Текст книги "Дневник посла"

Среда, 8 декабря

Одним из самых тревожных симптомов настоящего времени является открытая оппозиция бюрократии всем новшествам, диктуемым войной.

Враждебность чиновников направлена главным образом против Земского союза и Союза городов. Безуспешно эти крупные общественные организации старались преумножить усилия по укреплению сотрудничества в работе по продовольственному снабжению армии и гражданского населения, по координации деятельности промышленных комитетов и кооперативных обществ, по ликвидации последствий продовольственных кризисов, по активизации работы служб Красного Креста по оказанию помощи беженцам и т. д. Административные власти чинят им всяческие препятствия, мешают им во всем, с умыслом и тщательно подготовившись. Для бюрократов Земгор является предметом ненависти, потому, что они видят в них – и не без причины – зародыш провинциального и муниципального самоуправления. Русская бюрократия, судя по всему, взяла себе на вооружение следующий лозунг: «Пусть погибнет Россия, но не мои принципы!»

Можно подумать, что именно они не погибнут в первую очередь, когда рухнет Россия!

Суббота, 11 декабря

Приведу некоторую статистику о состоянии русских вооруженных сил:

1. Пехота. Численность пехоты на фронте равна 1 360 000 человек, из которых 160 000 воюют без ружей.

2. Артиллерия. В распоряжении действующих армий находится 3750 полевых орудий и 250 орудий горной артиллерии. Каждое орудие снабжено 550 снарядами. Тяжелая артиллерия включает в себя 650 орудий, каждое из которых снабжено 260 снарядами.

3. Ружья. Если поставка ружей будет продолжаться без задержек, то можно надеяться, что к 15 января начиная с сегодняшнего дня русские армии получат 400 000 ружей, а в течение следующего месяца еще 200 000 ружей. Таким образом, они к 15 февраля будут иметь 1 800 000 ружей.

4. Артиллерийские снаряды. Их производство постоянно растет. Ежедневная производительность, не превышавшая 14 000 единиц в прошедшем мае, теперь достигла 59 000 единиц; к 15 января она достигнет 84 000 единиц и к 15 марта – 122 000 единиц.

Воскресенье, 12 декабря

У княгини Г. за чаем я встретился с Б., находившимся в припадке пессимистического и саркастического настроения:

– Эта война, – восклицал он, – окончится, как «Борис Годунов»… Вы знаете оперу Мусоргского?

При имени Бориса Годунова перед моими глазами возникает поразительная фигура Шаляпина, но я тщетно пытаюсь понять намек на теперешнюю войну. Б. продолжает:

– Вы не помните двух последних сцен? Борис, измученный угрызениями совести, теряет рассудок, галлюцинирует и объявляет своим боярам, что он сейчас умрет. Он велит принести себе монашеское одеяние, чтобы его в нем похоронили, согласно обычаю, существовавшему для умиравших царей. Тогда начинается колокольный звон, зажигают свечи, попы затягивают погребальные песнопения, Борис умирает. Едва он отдал душу, народ восстает.

Появляется самозванец, Лжедмитрий. Ревущая толпа идет за ним в Кремль. На сцене остается только один старик, нищий духом, слабый разумом, юродивый, и поет: «Плачь, Святая Русь православная, плачь, ибо ты во мрак вступаешь».

– Ваше предсказание очень утешительно!

Он возражает с горькой усмешкой:

– О, мы идем к еще худшим событиям.

– Худшим, чем во времена Бориса Годунова?

– Да, у нас даже не будет самозванца, будет только взбунтовавшийся народ да юродивый, будет даже много юродивых. Мы не переменились со времени наших предков… по части мистицизма…

Писатель Чехов, проникновенный автор повести «Мужики», очень точно подметил склонность русского человека к ироничному и насмешливому тону перед лицом превратностей судьбы; он вложил в уста одного из своих героев, сосланного вглубь Сибири, следующие слова: «Когда судьба скверно относится к тебе, то презирай ее, смейся над ней! Иначе она будет смеяться над тобой».

