Текст книги "Дневник посла"

– Да, кто-то упоминал мне об этом. Но кто же это был? Сейчас не могу припомнить. Возможно, это был господин Протопопов? Во всяком случае, я не придаю этому ни малейшего значения…

Информацию об этой беседе я направил Бриану телеграммой, добавив при этом:

«Таким образом, император еще раз подтвердил свою решимость продолжать войну до полной и окончательной победы. Но если это так, то почему он не положит конец всем тем ухищрениям в отношении сепаратного мира, которые открыл ему мой английский коллега, которого справедливо заклеймил сам император? Почему он продолжает оказывать доверие столь запятнавшим себя и столь скомпрометированным личностям, как господин Штюрмер, господин Протопопов и некоторым другим, делясь при этом с ними своей властью? Наконец, почему он терпит, чтобы его собственный дворец стал средоточием интриг, которые формируются вокруг императрицы? С его стороны достаточно было бы одного кивка, чтобы раз и навсегда положить всему этому конец. Но слабоволие или фатализм заставляет его прятаться месяцами в Могилеве в окружении своих генералов, тем самым оставляя императрицу безоговорочной хозяйкой положения во главе министров, для которых она является источником вдохновения».

Вторник, 7 ноября

По предложению Лондонского кабинета правительства стран-союзниц решили созвать военную и дипломатическую конференцию в Петрограде в самое ближайшее время, чтобы сделать эффективными результаты переговоров, только что проведенных в Париже.

Штюрмер вне себя от радости; в своей роли председателя Совета министров он уже видит величественную и блестящую личность, вписавшую свое имя в историю и затмевающую славу Талейрана, Меттерниха, Бисмарка и Горчакова.

Среда, 8 ноября

Императоры Германии и Австрии только что провозгласили автономию русской Польши с режимом наследственной монархии. Император Франц Иосиф также издал рескрипт, дарующий автономию Галиции.

Сообщая об этих новостях, газеты Петрограда выражают протест против «циничного нарушения прав народов».

Завершая рабочий день, я посетил Яхт-клуб. В центре возбужденной толпы людей князь Вяземский, князь Виктор Кочубей, генерал Свечин, князь Енгалычев, Николай Балашов, князь Урусов и еще ряд лиц разглагольствовали с чувством сильнейшего негодования.

«Какая мерзость!.. Какой позор для нашей истории!.. И какое оскорбление нашему императору! С его головы сорвана корона Польши!»

И тут же последовал целый поток обвинений и проклятий в адрес «польской измены», поскольку никто из присутствовавших не сомневался в том, что если Польша и стала верноподданным субъектом Германии, то это случилось в результате тайного заговора всех поляков. В таком случае, как заявляли ораторы, Россия более ничего не должна полякам, что они собственными руками порвали в клочья манифест от 14 августа 1914 года и что они теперь стоят перед угрозой страшных репрессий.

Князь Вяземский отвел меня в угол зала и заявил:

– Поверьте мне, господин посол, что всего бы этого не случилось, если бы во Франции и в Англии не принимали так близко к сердцу проблему польской независимости.

Я сухо ответил:

– Насколько мне известно, французское правительство никогда не рекомендовало русскому правительству что-либо, кроме полной автономии Польши. И даже сейчас именно таким является намерение его величества.

Четверг, 9 ноября

Сегодня утром были расстреляны сто пятьдесят солдат из тех полков, которые 31 октября стреляли в полицию.

К десяти часам утра новость о расстреле распространилась по фабрикам. В знак протеста рабочие немедленно объявили забастовку.

Генерал Сухомлинов, бывший военный министр, с прошлого апреля заключенный под стражу в Петроградской крепости по обвинению в измене и в должностных преступлениях, был временно освобожден ввиду плохого состояния здоровья. Упадок его физических сил и депрессивное состояние, судя по всему, оправдывают эту меру снисхождения. Но общественность рассматривает это решение как новый повод для того, чтобы бранить Штюрмера.

Меня только что навестили граф Сигизмунд Велепольский и граф Собанский. Они возмущены обвинениями в предательстве, которое сейчас во весь голос выдвигают представители крайне правых против поляков. Велепольский заявил мне:

– Ради Бога, подскажите вашему правительству, чтобы оно сделало или сказало бы что-нибудь, чтобы показать полякам, что Франция не бросит их, когда наступит час мира на земле!

