Текст книги "Дневник посла"

Аресты этого рода нередки в России, но обычно публика о них ничего не знает. После тайной процедуры обвиняемые заключаются в государственную тюрьму или ссылаются вглубь Сибири; ни одна газета об этом не говорит; часто даже семья не знает, что стало с исчезнувшими. И молчание, обычно окружающее эти короткие расправы, много содействовало установлению трагической репутации Охранки. На этот раз отказались от тайны. Сенсационное сообщение возвестило прессе арест одиннадцати рабочих. Протопопов хотел таким путем доказать, что он занят спасением царизма и общества.

Среда, 14 февраля

В соответствии с инструкциями, полученными от Бриана, я только что направил следующее письмо Покровскому:

«Имею честь информировать императорское правительство, что правительство Республики предлагает включить в условия мирного договора, которые предстоит продиктовать Германии, следующие территориальные требования и гарантии:

1. Эльзас-Лотарингия должна быть возвращена Франции.

2. Ее границы, во всяком случае, должны простираться вплоть до рубежей бывшего герцогства Лотарингского; они должны быть проведены таким образом, чтобы обеспечить стратегическую необходимость и включить во французскую территорию весь угольный бассейн долины Саара.

3. Другие территории на левом берегу Рейна, которые в настоящее время входят в состав Германской империи, должны быть полностью отделены от Германии и освобождены от ее политического и экономического влияния.

4. Территории на левом берегу Рейна, которые не будут включены во французскую территорию, сформируют автономное и нейтральное государство; они будут оккупированы французскими войсками до тех пор, пока вражеские государства не выполнят все условия и гарантии, предусмотренные мирный договором.

Соответственно правительство Республики будет счастливо иметь возможность рассчитывать на поддержку правительства империи при реализации его планов».

Покровский сразу же ответил, что правительство Республики может рассчитывать на поддержку правительства империи при реализации его планов.

Пятница, 16 февраля

Партия Распутина пережила самого Распутина, но она обезглавлена. Хотя по-прежнему могущественная с политической точки зрения, она уже потеряла большую часть своего влияния с религиозной точки зрения, и контроль над делами церкви вот-вот ускользнет из ее рук.

С целью укрепления руководства партии обер-прокурор Святейшего синода только что вызвал в Петроград Василия, епископа Чернигова и яркого приверженца Распутина. Миссия этого священника, по мысли духовенства, будет заключаться в организации при содействии Министерства внутренних дел службы духовной пропаганды, то есть под наблюдением полиции.

Суббота, 17 февраля

Одно из зрелищ, которое произвело неизгладимое впечатление на членов миссий трех союзных стран со времени их прибытия в Россию, особенно во время их экскурсии в Москву, составляет необычайная активность транспортных средств в условиях снега. Всех привела в изумление та живописная картина, которая предстала перед их глазами и в городе, и в сельской местности.

В западных странах снег никогда не лежит глубоко и долго и всегда служит препятствием для движения; он заваливает дороги и становится помехой для любого вида транспорта, часто он приводит к тому, что парализует экономическую активность.

В России всё наоборот. Весной таяние снега превращает равнины России в огромное болото, которое простирается от Черного до Балтийского моря. В некоторых местах, например вдоль реки Припять и в среднем течении Днепра, лежит грязь глубиной до двух метров. Но как только летнее тепло начинает согревать землю, сразу же дороги, не мощенные булыжником, превращаясь в болото и покрываясь канавами, становятся малопригодными для транспорта, движения; а затем главные дороги страны, подсохнув, представляют собой колею, изборожденную колдобинами и ухабами. К середине сентября дорожное покрытие вновь становится мягким, опять превращаясь в клейкую массу. Под осенними дождями безграничная русская равнина вновь принимает прежний вид обширной трясины; связь между деревнями обрывается; железнодорожные станции, переполненные товарами, не в состоянии снабжать ими близлежащие районы. Затем наступает зима. Снег падает тяжелыми хлопьями; его пласт нарастает, он уплотняется, твердеет и покрывает дорожное полотно ровным и прочным ковром. Немедленно на дорогах появляются сани. Всюду пробуждается жизнь, и на необъятных белых просторах России вновь всё приходит в движение.

Воскресенье, 18 февраля

Генерал Бертело, глава французской военной миссии в Румынии, только что прибыл в Петроград для совещания с генералом Кастельно и генералом Гурко.

Вот уже четыре месяца, как генерал Бертело фактически руководит операциями и реорганизацией румынской армии. При самых неблагоприятных, самых отчаянных условиях он всем внушал уважение своей рассудительной и методической активностью, своим холодным умом, своей неизменной и заразительной уверенностью, своей упорной и спокойной энергией. Когда Румыния оправится от своего настоящего испытания, он окажется одним из лучших работников по ее восстановлению…

Понедельник, 19 февраля

Сегодня я дал завтрак в честь генерала Бертело; моими гостями были Думерг, Покровский, Барк, генерал Кастельно, Нератов, генерал Беляев, Половцов, генерал Янин и другие.

