Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 17.2
Гуаякиль. Изумрудные ворота в предгорья Анд

У нас перемены к лучшему следуют с такой быстротой, что ничто хорошее не успевает прижиться.

Хенрик Ягодзиньский

Ещё в начале позапрошлого века Гуаякиль стал крупнейшим портом на западном побережье Южной Америки, открывшим ворота сельвы тысячам авантюристов, жаждущих покорить золотые предгорья Анд. Являясь самой важной точкой пересечения морских путей, не стоящей при этом на берегу океана, Гуаякиль очень быстро снискал себе звание ключа к завоеванию легендарного Эльдорадо. Испепелённый десятками пожаров, разграбленный набегами пиратов и обессиленный страшными эпидемиями, он раз за разом восстанавливал былую значимость, тесня своих конкурентов и притягивая молодых искателей приключений, разбойников и шарлатанов.

Город основан Себастьяном де Белалькасаром, сподвижником Писарро, чья безудержная жестокость истребила тысячи аборигенов, опалив чёрные звёздные ночи яркими вспышками обжигающих костров. Они, в свою очередь, платили ему той же монетой: суровая месть ослабленных, но разъярённых индейцев без следа уничтожала бальсовые дома колонистов. Но гавани полноводной дельты реки были настолько удобны и значимы для испанцев, что они вновь и вновь возвращались на земли, покрытые девственными джунглями эквадорских лесов. Жители возводили дамбы, укрепляли берега, строили доки и рыли каналы, создавая один из самых мощных портовых городов Нового Света. Расположенный в дельте Гуаяса (Rio Guayas), он оставался в стороне от приливов, бурных течений и непогоды, давая возможность кораблям пережидать бури и отдыхать.

Ещё во времена испанских колонизаторов этим путём на материк доставлялись практически все грузы, принося местным дельцам богатство и процветание, а остальным – горе и беспросветное будущее, распространяя нищету и ненависть и заполняя ближайшие холмы безымянными могилами грузчиков, плотников и уборщиков тростника. А так как испанские колонии не имели права вести торговлю друг с другом в обход метрополии, то здешние джунгли и рукава реки служили отличным пристанищем контрабандистам, разбирающимся в прибыльных делах. Здесь продавалось абсолютно всё, и энкомендеро наслаждались звоном эскудо, в то время как ошпаренные кожаные кнуты разрывали спины рабов, лопающиеся от ударов, словно натянутые мембраны барабанов.

Гуаякиль стал самым крупным городом Эквадора, вобрав в себя всю мощь финансового рынка в регионе. Начав разрастаться с небольшого холма Серро Санта Анна (Cerro Santa Ana) и поселения в несколько сотен человек, он достиг размеров мегаполиса с трёхмиллионным населением, а его дома и автомагистрали расползлись на десятки притоков полноводной Гуаяс. Сегодня через этот город движутся не только корабли и реки денег, но и воздушные суда. Более полумиллиона человек ежегодно пользуются услугами международного аэропорта Хосе Хуакин де Ольмедо (Aeropuerto Internacional Jose Joaquin de Olmedo). Местные власти стремятся сделать Гуаякиль узнаваемым и привлечь в основные районы туристов. Здесь обустраивают набережные, открывают музеи, организуют прогулки на корабликах по притокам реки, но город по-прежнему упрямо сохраняет роль обычного транспортного узла, где путешественники с небольшой задержкой коротают время в ожидании встречи с удивительным доисторическим миром, на протяжении тысяч лет изолированным от других экосистем, – Галапагосскими островами. Туда же завтра направимся и мы, а пока, пользуясь свободным днём, выходим гулять по улицам мегаполиса.

