, бдительнее, чем любые гвардейцы, они охраняют весь окружающий площадь ансамбль: Дворец правосудия, Главный собор и Капитолий.

Мне представляется, что, окажись ты в любом другом городе Центральной или Южной Америки, ты не сможешь понять, где находишься. Одинаковые Площади Оружия и Площади Боливара занимают все исторические центры, сделав их похожими и безликими. Стандартный квадрат в окружении муниципалитета, собора и суда почти не имеет самобытности: увидев несколько десятков подобных видов, перестаёшь их различать – и все они сливаются в единый образ типичной колониальной застройки. Поэтому настоящий город нужно искать не здесь, на центральных площадях, а на окраинах старой застройки, где грузные здания с обветренными от времени стенами песочного цвета навсегда вросли в землю долины, а новые небоскрёбы, словно поросль бамбука, обгоняя друг друга, тянутся к солнцу. Мы снова ныряем в городские кварталы, но здесь больше людей и меньше военных, а город начинает раскрывать свои уникальные черты.

Когда-то метробусы «Трансмиленио», так же как и в Кито, помогли существенно разгрузить улицы. Выделенные для них полосы позволяют быстро перемещаться сотням тысяч людей, которым нужно ежедневно добираться на работу, на рынки, на встречи, а потом поскорее вернуться домой. В городе не видно пробок, хотя по величине он занимает второе место во всей Южной Америке. Широкие магистрали, проложенные по руинам старых кварталов и бывших фермерских полей, дали этому мегаполису возможность вздохнуть полной грудью, избавив его от вечной проблемы всех старых городов – запруженных транспортом узких улиц и нехватки автострад.

Вслед за нами из Медельина вернулось множество раритетных авто, участвовавших в параде. Во двориках старого города владельцы любовно натирали воском бока своих железных коней, пока мы, ёжась от непривычного холода гор, бродили по отполированным за сотни лет булыжникам. Перед дверью одного из домов, заслонив половину тротуара, торчала вывеска на испанском: «Русская кухня». Заметив нашу заинтересованность, стоявший у входа черноволосый мужчина пригласил нас войти, а увидев наши сомнения, позвал жену. Она оказалась русской и радушно позвала нас в дом. Внутри было крохотное кафе в две маленькие комнаты, одну из которых занимала кухня, а в другой стояли всего четыре столика. Интерьер был ничем не примечателен и походил на обустройство любого подобного заведения в пределах Латинской Америки, а вот меню для этих мест было весьма неординарным. Нам предложили на выбор несколько блюд, которые мы не пробовали уже много месяцев. Я решил побаловать себя голубцами, а Полина выбрала тривиальные, но такие любимые русскими людьми пельмени.

Ирина, хозяйка, познакомилась со своим нынешним мужем уже давно, переехала из Москвы к нему в Колумбию и открыла это маленькое кафе. Муж поддержал её начинание как юридически, так и финансово. В отличие от Эквадора, россияне переселяются сюда редко, но тем большей радостью было встретить здесь выходца с нашей родины. Пока мы беседовали, в заведение вошла дама лет пятидесяти пяти и поздоровалась с нами. Муж Ирины при этом присмирел и отодвинулся в тень. «Это моя мама, – сказала владелица заведения. – Несколько месяцев назад она переехала к нам. Она настоящий кладезь рецептов русской кухни, и теперь мы вдвоём ведём хозяйство». Мы понимающе кивнули, тщательно пережёвывая заказанную еду, и каждый задумался о своём, но, думаю, у обоих мелькнула одинаковая шальная мысль: как живётся тут её мужу, с русской тёщей?

