Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Настал наш последний день в Рио. Как отвергнутые любовники, мы ещё пытались прикасаться к обжигающей коже города, но было уже очевидно, что нам предстоит скорое расставание. Ещё большую печаль вселяла мысль, что это предпоследний город нашего маршрута и совсем скоро мы окажемся в осенней России, раскрашенной багрянцем листвы и золотом пшеничных полей. На следующий день в Рио начинается рок-фестиваль, и ещё одна ночь в хостеле будет нам не по карману. Мы запаковываем вещи и оставляем их внизу, а сами выходим в город – в последний раз подышать воздухом праздника.

Уже под вечер, после насыщенной прогулки по Рио, мы оказались у подножия холма Урка (Morro da Urca). Один знакомый рассказал нам, что на вершину холма можно взойти пешком, а после захода солнца – спуститься по канатной дороге совершенно бесплатно. Обычно туристы поднимаются с помощью фуникулёра, а затем пересаживаются ещё на один, чтобы достичь апогея Сахарной головы (Pan do Azucar) – второй по известности вершины Рио-де-Жанейро, уступающей лишь Корковаде. Мы же, надеясь существенно сэкономить, решили последовать совету.

Небольшая парковая дорожка петляет среди плотных зарослей деревьев и ловко вьётся вдоль крутого берега. С одной стороны – воды залива, с другой – холм. По дороге нам встречается всего лишь несколько человек, и кажется, будто жителям города вовсе не известно это место. Дорожка быстро превращается в едва заметную тропинку, круто сворачивает влево и начинает взбираться по отлогому склону холма. Корни деревьев, замысловато переплетаясь, образуют ступени, но природе неведомы ритмика и симметрия, поэтому они прыгают вразнобой, меняя ширину и наклон, а иногда, словно подшучивая, даже кидают под ноги валуны, и, чтобы не споткнуться, приходится быть очень внимательным. Но мы преодолеваем все препятствия, кое-где даже цепляясь за стволы деревьев, чтобы подняться вверх, и через двадцать минут оказываемся в седловине между двух холмов. Тот, что выше, остаётся справа от нас – это и есть Сахарная голова. Одной стороной его неприступные стены врезаются в море, и на его склонах тренируются даже альпинисты. Пологий скат второго уходит влево вверх. Мы сворачиваем к его вершине. Внезапно тропинка выныривает из-за деревьев к площадке, и мы выходим с другой стороны от входа на фуникулёр. Вершина холма усеяна лотками с едой, скамейками и прогулочными дорожками. Густой поток людей спешит к канатной дороге, протянутой до Сахарной головы, мы же припадаем к ограждению, откуда открывается потрясающий вид на район Ботафогу, лагуну и вершину Корковадо.

Краски густеют, набирая глубину и меняя тёплые тона на холодные. Тени становятся объёмнее и, наконец, полностью топят берег во мгле. Воздух наливается молоком, затем набирает густую синеву, будто выпивая океан без остатка, а тот исчезает в черноте, унося с собой множество маленьких судёнышек и яхт, качавшихся на его волнах. Тысячи огней загораются, будто туча светлячков, облепивших склон холма. Ломаная кромка горизонта обретает отчётливый чёрный силуэт, очерчивая контур всех вершин Рио-де-Жанейро. На самой высокой из них крошечной белой фигуркой на багровом небе светится статуя Иисуса-Искупителя. Я вздыхаю, с сожалением расставаясь с этой восхитительной красотой, и сажусь на канатную дорогу, чтобы спуститься к подножию холма.

Чтобы вечер не стал совсем печальным, мы решили прощаться с городом на сытый желудок и зашли в шураскерию. Такие заведения с безлимитной едой весьма распространены на территории Бразилии. Их главная специализация – мясо. Платят здесь только один раз при входе, всё остальное, кроме напитков, уже включено в эту стоимость. Отведав превосходной говядины в Аргентине, мы очень надеялись ещё раз сытно и вкусно поесть в Бразилии, так как слышали, что здешнее мясо по качеству не уступает аргентинскому. И нас не разочаровали. Мы зашли в один уединённый ресторан, где занята была лишь пятая часть столиков. Но это никак не было связано с качеством заведения. Официанты вереницей шли к столикам посетителей с тарелками, нагруженными мясом разных видов, пока те не переворачивали находящийся рядом с ними кружок картона. Это был знак, что еды пока достаточно. Когда блюда опустошались, посетители вновь прибегали к специальной метке, и новая цепочка официантов тянулась в их сторону с вертелами, срезая со шпажек горячие пластины мясных деликатесов. Кроме того, середину зала украшал шведский стол с десятками гарниров и закусок. Мы провели в ресторане не менее полутора часов, пытаясь попробовать как можно больше видов мяса, пока не осознали, что наелись до отвала. Встать со своих мест было истинной мукой, и ещё сложнее было принять, что нам пора забирать рюкзаки из отеля и двигаться в аэропорт.