Сотни бетонных коробок, образующих ровные квадраты кварталов, распускают в разные стороны асфальтовые ленты. Лишь редкие пиксели парков прерывают монолитный строй одинаковых зданий. Когда-то эти дома строились из добываемого в джунглях ценного дерева бальса, которое в два раза легче пробкового. Из-за доступности и лёгкой обработки его использовали практически везде, и даже через века за нарядными штукатурными фасадами колониальных строений нередко скрывались вовсе не каменные, а деревянные каркасы, на которые свободно ложился любой декор. Но теперь серый бетон одержал победу как в бедных пригородах, так и в правительственных кварталах, ничуть не стыдясь своей вседозволенности, и лишь немногие здания сберегли своё настоящее лицо, хотя и прикрыли его изрядным слоем строительного макияжа.

Прорываясь сквозь шум и духоту рабочего района, мы осматриваем узкие клетушки первых этажей, пытаясь отыскать среди многочисленных лавок и мастерских какую-нибудь столовую. Наконец, пройдя несколько кварталов, мы натыкаемся на небольшое кафе, столиков на шесть, заполненное самым разным людом. Такие посетители, как мы, здесь в диковинку, и местные окидывают нас заинтересованными взглядами, но тут же одёргивают себя и возвращаются к своим делам, правда, ненадолго – любопытство всё же берёт верх. На белых сдвоенных столах, рассчитанных на четырёх человек, валяются засаленные распечатки «меню дель диа» в потёртых пластиковых файлах. Изучив ассортимент, мы подзываем к себе официанта. Высокий худой мужчина нехотя подходит. На нём серая от множества стирок рубашка с закатанными рукавами и брюки с чуть коротковатыми штанинами. Но по его виду понятно, что причиной тому не неряшливость, а скромный достаток. Резкие черты лица и напряжённый взгляд слегка настораживают, однако, когда мы по-испански спрашиваем у него, что осталось из сегодняшней еды, он сразу расслабляется, увидев, что ему не придётся долго комментировать меню для гринго, вытягивая из памяти скудный запас английских слов. Приняв заказ, он уходит. Потолочные вентиляторы медленно прокручивают жаркий воздух, поднимающийся вверх. Их размеренность гипнотизирует, и несколько минут пролетают незаметно. На столе перед нами уже стоят тарелки с куриным супом и лапшой, рисом, подливой и тонким ломтиком мяса, а также стаканы с компотом из местных фруктов необычного вкуса. Для обеда за пятьдесят рублей вполне достойно. Быстро расправившись с едой, мы опять выходим на улицу, млеющую от полуденного солнца.

Жители Эквадора, как правило, веселы и общительны между собой, но при появлении иностранцев вмиг становятся сдержанно холодными и молчаливыми. Не стоит упрекать их за это. Виной тому языковой барьер. Попробовав сказать всего пару слов на испанском, вы обретёте в их лице друзей. Они приложат все мыслимые усилия, чтобы понять вашу фразу, и выдадут в ответ целую речь, стараясь поскорее дать как можно больше информации, начиная от прогноза погоды и заканчивая описанием того места в их городе, где находится самая чудодейственная католическая реликвия, которая убережёт вас от всех болезней. Впрочем, первое вам вряд ли понадобится, ведь Эквадор – это страна, где не бывает ураганов, тайфунов, циклонов и антициклонов, климатические условия здесь едва ли не самые стабильные на планете. Просто полгода страну заливают дожди, а в другие полгода их нет. Что же касается горной части, выше облаков, то разнообразия там ещё меньше – осадков не бывает практически никогда.

От центрального рынка мы сворачиваем на улицу Клементе Бальен и Мильян (Clemente Ballen y Millan) и идём в сторону набережной, носящей имя Симона Боливара. Над кровлями зданий возвышаются два шпиля башен Собора святого Петра (Catedral de San Pedro) – одного из главных архитектурных украшений города. Изначально он был деревянным, как и остальная застройка, и располагался на холме Санта-Ана (Cerro Santa Ana), но после очередного пожара его перенесли на центральную площадь Армас (Plaza Armas), а затем и вовсе перестроили в камне.