Понедельник, 13 декабря

На протяжении последних нескольких дней наша армия на Ближнем Востоке потерпела серьезное поражение на берегах Черны, важной реки Македонии, протекающей по округу Монастир и впадающей в реку Вардар. Мы окончательно потеряли территорию Македонии и, к сожалению, болгарский генеральный штаб имеет полное право на следующее коммюнике: «Для болгарской армии и народа день 12 декабря 1915 года всегда будет памятной датой. В этот день наша армия заняла последние три города, находившиеся в руках противника, – Дойран, Гевгелия и Струга. Последние бои с французами, англичанами и сербами проходили на берегах озера Дойран и около Охрида. Повсюду враг был отброшен: Македония теперь свободна; на ее территории более нет ни одного вражеского солдата».

Четверг, 16 декабря

«Франция позволяет России нести все бремя войны на своих плечах». Это обвинение, которое я периодически слышу, своей настойчивостью и своим стихийным характером воспроизводит образец пропагандистской деятельности Германии.

Но в последнее время я стал обращать внимание на появление более хитроумного варианта этого обвинения: «Франция должна помнить о том, до какой степени царь Александр III был добр к ней, когда двадцать лет назад она умоляла о союзе с Россией. В то время Франция потеряла всякое уважение в глазах мировой общественности; она находилась в изоляции, была слабой и лишенной доверия; никто не хотел поддерживать с ней отношения и вступать с ней в союз. Именно тогда Россия вытащила ее из трясины, дав согласие на альянс с ней…»

Я не упускаю случая немедленно опровергнуть это злостное измышление, искажающее историческую действительность. Я только что обстоятельно и чистосердечно обсудил эту ситуацию с некоторыми лицами, чья осведомленность о ней требовала дальнейшего разъяснения. Великий князь Николай Михайлович, слушая наш разговор, одобрительно кивал мне.

Франция никогда не умоляла и даже не просила союза с Россией. На любой стадии переговоров все инициативы о сотрудничестве исходили только от России. Именно царь Александр III стал инициатором первых разговоров о союзе.

В марте 1891 года несвоевременный и неуместный визит императрицы Фредерик в Париж вызвал опасную напряженность в отношениях между Францией и Германией.

Девятого марта барон фон Моренгейм, посол в Париже, нанес визит Рибо, бывшему тогда министром иностранных дел, чтобы зачитать ему письмо от Гирса, русского министра иностранных дел. Письмо было написано Гирсом по приказу императора. Русский посол сообщил Рибо, что «соглашение о доверительных отношениях между Россией и Францией было необходимым условием для справедливого баланса сил в Европе». Такова была прелюдия.

Дипломаты сразу же принялись за работу. Двадцать седьмого августа Рибо и Моренгейм провозгласили принцип альянса, подписав соглашение, в силу условий которого Франция и Россия взяли на себя обязательство вместе обсуждать проблемы, связанные с возможным возникновением опасности для мира во всем мире, и меры, необходимые для принятия совместных действия двух правительств в случае появления угрозы войны. Следуя духу и букве этого соглашения, французский и русский генеральные штабы разработали проект военной конвенции, которая была подписана 17 августа 1892 года генералом де Буадефром и генералом Обручевым.

Но затем в переговорах произошел долгий перерыв. До того как вступить в силу, военная конвенция должна была быть ратифицирована обоими правительствами. Но когда предстояло сделать последний шаг, Александр III заколебался. Панамская афера знаменовала собой начало эры громких скандалов во Франции. Вся монархическая Европа тогда с наслаждением взирала на выставленные напоказ наши социальные беды. Мало того, министры в Бурбонском дворце обрушивались друг на друга; наша политическая структура, казалось, находится на грани распада. Вступить в брак со столь обесславленной и беспокойной Республикой было для самодержавного царя слишком серьезным шагом. Александр III решил потянуть время. Альянс более не упоминался. Прошли месяцы.

Однако подобная ситуация не могла продолжаться бесконечно. Пятого декабря 1893 года Казимир-Перье, который только что стал президентом Совета и министром иностранных дел, пришел к выводу, что интересы и достоинство Франции не могли позволить ему ждать более решения России. Я тогда был шефом секретариата министра и помню, как в нем взыграло чувство национальной гордости, когда я доложил ему содержание досье с данными о франко-русских переговорах. С его прямолинейным и решительным характером он и слышать не хотел о том, что переговоры такой важности пребывают в состоянии застоя в течение шестнадцати месяцев. Он всё повторял: «Я не собираюсь позволить кому-либо обращаться со мной подобным образом. Если царь сейчас не хочет нашего альянса, то пусть он об этом так и скажет! Мы найдем союзников в другом месте…» Он немедленно послал за нашим послом в России, маркизом де Монтебелло, находившимся в Париже в отпуске, который почти заканчивался. Я присутствовал при их разговоре.

