Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 18.7
Сипакира. Царство, не видевшее дня

Мы создаём зло среди нас. Мы создаём его и потом пытаемся называть его дьявол, Сатана, зло. Но его создаёт человек. Дьявола нет. Человек создаёт дьявола.

Уоллес Чёрный Олень, вождь лакота

Людской рой равномерно гудел. Разговоры, споры и музыка сливались в невнятное жужжание. У меня даже мелькнула озорная мысль, что это в самом деле разговаривают пчёлы на своём языке, который мы не можем разобрать, поскольку огромный хор мохнатых насекомых говорит разом, как в любом диком улье или на пасеке. Я постарался вслушаться, но так и не смог выделить слова из общего гула, который, словно дёготь, налип на чернявые головы колумбийцев.

Я мог не спеша думать о разных глупостях, пока толпы людей волнами штурмовали узкие створки дверей автобусов, выталкивая своими телами и без того спёртый воздух из пустых салонов. Попасть в один из них не было ни единого шанса: как утопающий, стремящийся к берегу острова, но вновь и вновь отбрасываемый течением вглубь океана, мы теряли остатки сил и надежду добраться до заветной цели. Пёстрые баулы, дети, взмокшие спины знаменовали для нас наступление этого утра.

Здесь кишели не сотни, а тысячи человеческих тел, и мы заранее им проигрывали, поскольку не знали ни расписания, ни вида автобусов, ни даже точного места их остановки. Людская цепочка растягивалась на сотни метров, занимая не только широченный тротуар, но и полторы полосы автомобильного движения. Это был северный выезд из города. Мы метались от края к краю, от одной информационной стойки к другой, но никак не могли понять принцип движения транспорта. Подобный ступор может легко выбить из колеи, особенно если некого спросить в этой толчее, где каждый сам за себя, и в этом море людей ты остаёшься совсем один.

Нам повезло – мы были вдвоём, и мы держались друг за друга, насколько хватало сил. На двоих у нас было четыре руки и две пары глаз, а значит, шанс отыскать нужный нам транспорт ещё был. Однако время прятало в свой серый подол минуту за минутой, отбирая у нас те мгновения, которые мы могли бы провести с куда большей пользой. Увы, для путешественника время ожидания и пути нередко занимает бо́льшую часть его жизни, и с этим приходится мириться, коротая отведённые часы по своему усмотрению. Но если в пути мы обычно читали книги, смотрели кино, строили планы или просто мечтали, то сейчас все помыслы были поглощены вниманием и волнением, а отвлекаться на посторонние вещи не представлялось возможным. Наконец, в какой-то момент, по истечении часа или, может быть, двух, тот поток, с которым мы так долго боролись, занёс нас в маршрутку, идущую в нужный нам пункт.

Мы бываем жестокими, злобными, мелочными и равнодушными. Наша жизнь не похожа на то, чего мы хотели изначально. Нам доводилось бороться, терпеть, подхалимничать и угождать. Когда-то мы пытались стать другими, вернуться к самим себе, но мир, в котором нам пришлось жить, не оставил никаких шансов. С самого начала всё в нём было схвачено, распилено, поделено и подмазано. И любая из наших идей тонула в океане невежества и непонимания. Мы хотели что-то поменять, переделать, исправить, построить. Но кому нужны новые взгляды на жизнь, когда и к старым ещё не до конца привыкли? Когда комфорт – это путь наименьшего сопротивления, а прагматизм – жизненное кредо. В этом мире не осталось места взаимовыручке, милосердию и состраданию, ведь они не приносят дивидендов… Но, может быть, нам это только кажется, ведь правила игры созданы такими же людьми, как и мы, а каждый человек одинаково достоин толики счастья.

Я пил простую воду, смакуя каждый глоток, приносящий блаженство. Прохлада волнами растекалась по полости рта, даруя облегчение иссушенному организму. Как мало человеку бывает нужно для счастья. Можно просто утолить жажду. И тогда такая обыденная вещь, как вода, даёт человеку больше наслаждения, чем он получил бы от золота и драгоценных камней, которыми нельзя напиться.