Утро воскресенья вдыхает в город другую жизнь. Основные магистрали сужаются вдвое, а освободившиеся от автомобилей полосы занимают тысячи велосипедистов, и город на этот день превращается в столицу спорта и здорового образа жизни. Удивительно, что такое число жителей мегаполиса с энтузиазмом восприняло эту идею, и вот уже сорок лет она продолжает набирать обороты. Теперь многие люди обзавелись своими велосипедами и выходят на улицы целыми семьями, меняя стальные коробки автомобилей на двухколёсных собратьев. По протяжённости велодорожек Богота уверенно лидирует, а её показатель просто фантастический – триста километров. На фоне всеобщего велосипедного вируса возникла целая отдельная индустрия. По обочинам дорог стоят лотки с едой, ремонтные мастерские под открытым небом или просто люди с велосипедными качками, которые за тысячу песо быстро вдохнут жизнь в изнурённые бегом колёса. На перекрёстках полицейские в мобильных фургонах, как заправские диджеи, крутят музыкальные треки, подбадривая отдыхающих.

Мы понимали, что большая часть транспорта сегодня парализована одержавшими победу в битве за дороги велосипедистами, и решили прогуляться пешком до рынка Меркадо де лас Пулгас (Mercado de las Pulgas) в районе Усакен (Usaquen). Путь был неблизкий, и мы, сверяясь с путеводителями, вдоволь помечтали о колорите блошиного рынка, где, разложив свой скарб прямо на тротуарах, стоят пожилые интеллигенты с взглядом, исполненным достоинства, но оказавшиеся в нужде, и распродают крупицы интерьера своих прежде богатых и знатных домов. Где фарфор соседствует с серебряными канделябрами, а седая от времени парча соперничает с крепом в обивке стульев и табуретов. Где старые виниловые пластинки ещё пропитаны духом Стравинского и Шёнберга, а часы не размениваются на секунды, вальяжно крутя только две стрелки вместо трёх. Однако, дойдя до приятных улиц Усакена, мы были весьма озадачены представшими перед нами палатками того самого рынка.

Колоритные старички уступили свои места представителям богемы, и под натянутыми тентами теперь продавались дизайнерские интерьерные вещи, туристическая атрибутика и странные картины. Мы побродили некоторое время, пытаясь отыскать взглядом что-то интересное, но, так и не заметив ничего стоящего, направились на площадь к скамейкам. По пути нам попадались европейские гости в дорогих кофейнях, холёные жители Боготы, выгуливающие домашних питомцев, но не встретилось ни одного заведения, где могли бы остановиться люди, подобные нам. Так и не найдя места, соответствующего нашему бюджету, мы немного посидели в парке, понаблюдали за прохожими и затем двинулись обратно.

В одном из проулков центрального пешеходного Проспекта 7 (Carrera 7) мы увидели в витрине столовой великолепного молочного поросёнка и не смогли удержаться. Это восхитительное на вид блюдо для местных жителей было чем-то наподобие фаст-фуда, а для нас стало настоящим праздником желудка. Сочное мясо поросёнка, нафаршированное рисом, щедро сдобренным специями и пропитанным жиром, выглядело невероятно аппетитно. Нам отделили от туши ароматный ломоть с хрустящей корочкой, нарезали его мелкими кусочками, и мы, с наслаждением уплетая сытный и недорогой ужин, благодарили судьбу за то, что она привела нас в это место. А пока мы ели, мимо стеклянной витрины скользили люди, опутывая город сетью своих мыслей, не оставляющих следов, но отпечатывающихся в истории огромного каменного полипа, охватившего территорию, превосходящую размерами Санкт-Петербург.

Вид современного мегаполиса город приобрёл не так давно, но за этот небольшой срок уже настолько сросся с городской средой, что невозможно представить, как совсем недавно по улицам наряду с машинами разъезжал гужевой транспорт, который тянули понурые лошадки. И лишь в 2013 году был принят закон, запрещающий их движение в городской черте. Долгое время общественные зоны – парки, площади, аллеи – были заброшены. Потребовались усилия нескольких мэров, чтобы приучить граждан ценить не только свои квартиры, но и окружающую инфраструктуру и места отдыха. Теперь ухоженные газоны для столичных парков стали нормой.