Казимир-Перье был очень настойчив: «Как только вы вернетесь в Петербург, сразу же потребуйте аудиенцию и склоните его к тому, чтобы он высказался напрямик.

Я разрешаю вам говорить с царем настолько благоразумно, насколько вы посчитаете необходимым; но я должен иметь ясный и четкий ответ».

Монтебелло, само воплощение хладнокровия, опытности и мудрости, объяснил, что он абсолютно уверен в дружеских чувствах Александра III по отношению к нам и что было бы тягчайшей ошибкой как-то дать царю понять, что мы сомневаемся в этом. Он добавил, что для будущего было бы очень полезным, если бы Россия взяла на себя инициативу по завершению переговоров, точно так же, как она выступила инициатором первых разговоров об альянсе в марте 1891 года: «В этом случае никто бы никогда не смог сказать, что мы что-то просили». Казимир-Перье согласился с этим доводом.

Как только Монтебелло вернулся в Петербург, он попросил аудиенцию у императора. Как обычно, монарх принял его самым любезным образом; но никаких намеков по поводу альянса Александр III не делал. Монтебелло твердо придерживался своей выжидательной политики. В Париже нервы Казимира-Перье были на пределе. Тем более безграничной стала его радость, когда 1 января 1894 года из полученной им телеграммы выяснилось, что император по собственной инициативе дал указание своему министру иностранных дел Гирсу ратифицировать военную конвенцию. Направляя нам 8 января официальный акт о ратификации, Монтебелло мог повторить, и вполне справедливо, свою предыдущую фразу: «Итак, никто никогда не сможет сказать, что мы о чем-то просили».

Суббота, 18 декабря

Сегодня утром с Финляндского вокзала Думер покинул Петроград. Как можно было себе представить, его переговоры на своем пути встретили в практическом плане всякого рода препятствия. Генерал Алексеев решительно возражал против идеи отправки 400 000 солдат во Францию, даже направляя их частями, по 40 000 человек в течение десяти месяцев. В дополнение к почти непреодолимым транспортным трудностям он подчеркнул, что число подготовленных резервистов, находящихся в распоряжении русских армий, абсолютно неадекватно, учитывая колоссальную протяженность фронтов.

Этот довод убедил императора. Для того чтобы продемонстрировать добрую волю, царское правительство решило в качестве эксперимента выделить одну пехотную бригаду, которая будет направлена во Францию через Архангельск, как только Адмиралтейство сумеет расчистить для нее путь через Белое море.

Вторник, 21 декабря

Недавно я отмечал ту важную роль, которую играют мистические общины в религиозной жизни русского народа. Я приведу некоторые подробности об одной из них, о секте скопцов, которая является одной из самых странных и стойких.

Секта придерживается тех духовных принципов, что и хлысты; но если «самобичующиеся» пытаются покорить плоть, истощая ее, то скопцы радикальным образом освобождаются от сексуально греха, прибегая к физическому увечью.

Основателем секты был простой мужик, Андрей Иванович, родившийся примерно в 1730 году в окрестностях Орла. Некоторые слова Христа произвели на его наивную и неуравновешенную душу необычайное впечатление: «Есть евнухи, которые рождаются такими уже в чреве своих матерей; есть и такие, которые становятся ими в силу поступка человека; но есть и такие, которые собственной рукой делают себя евнухами, с тем чтобы они могли вступить в Царство Небесное… Если твоя рука или твой глаз сбивают тебя с пути истинного, то избавься от них. Для тебя лучше быть искалеченным или одноглазым, чем быть низвергнутым в адский огонь… Благословенны бесплодные женщины! Благословенны чрева, которые никогда не рождают! Благословенны женские груди, которые никогда не кормят!..» Эти слова произвели на Андрея Ивановича столь сильное впечатление, и он посчитал их столь очевидными в качестве обеспечения своего спасения, что он собственной рукой лишил себя средств удовлетворения в будущем ненавистных потребностей плоти.