Мы долго стояли на остановке, ожидая автобуса, но всё было тщетно – ни один прохожий не мог помочь нам с выбором маршрута. Тогда мы сели на автобус до конечной станции, а оттуда взяли такси. В аэропорту мы были за полночь. Оценив обстановку, мы выбрали скамейки у стены и спрятали под них свою поклажу. Сами же, расстелив спальники на керамогранитном полу, подложили под голову рюкзаки с особо ценными вещами и погрузились в беспокойный сон. Единственным утешением для нас стали сэкономленные за эту ночь деньги на ночлег. В голове кружились пальмы, набережные пестрели людьми, изумрудные холмы обнимали город, а вместе с ним и меня. И лилась радостная музыка.

 
Mas que nada
Um samba como esse tão legal
Você não vai querer
Que ele chegue no final
 

 
Ой, да ладно!
Эта самба такая классная —
Ты не захочешь,
Чтобы она закончилась!
 

Глава 20.5
Ленсойс-Мараньенсис. В озёрах слёз

 
Иногда над сухим песком
Пахнет свежим дыханьем бриза,
Что рождён в краю колдовском.
Так же имя твоё, Мариза,
Возникает в шуме морском,
А кончается тише бриза.
 

Мариза. Мануэл Бандейра

Ночь смягчила коварство жары лишь отчасти. Всё остальное время здесь безраздельно господствовало вечное лето, в котором некоторые люди проводят всю свою жизнь, не помышляя, что может быть иначе. Я же всё более чётко осознавал, что мир полон мест, где, заметённые белой порошей, греются серыми дымками озябшие города. К ним относился и мой дом. Уже вот-вот королевская парча бесконечного лета сменится пуховой шалью задумчивой зимы. И я вновь буду смотреть в заиндевелое окно троллейбуса на тусклые огни, утопающие в грязном цинковом снегу промозглых улиц. Но пока вокруг меня танцует вечный тропический июль.

Летом всё идеально: плавные изгибы крон, россыпь цветов на ветвях, сочная зелень листвы, трепетно шелестящей под нежным ветром, а зимой перед нами только голые стволы деревьев, словно обнажённые души. Прожилки коры, истерзанные временем, покрывают исполинов ажурной сетью, намекая, сколько пришлось пережить их хозяевам. Эти морщины копят опыт десятилетий, когда изменчивый мир вновь и вновь обрушивал свой строптивый характер на молчаливых лесных богатырей. По этим узорам можно читать судьбу и узнавать историю поколений. В них видно муку и в то же время – жгучее желание жить. И в тот миг, когда деревья остаются нагими, мы перестаём видеть мир только с одной стороны. Мы вдруг понимаем, что каждому живому существу приходится бороться. И каждый использует для этого свои средства и свои умения.

Череда перелётов и переездов привела нас в небольшой посёлок Баррейриньяс (Barreirinhas). Несколько десятков улиц разместились рядом с петляющим руслом Ленивой реки (Rio Preguiça). Однотипные дома облепили пыльные дороги, на которых время от времени мелькали скутеры и пикапы. Нам стоило немалых усилий поселиться в бюджетном хостеле, так как даже самые потёртые из них здесь влетали в копеечку. Доставшийся нам крошечный номер на втором этаже недостроенного здания, кажется, был единственной жилой комнатой во всём доме. В первый же вечер мы вынесли на перекрытие недостроенного этажа пару стульев, распаковали спрятанные в рюкзаках рыбные консервы и с удовольствием поужинали под куполом звёзд. Темнота была такой густой, что, если бы не отсвет из двери нашего номера (окон в нём не было), лай собак и отдалённый гул машин, могло показаться, что вселенская пустота поглотила всё вокруг.