Щербатая брусчатая дорога, поглаживая подбрюшье склона, взбиралась всё выше. Вдоль бордюров, дразнясь языками дорожек, улыбались фасады симпатичных домиков. На спичках деревьев чуть колыхались огоньки крон. Мы медленно брели, ленясь то ли от высоты, то ли от неожиданно нахлынувшей тишины. И хотя каждый из нас видел, сколько времени потеряно на ожидание транспорта, наполнившая до краёв нега придавала походке плавность и размеренность, не позволяя нам проявлять чрезмерную резвость. Вскоре мы добрались до края возвышенности, откуда сквозь проплешину рощи за низкими молодыми посадками виднелся город. Терракотовые и белые цвета никогда не перепутаешь с чем-либо другим. Издалека они выглядят, как смесь рафинада с корицей, рассыпанная среди густой зелени гор и накрытая сахарной ватой облаков. Их искусственность вовсе не ощущается, сливаясь с природным великолепием и совершенством. Думаешь, как прекрасно и вольготно жить там – в мире, где никогда не кончается лето и всегда живёт праздник.

Мы возвращаемся обратно к дороге и поднимаемся немного вверх. За парковкой – широкая месяцеобразная площадка. На ней небольшой амфитеатр и кассы, а за бетонной аркой – вход в подземелье. Когда-то здесь были соляные копи, ещё со времён индейцев чибча поставлявшие нужный для повседневной жизни минерал. Испанцы продолжили использовать шахты, и за тысячелетнюю историю они разрослись до поистине колоссальных габаритов. Действующая церковь была открыта более полувека назад, но первоначальный придел стал небезопасен для посетителей, поэтому вход в него теперь закрыт. Сегодня путешественники могут восхищаться только Новым Храмом, который был возведён всего двадцать лет назад. При этом гости храма даже не подозревают, что под ним скрываются два теперь уже закрытых уровня подземелья.

Прорубленные ответвления расползаются на сотни метров в стороны и упираются в огромные кресты, высеченные в галите. Каждый крест подсвечен мерцающим ореолом, и это придаёт пещерам особый мистический образ и ощущение неземного присутствия. Небольшие группы осторожно переходят от придела к приделу, люди переговариваются друг с другом шёпотом, будто не решаясь потревожить тишину подземелья, охраняемую годами. Лишь вспышки фотоаппаратов бесцеремонно вторгаются в покой каменных гротов, обнажая текстуры стен и сводов, облачённых до этого в шёлк сумерек. Чем больше вслушиваешься в тишину и едва уловимые колебания воздуха, тем сложнее представить, что ещё не так давно обитель Бога гремела адским скрежетом вагонеток, лязгом кирки и гулом отбойных молотков, откалывающих кристаллы галита от скалы. И если теперь священник посещает церковь и проводит в ней службу лишь по выходным, то прежде рабочие молились каждый день, надеясь, что их жизнь не будет завалена тоннами породы из-за равнодушия Бога и в конце рабочего дня они благополучно вернутся домой.

Три нефа церкви монументальны. Длинные узкие пролёты наполнены густым полумраком и струящимся светом. В центральном из них стоят скамьи для посетителей, а в середине на полу – горельеф с темой «Сотворения Адама» Микеланджело Буанарроти. Подсветка то и дело меняет цвет, и рисунок галита, красивый сам по себе, каждый раз обретает новые очертания, становясь срезом то дуба, то ольхи, то тополя. С противоположной от апсиды стороны – балкон. Он охраняется двумя скульптурами, возможно, тоже сделанными из соли. И вообще, гуляя по шахтам, периодически видишь изваяния в классическом итальянском стиле, выполненные добротно и с душой. Возвышенное и монументальное здесь соприкасается с обычными людскими желаниями: сфотографироваться, прыснуть смехом при виде чего-то забавного, ковырнуть пальцем податливую породу. Средние нефы тоже по-своему интересны. Массивная колонна в добрых тридцать метров в обхвате, сливающаяся в верхней части со стеной, неимоверно высока и масштабна. Кажется, что именно она держит небесную твердь, а люди на поверхности земли не видят этого.