Так как не существует заблуждения, не ставшим заразительным для славянской души, то новоявленный евнух немедленно нашел двенадцать своих последователей, которых он кастрировал во имя Христа и Святого Духа. Один из них, Кондратий Селиванов, который обладал поразительным даром убеждения, сделал себя апостолом новой доктрины. Он увидел подтверждение заповедей Евангелия в божественных обещаниях, которые были нам сообщены пророком Исаией: «И тогда Господь Бог сказал евнухам: „… Тем, кто соблюдает мой закон, я дам место в моем доме; я буду их особо выделять среди моих сыновей и дочерей; я одарю их именем, и это имя сохранится вечно“».

Он скитался из города в город, из Тамбова в Тулу, из Рязани в Москву, повсюду проповедуя необходимость избавления от дьявольской власти плоти путем кастрации. И везде находились его верные последователи. Его пропагандистская деятельность вскоре приняла такие размеры, что правительство было вынуждено арестовать еретиков и выслать их в 1774 году на каторгу в Иркутск.

Вскоре после этого Андрей Иванович умер, оставив после себя лишь смутные воспоминания. Но для Селиванова, с другой стороны, наступил период престижной и легендарной активности. Распространялся слух, что он был самим Спасителем, истинным воплощением Иисуса Христа. Существовала также и другая легенда: утверждалось, что царь Петр III чудодейственным образом избежал кинжалов убийц и скрывался, надев армяк таинственного каторжника.

В темных углах церквей и монастырей шептали еще более необычную историю. Что несчастный Петр Федорович не был сыном Анны Петровны, что он был чудесным образом, благодаря вмешательству Святого Духа, зачат в чреве своей тетки, императрицы Елизаветы, которая всегда оставалась девственницей… несмотря на общеизвестные факты, судя по всему, доказывавшие обратное. Ревностный поборник целомудрия, он с огромным нежеланием согласился вступить в таинство супружеского союза. Выдержать подобное испытание оказалось для него непосильным делом. Как только его сын Павел был рожден, он тут же кастрировал себя, чтобы спастись от неистовой похоти своей супруги Екатерины, которая, вне себя от ярости, приказала его убить.

Эта фантастическая история дошла до ушей Павла I: его рассудок уже был несколько расстроен, и рассказ об отце явился для него жесточайшим потрясением. Он страстно захотел увидеть Селиванова и отдал приказ, чтобы скопца немедленно доставили к нему из Сибири. Убийство в ночь на 23 марта 1801 года помешало встрече двух сумасшедших. Но Александр I вернулся к плану реализации отцовской идеи; он провел продолжительную беседу со скопцом, отнесся к нему с добротой и подыскал ему место для прибежища; впоследствии госпожа фон Крюденер время от времени искала наитие свыше в беседах со святым евнухом. Тогда секта переживала великие дни: среди ее приверженцев можно было видеть дворян, высокопоставленных чиновников, офицеров императорского двора и женщин из высших кругов общества.

Тем не менее какую бы симпатию император Александр ни испытывал к скопцам, он все же вскоре был вынужден принять репрессивные меры. В 1820 году Селиванов был заключен в церковную тюрьму монастыря Святого Евфимия в Суздале. Подробные, неоднократно повторяемые инструкции министра внутренних дел, графа Кочубея, предписывали, чтобы заключенный был подвергнут режиму самой строгой секретности; вся переписка с ним была запрещена; никому не разрешалось посещать его, за исключением трех стражников, отобранных ввиду их верности службе; ему не разрешалось получать книги, иметь при себе бумагу, чернила или перо; его имя никогда нельзя было произносить. В ведомостях и в официальных отчетах он упоминался как «старик», не имеющий имени. Но несмотря на все эти меры предосторожности, последователям Селиванова удалось обнаружить место его заключения и попытаться несколько раз, но неудачно, переслать ему послание с утешением. Селиванов подвергался этому суровому обращению вплоть до последней минуты его жизни; он умер в 1832 году.

Во времена правления Николая I полиция принимала самые жестокие меры против скопцов. Их преследовали самым различным образом – подвергали публичной порке, заключали в исправительные тюрьмы Свято-Прилуцкого монастыря в Вологде, Троицкого монастыря, Селенгинского монастыря около озера Байкал и Соловецкого монастыря в середине Белого моря, засылали в штрафные батальоны на Кавказе, высылали в самую глубь Восточной Сибири, приговаривали к работам в шахтах на Урале. Всё было напрасно. Ореол мученичества превращал каждую жертву гонений в апостола. Они обращали в свою ужасную ересь заключенных, каторжников, ссыльных и даже монахов, среди которых они были вынуждены жить.