Я ответил, что губернии русской Польши будут, бесспорно, отвоеваны, так как император поклялся, что он никогда не подпишет соглашение о мире до тех пор, пока последний вражеский солдат не покинет территорию империи.

– Тогда польский вопрос будет поставлен на действительно практические рельсы. И, конечно, Польша знает, что Франция никогда не бросит ее.

Что же касается того, чтобы Франция «сделала или сказала что-нибудь», то, судя по тому, что сказал мне вчера князь Вяземский, это едва ли было бы своевременным.

Англо-французское наступление на реке Сомма не дало ощутимых результатов, сравнимых с русским наступлением в Галиции, но, несмотря на это, оно было весьма продуктивным. В период между 1 июля и 1 ноября союзные войска взяли в плен 71 500 солдат, 1500 офицеров, захватили 300 орудий и 1000 пулеметов.

Пятница, 10 ноября

Провозгласив автономию Польши под правлением новой династии, тевтонские императоры болезненно затронули чувство русского национализма, которое по-прежнему весьма ощутимо. Особенно сильно это проявилось в Москве и в Киеве.

Поэтому правительство решило заявить протест против манифеста от 5 ноября.

Штюрмер зачитал мне подготовленный проект текста протеста. Я нашел его бесцветным и вялым.

– Недостаточно просто высказать протест против подобного документа; необходимо аннулировать его, объявить недействительным.

– Да, возможно, это было бы лучше.

– Это просто необходимо.

Верный своей обычной тактике всегда стремиться избегать тягостного для него нажима, он обещал мне выразить текст своего протеста более сильными выражениями.

В этот момент вошел Бьюкенен.

Он зачитал нам телеграмму английского МИДа, информировавшую его о том, что британское правительство настроено опубликовать текст соглашения о Константинополе, как только русское правительстве посчитает подобную публикацию желательной и своевременной. Он добавил, что ему предложено согласовать со мной этот вопрос – тогда и в том случае, когда и если я получу необходимые инструкции.

Так как я еще не получил этих инструкций, то я мог принять участие в последовавшей затем беседе между всеми ее тремя собеседниками исключительно в личном и не официальном плане. Это дало мне возможность более свободно расспрашивать Штюрмера и излагать собственную точку зрения.

Прежде всего, я откровенно заявил, что ослабление национального духа в России и интриги германофильских кругов вызывают у меня большое опасение. При этом я привел некоторые факты. Штюрмер не стал их оспаривать, ограничившись тем, что приуменьшал их значение. Бьюкенен меня поддерживал. Вывод, который я сделал, заключался в том, что если правительство не предпримет немедленных шагов, направленных на ослабление всеобщей депрессии и эпидемии апатии, пессимизма и вялости, то дела пойдут чем дальше, тем хуже.

– Вы вновь окажетесь лицом к лицу с ситуацией ужасных дней 1905 года. Вы прямиком пойдете навстречу революции!

Штюрмер принялся как-то невнятно оправдываться. Было очевидно, что он испытывает неловкость от того, что беседа приняла острый характер. Он попеременно бросал на нас с Бьюкененом свой уклончивый и беспомощный взгляд, который иногда придавал его лукавому лицу карикатурное выражение подлости, малодушия и коварства. Наконец он заявил:

– Самой вдохновляющей вещью для нашего народа стала бы уверенность в том, что после войны мы получим Константинополь… Буквально на днях его величество сказал мне об этом.

Бьюкенен заметил, что телеграмма, которую он только что зачитал нам, полностью соответствует мысли императора. Бьюкенен надеется, что французское правительство также согласится опубликовать текст соглашения о Константинополе.