Последний коридор как будто снова сводит вместе разрозненных до этого людей. Здесь слышно больше разговоров, становится светлее. В нишах появляются сувенирные лавки. На стенах – барельефы. Один из них, самый масштабный, приковывает к себе взгляд. Огромное дерево раскинуло свои ветви по стене, устремившись к вершине свода. К нему словно стекаются все жизненные соки грота, и оно готово вот-вот пробиться сквозь породу вверх, пустив настоящие зелёные побеги на поверхности. А впрочем, кто знает – может быть, это и правда происходит? Ведь весь склон собора покрывает густая роща, дерзко щетинящая копья своих стволов в сторону солнца.

В середине одного из залов виден тонкий слой воды. А может быть, мне только кажется, что он тонкий? Вглядевшись, я понимаю, что вода не прозрачна, а лишь отражает свет, падающий на её зеркальный глянец. Это создаёт иллюзию, что тёмные своды с неровными золотыми прожилками тусклого света утопают в этой бездонной чёрной воде. И перед нами открывается уже не подземный водоём, а огромная пещера, в центре которой зияет бездна в добрый десяток метров. Эта иллюзия устойчива и незыблема, так что ноги сами норовят шагнуть прямо в черноту провала. Хорошо, что деревянная ограда зорко стережёт от такого шага любого мотылька, попавшегося в сеть столь изощрённого обмана.

Последний зал – интерактивная пещера. На её своде висят мириады лент из светодиодов, которые в определённый момент превращаются в огромный экран длиной в три дюжины метров. На нём попеременно разворачиваются сюжеты, заставляя сидящих по сторонам зрителей забыть о неудобстве и смотреть на происходящее широко открытыми глазами. Фильм рассказывает посетителям историю жизни тропического государства.

Подземный соляной собор – это не просто памятник, это целый мир, готовый утянуть в своё потустороннее зазеркалье. Прогуляться здесь будет не праздным развлечением, а экспериментом над самим собой. Ведь в этом месте, где столько лет концентрировалась сила воли такого количества людей, теперь обитает сила духа, готовая наполнить любого, кто сможет её принять.

Глава 18.8
Каньо Кристалес. Персональный рай

Кто меньше желает, тот дольше живёт.

Хавьер, житель Боготы

Мерный гул лопастей самолёта начал стихать, превращаясь в невнятное бормотание. Дрожь, сотрясавшая тело стальной птицы, унялась, будто ужас высоты исчез после приземления, и воздушный корабль замер на аэродроме. Трап самолёта коснулся земли, и тропический зной моментально заполнил влажной испариной и духотой его чрево, буквально минуту назад прекрасно охлаждаемое кондиционером. На взлётной полосе, разрезанной жилами травы на небольшие сегменты, нас ожидал военный патруль. Их руки привычно держали увесистые винтовки, хотя не думаю, что постоянный дозор и муштра когда-нибудь сменялись для них реальной перестрелкой. Выйдя из самолёта, мы направились в небольшую бетонную беседку, крытую соломой, – это и был аэропорт. К багажному отделению подъехала телега, запряжённая небольшой уставшей лошадкой, и двое ребят стали расторопно скидывать в неё сумки и рюкзаки. Так как пассажиров было всего шесть, багаж был погружен довольно быстро. Грузчики, проворно соскочив с борта самолёта, пошли по своим делам, а лошадь уныло поплелась к беседке.