Природные дюны из белоснежного песка, уходящие под самый горизонт, являются визитной карточкой национального парка Ленсойс-Мараньенсис. Между барханов в дождливый сезон формируются сотни озёр с сапфировой водой, и к ним тянутся вереницы джипов, полные любопытных людей, жаждущих своими глазами увидеть чудо природы – пустыню, полную воды. В незапамятные времена здесь находилось устье Амазонки, а так как воды этой реки и сегодня перемещают миллионы частиц взвеси, скопившейся за долгий путь по разным видам почв, будучи раньше ещё более полноводной, река смогла вынести сюда несметные тонны песка, так и сохранившиеся за эти тысячелетия.

Мы долго двигались по проторённой колее, которую с неимоверной силой рвали колёса множества джипов. Песок, казалось, налипал на резину, затапливал радиатор машины, набивался к нам в кузов. Это длилось около часа, пока наши автомобили не остановились около неприметного холма из сероватого песка. Оказалось, что проезд на территорию Национального парка машинам запрещён, и поэтому туристы обычно видят только первые озёра из тех мириад, что покрывают площадь в сотню тысяч гектаров побережья Атлантического океана.

Мы выпрыгнули из кузова и стали взбираться на вершину холма. Понемногу первое впечатление о невзрачности этих мест рассеивалось, песок под ногами стал стремительно белеть и, наконец, превратился в идеальную порошу, приятно рассыпавшуюся между пальцев ног. И вот за грядой возникла первая лагуна. Изогнутая линза озера держалась за песчаный берег и утекала куда-то вдаль. Край воды был изумрудного оттенка, зато ближе к центру зелёный цвет сменялся голубым, а кое-где и насыщенно синим. Ветер сминал тонкую плёнку поверхности, вынося морщинки на берег, где они словно застывали песчаными складками, создавая текстуру барханов. Мы переходили от одной впадины к другой, то утопая в гребнях песка, то протягивая цепочки следов у влажных берегов лагун, пока не добрались до четвёртого озера. К сожалению, здесь наша прогулка подошла к концу.

Я представил себе бесконечные барханы, убегающие к горизонту, напитанные дождевой водой. Множество рыб, которые, как ни странно, обрели свой дом в этих замкнутых озёрах, животных, устроившихся в зелёных макушках кустарника, неистово вцепившегося корнями в песчаные склоны. Мне стало смешно и в то же время грустно, что моё знакомство с Ленсойс-Мараньенсис закончилось, даже толком не начавшись.

Люди разбрелись по берегу: кто-то брёл по щиколотку в воде, кто-то плавал, кто-то просто сидел на песке, щурясь на яркий свет. А передо мной вдалеке уже вставали знакомые огни осеннего города, тёмные тягучие воды Волги и надвигающиеся северные ветра, готовые замести просторы полей и лесов зимней пургой. Я слишком долго смотрел на идеальное, но пришла пора вернуться к серым будням и голым обнажённым стволам реальности. Где жизнь не раз преподносила мне важные уроки. Где есть место рутинной работе, радости, разочарованиям и, конечно же, надежде.

Глава 20.7
Бразилия. Страна вечного праздника

Самые лучшие праздники – те,

что происходят внутри нас.

Фредерик Бегбедер

Бразилия – не страна действия. Кажется, что здесь всё было с начала времён. И если раньше людей заставляли работать на полях и в шахтах, то с отменой рабства сам труд для многих утратил всякий смысл. Жить, как бразилец, – это не стиль, а философия, заражающая, будто вирус. В их глазах читаешь, что они никому ничего не должны и живут только для себя. И даже если в кошельке пусто, а кредитная история полна невыплат, это ничуть не мешает им оставаться в зоне комфорта. В стране Южного Креста сам понимаешь: всё, что от тебя требуют, не имеет под собой никаких оснований. Ты не обязан слушать, ждать, делать и тем более что-то терпеть. Ты можешь быть таким, каким хочешь, и чувствовать себя абсолютно свободным.

Простым людям здесь открыты мириады возможностей быть самими собой. Гулять по набережным, играть в футбол на пляже, участвовать в шествиях и фестивалях. Не надо замыкаться в маленьком мире своих фавелл или персональных квартир. Государство берёт на себя заботу о тебе: даёт образование, предоставляет лечение и выплачивает пособия. Тебе нужно лишь понять, что ты хочешь делать в этой жизни, или, наоборот, осознать, что не хочешь ничего. Здесь даже коррупция становится не якорем, а парусом развития: она словно задаёт направление, заставляя крутиться неповоротливую и ленивую экономику страны.

