Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

В погоне за солнечным металлом испанцы не заметили другого богатства, другого золота – золота полей. Колосящиеся злаки и убранное жнивьё на фоне тёмных гор и пронзительно голубого неба наполняют сердце блаженством и радостью. Белые шапки вершин сливаются с хлопьями облаков, похожими на пух, опадающий с небесной лилейной птицы, которая мягко обнимает своими крыльями весь мир. Золотая пудра кружится в ярких лучах солнца, оседая на людей, животных, растения, и – кто знает – может, это всего лишь пыль, а может быть, это энергия, пробуждающая к жизни наши души? Хочется бежать по этому полю, где колосья перешёптываются на разные лады, где стебли слегка колются и щекочут пятки, где свежий ветер гонит волны по безбрежному океану просторов. И тогда один краткий миг обратится в бесконечное блаженство.

Дорога закручивается в серпантин, поля начинают водопадами стекать со склонов гор, и на другой стороне ущелья перед нами открывается удивительный вид на застывший каскад белоснежных ступеней разных форм и размеров. Множество четырёхгранных ячеек с оплавленными краями от молочных до кремовых оттенков десятками этажей спускаются в каньон. Это рукотворное сооружение под названием Салинерас (Salineras) – древняя сеть водоёмов для добычи соли. И до сих пор десятки людей способом, который применяли ещё инки, собирают горсти кристаллов, коркой застывших на поверхности рукотворных прудов.

Подземный источник по сложной сети многоуровневых каналов заполняет чеки тонким слоем воды, а затем переходит в другие уровни. Влага испаряется естественным путём, оставляя на поверхности белёсый налёт, потом вода прибывает снова – и так несколько раз, пока неглубокое озеро не покроется толстым слоем соли. После этого индейцы граблями сгребают минерал, заполняют им пластиковые тазы, и процесс начинается заново. День за днём, год за годом, столетие за столетием. Рыжие чеки с просвечивающим дном перемежаются с кремовыми озёрами и почти белыми полями ещё неубранной соли. Каждая из плантаций по размеру не превышает десяти квадратных метров, а стенки ячеек в некоторых из них настолько тонкие, что, кажется, могут в любой момент обрушиться под весом воды, не говоря уже о людях, перемещающихся от озера к озеру. В более толстых стенках пробиты нитевидные каналы, по которым поступает вода из подземного источника.

Я остановился перед одним из больших центральных рукавов, загрёб ладонями воду и попробовал. Она показалась мне чуть менее солоноватой, чем в океане, но, наверное, судя по объёму производства, я был не прав – ведь столько белого искусственного снега, разбросанного на километры вдоль склона, могло получиться только из источника с высоким содержанием поваренной соли. Окидывая взглядом тысячи сот, венчающих гору, вновь и вновь поражаешься созидательному началу людей, гармонично вписывавших в естественный ландшафт не только своё жильё, но и мастерские, шахты, поля, такие далёкие от стекла и бетона и такие близкие к окружающей их природе.

Опять густые нивы, залитые золотом, и пыльные грунтовые дороги, опять сизые гряды гор, изредка покрытые цинхоной. Одинокие дома и путники, погоняющие маленьких осликов вдоль дороги, – вполне обычная картина для этих мест. Из транспорта здесь только туристические экипажи и арендованные иностранцами авто, а ещё изредка встречаются автобусы. В остальном жизнь этих мест не отступает от правил, сложившихся за столетия. Только в мелочах замечаешь, что цивилизация и здесь наступает по всем фронтам. На обочинах валяются пустые бутылки от газировки и упаковки из-под чипсов, индейцы, одетые в национальные одежды, вместо кожаных сандалий носят резиновые шлёпанцы или кроссовки, и даже в самых глухих деревнях дешёвая пластиковая посуда набирает обороты, соседствуя с традиционными плетёными корзинами и глиняной утварью.