Встав из-за стола, Думерг, Покровский, Беляев, Кастельно, Бертело, Янин и я обсудили критическую ситуацию с Румынией. Чрезмерная сдержанность, которой при этом демонстративно придерживались Покровский и Беляев, подтвердила мое впечатление, оставшееся после моей послед ней беседы с Брэтиану, а именно того, что русское верховное командование полностью взяло в свои руки руководство румынскими делами и намерено держать другие союзные державы в стороне от них.

Вторник, 20 февраля

У меня завтракают в строго интимном кругу Думерг и генерал Кастельно.

Мы вспоминаем период, предшествовавший войне. Думерг, бывший в то время председателем Совета министров и министром иностранных дел, один из первых, кто увидел, кто согласился увидеть угрожавшую действительность.

Я напомнил генералу Кастельно о нашем очень серьезном разговоре 26 ноября 1913 года. В то время он был заместителем начальника Генерального штаба. Мы как раз участвовали в заседании консультативного комитета Высшего совета по вопросам национальной обороны. Я входил в состав комитета в силу занимаемой мною должности директора управления политических проблем. Генерал Жоффр председательствовал. Когда, по окончании заседания, все другие члены комитета покинули зал, я попросил задержаться генерала Жоффра и генерала Кастельно и сообщил им о разговоре, состоявшемся между императором Германии и королем Бельгии несколько дней назад, о разговоре, во время которого Вильгельм II торжественно заявил, что он считает, что война «отныне неизбежна и необходима». Генерал Жоффр молча слушал меня. Когда я кончил говорить, он поднял голову, взгляд его глаз принял печальное выражение, он глубоко вздохнул. Положив на плечо Кастельно свою большую и сильную руку, он сказал спокойным и твердым голосом: «На этот раз, старина, придется отправиться в поход!»

После завтрака я расспрашиваю генерала Кастельно о впечатлениях, какие он вынес с фронта, и о ценности содействия, какого мы можем ждать от России.

– Дух войск, – говорит он, – показался мне превосходным; люди сильны, хорошо тренированы, полны мужества, с прекрасными светлыми и кроткими глазами… Но высшее командование плохо организовано, вооружение совершенно недостаточное, служба транспорта желает многого. И что, может быть, еще важнее, так это слабость технического обучения. Недостаточно освободились от устаревших метод; русская армия отстала больше чем на год от наших западных армий; она отныне не способна провести наступление в большом масштабе…

Среда, 21 февраля

После бесконечной серии завтраков, обедов, приемов в посольстве, в Министерстве финансов, в Русско-французской торговой палате, в квартире председателя Совета министров, в городской думе, у великой княгини Марии Павловны, в Яхт-клубе и т. д. иностранные делегаты отправляются, наконец, обратно на Запад… через арктический Ледовитый океан.

Результат этой конференции, вокруг которой было одновременно столько таинственности и столько шума, скудный. Обменялись мнениями о блокаде Греции, о недостаточности японской помощи, о вероятной ценности американского вмешательства, о критическом положении Румынии, о необходимости более тесного и более действенного соглашения между союзниками; измерили огромные потребности русской армии в области материальной и договорились о возможности удовлетворить их. Вот и всё.

Когда Думерг и генерал Кастельно пришли проститься со мной, я дал им поручение.

– Благоволите передать от моего имени президенту Республики и председателю Совета министров, что вы меня оставляете в большой тревоге. В России готовится революционный кризис, он чуть было не разразился пять недель тому назад, он только отложен. С каждым днем русский народ все больше утрачивает интерес к войне, и анархистский дух распространяется во всех классах, даже в армии. Приблизительно в конце октября в Петрограде произошел очень показательный инцидент, о котором я осведомил господина Бриана. На Выборгской стороне вспыхнула стачка, и полиция была сильно потрепана рабочими; вызвали два пехотных полка, расквартированных по соседству. Эти два полка стреляли в полицию. Пришлось поспешно вызвать казаков, чтобы образумить мятежников. Следовательно, в случае восстания нельзя рассчитывать на армию… Мой вывод, что время больше не работает на нас, по крайней мере в России, что мы должны уже теперь предвидеть банкротство нашей союзницы и сделать из этого все необходимые выводы.

– Я не менее вас пессимистично настроен, – отвечает мне Думерг, – я не только передам все ваши слова президенту Республики и господину Бриану, но я их подтвержу.

Вторник, 22 февраля

Я только что перечитывал письма Чаадаева, писателя, склонного к парадоксам, но прозорливого, иронического противника славянского своеобразия, великого и вдохновенного философа, который примерно в 1840 году обрушил на головы русских людей столь красноречивые пророчества. И я отметил мимоходом следующую глубокую мысль:

«Русские принадлежат к тем народам, которые, кажется, существуют только для того, чтобы преподать человечеству ужасные уроки. Несомненно, эти уроки не пропадут даром. Но кто может предвидеть все предназначенные для России испытания, прежде чем она возвратится к нормальному пути ее судьбы и вернется на свое место в рядах человечества?»