– Предполагаю, что оно согласится, – подтвердил я, – и надеюсь на это. Для большей уверенности в этом я направлю на этот счет телеграмму. Но не могу не предвидеть определенных возражений. Не застанет ли публикация текста нашего соглашения врасплох общественное мнение во Франции и даже приведет его в замешательство? Не станет ли оно настаивать на дополнительном разъяснении? Не захочет ли оно узнать, какова будет доля Франции при дележе этих восточных трофеев, из которых Россия получит весьма жирный кусок? Я должен подождать, чтобы узнать, что думает по этому поводу господин Бриан…

Но поскольку мы ведем неофициальный разговор, то разрешите мне сказать, что именно в связи с этим думаю я. Не считаете ли вы, что будете действовать гораздо больше в духе сути нашего альянса, если, объявляя о жизненно важных результатах, которых вы хотите добиться от войны, будете иметь в виду не только Турцию, но также и Германию? С моей точки зрения, ваше заявление будет неполным и может оказаться непонятым вашими союзниками, если вы упомянете Константинополь и ничего не скажете о Польше. Я не понимаю, как вы можете со всей решимостью повторять свои притязания на Константинополь без того, чтобы одновременно не объявлять о том, что Польша будет восстановлена в своей территориальной целостности под скипетром Романовых в соответствии с манифестом от 14 августа 1914 года.

Уголки рта Штюрмера, всегда осмотрительного и сейчас заметно обеспокоенного, опустились – явный признак его неодобрения услышанным.

После некоторого уклончивого бормотания он заявил в том смысле, что публикации текста соглашения о Константинополе должно, во всех случаях, предшествовать объявление о польской автономии; в его глазах сверкнула искорка искреннего патриотизма, когда он торжественным тоном сказал:

– Я горю бóльшим желанием удовлетворять чаяния русского народа, чем народа Польши.

Я возразил ему, сказав, что грубое подчинение Польши тевтонским державам требует немедленного ответа:

– Было бы прекрасно объявить всему миру, что император Николай полон решимости возложить на себя корону Византии; но одновременно он должен вернуть себе корону Польши.

– Я должен подумать.

Сегодня вечером я узнал, что Штюрмер дневным поездом, в два тридцать, отправился в Царское Село для продолжительной аудиенции с императрицей, хотя это не было для него обычным днем для доклада.

Соотношение сил противоборствующих армий на Восточном фронте следующее:

1. На русском фронте: сто сорок русских дивизий противостоят шестидесяти трем немецким дивизиям, сорок одной австро-венгерской дивизии и двум турецким дивизиям, всего ста шести дивизиям.

2. На Румынском фронте: двадцать четыре румынские дивизии и девять русских дивизий противостоят двадцати австро-германским дивизиям, восьми болгарским и двум турецким дивизиям, то есть тридцать три дивизии против тридцати дивизий.

Суббота, 11 ноября

Сегодня утром, когда Штюрмер принял меня, его лицо излучало доброжелательность и выражение полного доверия ко мне. Продолжая держать мою руку, он заявил:

– Вчера вы оставили меня в состоянии полного замешательства. Я много раздумывал над вашими словами; я потратил на это всю ночь.

– Очень сожалею, что потревожил ваш сон!

– Бог так добр ко мне, что никогда на дает мне почувствовать всю тяжесть моих обязанностей.

– И каков был результат ваших ночных размышлений?

– Я полностью склонился к вашей точке зрения. Как и вы, я считаю что мы должны соединить вместе вопросы Польши и Константинополя. Остается только заручиться одобрением императора.

Я задал ему вопрос о Думе, которая должна была возобновить работу через три дня:

– Многие депутаты уже вернулись, – напомнил я. – Что вам известно об их настроениях?

– Депутаты из блока прогрессистов вернулись с очень плохим настроением. Они хотят использовать временные и чрезмерно преувеличенные затруднения со снабжением городов продовольствием в качестве оружия против правительства. Но мы не позволим, чтобы нас запугивали, и мы знаем, как заставить Думу осуществлять те функции, которые его величество соблаговолил пожаловать ей.

Мы обговорили еще некоторые текущие дела, после чего я удалился.

Когда он открывал для меня дверь своего кабинета, я увидел в приемной министра внутренних дел Протопопова.

Для себя он придумал форму гражданского генерала: военно-полевой мундир, портупея из кожи рыжеватого цвета, высокие сапоги со шпорами и орденская лента вокруг шеи.

Мы обменялись банальными приветствиями. Протопопов на голову выше Штюрмера по интеллекту и по сметливости; он умеет вести разговор с определенным шармом, и это делает его еще более опасным. Во всяком случае, его нелепый костюм и постоянный блеск его глаз были бы достаточными для того, чтобы выдать его манию величия, предвестник общего паралича, который вскоре захватит его в свои тиски.

Когда я покидал этих двух господ, я вспомнил о том, что сказал Ройе-Коллар о последних министрах Карла X, о Полиньяке и Пейронне: «С той минуты, когда они пришли к власти, на их лицах можно было прочитать королевский указ о их назначении».