Три комнаты аэропорта были разделены перегородками, а внешних стен не было вовсе. Самая большая из комнат представляла собой зал ожидания человек на тридцать. На скамейках сидели люди, потягивая пиво или доедая сэндвичи. Второе помещение было пунктом приёма и выдачи багажа – здесь на длинном бетонном прилавке проверяли сумки на провоз запрещённых предметов. Металлоискателей и сканеров здесь не было и даже, пожалуй, не могло быть: всё в этом месте больше напоминало какой-то затерянный в Карибском море тропический остров тридцатых годов прошлого века, а никакой электроники в те времена ещё не существовало. В последней комнате приехавших регистрировали и распределяли по гидам. Оказалось, что посещать сам каньон разрешено только в сопровождении специально авторизованных лиц, а так как в деревне Макарена (La Macarena) и её окрестностях заниматься больше нечем, то абсолютно все туристы обязаны числиться в этом списке и следовать за своим проводником.

На входе у нас проверили ручную кладь, после чего направили в последнюю комнату. Так как у всех пассажиров были заранее куплены туры в агентствах, им довольно быстро подобрали гидов, и в диванной, кроме нас, никого не осталось. Девушки долго шептались, решая, что же с нами делать, а мы тем временем сидели и думали, что везде, где есть запреты, обязательно появляются проблемы. Но мы готовы были терпеть, сколько потребуется, ведь в награду за ожидание мы должны были увидеть чудо природы – реку невообразимых красочных оттенков.

Каньо Кристалес – река, известная благодаря своим необычайным цветам, которыми она обязана особым водорослям, произрастающим только здесь. В период дождей она ничем не отличается от тысяч других рек, текущих в джунглях Амазонии, но с июня по ноябрь особые условия климата позволяют ей зацвести множеством красок. Чтобы увидеть это природное волшебство, многие люди преодолевают огромные расстояния, добираясь в глубину материка, где практически никто не живёт.

Плата за посещение Каньо Кристалес состоит из трёх частей: билет в национальный парк, обязательное сопровождение гида и транспорт. И так как в данном случае можно было сэкономить только на последнем, мы решили отказаться от автомобиля. Обычно лодка доставляет туристов на противоположный берег чуть ниже по течению, а там их ожидают джипы. Но так как стоимость транспорта была несоразмерно высока по отношению к расстоянию, а нам, к сожалению, не с кем было её разделить, мы приняли решение пройти необходимые пять километров пешком. В скором времени для нас нашёлся проводник – национальный парк обязан предоставлять их всем, кто прибывает в эти места. Услышав, что мы не собираемся брать машину, Диана принялась отговаривать нас от этой затеи, ведь это значило, что ей тоже придётся обойтись без транспорта. Но мы, как и наш бюджет, были непреклонны – и ей оставалось только сдаться. Договорившись с ней на завтра, мы, наконец, вышли на улицы Макарены.

Грунтовые дороги прочертили в джунглях прямые линии, разделив их, как шахматную доску, на сектора посёлка. Одноэтажные дома, построенные из чего попало, тесно прижимались друг к другу, образуя кварталы. Центральный проспект, отходящий от аэропорта, был поделён на две проезжие части, но редкие – по большей части военные – автомобили наводили на мысль, что это явное излишество. Поиск отеля занял немного времени, поскольку выбор был невелик. Тех, кто прибыл по туристическим путёвкам, отправили в гостиницы поблизости от центральной площади, а мы принялись за осмотр хостелов, находящихся в нескольких оставшихся кварталах. Один из них и стал для нас домом на эти несколько дней.

Обычная тропическая духота порождала лень и медлительность. Неудивительно, что, прогуливаясь в этот час, людей можно было увидеть лишь на тенистых верандах. Мы тоже решили продолжить наше знакомство с Макареной после прихода сумерек и несколько часов до их наступления провалялись на кровати.