С тех пор уже почти сто лет филигранные шпили собора доминируют над окружением, словно маяки-близнецы, издали указывая местонахождение главного религиозного объекта города. Кремовые стены храма, обрамлённые белым кантом, венчает красная покатая кровля сводов. Центральная розетка из резного камня и три портала с архивольтами главного фасада ночью выделяются яркими жёлтыми акцентами. Башни-близнецы с настенными часами подсвечиваются нежно сиреневым светом, привнося романтический шарм сродни готическим зданиям Франции. Внутренняя отделка собора лаконична и в некоторой степени, может быть, даже строга. От гнетущего впечатления спасают лишь светлые тона и ряд витражей под стрельчатым сводом с хорошо различимыми массивными нервюрами, оттенёнными обилием света, льющегося сквозь купола.

Напротив собора, потеснив дома, расположилась бывшая площадь Армас, а ныне Парк Семинарио (Parque Seminario). На небольшой территории между чугунными арочными заборами и треугольниками сочных газонов обрели свой дом десятки игуан. Эти забавные рептилии, покрытые плотной чешуёй, нежатся на тёплых камнях и кажутся при этом далеко не уродливыми, а вполне симпатичными созданиями. Их округлые белые щёки разлинованы чёрными дугами, уголки рта загибаются кверху, а глаза прикрыты, словно игуаны погружены в томную негу. Щётка гребня высоко вздымается, будто улавливая незримые сигналы микроволн, а жёсткая кожа, отливающая малахитовыми, опаловыми и апельсиновыми оттенками, выглядит настоящим чудом.

Обитатели этих мест так свыклись с близостью людей, что нисколько не боятся их, растягиваясь прямо посреди тротуаров и дорожек и даже позволяя детям дёргать себя за хвост. Некоторые рептилии, избегающие излишнего внимания, отсиживаются на деревьях, сливаясь с их окраской, и лишь свисающие вниз хвосты выдают их местоположение. Игуаны здесь считаются неким подобием домашних животных: на улицах не встретишь бездомных кошек или собак, зато предостаточно меланхоличных рептилий, делящих парки с голубями. За ними хочется наблюдать часами, погружаясь в своеобразную медитацию, но мы не располагаем таким количеством времени, прерываем это занятие и идём в сторону Малекона (Malecon), расположенного в трёх кварталах от Парка Семинарио.

Народа здесь немного. Набережная девственно чиста и просторна; от деревянного города конца девятнадцатого века сейчас не осталось и следа. Край улицы обрамлён каменными фасадами административных зданий и гостиниц, с другой стороны бетонная стена срывается вниз, к водам могучей реки. Нынешние городские отели поражают роскошью и величием. Они предлагают утомлённым бизнесменам комфорт и внимание двадцать четыре часа в сутки, вполне отвечая мировым стандартам пятизвёздочной классификации. Однако ещё в конце девятнадцатого века большинство путешественников останавливались на фермах или постоялых дворах, и во всём городе было всего две гостиницы, высшая категория которых объяснялась двумя простыми причинами: их кровли были покрыты оцинкованным листом, предотвращающим распространение пожаров, а кровати снабжались защитными сетками от комаров.

Массивные корни деревьев вгрызаются в почву, приподнимая плитку мостовых и разрывая асфальт. Здесь отчётливо понимаешь, какими усилиями человеку приходится сдерживать натиск природы. Растительность властвует над страной, но наряду с проблемами даёт людям и заработок. Эквадор является одним из главных поставщиков цветов в мире, и я ожидал увидеть на Малеконе торговые лотки, доверху заставленные букетами роз, ирисов, альстромерий и гвоздик. Но думать так оказалось не менее наивно, чем считать: если в Эквадоре добывается нефть, то на каждом углу в стране должны стоять люди с бензиновыми пистолетами, наливая всякому желающему канистры до краёв. Все цветы продаются на голландских аукционах, а затем самолётами доставляются покупателям на других материках. Такое великолепие, как миллионы роз и поля хризантем, простой обыватель не видит, и только работники, получающие полдоллара в час, могли бы насладиться роскошью оттенков и форм сотен видов цветов, если бы у них было время оторваться от грядок, требующих тщательного ухода и постоянных забот, и осмотреться вокруг.