После полудня я встретился с Милюковым. Он подтвердил мне, что депутаты блока прогрессистов (а он включал все партии левых, за исключением социалистов, всего 250 депутатов из 402. В Думе было 15 депутатов от социалистов) вернулись в столицу сильно раздраженными правительством: они обвиняют его в том, что оно провоцирует экономический кризис, чтобы сделать невозможным продолжение войны.

Партия кадетов тайно обсуждала возможность организации мощной демонстрации против Штюрмера и Протопопова. Маловероятно, что было бы что-либо, выходящее за рамки пустых слов.

Я спросил Милюкова:

– Итак, по вашему мнению, возвращение Думы не предвещает нам ничего серьезного?

– Нет, ничего серьезного. Но с трибуны Думы следует сказать нечто определенное. В противном случае мы потеряем всё наше влияние на избирателей, которые тогда перейдут на сторону экстремистов.

Понедельник, 13 ноября

Журналист Д., поддерживающий секретный контакт с Охраной и готовый делиться со мной информацией, когда он «стеснен в средствах», сегодня уверял меня в том, что Протопопов предпринимает активные меры для реорганизации знаменитой по 1905 и 1906 годам «Черной сотни». Главным сподвижником Протопопова в решении этой задачи является Николай Федорович Б[22]22
  Бурдуков – действительный статский советник, состоящий при министре внутренних дел. – Прим. ред.


[Закрыть].

Выбранное средство достойно самой работы. Б., бывший кавалерийский офицер, ставший потом Антиноем престарелого князя Мещерского (которого он недавно сменил), выполнял ряд ответственных поручений полиции в России и за границей на протяжении последних нескольких лет.

Мне помнится, как я обедал с ним и с Николаем Маклаковым, бывшим тогда министром внутренних дел, в доме князя Мещерского 9 мая 1914 года. Нас было четверо, и мне очень хотелось узнать поближе грозного полемиста «Гражданина», знаменитого издания, прославлявшего самодержавный царизм и божественное право. Наша беседа за столом, сплошь заставленным бутылками, продолжалась за полночь. Несмотря на свои семьдесят три года и неизлечимую болезнь, уже подорвавшую его силы, Владимир Петрович вызывал у меня неподдельное восхищение своим надменным и хлестким остроумием, вспышками гнева и гордости, суровыми предсказаниями, несравнимым по блеску неистовством своих проклятий и всем своим бурным, взрывным и огненным красноречием, напоминавшим мне извержение вулкана. Каждое пророчество, каждый афоризм, слетавший с его губ, вызывал у Маклакова возглас восхищения. Б. не отрывал глаз от потолка, словно он пребывал в состоянии экстаза; но время от времени я ловил на себе его уклончивый, но острый и коварный взгляд, взгляд первостепенного жулика или полицейского агента.

Таким образом, Николай Федорович вполне достоин той миссии, которую на него возложил Протопопов, – по восстановлению мощного орудия реакции, созданного генералом Богдановичем и доктором Дубровиным в 1905 году. Это был тот самый «Союз русского народа», который снискал столь отвратительную репутацию из-за подвигов его «Черной сотни». В окружении министра внутренних дел не проходит и дня, чтобы не обсуждалась идея мобилизации отсталых элементов населения во имя православного самодержавия, чтобы натравливать их на либералов и интеллектуалов, на нерусских подданных и на евреев. Кроме Б., который скорее является посредником и советником, чем человеком действия, эффективное руководство движением находится, как говорят, в руках трех бывших вожаков «Черной сотни»: Маркова, Булавцева и Замысловского. Считается, что достаточно нескольких хорошо организованных погромов для того, чтобы реанимировать «вечные народные достоинства». Под прикрытием этого национального пробуждения сама Дума будет распущена или, скорее, этот зловещий общественный институт, источник всякого зла, будет упразднен раз и навсегда.

Таким образом, доктрина и программа движения не изменились с того дня в 1907 году, когда доктор Дубровин направил следующую телеграмму императору, чтобы поздравить его по случаю роспуска Второй Думы:

«Слезы радости мешают нам выразить мысли, которые переполняли нас при чтении вашего манифеста, о, наш любимый самодержец, и тогда, когда мы услышали о ваших властных словах, положивших конец преступному существованию Думы. Мы со всем пылом умоляем Всевышнего дать вам силу и твердость, необходимые для того, чтобы завершить вашу священную работу. Россия может не бояться своих врагов дома и за границей, пока русский народ защищает его царь-самодержец, посланец Божий на земле».