К вечеру в сгущающейся темноте на фасадах центральных зданий, словно светлячки, стали виднеться тусклые лампочки, обозначающие парадные, но совсем не предназначенные для того, чтобы освещать улицы. В этом мраке любое передвижение вдоль зданий становилось не прогулкой, а поиском правильного направления. Тем не менее, в отличие от дневного времени, сейчас улицы были полны народа. Люди громко разговаривали на крылечках домов, кто-то разгружал ящики с товаром, а кто-то играл в догонялки. На пути иногда попадались патрули из трёх человек. Проходя мимо, они приветливо улыбались, при этом в руках у них были армейские карабины. Однако в этих местах уже несколько лет никто не стрелял, и это была скорее показная безопасность, чем реальная необходимость.

Десять лет назад в джунглях вокруг Макарены распоряжались партизаны, жившие здесь по своим порядкам. Их основной деятельностью было содержание плантаций коки и производство наркотиков. Эти места были настолько труднодоступными, что они совсем не опасались федералов. И действительно, на протяжении многих лет их никто не трогал, пока в 2002 году новый президент Альваро Урибе при поддержке американцев не развернул широкомасштабную операцию – правительство стало концентрировать власть, договариваясь с главами бандформирований, а при необходимости ликвидируя их. Это начинание дошло и сюда. После ввода войск большинство партизан было убито, и лишь те немногие, кто находился в отдалённых районах джунглей, смогли уйти. На всякий случай колумбийские власти до сих пор не снимают военное положение в районе Каньо Кристалес, и вдоль туристических троп постоянно курсируют армейские патрули. Каждый гид, прикреплённый к группе, ежедневно подаёт в военную комиссию список посетителей на следующий день, и там отмечают всех, кто входит в опасную зону и кто её покидает по вечерам.

Движение FARC считается самым масштабным партизанским объединением в Колумбии. Они до сих пор держат под контролем сотни деревень в труднодоступных частях страны. А всего пятнадцать лет назад подконтрольные им территории находились неподалёку от таких крупных городов, как Кали и Медельин, и охватывали едва ли не половину страны. Сегодня FARC пытается из повстанческого движения превратиться в весомую политическую структуру, которая будет отстаивать права самых бедных слоёв населения. Представители организации считают себя последователями доктрин Боливара, Маркса и Ленина. А уровень жизни многих колумбийцев, несмотря на подвижки правительства к установлению равных прав для разных слоёв населения, всё ещё оставляет желать лучшего. По некоторым источникам, в деревнях и посёлках, подвластных FARC, эффективность исполнения административных функций выше, чем на территориях, подчиняющихся правительству, а коррупция, напротив, в разы меньше по размеру и охвату. Быть может, идея борьбы с несправедливостью и нищетой в действиях некоторых из бандформирований действительно привлекает, но то, что они не брезгуют торговлей людьми, киднеппингом и возделыванием кокаиновых плантаций, отталкивает от них большинство общественных течений и международных организаций.

Жестокость, с которой правительство уничтожает повстанцев, а те, в свою очередь, отвечают федералам, повергает в шок даже привычных к войне людей. Время от времени страну всколыхивают волны насилия, не обходя пригородов Санта-Фе-де-Богота. Конечно, невозможно строго разделить что-либо на плохое и хорошее, как нас учили в детстве, – мир слишком многогранен. И в действиях этих людей наверняка есть что-то праведное, но их методы пугают. Героев и злодеев больше нет: США предоставляет правительству военную технику для борьбы с партизанами, одновременно спонсируя повстанцев и зарабатывая на наркотрафике. Федералы стреляют в бунтарей, а те убивают военных. Революционная борьба медленно сжигает сердца людей, готовя для них пуховый покров земли в свежих могилах. И лишь статистика сохраняет беспристрастность, внося в таблицы потери, измеряемые тысячами людей, и даже не тратя времени на их фамилии.