Лента грунтовой дороги неожиданно привела нас к инфоцентру и небольшой площадке для транспорта, где стояли два туристических автобуса. Мы подошли к краю низины, и сердце замерло от волнения: сверху открылся вид на завораживающие концентрические круги, как будто оставленные пришельцами из космоса. Центральные – самые глубокие из всех – имели правильную форму окружности и расходились в стороны с чётко выверенным шагом, подобно волнам от брошенного в воду камня; каждая следующая терраса была на пару метров выше предыдущей. После седьмой ступени остальные круги приобрели грушевидную форму, будто огибая некий невидимый предмет, лежавший на их пути. Эта конструкция сверху плавно сливалась с соседним сооружением, уступающим как по диаметру, так и по высоте ступеней, и перетекала в сопредельные концентрические круги. В отличие от первых, к этим был открыт свободный доступ для всех желающих. Чуть поодаль виднелся ещё небольшой круг с пятью полными ступенями и несколькими уцелевшими сегментами в верхней части. С другой стороны, за каскадом этажей, среди небольших вершин укрылся четвёртый «колодец», последний в этом комплексе.

В каменных стенах террас зигзагами выложены ступени из трёх-четырёх камней на уровень. Их выпирающие углы довольно чётко выступают на фоне ровной кладки валунов. Если попробовать подняться или спуститься по ним, можно подумать, что в этих местах обитали настоящие гиганты, поскольку для людей ростом в полтора метра эти упражнения были бы ещё сложнее и неудобнее, чем для среднестатистического европейца. Помимо ступеней, отличительной чертой этих стен является система ирригационных каналов, проточенных в камнях. Когда-то по ним, как по венам, на поля текла живительная влага. Не исключено, что если бы кто-то решил испытать систему вновь, можно было бы увидеть, как технологии пятисотлетней давности способны через века работать так же, как прежде.

Ещё совсем недавно Морай (Moray) был практически заброшен, и люди здесь появлялись редко. Теперь же он активно восстанавливается, часть обвалившихся стен уже укреплена подпорками, на кольцах воронок высажена трава, среди руин протоптаны тропинки. Спуститься в самую глубокую воронку уже не удастся – вход в неё перегорожен. А ещё через несколько лет новые группы искателей и вовсе смогут любоваться загадочными сооружениями древности лишь с обзорных площадок верхнего уровня. Пока же в центре малых кругов ещё собираются странно одетые люди, хлопают в ладоши, медитируют и ищут потоки энергии, чтобы набраться сверхъестественных сил. И это не удивляет: сама конструкция Морая выглядит слишком мистичной и непонятной, чтобы видеть в ней обычную сельскохозяйственную лабораторию, на разных уровнях которой выращивали новые сорта растений, изучая их свойства и особенности. Однако именно так объясняют учёные назначение плавных каменных линий местных террас, глядя на которые, скорее веришь в их инопланетное происхождение, нежели в утилитарно-бытовое.

Каждая ступень террасы имеет собственный климат: здесь перепад по высоте всего на один метр меняет окружающую температуру на полградуса, в итоге разница от основания до верхнего края составляет целых пятнадцать градусов. Впрочем, может быть, это досужие выдумки – у меня не было с собой термометра, чтобы проверить это. Но важно другое: здесь перед нами предстало что-то по-настоящему сакральное, и я вдохнул это, будто споры новой жизни, которые стали расти во мне день ото дня. Я не мог потрогать эти ростки, не мог попробовать или увидеть их, но новые побеги колыхались в моём сердце приятным шелковистым полем изумрудной травы, готовой в нужное время превратиться в золото моей собственной Священной Долины.

В город я возвращался спокойный и умиротворённый, осознавая, что каждый из нас всю жизнь взращивает свою ниву, поливает её, лелеет и печётся о её здоровье, чтобы однажды пожать плоды своего труда. И то, каким будет наш хлеб, зависит от нашего усердия, потому что рано или поздно каждому воздастся по заслугам его.

Глава 16.5
Мачу-Пикчу. Гнездовье горного орла в сердце великой страны

Государство – это я.

Людовик XIV

Величайшая в мире по протяжённости горная система Кордильер набирает самый большой размах и высоту именно в Перу. Три цепи пиков, изрезанных глубокими горными лощинами, делают рельеф суровым и неприступным. Здесь каждая деталь ландшафта несоизмерима с человеком, а климат не рассчитан на жизнь людей. Здесь бессмысленно взывать к природе, умоляя её быть мягче, – за воем ветра и грохотом низвергающейся воды она не услышит тихого звука тонких голосов. Здесь можно уповать только на себя и столетиями ковать характер поколений, вгрызаясь в породу, перекидывая мосты, сооружая лестницы. Здесь не место страху – ведь он сломит любой дух, здесь нельзя проявлять слабость – иначе будешь раздавлен тяжёлой ношей, здесь нельзя быть одному – поскольку без помощи ты не сможешь совладать с природой…