Бразильцы – счастливые люди. Глядя на них, действительно веришь, что счастье измеряется не деньгами, а состоянием души. Даже новости в этой стране выглядят как карнавал. Самые грустные вещи они умеют подать с едва уловимым шлейфом оптимизма. В отличие от русской сводки новостей, где череда катастроф, аварий, терактов и новых законопроектов заставляет человека жить в вечном страхе, бразильцы даже зачистки фавелл умудряются показать комично. Кажется, что это срежиссированный сюжет, призванный развлечь публику. Корреспонденты и ведущие говорят мягко и уклончиво, чтобы ни в коем случае не задеть чьи-то чувства и не посягнуть на чьё-то душевное равновесие. Бразилец должен быть радостным, что бы ни произошло. Поэтому экономические новости здесь преподносят так, словно речь идёт о соседней стране, а сводку по международной ситуации дают только в случае крайней необходимости. Телевизор нужен бразильцу только для двух вещей: смотреть телесериалы и футбол. При этом первое не должно пересекаться со вторым, поскольку аудитория в основном одна и та же.

В Бразилии мыльные оперы смотрят все, а не только домохозяйки. Как и футбол, они здесь считаются достоянием нации. Мы столкнулись с этим ещё на Амазонке, где по вечерам вся команда рассаживалась вокруг небольшого экрана у бара. Те, кому не хватало места, вставали поодаль. И все смотрели сериал на маленьком телевизоре, который время от времени подёргивался рябью из-за слабого сигнала антенны. Как эти, казалось бы, противоположные интересы сочетаются в одних и тех же людях, остаётся только недоумевать.

Народ Бразилии сохранил оригинальность даже в символах государства. Её флаг состоит не просто из полос или примитивных знаков, а представляет собой зрелый символ свободы страны. Зелёный фон означает леса Бразилии, жёлтый ромб – минеральные богатства государства, синий круг с россыпью звёзд – небо над Рио-де-Жанейро утром 15 ноября 1889 года, когда страна была объявлена республикой.

Лангсдорф, участник кругосветного плавания на «Неве» и «Надежде», так описывает Бразилию: «…Богатейшее и счастливейшее воображение и совершеннейший из языков, созданных человеком, не может даже отдалённо приблизиться к изображению размеров богатств и красоты этой природы… Кто тоскует по поэтическому настроению – пусть едет в Бразилию, там поэтическая природа ответит его стремлениям. Всякий, даже самый бесчувственный человек, если он захочет так описать предметы, как они есть там, станет поэтом». И правда, всё в этой стране словно песня и танец. Эти места как будто были созданы для неги и веселья. И всё, что мы знаем об этой стране, имеет исключительно позитивную окраску: яркие карнавалы, зажигательная ламбада, занятные бразильские сериалы, вкусный кофе и захватывающий футбол. Но чтобы понять, как образовалась эта взрывоопасная смесь бразильского темперамента, нужно заглянуть в прошлое, куда уходит стержень культуры этого народа.

По Тордесильясскому договору 1494 года португальцы получили от Папы римского право на владение землями за сорок девятым меридианом. В тот момент они обратили взгляды не только в сторону несметных богатств Азии, но и на бескрайний запад, где испанцы уже начинали свою погоню за золотом майя и ацтеков. Экспедиция из тринадцати кораблей, снаряжённая в Калькутту, словно ненароком сворачивает на запад, и 22 апреля 1500 г. перед взорами её участников во главе с Педро Альваресом Кабралом предстаёт тонкая полоса земли, жадно хватающая солёные волны, бьющиеся о берег. Как и многие первооткрыватели того времени, они не стали особо размышлять над названием новой земли, и пока часть команды пополняла запасы, остальные установили символы колониального господства Португалии – каменный столб и рядом деревянный крест. Кабрал произнёс речь и нарёк эту землю островом Санта-Крус, что означает «Святой крест». Первого мая 1500 г. монах Энрике де Коимбра отслужил мессу, и пушечная канонада возвестила, что эти земли присоединены к империи. Королю доложили, что открыта новая земля, но, во избежание лишнего шума, в других монарших домах Европы, её объявили островом. Однако скрывать истинный размер территорий, простирающихся на тысячи километров вглубь, удавалось недолго. Впоследствии земли Нового Света стали объектом вожделения таких держав, как Голландия, Великобритания и Франция. Их жгучее желание сделать здесь новые колонии привело к многократным войнам на протяжении следующих четырёх веков.