Одной из главных целей внутренней политики государства является борьба с производством кокаина. И в рамках этой битвы идёт уничтожение плантаций коки. Методы для этого используются самые разные, но действенным не может считаться ни один из них. Среди них точечные высадки десанта, распыление специальных химикатов, наносящих мощный урон экологии, отслеживание и ликвидация складов и точек сбыта. Однако главная проблема состоит не в плантациях, выращиваемых повстанцами, а в том, что у многих колумбийцев нет другого способа заработать. По ряду данных, в этой области занято до трёхсот тысяч человек – это крестьяне, которые пытаются обеспечить себя хотя бы минимумом продуктов и вещей за счёт продажи листьев коки. Сбывая целый килограмм листьев за несколько центов, они вынуждены постоянно расширять плантации, чтобы успевать за внутренней инфляцией рынка. А между тем килограмм кокаина, реализуемый наркоторговцами, даже в Колумбии стоит несколько тысяч долларов, а в США или Европе его цена возрастает в десятки раз.

Борьба с посадками влечёт за собой только увеличение стоимости и расширение плантаций. При этом, как считают многие колумбийцы, гораздо эффективнее было бы при поддержке государства ориентировать людей на другие отрасли сельского хозяйства и производства. Это позволило бы обеспечить людей такой необходимой им работой, сократив при этом расходы на военный бюджет, закупки химии и оплату тренингов иностранным специалистам.

Рано утром, дождавшись нашу проводницу, мы спустились к берегу реки. Мутные воды омывали утёсы, унося с них листву, обнажая корни кустарников и подтачивая глиняные склоны. На волнах качались лодки, готовые переправить нас на противоположную сторону, а у контрольно-пропускного пункта играли в карты несколько военных. Один из них проверял список отправляющихся, ставя напротив их фамилий небрежные галочки. К берегу причалила длинная узкая моторная лодка, из которой рыбаки стали вытаскивать утренний улов. Огромные рыбины весом в пару десятков килограммов ещё шевелили жабрами, жадно глотая воздух, однако их часы были уже сочтены. Ещё до обеда их порежут на куски и обжарят на сковородках.

Нас бегло осмотрели и кивком головы разрешили пройти к переправе. Пока наша лодка заполнялась людьми, к берегу степенно подошёл военный катер. На его носу был установлен пулемёт, а за бортами сидели четверо военных в тёмном камуфляже. Напускная серьёзность не позволяла им смотреть в нашу сторону, и они, казалось, намеренно не обращали внимания на толпящихся у кромки воды туристов, чьи пёстрые надувные жилеты выглядели так забавно на фоне сочной зелени джунглей.

Наша лодка бесшумно отплыла, подхваченная течением, мотор заурчал уже потом, и мы понеслись вниз, взрезая густую воду реки Гуайяберо (Rio Guayabero). Минут через пятнадцать мы пристали к противоположному берегу, вместе с нами туда прибыли ещё два челнока. На пригорке стояли шесть машин, но ни одна из них не ждала нас, ведь накануне мы подписались на пеший маршрут. Диана опять взглянула на нас, проверяя напоследок нашу решимость, но мы выдержали её взгляд и двинулись вдоль накатанной колеи, уводящей от берега. Окружающая растительность была не выше человеческого роста, но плотно сомкнутые ветви кустарников и низких деревьев не позволяли ни единому существу проникнуть за ширму льяноса. Всё, что нам оставалось, – это двигаться по единственной имеющейся здесь дороге.

Местность вокруг выглядела так, будто восстанавливалась после пожара. Эту особую черту в пейзаж привносило странное растение. Небольшие кусты до пояса человеку покрывали всю землю своими ветвистыми торсами, веток на них не было, и если бы не странные пучки листвы на кончиках стволов, эти растения казались бы совсем мёртвыми. Они чем-то напоминали комнатную юкку, которая вот-вот зачахнет без хорошего ухода. Но именно эти зелёные макушки рождали стойкое ощущение, что жизнь заново пробивается на обугленных от огня стволах.