Географическая изолированность Перу абсолютна: с одной стороны гор на тысячи километров простёрся океан, пустынный и безбрежный, заканчивающийся лишь у берегов Австралии и Полинезии, с другой вырос такой же океан леса, в котором рассыпаны крошечные пятна соломенных деревень, связанных друг с другом артериями бассейна Амазонки. Эта обособленность позволила всего за несколько столетий – краткий миг для истории средневековья – построить из непохожих культур разрозненных племён великую империю, способную сдержать натиск истории и природы. И если кто-то будет доказывать мне, что все свершения инков объяснимы обычным ходом истории, я не смогу с ним согласиться. Изменять горные ландшафты без динамита, выводить сотни новых растений без генетики, лечить тяжёлые болезни без лекарств должны были не просто мастера своего дела, а настоящие боги. И если инки не были ими, то были их преемниками, унаследовавшими плоды прогресса тех богов, что жили здесь до них.

Суровый холод высокогорной ночи ещё не успел оттаять в лучах наступающего утра, а древние улицы Куско уже начали оживать с появлением только проснувшихся людей. На площади Сан-Франциско собирались довольные туристы, предвкушающие комфортабельное четырёхчасовое путешествие до Мачу-Пикчу на поезде под названием «Хайрам Бингем», оформленном в стиле двадцатых годов прошлого века. Полированные деревянные детали его отделки, благородные цвета обивки мягких сидений, накрахмаленные белоснежные скатерти, широкие окна и ровный свет ламп в форме цветочных бутонов словно переносили туристов в годы европейского благоденствия и шика. Длинная барная стойка с лощёным официантом, салон с ярко-розовым диваном и небольшой холл, залитый солнечным светом и мотивами живой музыки, а с торца последнего вагона дополненный балкончиком – всё это было к услугам гостей. Благородный лазоревый цвет с золотой окантовкой деталей блистал изысканностью, которую перуанское правительство так стремилось придать этому оплоту шика и расточительства. Всё здесь пропитано роскошью: от запонок рукавов официантов, протягивающих руку, чтобы долить в бокалы шампанского, до резных набалдашников перил на спинках сидений. Всё это в той или иной мере, исходя из возможностей конкретного кошелька, предстоит испытать туристам, ожидающим своего трансфера на станцию Порой (Poroy). И всё это слишком далеко от нас, держащих путь на автобусную станцию Сантьяго (Santiago), чтобы поискать возможность добраться до бывшей деревушки Агуас Кальентес (Aguas Calientes), нынешней Мачу-Пикчу, своим ходом.

Оставив в рюкзаках лишь самые необходимые вещи на ближайшие три дня, мы выложили остальную поклажу в нашем отеле на улице Чиуампате (Chihuampata). Путь, который поезд преодолевает за четыре часа, у нас займёт почти весь день, но это лишь малая толика того, чем можно было бы пожертвовать, чтобы увидеть древний город Мачу-Пикчу, такой загадочный, что мифы о нём давно стали его историей, а вымышленное имя осталось единственным известным названием древней резиденции императора и Бога.

В автобусном терминале нас с головой окатила волна зазывающих голосов. При появлении иностранцев из каждого кассового окна стали раздаваться названия самых популярных туристических маршрутов, а заметив нашу реакцию на слово Санта-Мария (Santa Maria), уже через секунду весь вокзал скандировал только это наименование. Просторный зал был почти пуст, и бешеная конкуренция вынуждала автобусные компании бороться за каждого клиента. Такой ажиотаж не просто невозможен у нас в России, но даже невообразим в условиях наших родных автостанций. Выбрав самого дешёвого перевозчика, мы сели в автобус, который, по уверениям кассира, должен «сей же час» отправиться в путь, но, что вполне обычно для Латинской Америки, мы выехали лишь через шестьдесят минут.