Каждый день два разных мира держат путь с противоположных концов города в центр. Из своих благоустроенных квартир на севере столицы бизнесмены, юристы и государственные служащие отправляются на собственных автомобилях в просторные офисы, в то время как с юга, штурмуя автобусы «Трансмиленио», туда же устремляются мелкие клерки, студенты, продавцы и кухарки. И каждый из них мечтает, что когда-нибудь станет «большим» человеком, займётся серьёзным делом, заслужит признание и уважение. Конечно, такая судьба ожидает лишь немногих. И всё же эта призрачная надежда помогает людям терпеть невзгоды, изнурительно работать и карабкаться по социальной лестнице, обдирая руки в кровь. Забираясь всё выше, они обычно не замечают, как много народа осталось погребено под самым основанием. Основанием, на котором удерживается огромный мегаполис. Ведь стоит только осмотреться – и увидишь вокруг множество таких отверженных обществом людей.

Там, где нет суеты, и граффити, словно ленты забытых молитв, испещряют грязные зашарканные фасады, в пустых подворотнях сидят с беспросветным взглядом personas desechables – «одноразовые люди». Неудобные для государства люди-призраки, присутствие которых многие предпочитают не замечать. У них нет дома, нет работы, нет будущего. Но они так же, как и мы, чувствуют, мечтают и верят в чудо. Задубевшая пыль улиц густо покрывает их щетину и пряди скомканных волос. Полосы коричневой одежды, будто капустные листья, лоскутами облепляют их тело. Тележки супермаркетов – единственное средство их комфорта, не меняющееся годами. Для них это шкаф, чемодан, стол и транспортное средство. Они потеряны во времени, в пространстве, в памяти. Их дом – картон, который стал для них крышей, стенами и одеялом. Невидимыми тенями скользят они среди людей, проживая без остатка отведённое им время, что-то отыскивая в погружённом в пустые мелочи городе. Их как бы нет, но всё же они живы.

Богота – сутенёр. Он сведёт вас с кем угодно, были бы деньги. Он вам понравится, но не факт, что ответит на это взаимностью. Здесь деловая жизнь становится одиозной страстью. И после того как витражные фасады впиваются черными губами в ночной сумрак, на тусклый жёлтый свет уличных фонарей из своих дневных убежищ слетаются жители подлунного мира. Все ночные клубы салютуют вам смесью спиртных коктейлей и пыльных зеркал, дешёвого пластика и укромных альковов для уединения. С улиц пропадают люди в униформе, и появляются господа в тёмном. Их спокойные и властные взгляды заставляют многих держать солидную дистанцию, чтобы вовремя ретироваться. Демоны трущоб начинают расползаться по кварталам, превращая обыденную расслабленную жизнь в пучок ярких красок и всепоглощающего блуда.

Богота – художник. Для своего полотна он выбрал огромную долину, где пишет картину нескончаемыми красками человеческих судеб. Это не холсты кубизма или романтики прошлого века. Он закручивает сюжет и смешивает краски в немыслимых пропорциях, рисует широкими мазками, не жалея инструментов и материала. Он счастлив. Его шедевры живут веками. Ловко размывая границы, он соединяет кварталы, вносит смысл в белые пятна пустырей, замазывает надоевшие пейзажи. Этот творец велик и беспощаден. Ему некогда слушать плач и проклятья. Его идея амбициозна и непостижима. Творить, творить с широким размахом, нанося на старый холст всё больше слоёв и постоянно обновляя краски.

Среди тысяч зарисовок и сотен сюжетов Боготы мне особенно нравится один музей, забрасывающий посетителей глубоко в историю этого региона. В те времена, когда туберкулёз и сифилис здесь ещё не были известны, а господство аркебуз не свергло солнечного бога. Да и самой страны тогда не было: были лишь равнины, обрамлённые морщинами горных хребтов и кратерами вулканов. Более десяти тысяч лет назад здесь появился человек и начал обживать эти благодатные земли, способные рождать пищу, давать руду цветных металлов и защищать от неблагоприятных погодных условий. В дельтах рек и на берегах озёр поселились муиски – мастера обработки металлов. Они научились создавать произведения искусства, далеко обогнавшие по своему развитию те времена, когда жили их создатели. Для своих работ они, как правило, использовали сплав из золота и меди в пропорции один к двум. Это позволяло им снизить точку плавления, сделать металл более ковким и подвергать его более тонкой обработке. Такая техника изготовления предметов называлась «томпак». Ювелиры достигли в своём мастерстве непревзойдённых высот, и многие находки, дошедшие до наших времён, кажутся творениями мастеров, в распоряжении которых имелась превосходная оптика, точный инструмент и современные гравёрные резцы. То, что удалось с огромной заботой сберечь со времён конкисты, сегодня находится в здании Музея Золота.