Восточное побережье материка изначально должно было стать сырьевой колонией, и никто не собирался вкладывать деньги в государственное устройство этих территорий. С самого начала предполагалось использовать эти земли для извлечения максимальной выгоды, но, в отличие от золотых городов, доставшихся испанцам, здесь были только леса, поэтому с них всё и началось. Первые поселенцы начали заготовку древесины, называемой «пау-бразил». Её отличные интерьерные характеристики и широкое применение при производстве красителя быстро свели популяцию этого дерева к небольшому ареалу. Сегодня его можно увидеть в основном в ботанических садах и искусственных посадках. Но прежде чем почти полностью исчезнуть с лица Земли, оно успело дать имя огромной стране, занявшей существенную часть Южной Америки.

В восемнадцатом веке бесперспективные прежде земли охватила золотая лихорадка. В непроходимые джунгли и центральную часть бразильского кампоса хлынули алчные до наживы или отчаявшиеся люди. Объём добычи солнечного металла к концу века превзошёл всё индейское золото, что вывезли испанские галеоны из всех своих колоний за минувшие два века. За сто лет население Бразилии увеличилось в одиннадцать раз, и португальцы уже составляли лишь малую его часть.

В течение всего периода европеизации страны, вплоть до двадцатого века, Бразилия занимала четвёртое место по экспорту минеральных ресурсов в Старый Свет, а по поставкам сахара – третье. Позже к ним присоединились такие продукты, как хлопок, кофе и какао, но и они не взяли лидирующих позиций по экспорту. Причина крылась не в недостатке природных богатств, просто здесь всё время не хватало трудовых ресурсов. Население огромной территории, занимавшей почти половину материка, составляло лишь третью часть тогдашнего населения Франции. Отсутствие поселенцев восполнялось потоком рабов. Торговые эскадры везли сюда сверхприбыльным маршрутом тысячи людей из Африки. Но лишь пятая часть из них добиралась до Нового света в добром здравии, и то чтобы через несколько лет сгинуть на плантациях сахарного тростника. Из этой культуры изготавливали не только сахар, но и патоку для производства спиртных напитков, которыми наполнялись трюмы. После продажи рабов суда двигались в порты Старого Света, продавая сахар и закупая мушкеты, а замыкали треугольник опять у берегов Африки, меняя на рабов спиртное и оружие – продукцию, за которую местные племена воевали друг с другом, захватывая людей на продажу. По оценкам, до отмены рабства в Бразилию из Африки было завезено не менее десяти миллионов рабов.

Бразилия не могла разорвать этот порочный круг, погрязнув в колониальной экономической системе на века. И если испанцы на захваченных территориях получали готовое высокоорганизованное общество индейцев, привыкших к коллективной работе, то португальцам досталась земля, населённая племенами, не ведавшими социально оформленных систем и готовыми скорее умереть за свободу, чем работать на плантациях. Но даже те индейцы, которых удавалось заставить трудиться на полях, выживали от силы три года, поэтому латифундистам нужно было всё больше крепких рук, и рабам из Африки не было альтернативы.

Становление независимости страны здесь проходило не так бурно и кровопролитно, как в испаноязычных странах. Однако трагических моментов хватало и здесь. Всё происходило в тот же период начала девятнадцатого века, когда всю Латинскую Америку охватил подъём патриотизма и борьбы с метрополией. В 1808 году, спасаясь из страны, распалённой войной с Наполеоном, в колонию переезжает монарший дом. Узнав страну получше, португальский двор проникается богатством природы, оригинальной культурой и чудным климатом, но при этом видит страшную нищету, неэффективность системы самоуправления и экономическую отсталость. Король проводит ряд реформ, но это не спасает от волны революций, захлестнувших страну, особенно её северо-восточный регион. Когда Наполеон был повержен объединёнными войсками Европы, Португалия, недовольная тем, что пальма первенства была отдана Бразилии, потребовала, чтобы двор вернулся в Лиссабон, сохраняя управление над территорией в Новом Свете. После этого Бразилию вновь захлестнули протесты, и королю пришлось отказаться от своих полномочий в Южной Америке в пользу своего сына Педру и отправиться в Португалию.

Педру поддержал революцию и отделение от метрополии, что привело к разрыву колониальных отношений с Португалией в 1822 году. Он был признан конституционным императором, но ему не удалось сгладить конфликты между республиканцами и консерваторами. После нескольких роспусков парламента его самого вынудили отречься от престола. Чтобы сохранить если не власть, то хотя бы монархический строй, он передал управление своему сыну Педру II, который за свою либеральность, проницательность и учтивость стал впоследствии одной из самых популярных политических фигур в Бразилии. Но даже он не смог полностью отменить рабство, и лишь принцесса-регентша сделала это в 1888 году – через двадцать семь лет после отмены крепостного права в России. Ещё через полтора года монархия в Бразилии прекратила своё существование.