Асфальтовый ручей бежал по долине, раздвигая в стороны посадки злаковых, словно Моисей – воды Красного моря. Миллионы тонн горных пород наползали друг на друга, образуя хребты и утёсы. Священная долина в который раз обнажала перед нами свою неподражаемую красоту. До самого города Ольянтайтамбо мы двигались по уже знакомой дороге. Путь, на который древние инки тратили несколько суток, у нас занял пару часов. Но стоило нам немного удалиться от города и пересечь высшую точку перевала, как серая лента нашего пути устремилась вниз – в долину, закручиваясь в умопомрачительные петли, словно заплетая причудливую вязь из узелков, напоминающих древнюю письменность индейцев. Узкая горная дорога заскользила со склона, цепляясь за подпорные стенки. Водитель сигналил на закрытых поворотах, предупреждая возможное встречное движение. Автобус захватывал соседнюю полосу, полностью перекрывая своим телом дорожное полотно, кособочился, переваливался с одного колеса на другое и снова возвращался на правую сторону проезжей части. Изредка в этих безлюдных местах появлялись собаки: некоторые из них упорно облаивали транспорт, другие же просто сидели у обрыва, будто провожая взглядом отару овец, уходящую в загон до следующего выгула. Откуда взялись собаки в столь отдалённых от человеческого жилья местах, для меня так и осталось тайной.

Безжизненные каменные пустоши постепенно сменялись террасами посевов, а ближе к Санта-Марии засверкали островками тропической зелени. Дорожная пыль покрывала листву густым слоем песчаника, придавая ей оттенок седой древности. И каждый дом, построенный не из дерева, казался бывшим бастионом, храмом или алтарём древнего народа, населявшего эти долины когда-то давно. Мы вышли в городе, состоящем из нескольких десятков домов, скученных на небольшом пятачке земли около горной речки. На центральной площади, больше похожей на расширение дороги, расположились несколько кафе и магазинов, откуда звучала громкая музыка. Приехавшие с нами местные жители сразу разошлись по домам, и на улице остались несколько таких же, как мы, авантюристов да ещё рабочие, менявшие часть каменной брусчатки мостовой. Предприимчивый водитель небольшого минивэна подошёл к нашей группе и предложил подбросить нас до Санта-Терезы (Santa Teresa) или Гидроэлектрики (Central Hidroelectrica Machu Picchu). Ни японцы, ни мы не были против такой возможности, поэтому все забрались в автомобиль.

Минивэн углубился в деревню, спустился к реке и, перевалившись через деревянные балки моста, оказался на противоположном берегу. Грунтовка потянулась вдоль обрыва, потряхивая нас на бесчисленных кочках и ямах. Вскоре высота обрыва под правыми колёсами автомобиля достигала уже пары сотен метров. Водяной поток протачивал себе путь, кудрявясь на особо стойких валунах. Небольшие притоки сочились из-под дороги или пересекали её по самому верху. Уже осталась позади Санта-Тереза, где водитель безуспешно пытался найти ещё пассажиров. В итоге, продолжая свой путь вдоль течения Урубамбы, мы добрались до Гидроэлектрики в том же интернациональном составе. Маленький рабочий посёлок, расположенный вокруг конечной станции железной дороги, был полон людей. Одни толпились около касс, чтобы купить билеты на поезд, другие обедали в сколоченных на скорую руку деревянных навесах-кухнях, растянувшихся на несколько сотен метров вдоль рельс. Проезд на поезде для иностранцев стоит в десять раз дороже, чем для местных, а нам оставалось всего шесть километров пути, поэтому, даже не рассматривая возможность передвижения удобным железнодорожным транспортом, мы затянули лямки рюкзаков, расплатились с водителем, не щадившим подвеску своего автомобиля на серпантине вдоль Урубамбы, и зашагали вдоль рельс.

Гомон людских голосов вскоре затих, исчезли признаки человеческого жилья, и джунгли целиком поглотили стальное полотно, а вместе с ним и нас. Железная дорога тянулась сквозь тропические звуки леса, перебираясь через попадавшиеся на пути препятствия с помощью металлических мостов. Щебёночная насыпь отвоёвывала у густой растительности каждый метр дорожного полотна, но наступающий лес вновь и вновь сгонял пути почти к самому краю горной речки. Справа высилась огромная гора, на которой и должен был находиться загадочный город, куда мы так стремились. Сквозь густую растительность едва различались очищенные террасы, фундаменты мегалитических строений, контуры старых троп. Железная дорога огибала эту гору полукольцом, и через два часа пути, когда долина уже стала погружаться в сумерки, мы увидели огни деревни, откуда завтра нам предстояло подняться на вершину.

Деревня компактно разместилась вдоль двух крутых берегов горной реки, зажатой в узкой долине. Вода неукротимо бурлила под каменными мостами дорог, исчезая в сиреневых сумерках. Гостиничные комплексы, представленные здесь в изобилии, уже мерцали жёлтыми огнями, а вдоль набережных прогуливались довольные туристы. По указанию ЮНЕСКО, посещать Мачу-Пикчу могут не более двух с половиной тысяч человек в день, но, несмотря на это, город был наводнён людьми, среди которых приезжих, по всей видимости, было в несколько раз больше, чем обслуживающего их персонала. Простых местных жителей и вовсе было так мало, что лишь рынок сувениров у железнодорожной станции да центральный базар остались в их владении.