Вторник, 14 ноября

Сегодня утром Нератов официально передал мне текст обращения правительства, которое будет зачитано сегодня днем Государственному совету империи и депутатам Думы во время открытия ее сессии.

Обращение выдержано в надлежащих выражениях. Правительство вновь подтверждает, что для России целью войны является Константинополь. Эта цель представляет такую жизненную важность, что русский народ должен делать всё возможное, чтобы достичь ее. Что касается Польши, то обращение правительства повторяет, что император полон решимости собрать вместе территории Польши в рамках королевской автономии.

Но в последний момент министры, узнавшие о том, что депутаты Думы предлагают устроить против них враждебную демонстрацию, решили отказаться от чтения обращения и покинуть зал заседаний Думы немедленно после речи председателя Родзянко, посвященной открытию сессии. Штюрмер обратился с просьбой к послам, чтобы они также покинули дипломатическую галерею в ту минуту, когда зал покинут министры.

Когда в два часа дня я прибыл в Таврический дворец, то обсудил с моими коллегами из Англии, Италии и Соединенных Штатов странную просьбу, только что переданную нам Штюрмером. Бьюкенен, дуайен, оценил создавшуюся ситуацию так: если мы останемся на наших местах, после того как министры покинут зал и после того как произойдет какой-нибудь парламентский инцидент или случится демонстрация, враждебная правительству, то мы рискуем попасть в затруднительное положение. Мы согласились с его точкой зрения.

После краткой и патриотической торжественной речи Родзянко все министры, ко всеобщему изумлению, встали со своих мест. Затем они во главе с Родзянко покинули, не спеша, зал, оставив позади себя невообразимый шум, в котором выделялись крики социалистов.

Мы также покинули дипломатическую галерею после того, как объяснили тем, кто сидел вокруг нас, что поступаем так, делая уступку просьбе председателя Государственного совета. Мы уходили под аплодисменты.

Из Таврического дворца мы отправились в Мариинский дворец, где в четыре часа собрался Государственный совет империи. Мы ограничились тем, что прослушали речь председателя Государственного совета и тут же удалились, не желая обидеть Думу.

Но уже вне зала заседаний Государственного совета несколько его членов пригласили нас на чашку чая в салонах дворца. Стахович, генерал Поливанов, Сигизмунд Велепольский, Владимир Гурко и Кривошеин, одни из наиболее мудрых и либерально настроенных членов верхней палаты, были весьма недовольны отношением правительства к Думе. Генерал Поливанов сказал мне:

– Эту войну нельзя довести до успешного завершения без активной и добровольной помощи со стороны Думы. Просто сумасшествие утверждать, что можно править страной без ее участия. Что же касается попытки править страной, не считаясь с Думой, то я не могу поверить, чтобы кто-то подумывал об этом; это было бы верхом безумия.

В лагере реакционеров царит ликование. Мне пришлось слышать высказывания подобного рода: «Каким образом плохое настроение и оппозиция Думы может помешать правительству?.. Дума способна лишь на то, чтобы злобствовать. Так пусть же она и злобствует, сколько пожелает!»

После того как министры покинули зал заседаний Думы, там, в Таврическом дворце, ее заседание продолжалось. Шидловский, лидер блока прогрессистов, и Милюков, лидер кадетов, предъявили самые серьезные обвинения правительству.

Милюков официально обвинил Штюрмера в измене и в должностных преступлениях. Чтобы поддержать фактами свое обвинение в измене, он сослался на провокационную роль полиции во время забастовок на фабриках, занятых военным производством, на тайные переговоры с Германией, на беседу Протопопова с немецким агентом Варбургом в Стокгольме и так далее. Что же касается обвинения в должностных преступлениях, то он сослался на дело Мануйлова. Свое выступление он закончил следующим образом: «Если бы меня спросили, почему я начал подобную дискуссию сейчас, во время войны, то я бы ответил: именно потому, что само министерство господина Штюрмера представляет собой угрозу во время войны и угрозу для продолжения войны. Поэтому мы должны бороться до тех пор, пока у нас не будут министры, достойные нашего доверия».