Эклектичный дизайн здания ничем не выдаёт того, какие поистине бесценные сокровища скрыты в лабиринтах его комнат. Залы хранят тысячи изделий, которым удалось избежать переплавки в золотые слитки. Часть из них – особо ценные – помещены в специальные стеклянные колпаки, чтобы посетители могли рассмотреть произведения ювелиров древности со всех сторон. Меня больше всего поразил ритуальный плот, выполненный в удивительной технике миниатюризации. На нём отчётливо видны мельчайшие детали одежды и головных уборов вождя и его свиты, богатые украшения постамента, напоминающего трон, и множество других мелочей, при этом по размеру он весь не больше спичечного коробка. Сегодня по находкам самородного золота первое место занимает Австралия, а Китай является лидером в промышленной добыче, однако это не мешает Музею Золота оставаться самым большим в мире собранием артефактов из солнечного металла.

Последняя комната была закрыта. Перед ней толпился народ, и мы тоже решили подождать. И наше терпение было вознаграждено сполна. Когда двери открылись, из помещения хлынула толпа из тридцати-сорока человек, лишь после этого внутрь смогли войти и мы. Свет был тусклым, а вскоре и вовсе погас. Но ненадолго. Постепенно волны голубых и белых всплесков стали блуждать по круглой комнате, выхватывая из темноты золотые украшения, помещённые в специальную витрину. Россыпь серёг, ожерелий и браслетов заиграла жёлтыми бликами, то выплывая из темноты, то снова исчезая в ней. Казалось, что в ночном океане плавают мириады золотых рыбок, игриво блестя чешуёй, отражающей лунный свет. Это была целая феерия, где золотые украшения будто оживали и затевали танец в огнях под чарующую музыку. Индейские напевы расплывались по комнате, расширяя её на километры вглубь, и вот уже целый океан плескался до горизонта. Взгляд блуждал вслед за вспышками – и мне виделись огни святого Эльма на мачте корабля, в отблесках которых рождалась золотая пыль рассветного солнца. Последние отсветы отгорели, финальная вспышка озарила всю комнату под мощные аккорды музыкального сопровождения – и мы на миг увидели мириады украшений, которыми были усеяны стены и пол этой комнаты, а затем всё погасло. Я ещё долго не мог прийти в себя от увиденного. Это было одновременно экстравагантно и по-новаторски – показать подобным образом часть экспозиции из тысяч экспонатов, применив при этом современные интерактивные технологии.

Ещё находясь в состоянии аффекта, я гулял по загадочным улицам столицы Колумбии и размышлял о том, что этой страны могло бы и не быть, если бы история не сделала одного человека великим героем. Время перемен всегда наступает неожиданно. И размеренный образ жизни тонет в бурлящем океане. Такая эпоха создаёт героев. Эти люди вершат судьбы миллионов, идут на великие подвиги, но не видят себя в обычной спокойной жизни. Таким был Симон Боливар. Его неисчерпаемый запас энергии, отшлифованный горем и потерями, стал той несокрушимой силой, которая помогла ему при поддержке всего десяти тысяч человек освободить треть континента от владычества Испанской короны. Потеря в детстве отца и матери, а в юности – молодой жены – могли сделать его замкнутым и скрытным, но воспитание Симона Родригеса и учёба в Европе изменили его характер и мировоззрение. Под влиянием французских просветителей середины восемнадцатого века и Великой французской революции он поверил, что его родина заслуживает независимости и установления республики. Так же как и многих других, его очень впечатлили успехи Наполеона в борьбе с монархией, однако после провозглашения Бонапарта новым императором он полностью разочаровался в этом человеке, не веря, что сильный духом воин может так поступиться своими идеалами ради власти. Вернувшись на родину, он начал свою борьбу.