Многочисленные кафе на первых этажах, здания отелей, выросшие, как грибы после летнего дождя, зазывали прохожих пёстрыми меню и голосистыми официантами. Длинные залы не могли соперничать по уюту с частными ресторанчиками и, видимо, предназначались для обслуживания больших групп, приезжающих сюда с экскурсоводами по туристическим путёвкам, а не для семейных ужинов или дружеских посиделок. Стеклянные лобби некоторых апартаментов не уступали в роскоши и элегантности отелям итальянских или французских курортов в Альпах. Огромный холл туристического центра возле главной площади был полон посетителей, стоящих в очереди за билетами. Висящие мониторы рекламировали Перу и сообщали, сколько квот осталось на подъём. Для широко известной горы Вайну-Пикчу (Huaya Picchu) в графе «entradas» зиял безапелляционный «0» на две ближайшие недели, и я, за неимением альтернатив, вместе с обычным входным билетом оплатил ещё подъём на самую высокую вершину с одноимённым названием – гора Мачу-Пикчу.

Брызжущий искрами жизни посёлок кажется миражом после долгого пути по каменным пустошам, горным хребтам и джунглям. Этот уголок человеческого беспорядка выглядит каким-то экстравагантным господином, пришедшим на берег озера встречать закат во фраке горчичного цвета и в шлеме с ажурным забралом. Он щеголяет стилем и дороговизной своего наряда, но его вкус по меньшей мере странен, если вообще не убог. К тому же на берегу он один, и любоваться им некому. Если бы он признался самому себе, что ему неудобно и душно, что хвастаться своим шиком нет смысла, он стал бы куда свободнее и добрее. Но он слишком слаб, слишком закомплексован, слишком самодоволен.

Так и посёлок продолжает выставлять дешёвую роскошь, не замечая, как быстро облезает искусственная позолота, не устаёт покрывать землю дорогами и площадями, не позволяя ей дышать. Здесь кипит суета, не имеющая ничего общего с той жизнью, которая течёт всего в нескольких сотнях метров от границы деревни. Два этих мира существуют отдельно друг от друга, при этом постоянно пытаясь навязать сопернику свои условия: джунгли – поглощая ровные улицы и опутывая паутиной трещин фасады приукрашенных гостиниц; посёлок – вырубая деревья и засыпая берега для постройки новых домов. Они так и не научились жить вместе – мы не научились этому, и это уже вряд ли когда-нибудь у нас получится.

Только за поворотом на узкие каменные улочки, карабкающиеся вверх, ещё можно было увидеть старые постройки, ставшие теперь городской периферией. Вся остальная территория, заключённая в границах реки и железной дороги, чётко поделена между гостиницами высотой в десятки метров. И они продолжают разрастаться, вмещая всё больше и больше туристов, жаждущих посмотреть на новое чудо света. Наскоро управившись со скромным ужином, который достался нам за небольшие деньги в одном из удалённых от центра кафе, мы направились к нашему отелю, где из восьми этажей было частично заселено два. Электричество не работало, и мы, отыскав при свете фонаря свои кровати, наконец, легли спать. Уже в пять утра нам предстояло проснуться, чтобы с рассветом оказаться у загадочного оплота инков – древнего города Мачу-Пикчу.

Сердце отстукивало быструю чечётку, кровь пульсировала в шее и висках, словно перед стальным оком пистолета. Но если тело чего-то и боялось, то не холодной стали, а горячего свинца. Его бросало в дрожь, оно само было пулей, пущенной по каменным ступеням древней лестницы, взбирающейся ввысь. Преодолев несколько километров вдоль реки до моста, мы начали карабкаться на гору, и когда большая часть пути была уже пройдена, стал зарождаться рассвет. Каменная лестница во многих местах пересекала серпантин дороги, по которой автобусы без устали, друг за другом, забрасывали посетителей на высоту в 2400 метров, ко входу в город. И только самые отчаянные поднимались самостоятельно, марш за маршем штурмуя крутые ступени. Любопытные пассажиры удивлённо взирали на тех, кто после очередной передышки у пересечения с грунтовой дорогой вновь продолжал путь наверх, не жалея сил. Так сотни ступеней шаг за шагом поглощали путь, оставшийся до седловины горы.