Австро-германское давление на Румынию неуклонно нарастает. Румыны отступают в долинах рек Жиу и Олт. И напротив, в Македонии, в излучине реки Черны и в Монастирской равнине, франко-сербские войска продвигаются вперед.

Среда, 15 ноября

Мне показали письмо, которое князь Львов, председатель Земского союза, только что написал Родзянко, чтобы довести до сведения Думы опасности политики, проводимой правительством империи. В письме можно прочитать следующие фразы:

«Внутриполитическая обстановка в стране ухудшается день ото дня. Непоследовательные и несогласованные действия правительства еще более усилили общий беспорядок в стране… Народ ожесточен и возмущен. Постоянная смена министров парализовала власть… Но это еще не всё. Ужасное подозрение, слухи об измене и скандальные толки укрепляют уверенность в том, что вражеская рука тайно заправляет нашими общественными делами. Эта уверенность усиливается настойчивыми слухами о том, что правительство уже решило заключить сепаратный мир. Делегаты Земского союза с негодованием отвергают идею о позорном мире; они считают, что патриотизм и честь обязывают Россию продолжать войну на стороне наших союзников, пока не будет одержана победа. Они твердо уверены в конечном триумфе нашей героической армии, но они вынуждены признать, что главная опасность исходит не извне, а изнутри. Поэтому они полны решимости поддержать Думу в ее попытках образовать правительство, способное пустить в ход все ресурсы, имеющиеся в распоряжении страны. Великая Россия сделает всё возможное, чтобы помочь народному правительству!»

Это письмо, передаваемое из рук в руки, оживленно комментировалось в кулуарах Таврического дворца.

Четверг, 16 ноября

Позавчера цензура запретила прессе публиковать или комментировать нападки Милюкова на Штюрмера. Но текст речи Милюкова пересказывался в общественных кругах, и эффект от речи оказался еще бóльшим, поскольку каждый вносил свою лепту в преувеличении фразеологии выступления Милюкова и в добавлении к нему собственных разоблачений.

В Думе разоблачения Милюкова привели к своеобразным последствиям. Блок прогрессистов распался по инициативе крайних элементов, посчитавших выступление Милюкова слишком робким, слишком платоническим и призвавших к прямой борьбе с правительством.

С другой стороны, повсюду тайно распространяется письмо, которое недавно написал Гучков, лидер октябристов, генералу Алексееву. В этом письме обращается внимание на «смертельную опасность», которой подвергается Россия в результате политики Штюрмера. Письмо заканчивается следующим образом:

«Народ и армия едины в своей уверенности в том, что если Штюрмер еще не совершил измены, то он вполне готов к этому. Разве не ужасна мысль о том, что все секреты нашей дипломатии находятся в руках врага? Злополучная политика, орудием которой он является, судя по всему, будет стоить нам всех плодов наших военных усилий. Прошу извинить меня за это письмо, но я чувствовал, что должен был написать его вам, так как, если кто и сможет искоренить зло, так это только вы один».

Пятница, 17 ноября

Вчера вечером Совет министров долго обсуждал план роспуска Думы и ареста Милюкова. Протопопов, министр внутренних дел, был единственным министром, согласным осуществить этот план.

В соответствии с конфиденциальной информацией, исходящей косвенно от Трепова, положение Штюрмера и Протопопова стало шатким, так как император решительно настроен против того, чтобы правительство и Дума вступили между собой в конфликт. Ожидается, что очень скоро Тропов заменит Штюрмера. Так как его пылкий патриотизм ни в коем случае не влияет на его лояльность к династии русских царей, то он, конечно, не может одобрять недавно принятую Думой агрессивную позицию; в отношениях с этой организацией он будет проявлять твердость.

Сегодняшнее дневное заседание Думы было отмечено любопытным инцидентом, вызвавшим настоящую сенсацию. С первого заседания новой сессии никто из министров не появлялся в Таврическом дворце. Поэтому немалым было изумление депутатов, когда в час дня они увидели входящих в зал заседаний генерала Шуваева, военного министра, и адмирала Григоровича, военно-морского министра. Они немедленно попросили слова и, получив его, объявили, что всем сердцем желают работать вместе с Думой, чтобы обеспечить продолжение войны до победного конца. Это неожиданное заявление было встречено бурными приветствиями. Оба министра сразу же проследовали на заседание комитета по вооружениям.