В годы после отмены крепостного права царская полиция постепенно ослабила степень жестокости по отношению к скопцам. Полиция вмешивалась в дела секты только тогда, когда возникали особенно скандальные дела, например, связанные с применением силы во время кастрации молодых людей или с кастрацией, имевшей фатальные результаты.

С того времени о деятельности секты говорили мало. Численность ее сообщников составляла всего несколько тысяч человек. Их можно главным образом встретить в районе Москвы, Орла, Тулы и Южной Украины. Центром их верования и пропаганды, их мистическим Иерусалимом, является Сосновка, между Тамбовом и Моршанском.

Физический акт, в силу которого определяется принадлежность к секте, доминирует и суммирует всю религиозную жизнь скопцов. Их духовная и литургическая иерархия регулируется только важностью физического увечья. Их «братья» и «сестры», согласившиеся на полную ампутацию половых органов и таким образом уничтожившие «все убежища дьявола», подразделяются на «агнцев Божиих» и «белых голубиц»; их плоть, навсегда очищенная, несет на себе со славою «великую печать». Более робкие из них, кто согласился только на частичную операцию, продолжают оставаться беззащитными перед определенными атаками демона и несут на себе всего лишь «малую печать» на шрамах неполноценных физических повреждений.

В обычае скопцов собираться вместе ночью, «подражая нашему Господу Иисусу Христу, который всегда ждал наступления ночи, когда хотел помолиться». Мужчины и женщины, «братья и сестры», одеты в белое. Церемония начинается быстрым танцем в кругу, который продолжается до тех пор, пока танцующих полностью не покидают силы, с тем чтобы не было вероломного возрождения зверя, каким бы он ни был уже слабым и умерщвленным. Потом поются гимны и псалмы; в нескончаемых молитвах воспеваются заслуги и страдания мученика Селиванова. Ритуал заканчивается тем, что его участники одаривают друг друга святым причастием – куском белого хлеба с надрезом в виде креста.

В сфере обычной жизни фанатическая духовность скопцов перерождается самым любопытным образом. Когда с них сходит религиозная экзальтация, эти аскеты превращаются в самых практичных и корыстных людей. Они проявляют страсть к деньгам и удивительную способность к бизнесу и к банковскому делу. Коммерческие компании с удовольствием принимают их на работу в качестве бухгалтеров и кассиров. Другие скопцы посвящают себя деятельности в области биржевого маклерства, кредитных операций и ростовщичества. Их алчность делает их подозрительными и хитрыми.

Помимо их мистических сборищ, они, судя по всему, полностью лишены предвкушения вечного блаженства, ради которого они заплатили в своей жизни столь дорогую цену. Их лицам всегда свойственно мрачное и напряженное выражение. Уничтожая «ключи ада» и «ключи бездны», они истощили ключи человеческой доброты. Есть также подозрение, что эти «белые агнцы» склонны к жестокости. Та манера, в которой они превращают молодых мужчин и женщин в «маленьких агнцев», иногда завершается чудовищным изыском духовной и физической пытки.

Среда, 22 декабря

Так как мне нужно было оставить свою визитную карточку начальнику Николаевской кавалерийской школы, находившейся в самом конце Нарвского квартала, около Обводного канала, то на обратном пути я удовлетворил свое любопытство, проехав через Семеновскую площадь, один конец которой примыкает к Обводному каналу за Царскосельским вокзалом.

Под небом с низко стелившимися серыми облаками, сквозь которые едва пробивался синевато-серый свет, сама площадь, в окружении казарм желтого цвета, с грязными ошметками снега и замерзшими лужами, выглядела печально грязной, мрачной и зловещей. Было как раз то самое время и та самая сцена, чтобы вспомнить волнующий спектакль, данный в театре, которым служила эта площадь, именно в этот день, 22 декабря, но в 1849 году.

В то время было начато судебное дело «по государственным соображениям» против группы молодых социалистов и их лидера Петрашевского; они были заключены в крепость и, после затяжного расследования, приговорены без доказательств к смертной казни. Достоевский был среди двадцати приговоренных. Один из них в тюрьме сошел с ума.