К тому моменту, когда мы добрались наверх, там уже было очень людно. Разные группы собирались под флагами своих гидов, некоторые уже зашли на территорию археологической площадки, другие ещё стояли в очереди на проверку билетов. Наконец, пройдя через турникеты и миновав утёс, закрывавший город от взглядов посетителей, мы смогли увидеть то, к чему стремились. Перед нами предстала первая панорама потрясающего города, волнующего умы археологов уже более ста лет – с его последнего открытия современной цивилизацией в 1911 году, совершённого американским исследователем Хайрамом Бингемом, именем которого сегодня назван поезд, доставляющий туристов к подножию горы.

Дуги террас, плавно вторящие рельефу хребта, ступенями стекали по склону до самого обрыва. Сочная зелёная трава, обрамляющая их каменные стенки, кое-где была вытоптана посетителями, но в основном выглядела свежей и нетронутой. Недалеко от нас возвышались первые каркасы зданий со стреловидными торцевыми стенками, означавшими, что прежде эти дома имели скатные деревянные кровли, не выдержавшие схватки со временем. Вдаль уходили целые улицы, усыпанные постройками, площади, окантованные массивными стенами, и множество каналов с проточной водой. Однако с этой точки нельзя было объять всю полноту картины и ощутить её масштаб – и мы двинулись дальше по натоптанным тропам.

С каждым мгновением перед нами открывались всё более неохватные просторы. Позади и немного ниже нас среди колышущейся зелени джунглей виднелась вытянутая полоса грунтовки, по которой без передышки ползли наверх экипажи, везущие сюда десятки новых посетителей. На неприступных скалах впереди высились башни, среди хитросплетений каменных стен вились древние улицы, вдали можно было разглядеть Вайну-Пикчу, по узкому гребню которой пролегла дорога к Храму Луны. Вдоль стен попадались каменные желоба и небольшие бассейны с чистой водой, служившие древнему городу водопроводом. Трудно поверить, что город площадью в тринадцать квадратных километров был построен на многометровом наслоении искусственного происхождения. Древним архитекторам пришлось до мельчайших подробностей продумать не только планировку Мачу-Пикчу, но и его инфраструктуру. На глубине многих метров была проложена сеть дренажных труб, отводящих дождевую воду и предотвращающих размытие основания. Помимо водоснабжения в городе была и собственная канализация, а кварталы размещались так, чтобы немногочисленные проходы, позволявшие редким гостям попасть на территорию, не давали возможности оказаться здесь мощным армиям. На изолированных дорогах зачастую едва могли разойтись два человека, и это делало нереализуемыми любые попытки взять город осадой. Да и сложно вообразить, что хоть кто-то мог бы решиться на столь опрометчивый шаг. Крепость была неприступна, и сама природа здесь оберегала человека от всевозможных невзгод.

Этот город – каменная поэма, эта небесная обитель – застывшая в базальте музыка. Здесь великая симфония прозвучавшего заклинания раскололась об изумруд джунглей и хрусталь льда, и её осколки замерли каплями лестниц, храмов, пещер и террас волшебного города, сотворённого из подогнанных друг к другу монолитов горной породы. Вдыхая невесомую свежесть молочных облаков, чувствуя, как они окутывают тебя своими локонами плотного воздуха, всем телом ощущаешь, что стоишь у порога скандинавской Вальгаллы или индуистского Сварга. И если вслушаться в завывание порывов ветра, можно различить далёкие звуки бесконечных битв и празднеств, проходящих в мифических чертогах богов. Невозможно поверить, что этот горный оплот был создан руками людей, таких же, как мы с вами. Что боги лишь безучастно смотрели, как тысячи людей несли камни по узким тропам на самые вершины, как рабочие срывали хребты, готовя террасы, как каменотёсы подгоняли блоки, возводя храмы. Нет, чудеса свершаются – и в этом есть что-то сверхъестественное, непостижимое для человека, по крайней мере живущего в наше время, хотя, может быть, столетия назад всё, что сегодня кажется нам чудом, было обыденностью тех, прежних людей, и человек общался со своими богами так же легко, как мы говорим друг с другом.