Это был сильный удар по Штюрмеру. Вся идея исходила от адмирала Григоровича, но только с помощью генерала Алексеева ему удалось привлечь на свою сторону и военное министерство.

Суббота, 18 ноября

Среди симптомов, позволявшим мне сделать весьма мрачное заключение о моральном состоянии русского народа, одним из наиболее тревожных является неуклонный рост в последние годы количества самоубийств.

Так как эта проблема вызвала у меня серьезную озабоченность, то я обсудил ее с доктором Шингаревым, депутатом Думы и неврологом, посетившим меня с частным визитом. Он сообщает мне, что за последние десять лет число самоубийств утроилось и даже учетверилось в Петрограде, Москве, Киеве, Харькове и в Одессе. Зло также распространилось и в сельских районах, хотя там оно не достигло таких пропорций или не прогрессировало так быстро. Наиболее тяжелую дань платит молодежь страны. Две трети всех жертв не перешагнули рубеж двадцати пяти лет, и статистика приводит случаи самоубийств среди восьмилетних детей. Причинами большинства этих самоубийств являются неврастения, меланхолия, ипохондрия и полное отвращение к жизни. Случаи импульсивной навязчивой идеи или физических страданий – редки. Как всегда в России, важную роль играют психические расстройства. Эпидемии самоубийств часто встречаются среди студентов, солдат, заключенных и проституток.

Когда общество прочно интегрировано и все его политические, гражданские и религиозные органы хорошо адаптированы для выполнения своих функций, то число самоубийств остается крайне ничтожным. Оставляя в стороне патологические случаи, [замечу, что] для индивидуума требуются особые обстоятельства, чтобы он вышел из своей социальной группы, пока он считает ее своим естественным местом пребывания и чувствует себя находящимся в полной гармонии и общности с себе подобными. Таким образом, повышение числа самоубийств демонстрирует, что в самых недрах русского общества действуют скрытые силы дезинтеграции.

Воскресенье, 19 ноября

На протяжении последних месяцев император часто страдал от приступов нервного заболевания, которое проявлялось в состоянии нездорового возбуждения, беспокойства, в потере аппетита, в депрессии и бессоннице.

Императрица не успокаивалась до тех пор, пока император не проконсультировался со знахарем Бадмаевым, хитроумным последователем монгольских колдунов. Этот шарлатан, не теряя времени, отыскал в своей рецептурной книге подходящее лекарство для своего августейшего пациента: это был эликсир, составленный из «тибетских трав» в соответствии с волшебной формулой и на основе очень строгой дозировки.

Каждый раз, когда император принимал это лекарство, его болезненное состояние исчезало в мгновение ока. К нему не только возвращались сон и аппетит, но он также испытывал резкое улучшение самочувствия, восхитительное возбуждение и странную эйфорию.

Судя по результату воздействия, этот эликсир должен был быть смесью белены и гашиша, и императору не следовало злоупотреблять, принимая его.

Вторник, 21 ноября

Занятие тайными науками всегда было в почете у русских; со времени Сведенборга и баронессы Крюденер все спириты и иллюминаты, все магнетизеры и гадатели, все жрецы изотеризма и чудотворцы встречали радушный прием на берегах Невы.

В 1900 году воскреситель французского герметизма, маг Папюс, настоящая фамилия которого – доктор Анкосс, приехал в Санкт-Петербург, где он скоро нашел усердных поклонников. В последующие годы его здесь видели неоднократно во время пребывания его большого друга знахаря Филиппа из Лиона; император и императрица почтили его своим полным доверием; последний его приезд относится к февралю 1906 года.

И вот газеты, дошедшие к нам недавно через скандинавские страны из Франции, содержат известие о том, что Папюс умер 26 октября.

Признаюсь, эта новость ни на одно мгновение не остановила моего внимания; но она, говорят, повергла в уныние лиц, знавших некогда «духовного учителя», как называли его между собой его восторженные ученики.

Г-жа Р., являющаяся одновременно последовательницей спиритизма и поклонницей Распутина, объясняет мне это уныние странным пророчеством, которое стоит отметить: смерть Папюса предвещает не более и не менее, как близость гибели царизма, и вот почему.