Утром 22 декабря они были выведены из тюрьмы и усажены в кареты. Суд закончился только накануне, и они еще не знали, какой был вынесен приговор. После получасовой поездки они вышли из карет на Семеновском плацу. Глазами, полными ужаса, они увидели эшафот и двадцать столбов. Одновременно на площадь приехала большая телега, нагруженная гробами. Они поднялись на эшафот. Судебный пристав зачитал им приговор. Достоевский, повернувшись к одному из своих соседей, прошептал: «Я не могу поверить, что нам предстоит умереть!» Затем священник произнес наизусть последние молитвы и предложил приговоренным распятие. Напротив каждого столба выстроились по четыре солдата. Они подняли ружья. Но неожиданно прозвучали трубы, и судебный пристав громким голосом объявил: «Его величество государь император соизволил смягчить вам наказание!» На следующее утро Достоевский и его товарищи, закованные в кандалы, были отправлены в Сибирь.

Всю свою жизнь автор «Записок из Мертвого дома» был во власти ужасных воспоминаний об этой мрачной сцене. Двадцать лет спустя князь Мышкин говорит в «Идиоте»: «Есть вещи, которые еще хуже, чем пытка, ибо физическая боль отвлекает наше внимание от душевной боли… Самая ужасная пытка заключается не в ранах плоти, а в той абсолютной уверенности, что через час, через десять минут, через секунду душа покинет ваше тело и вы станете всего лишь трупом… Есть ли такой достаточно смелый человек, готовый утверждать, что человеческая натура способна выдержать подобную вещь и при этом не сойти с ума? Возможно, есть люди которые слушали, как им зачитывали их смертный приговор, люди, которые пребывали в агонии ожидания и которым затем говорили: „Уходите! Вы прощены!“ Такие люди должны рассказать нам о своих переживаниях. Сам Христос говорил об этих ужасах и об этой ужасной предсмертной тоске».

Суббота, 25 декабря

В течение последней недели цесаревич, сопровождавший своего отца в инспекционной поездке в Галицию, стал страдать от сильного кровотечения из носа, которое вскоре осложнилось продолжительными обмороками.

Императорский поезд немедленно был отправлен обратно в Могилев, где можно было легче провести курс лечения. Но поскольку больной слабел на глазах, то император приказал, чтобы поезд проследовал в Царское Село.

После ужасного кризиса, который Алексей Николаевич перенес в 1912 году, он никогда не был жертвой такого сильного приступа гемофилии. Дважды казалось, что он отдаст Богу душу.

Когда императрице доложили об ужасной новости, она в первую очередь позаботилась о том, чтобы послать за Распутиным. Она излила перед ним всю свою душу, умоляя спасти ее ребенка. Старец сразу же склонил голову в молитве. После краткой молитвы он торжественным тоном заявил: «Благодарение Богу! Он вновь вручил мне жизнь твоего сына…»

На следующий день, утром 18 декабря, императорский поезд прибыл в Царское Село. Еще до прибытия поезда, на рассвете этого дня, состояние здоровья цесаревича внезапно улучшилось: жар спал, ритм сердца усилился и кровотечение уменьшилось. К вечеру того же дня ранка в носу зажила полностью.

Могла ли императрица разувериться в Распутине?

Понедельник, 27 декабря

В интимной беседе с Сазоновым я указываю ему на многочисленные признаки утомления, которые я наблюдаю повсюду в выражениях общественного мнения.

– Еще вчера, – сказал я, – и притом в клубе, один из высших сановников двора, один из самых близких к государю людей, открыто заявлял в двух шагах от меня, что продолжение войны – безумие и что нужно спешить с заключением мира.

Сазонов делает слабый жест возмущения, потом говорит, добродушно улыбаясь:

– Я расскажу вам историю, которая заставит вас тотчас забыть вчерашнее дурное впечатление, она вам покажет, что государь так же твердо, как и раньше, настроен против Германии…

Вот эта история. Уже более тридцати лет наш министр двора старик Фредерикс связан тесной дружбой с графом Эйленбургом, обер-гофмаршалом берлинского двора. Они оба делали одну и ту же карьеру, почти одновременно получали одни и те же должности, одни и те же награды. Сходство их обязанностей сделало их посвященными во всё, что происходило самого интимного и секретного между дворами германским и русским. Политические поручения, переписка между государями, брачные переговоры, семейные дела, обмен подарками и орденами, дворцовые скандалы, морганатические союзы – всё это им было известно, во всем они были замешаны… Так вот, три недели назад Фредерикс получил от Эйленбурга письмо, привезенное из Берлина неизвестным эмиссаром и посланное, как показывает марка на конверте, через одно из почтовых отделений Петрограда.