Мачу-Пикчу был абсолютно самодостаточным городом: на его террасах выращивали злаки, воду набирали в горных ключах, а в храмах молились богам. Он столь же восхитителен, сколь и загадочен. Учёные до сих пор не открыли тайну его настоящего имени, ведь Мачу-Пикчу переводится просто как «старая гора». К моменту появления здесь Хайрама город давно пустовал, и даже отрывочные свидетельства очевидцев 17–18 веков говорят, что здесь никто не жил уже на протяжении четырёх сотен лет. Археологи установили, что строительство города относится ко времени правления Пачакутека, а в период вторжения испанцев он уже был оставлен людьми и заброшен. Они покинули его, не произведя никаких разрушений, словно в какой-то момент просто решили уйти, навсегда забыв о своём доме.

Мы гуляли по заброшенным площадям, заходили в дома, где когда-то кипела жизнь, рассматривали кладку стен. В прежние времена здесь жили более тысячи человек, каждый день наслаждавшихся неописуемой красотой пейзажей, органичностью разместившегося на горе города и ватными облаками, касающимися вершин. Для тех людей всё это, наверное, было вполне обычной картиной, но для меня эта повседневность стала незабываемым событием, таким же, как первая заграничная поездка. Сейчас город принадлежит не им, давно канувшим в прах вековых переплетений судеб, и даже не туристам, наводнившим тропинки царства древности и загадок. Гостям этих мест разрешается лишь осторожно ступать по размеченным для прогулок коридорам и впитывать, впитывать каждое мгновение, проведённое в городе-легенде. А настоящие хозяева здесь – ламы, беззаботно пасущиеся на ровных зелёных газонах, но тщательно следящие, чтобы вверенная им территория была всё такой же ухоженной и опрятной, и десятки прытко скачущих вдоль старых стен вискашей, которые, иногда останавливаясь, с любопытством взирают своими маленькими чёрными глазками на неугомонных посетителей, день ото дня штурмующих гору.

Археологи придумали сотни названий башням, камням, зданиям и террасам города, воссоздали десятки легенд, обрядов и ритуалов этого древнего места, но ни на йоту не приблизились к истине. Каждое новое открытие, каждая новая раскопка, каждый новый предмет лишь поднимают очередные вопросы, не давая на них ответов. Всё, что известно о городе учёным, – всего лишь догадки. Они строят разнообразные теории, выдвигают гипотезы и подгоняют под них известные факты, но это просто мираж. Город по-прежнему остаётся неприступной цитаделью, стены которой надёжно скрывают тайны его истории. Их плотность так велика, что сцементировала эти знания, накопленные за столетия, и теперь уже вряд ли кто-то сможет распутать хитросплетения судеб, событий и деяний, ставших прочным фундаментом горного оплота великих людей.

Мы огибаем частокол каменных площадок, срывающихся в пропасть над самой рекой, и скрываемся в зарослях деревьев, среди которых узкая тропа уводит нас за отрог горы. Она пугливо жмётся так близко к стенке, что временами мы с трудом расходимся с идущими навстречу туристами. Массивные борозды грубого камня взбираются на сотни метров вверх, прикрывая свои вершины редкими шапками деревьев. За поворотом тропа ныряет немного вниз и дугой уходит вправо. Мы задерживаемся у пологого камня – при желании его можно было бы использовать как эффективное укрытие для лучников или пращников. Отсюда, как на ладони, видны следующие пара сотен метров тропы, которая в самом простреливаемом месте обрывается на несколько десятков шагов. Через эту пропасть когда-то был перекинут бревенчатый мост, его легко можно было снять во время осады – и этот путь стал бы непроходимым.

За мостом тропа постепенно теряется, возносясь по вертикальной скале ввысь, и только лента мелкого кустарника и травы, пользуясь такой чудной возможностью, очерчивает линию некогда пролегавшего здесь тракта, ведущего путь на много километров к другим городам инков вдоль обрывистых склонов. Сорок тысяч километров дорог связывали раньше инкские поселения, сотни тысяч часов потратили люди древности на их строительство. Крестьяне и археологи в различных районах Анд до сих пор находят разрозненные участки горных троп, но самой известной дорогой является, конечно, Инка Трейл. Она подходит к городу с юга и тянется более сорока километров до первых кварталов Мачу-Пикчу. Иностранцы резервируют места на этот путь за несколько месяцев, поскольку всего две сотни человек в сутки могут начать восхождение, длящееся четыре дня. Может быть, однажды и я пройду по этим дорогам, но не в этот раз.