Свободолюбие и импульсивность характерны для бразильцев во всём. Возможно, сказывается климат, а может быть, горячая кровь народов, в которой смешались темперамент испанцев, мечтательность португальцев, любвеобильность французов и эмоциональность итальянцев. Последних на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков в Бразилию иммигрировало особенно много. Примечателен случай одного бразильца, жившего в конце девятнадцатого века. Этот эпизод описал Рувим Маркович Бланк в своей книге «Америка»: молодой человек по имени Антонио Масиэль женился на любимой девушке вопреки материнскому запрету. Чтобы настроить сына против жены, мать убеждала его, что супруга ему изменяет, чему любящий муж верить не хотел. Чтобы окончательно убедить его, мать рассказала, что следила за невесткой и знает место свиданий. Сын решил проверить и в назначенное время был на месте. Мать же под каким-то предлогом уговорила невестку прийти туда же в указанный час, а сама, переодевшись в мужское платье, отправилась следом. Увидев их вместе и не имея больше никаких сомнений в измене, Антонио, не разбираясь, застрелил обеих. А когда понял, что роль возлюбленного играла его мать, и убедился в невиновности жены, изнемогая от жестоких угрызений совести и раскаяния, он покинул цивилизацию и отправился в джунгли.

Индейцы сначала приняли его недоверчиво, но через некоторое время убедились в его открытости и мужестве и поставили его своим вождём. Он же сделал племя изолированной общиной, отказавшись подчиняться законам и платить налоги и оброки. Власти страны недолго терпели такое самоуправство, но действия полиции были тщетны. Тогда на подавление анархии был брошен первый военный отряд из полутора тысяч солдат, но и они не добились успеха. За ним последовало соединение из шести батальонов, и лишь третья кампания, в которой участвовало тринадцать тысяч человек, привела к истреблению непокорной общины, состоявшей из нескольких сотен индейцев. Антонио Масиэль погиб вместе с ними.

В целом, несмотря на этот пример и ряд других случаев, насилие всегда было чуждо бразильскому правительству. Одерживая победы во внутренней или внешней политике, оно умело проявлять великодушие, и это привело к внутреннему миру, который так разительно отличался от всех революций и бунтов, поочерёдно охватывающих соседние страны. Даже переход от монархии к республике, осуществлённый в 1889 году, произошёл практически бескровно и стал самой тихой революцией из тех, что когда-либо сотрясали южноамериканский континент. Но так же, как и остальные страны Латинской Америки, Бразилия не смогла удержать экономическую и политическую независимость, навсегда попав под влияние США и Европы после заключения в 1924 году соглашения, по которому Франция обязывалась сформировать сухопутные войска, США – военно-морской флот, а Англия – финансовую структуру государства. Конечно, ничего общего с филантропией в этом не было. До сих пор три этих государства поставляют и контролируют здесь вооружение, амуницию и финансовое устройство, и Бразилии приходится этим пользоваться, разумеется, не бесплатно. Практически всё производство в стране пользуется поддержкой иностранных корпораций. При этом налоговая база такова, что рядовой бразилец не может позволить себе купить даже бюджетный автомобиль, который в России в той же комплектации стоил бы в два раза дешевле. А ввозить в страну подержанные автомобили запрещено.

Считается, что половина населения Бразилии живёт в бедности – в этом государстве намного меньше богачей, чем у нас, но значительную прослойку населения составляет средний класс, а это является важным фактором финансовой стабильности и развития многих отраслей промышленности в государстве.

Если в геополитическом ракурсе страна и кажется стеснённой и подавленной, то в национальном говорить об этом не приходится. Здесь много ярких и талантливых людей, не настолько щепетильных, как немцы, или дотошных, как японцы, не таких хватких, как американцы, или трудолюбивых, как китайцы, но таких людей, которые в любом обществе создают праздник и вносят искру, разжигающую новое пламя. Среди бразильцев и самому хочется блеснуть яркой вспышкой, не утруждаясь условностями и рассуждениями о вечном. И может, именно такая жизнь мотылька намного более интересна, чем существование обычных трудяг, готовых день ото дня лишь послушно исполнять своё предназначение.