Содержание сводится к следующему: «Наш долг перед Богом, перед нашими государями, перед нашими отечествами обязывает вас и меня сделать всё от нас зависящее, чтобы вызвать между обоими нашими императорами сближение, которое позволило бы их правительствам найти затем основания для почетного мира. Если бы нам удалось восстановить их прежнюю дружбу, то я не сомневаюсь, что мы тотчас бы увидели конец этой ужасной войны…» Фредерикс немедленно подал письмо его величеству, который меня позвал и спросил мое мнение. Я ответил, что Эйленбург мог бы предпринять такой шаг лишь по особому повелению своего государя, перед нами поэтому неопровержимое доказательство того, какую большую важность придает Германия отложению России от союзников.

Государь был в этом убежден и сказал: «Эйленбург словно и не подозревает, что он советует мне не более и не менее, как нравственное и политическое самоубийство, унижение России и мое собственное бесчестие. Дело все же достаточно интересно, чтобы мы еще о нем подумали. Будьте добры составить проект ответа и привезти мне его завтра…»

Прежде чем передать мне письмо, он громко перечитал: «… их прежнюю дружбу» – и написал сбоку: «Эта дружба умерла. Пусть никогда о ней не говорят».

На другой день я представил его величеству проект ответа следующего содержания: «Если вы искренне хотите работать над восстановлением мира, убедите императора Вильгельма обратиться одновременно с одним и тем же предложением к четырем союзникам. Иначе никакие переговоры невозможны». Не взглянув даже на мой проект, государь сказал: «Я передумал со вчерашнего дня. Всякий ответ, как бы он ни был безнадежен, грозит быть истолкован как согласие войти в переписку. Письмо Эйленбурга останется поэтому без ответа».

Я выразил Сазонову мое горячее удовлетворение:

– Это единственный род поведения, какого можно было держаться. Я счастлив, что государь по собственному почину его принял, я и не ожидал меньшего от его прямодушной натуры. Отказавшись от всякого ответа, он явился образцовым союзником. Когда вы увидите его, передайте ему, пожалуйста, мои поздравления и мою благодарность.

Вторник, 28 декабря

До моего теперешнего пребывания в России я не сталкивался с иными русскими, кроме дипломатов и космополитов, то есть людьми, умы которых более или менее проникнуты западничеством, более или менее воспитаны по западноевропейским методам и логике. Насколько иным является русский дух, когда наблюдаешь его в естественной среде и в собственном климате!

За те почти два года, что я живу в Петрограде, одна черта поражала меня чаще всего при разговорах с политическими деятелями, с военными, со светскими людьми, с должностными лицами, журналистами, промышленниками, финансистами, профессорами – это неопределенный, подвижный, бессодержательный характер их воззрений и проектов. В них всегда какой-нибудь недостаток равновесия или цельности, расчеты приблизительны, построения смутны и неопределенны. Сколько несчастий и ошибочных расчетов в этой войне объясняется тем, что русские видят действительность только сквозь дымку мечтательности и не имеют точного представления ни о пространстве, ни о времени. Их воображение в высшей степени рассеянно: ему нравятся лишь представления туманные и текучие, построения колеблющиеся и бестелесные. Вот почему они так восприимчивы к музыке.

Среда, 29 декабря

Продолжая следовать своей мысли о косвенной помощи сербам посредством диверсии в Галиции, царь предпринял наступление на бессарабском фронте и восточнее Стрыя, в львовском направлении. Упорные бои, в которых русские, кажется, вновь нашли всю силу своего порыва, завязались под Черновицами, у Бучача на Стыри и у Трембовли близ Тарнополя.

Одновременно с этим волынская армия атакует австро-германцев на Стыри, южнее Пинских болот, в районе Ровно и Чарторыйска.

Четверг, 30 декабря

Петроградские салоны очень взволнованы. В них говорят замаскированными фразами о политическом скандале, в котором будто бы замешаны некоторые члены царской семьи и некая девица Мария Васильчикова, передают о секретной переписке с одним из германских владетельных государей.