Напротив площади Администрации (Plaza de la Administacion), опутав пристань швартовами, замер трёхмачтовый парусник. К его трапу по цепочке выстроились люди, ожидающие возможности осмотреть судно. Торс корабля слегка покачивался, будто проверяя прочность своих пут в надежде скинуть с кнехт надоевшие тросы и рвануть с места на всех парусах. Но шпринги крепко удерживали исполина, вынуждая заглатывать всё новые и новые порции людей, ныряющих в утробу парусника. По правую руку среди зелёных крон высился шпиль башни соломенного цвета, отделанный белым ажуром в марокканском стиле. Мы свернули в противоположную сторону и двинулись по направлению к Лас Пеньяс (Las Peñas). Этот район был одним из первых в городской застройке Гуаякиля, но находился тогда на самом краю. Его центром является холм Санта-Ана, где в прежние времена располагались укрепления, защищавшие побережье от пиратов, а затем – живописный район, заселённый творческими людьми и политической элитой. Однако многочисленные пожары уничтожили историческую застройку полностью. И сегодня все колоритные улочки и уютные дома с яркими разноцветными фасадами, примостившиеся на склонах холма, являются лишь воссозданием облика старого деревянного Гуаякиля.

На вершине Санта-Аны возвышается маяк, всегда полный любопытных туристов, и одноимённая церковь с черепичной кровлей терракотового цвета. Вдоль каменной мостовой стоят опрятные скамейки и равновеликие пальмы, блаженствующие в щедрых солнечных лучах. Это едва ли не единственное место в городе, откуда можно созерцать одновременно новую и старую части мегаполиса, занимающего сегодня три сотни квадратных километров. На севере видно слияние рек Дауле (Rio Daule) и Бабаайо (Rio Babahayo), которые формируют русло Гуаяса – самой полноводной реки Южной Америки, впадающей в Тихий Океан. На образованном ими мысе раньше располагались многочисленные гасьенды, построенные французскими переселенцами. Сегодня здесь находятся дорогие виллы на искусственных озёрах, а также территория Исторического Парка Гуаякиля. Два моста Унидад Насиональ (Puente de la Unidad Nacional), словно братья, так сшивают берега рек, что границы между кантонами стираются и город Дуран (Duran) вполне может сойти за обычный пригород Гуаякиля. Долгое время застройка мегаполиса была хаотичной, и на периферии возникло множество нелегальных кварталов, населённых людьми, пришедшими в дельту реки в поисках любой работы. Они пополнили ряды грузчиков и работников плантаций, уменьшив и без того неоправданно низкие расценки на человеческий труд.

Эквадор является самым крупным экспортёром бананов во всём мире. На его долю приходится более четверти всех поставок. Тысячи тонн этих плодов стекаются с плантаций к побережью, где их перегружают на суда, чтобы направить в главную портовую гавань страны. Вдоль изрезанного побережья под густыми кронами джунглей раскидано огромное число деревень, и в местах, где может пристать более или менее крупное судно, истерзанные временем причалы беспрестанно заполняются старенькими шхунами и толпами рабочих.

Цепочки грузчиков, растянутые в длинные нити, переносят в трюмы судов гроздья бананов с берега, стараясь захватить по две штуки за раз. Вес каждой из них может составлять до тридцати килограммов, но люди и не помышляют об усталости: треть населения страны живёт за чертой бедности, и пока ты отдыхаешь, твоё место в строю займут более выносливые и послушные батраки. Поэтому каждый из них работает до гудка, оповещающего, что трюмы уже полны зелёных связок. Затем корабли отвозят их на сортировочные станции, где фрукты пакуют в коробки и наклеивают этикетки, что поднимает стоимость товара в несколько раз. Следующий этап – это отправка бананов в портовые доки Гуаякиля и погрузка их на гигантские плавучие рефрижераторы, переправляющие миллионы ящиков через океаны к оптовым базам развитых стран, вследствие чего их цена опять вырастает. Потом логисты разошлют товар по распределительным центрам, где их созревание будет ускорено путём газации смесью азота и этилена в специальных камерах, и лишь после этого их перевезут в города, чтобы выложить на прилавки магазинов, в очередной раз увеличив цену.