Окружающий пейзаж, хоть и был нам в новинку, всё же не обладал какими-то существенными деталями и в скором времени даже наскучил. Диана же и вовсе изнывала от тоски и, не вытерпев даже получаса пути, остановила проезжающий туристический джип и договорилась с водителем. Внутри сидели только три дамы, которые летели с нами в самолёте, и мы, ничуть их не стеснив, уселись рядом. Накануне нас убеждали, что машин, которые можно было бы с кем-нибудь разделить, нет, и предлагали нам только персональный транспорт. Теперь же выяснилось, что эта информация была недостоверной, и мы попросили Диану договориться с водителем, чтобы завтра он снова забрал вместе с колумбийскими дамами и нас. В качестве компенсации мы предложили возместить женщинам часть оплаты за транспорт, который входил в их путёвку. На это Диана ответила, что им ничего возмещать не нужно и лучше заплатить «напрямую» водителю через неё. Мы поняли, что в таком случае для туристок поездка дешевле не станет, а вот гид и водитель получат двойную выгоду, взяв оплату за проезд и с них, и с нас.

Преодолев очередную яму, мы выехали к непримечательному бунгало, где автомобильный маршрут заканчивался, далее все без исключения должны были передвигаться пешком. Кто-то из туристов сидел здесь на деревянной лавке, ожидая группу и потягивая газировку, некоторые перепаковывали рюкзаки. Мы же, едва ступив на землю, тронулись вдоль тропы и, обогнав по пути группу человек из восьми, уже через четверть часа вышли к хижине. Под крытым навесом стоял десяток столиков. За всеми было пусто. Диана предложила нам передохнуть. Конечно, для местных жителей это был один из способов заработать на туристах, но, даже понимая это, мы не стали отказываться и решили выпить кофе. Заглянув внутрь небольшой хижины, сквозь прутья и доски которой сочился тусклый свет, в тонких, будто лезвия бритвы, лучах мы разглядели утварь и нехитрый скарб. Здесь было только самое необходимое для жизни, но, видимо, пожилая пара даже не ощущала убогости своего жилья, так как с рождения не видела ничего другого.

Вокруг нас сразу появились четыре кошки, желавшие получить свою долю внимания. Пока мы занимались ими, наш кофе был готов. Втянув носом крепкий аромат колумбийской арабики, я сделал маленький глоток и на пять минут полностью вверился прекрасному вкусу напитка. Его запах был бесподобен – такой хороший кофе я в последний раз пил только во Вьетнаме. Ещё немного повспоминав те времена, мы встали со скамьи и отправились в путь. Сегодня нам предстояло спуститься вниз по реке в более тенистую часть, где растут местные водоросли Макарения Клавигера (Macarenia Clavigera). Именно они придают воде тот необыкновенный алый цвет, который отличает эту реку от всех остальных в мире. Правда, в этой части русла их оттенок не рдяной, а неожиданно зелёный. Нам пояснили, что это связано с количеством солнца и температурой воды. Под яркими лучами водоросли краснеют, приобретая розовый оттенок, который и наполняет реку такими неповторимыми цветами. Но в более тенистых местах они сохраняют обычный бледно-изумрудный тон и в таком виде неотличимы от нашей флоры, которой немало в водоёмах с проточной водой.

Мне лично с трудом верилось, что столь незначительная разница в освещении действительно может так резко менять цвет. Ведь тогда должны быть переходные формы между зелёным и алым, промежуточные оттенки… Я думаю, секрет всё-таки не в этом. Но между тем приятно было любоваться бахромой, окаймлявшей огромные валуны, утопленные в реке. Она плавно извивалась в потоках кристально чистой воды, словно танцевала медитативный танец, двигаясь в такт своей внутренней музыке. Вода здесь была такой прозрачной, что на песчаных проплешинах дна можно было разглядеть каждую крупицу. При этом здесь не было видно ни рыб, ни водомерок, ни водяных жуков. Вода была смертельно чиста – её идеальность не позволяла живым организмам обитать в ней.