Казалось бы, после первого, второго, третьего поражения, которые наносил его небольшим отрядам монарший дом, отбивая у повстанцев захваченные города, он должен был остановиться и понять, что настоящей борьбы не получится. Но логика простого человека была ему чужда. Он был великим глупцом, а может, невероятно смелым человеком, который своим упорством и непоколебимостью свергнул трёхсотлетнее испанское господство, ослабленное борьбой, шедшей в Европе с Наполеоном I. Смесь расчёта и везения позволила Симону в короткий срок, когда на престоле Иберийского полуострова воцарился старший брат Наполеона Бонапарта, занять главные города Новой Гранады. Однако после того как оккупационные французские войска в Испании были свергнуты, объединённые роялисты, собрав флот и войско, вновь овладели городами северной части Южной Америки. Главные инициаторы мятежей тогда едва успели укрыться в островных государствах Карибского бассейна. Боливар, имея аристократическое креольское происхождение, никогда не наделял всех людей равными правами. Даже с принятием первой конституции и провозглашением Венесуэльской республики в них не было места индейцам и отмене рабства, поэтому те начинания не получили широкой поддержки со стороны народа. В результате дальнейшие события были очень похожи на гражданскую войну: балансируя на грани выживания, люди выбирали между роялистами и либералами меньшее из зол. Ведь и у тех, и у других нужно было работать на полях, воевать и умирать.

В 1816 году новая волна патриотического движения подхватила своих лидеров и вынесла их к победным вершинам. Никто, в том числе и сам Боливар, не опустил рук, и это позволило извлечь верные уроки из прошлых неудач. Финансовые займы помогли сформировать иностранный легион и выпустить манифесты, обещавшие полную свободу тем, кто поддержит борьбу за независимость страны.

Совершив Оринокский поход через Анды, Боливар всё же освободил свою родину – Венесуэлу, а вслед за ней Колумбию, и встретился в Эквадоре с Хосе де Сан-Мартином. К 1826 году почти вся территория Латинской Америки стала независимой от метрополий. А Симон Боливар усердно воплощал свою мечту воссоединения старых вице-королевств и генерал-капитанств в единое латиноамериканское государство, которое по размерам было бы сопоставимо с молодой страной США и могло стать мощным политическим и экономическим игроком на мировой арене.

Словно забыв, каким был Наполеон Бонапарт, короновавшийся как новый император, и свою неприязнь к нему, Боливар повторял его путь, шагая след в след. Он обозначил в конституции пожизненное президентство с правом назначать себе преемника, а потом и вовсе объявил «революционную диктатуру», опасаясь, что интриги, нечестные выборы или перевороты растопчут цель всей его жизни. Новое государство должно было простираться от границ нынешней Коста-Рики до Аргентины, а может быть, даже объединить территорию бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Но Республике Колумбии было суждено просуществовать лишь одиннадцать лет, после чего уставший от закулисной борьбы Боливар покинул пост президента и вскоре скончался, уже не увидев развала государства, ставшего мечтой всей его жизни. Когда-то маленький мальчишка, которого сверстники высмеивали за низкий рост, со временем заставил считаться с собой половину Нового Света, но не смог предотвратить гибель своей мечты. А она, как оказалось, не всегда способна выжить после ухода своего хозяина.

Свобода Латинской Америки, доставшаяся такой высокой ценой, не смогла объединить столько похожих народов вместе. Её мог удерживать авторитет живых героев, но не мёртвых. И до сих пор на всём материке расположено более десятка государств, живущих по собственным законам. В них бесконечно меняются диктаторы и президенты, приходя к власти после очередного переворота или законных выборов. Но всем им некогда заботиться о людях – они слишком заняты тем, чтобы держаться на самом верху, а это требует очень больших усилий. Да и к чему лишние хлопоты о благосостоянии миллионов людей, которых ты даже не видишь из окон своей крепости или своего дворца? Ведь свобода народу уже дана, а прокормиться они как-нибудь смогут и сами.