Перевозка бананов – не дешёвое удовольствие: для них необходимо поддерживать температуру не выше четырнадцати градусов, иначе они могут вызреть в трюме корабля, и тогда огромная партия будет попросту испорчена. Даже после стольких итераций килограмм бананов в розничном магазине стоит не дороже одного доллара, и можно лишь гадать, какова его цена на плантации в далёком Эквадоре. Однако людям, которые собирают, сортируют, грузят и транспортируют их в Гуаякиль, нет дела до цен на мировых рынках – им нужно просто заработать хоть что-нибудь, чтобы прокормить свою семью. Поэтому за домами, изнеженными тропическим солнцем, с видом на белоснежные пляжи, вырастают, поглощая сельву, сотни гектаров травянистых растений высотой в десяток метров. Они жмутся друг к другу, шелестя огромными листьями, будто извиняясь перед джунглями за то, что их корни выпивают все соки земли, принадлежавшей раньше вечнозелёному тропическому лесу.

Площади, парки и аллеи Гуаякиля украшает множество статуй. Знакомство Эквадора с европейской культурой и модой начиналось именно с бронзовых и каменных фигур на постаментах. Их металлический блеск и холод мраморного сияния ярко контрастировали с шероховатостью деревянных фасадов зданий. Первым монументом в Гуаякиле стала статуя Висенте Рокафуерте, расположенная сегодня на небольшой площади Сан-Франциско. В середине девятнадцатого века он был губернатором города, и именно он преподнёс в дар городу часы, красующиеся сейчас на Часовой башне в мавританском стиле, расположенной на набережной. Его портрет можно увидеть на десятитысячной купюре Эквадора, правда, теперь попадающейся только в антикварных магазинах. За этим памятником последовали и многие другие, выполненные французскими и итальянскими мастерами. Ряд скульптур нашёл пристанище на Главном кладбище города, где покоятся уроженцы Гуаякиля, именами которых названы улицы и даже целые города страны: Виктор Эстрада, Элой Альфаро, Хосе Хоакин де Ольмедо, Висенте Рокафуэрте, Педро Карбо и Долорес Сукре.

Гуаякиль сыграл значительную роль в истории борьбы за независимость латиноамериканских государств начала девятнадцатого века. Здесь 26 июня 1822 года встретились два великих освободителя: Хосе де Сан-Мартин и Симон Боливар, чьи имена и через две сотни лет являются самыми почитаемыми в Южной Америке. В каждом городе есть улицы или площади, названные в их честь, а по количеству возведённых в память о них монументов они могут посоперничать с Вашингтоном, Колумбом и Лениным. Об этой встрече напоминает ротонда белого мрамора, стоящая на набережной, где в крепком рукопожатии воплощены статуи Сан-Мартина и Боливара, обратившие друг к другу лица с волевыми и тяжёлыми взглядами. Их встреча не была стенографирована, и её подробности полны тайн, которые, очевидно, никогда не будут раскрыты. Но именно она оказала решающее влияние на дальнейшую судьбу каждого её участника.

Настоящее место их переговоров теперь уже увидеть нельзя. Его место занято огромным зданием Национального банка, на фасаде которого прикреплена небольшая табличка, напоминающая о произошедших здесь два века назад событиях. Но это место не для туристов – вряд ли оно широко известно даже среди местных жителей, не говоря уже об иностранцах.