Я разбежался и прыгнул в манящий омут, сейчас не хотелось даже дышать, и казалось, что я, наконец-то, дома. Наверное, все мы действительно вышли из воды… Мне думается об этом каждый раз, когда я окунаюсь в реку или озеро. Становится спокойно или, скорее, ясно в голове. Ты будто вдруг вспоминаешь, кем являешься на самом деле, и это ощущение поистине бесценно.

У нас было три дня пути, и мы старались увидеть здесь всё, что только можно. Только вместо привычной суеты и спешки, которая характерна для путешествий по городам, здесь мы настроились совсем на другую волну. Практически безлюдная дорога, казалось, раздвинула временные рамки. Было не понять, течёт вода в реке быстро или медленно, качают ветви листьями торопливо или размеренно. Солнце катилось по небосклону, преследуя тени деревьев, пытающиеся от него укрыться, а мы неспешно шагали, садились отдыхать, купались и затем снова шли. И единственным человеком, который время от времени напоминал нам о реальности, была Диана: она говорила, что пора поворачивать назад, а это значило, что уже вечером нам была уготована разлука с Каньо Кристалесом.

В отличие от первого дня, когда нам показали зелёный облик местных эндемиков, в оставшиеся два мы всё время поражались их алой ипостаси. Река была словно жидкая радуга, в которой не хватало разве что двух цветов – фиолетового и оранжевого. Такие сочные краски обычно присущи лишь горам и полям средних широт, а в лесном покрове всё сливается в единое малахитовое полотно из травы и крон деревьев. Но на берегах этой реки царило невообразимое буйство красок. Из-за неоднородной структуры дна русло было источено порами, раковинами и огромными воронками. В некоторых местах их было так много, что река совсем скрывалась в губчатых складках камня, открывая вместо себя пластины, арки, колодцы, и только шелест воды в чёрных оспинах породы давал понять, что она не пересохла. Зато там, где она вновь выходила на поверхность, в кавернах образовывались глубокие озерца, куда можно было нырнуть с головой. По краям воронок, словно кружева на юбке, колыхались от течения воды тысячи розовых водорослей. Их мягкость и невесомость завораживали, но стоило вынуть их из воды, как всё очарование пропадало, будто его и не было. На ладони оставался комок невзрачной травы, которому, кажется, не суждено было жить в сухом земном мире, и только вода могла превратить его в образец природного совершенства.

Дно этих причудливых подводных пещер покрывала галька вперемешку с песком, и чудилось, что река смотрит на тебя тысячей глаз, слезящихся то ли от счастья, то ли от тоски. Однако эта кажущаяся нежность воды могла обернуться коварством, стоило лишь поддаться её чарам, потому что бесчисленные подземные гроты могли навсегда поглотить нерасторопных путешественников, убаюканных спокойствием течения и окунувшихся в её таинственные омуты.

Часть круглых колодцев – мойяс – уходила вглубь породы, подобно жерлам вулканов. Потоки воды низвергались на них сверху и закручивались в такой водоворот, что невозможно было понять, какова их настоящая глубина. Они были похожи на порталы для перехода в нижние миры, где, возможно, обитают предки индейцев. Тех самых индейцев, которые знали гармонию с окружающим миром, но чьи потомки утратили родовую память и теперь вынуждены скитаться по нашему миру, пока Великий Дух не призовёт их к себе. Эти колодцы были страшны, но в то же время притягательны своей силой и энергией. Я даже подчас ловил себя на мысли, что готов броситься туда без оглядки – и будь что будет. Однако здесь были и такие места, где можно просто нежиться на солнце или плескаться среди пушистых нитей подводных растений, играющих с солнечными зайчиками. Где вода, алая, словно кровь, протекала сквозь тебя, наполняя покоем и свободой.