Сан-Мартин и Боливар организовали встречу с целью определить судьбы десятков миллионов людей. Освободитель Севера и Освободитель Юга почти год вели переписку, чтобы встретиться на два дня и после этого уже не увидеться никогда. Эти великие люди уважали друг друга и возлагали большие надежды на запланированные переговоры. Сан-Мартин намеревался получить военную поддержку для борьбы с последними роялистами в Верхнем Перу (Боливия), а Боливар – установить границу между Перу и Великой Колумбией.

За пару недель до встречи Боливар с войсками вошёл в город, и Гуаякиль был окончательно присоединён к Великой Колумбии как часть бывшей аудиенсии Кито. Тайна переговоров по сей день будоражит умы историков, и ни один значимый труд об этапах становления молодых государств Нового Света не обходит это событие стороной. За прошедшие двести лет были изданы сотни книг, посвящённых этой встрече, появлялись десятки исторических документов, найденных в архивах, подлинность которых затем опровергалась, выдвигались версии и строились догадки. И всё же основных варианта только два: либо Сан-Мартин и Боливар смогли договориться объединить силы и продолжить борьбу за свержение испанского протектората под предводительством последнего, либо Боливар навязал Сан-Мартину свою позицию и заставил его уйти с политической арены. Как бы то ни было, эта встреча решила дальнейшие судьбы не только государств, но и самих лидеров. Боливар окончил дело революции, с огромными усилиями освободив Перу от роялистов, которые лишь в 1826 году сдали последний очаг своего сопротивления – город Кальяо (El Callao). А Сан-Мартин, вернувшись после встречи в Лиму, сложил с себя все полномочия и отказался от всех должностей. Затем он уехал на родину, в Аргентину, откуда начинал своё победное шествие Освободителя Юга, но погрязшая в переворотах страна не смогла достойно принять своего героя, и менее чем через год он волей судьбы вместе с дочерью переселяется во Францию, против которой вёл освободительную войну, ещё служа испанской короне.

Трудно найти в истории ещё политических деятелей такого масштаба, кто на пике известности и всенародного признания завершил бы политическую карьеру и отправился в добровольное изгнание. Своему другу О'Хиггинсу, который благодаря ему стал президентом Чили, он писал: «Я устал от того, что меня называют тираном, приписывают желание стать королём, императором и чуть ли не самим дьяволом. С другой стороны, моё здоровье ухудшилось. Климат этой страны может свести меня в могилу. Моя молодость была отдана службе в Испании, зрелые годы – моей родине. Полагаю, у меня есть право распорядиться своей старостью». Он проводит на чужбине двадцать восемь лет, неоднократно предпринимая попытки вернуться на родину, но его противники не дают ему сделать это, и он умирает в тихом городке Булонь-сюр-Мер (Boulogne-sur-Mer), пережив Боливара на два десятка лет. А через тридцать лет после смерти его прах был возвращён в Аргентину, где и по сей день покоится в стенах главного собора Буэнос-Айреса. Сан-Мартин помог обрести независимость трём государствам, и теперь в Аргентине его называют Отцом нации, а в Перу и Чили – Освободителем и Заступником.

Спустя два века оба героя по-прежнему остаются в памяти людей равными борцами за свободу в противовес плеяде алчных диктаторов, позднее раздиравших страны Латинской Америки в борьбе за власть и богатство. И несмотря на то, что ростом Сан-Мартин на четверть метра превосходил Боливара, а их взгляды на дальнейшее устройство государств вовсе не совпадали, оба они мыслили глобально, оба стремились к объединённой федерации американских государств, и оба остались одинакового роста на постаменте и равного значения в истории независимости своих народов.

Вечер зажигал огни большого города и выпивал воду реки до самого дна. Красные мазки автомобилей чертили ленты, завязывая каменные здания в узлы нарядных подарков. Этот город на несколько часов составил нам компанию. Он был не прочь познакомить нас с деталями и очерками из своей жизни, но при этом не горел желанием распахнуть всю свою душу. Мы возвращались в отель, чтобы наутро позволить дверям аэропорта отрезать от нас сегодняшний материковый мир, открыв нам сферы океана. Но это не была грусть расставания – нас ждала радость новой встречи.