Пятница, 23 февраля

Едва иностранные делегаты покинули Петроград, как горизонт на Неве снова омрачился.

Государственная дума должна возобновить свои занятия в ближайший вторник, 27 февраля, и это вызывает возбуждение в промышленных районах. Сегодня агитаторы обошли Путиловские заводы, балтийские верфи и Выборгскую сторону, призывая ко всеобщей забастовке протеста против правительства, против голода, против войны.

Волнение настолько сильно, что военный губернатор столицы велел расклеить афиши, воспрещающие скопление народа и извещающие население, что «всякое сопротивление власти будет немедленно подавлено силой оружия».

Сегодня вечером я даю обед великой княгине Марии Павловне и ее сыну, великому князю Борису. Другие мои гости: Сазонов, бывший посол в Вене Шебеко, княгиня Мария Трубецкая, княгиня Белосельская, князь Михаил Горчаков с супругой, супруга князя Станислава Радзивилла, супруги Половцовы, граф Александр Шувалов с супругой, граф Иосиф Потоцкий с супругой, княгиня Гагарина, госпожа Вера Нарышкина, граф Адам Замойский, Бенкендорф, генерал Кнорринг и мой персонал.

Великая княгиня занимает за столом председательское место. Я сижу слева от нее, а Сазонов справа, напротив нее великий князь, а направо от него жена моего секретаря, виконтесса дю Альгуэ, которая заменяет хозяйку дома, а налево от нее княгиня Мария Трубецкая.

За обедом мой разговор с великой княгиней носит совершенно поверхностный характер, и слова, которыми она обменивается с Сазоновым, такого же рода.

Но вернувшись в гостиную, она просит меня сесть возле нее, и мы говорим более интимно. С очень грустным видом она объявляет мне, что должна послезавтра ехать в Кисловодск на Северном Кавказе:

– Мне очень нужны солнце и покой, – говорит она. – Волнения последнего времени истощили меня. И я уеду с сердцем, полным страха… Что успеет произойти до тех пор, когда я снова увижу вас? Так продолжаться не может!

– Дела идут не лучше?

– Нет. И как им идти лучше? Императрица вполне овладела императором, а она советуется только с Протопоповым, который каждую ночь спрашивает совета у духа Распутина… Я не могу вам сказать, до какой степени я упала духом. Со всех сторон я всё вижу в черном свете. Я жду наихудших несчастий… Но Бог не может хотеть, чтоб Россия погибла.

– Бог поддерживает лишь тех, кто борется, и я никогда не слыхал, чтоб он мешал самоубийству. А ведь то, что сейчас делает император, это настоящее самоубийство для него самого, для его династии и для его народа.

– Но что же делать?

– Бороться! Недавнее вмешательство великих князей не удалось; надо его возобновить на более широких основаниях и, разрешите мне прибавить, в более серьезном, менее фрондирующем, более политическом духе… В Государственном совете и в Думе есть, как среди правых, так и среди левых, превосходные элементы для организации сопротивления злоупотреблениям самодержавия. Если бы все благоразумные люди и патриоты, заседающие в этих двух собраниях, объединились для общего дела общественного спасения; если бы они умеренно, последовательно и твердо взялись доказать императору, что он ведет Россию к пропасти; если бы императорская фамилия заговорила таким же языком, старательно избегая всякой тени тайны и заговора; если бы удалось создать таким образом в высших сферах государства единодушную волю к национальному возрождению, – я думаю, что Протопопов, Добровольский и вся камарилья императрицы скоро пали бы… Но надо спешить! Опасность близка; важен каждый час. Если спасение не придет сверху, революция произойдет снизу. А тогда это будет катастрофа!

Она отвечает мне только безнадежным жестом. Затем, вспомнив о своей придворной роли, где она занимает первое место, она приглашает нескольких дам подойти к ней…

Суббота, 24 февраля

Мой итальянский коллега, маркиз Карлотти, поделился со мной своими впечатлениями о результатах конференции. В ходе нашей беседы мы перешли к обсуждению внутриполитической ситуации.

Не преуменьшая серьезности симптомов, которые ежедневно попадают в поле нашего зрения, Карлотти не считает, что революция неизбежна. В любом случае он предполагает, что если царская монархия будет свергнута всенародным восстанием, то она будет немедленно заменена конституционным и демократическим режимом, соответствующим политической программе партии кадетов; за исключением небольшого кровопролития в самом начале, утверждение нового порядка не встретит особых препятствий. Он развивал свою точку зрения с изящным остроумием, свойственным итальянскому характеру, который в условиях политического кризиса сразу же находит все возможные комбинации и желательные решения.

Я оспаривал его точку зрения, заявив, что ликвидация царизма, возможно, даст начало неограниченному периоду беспорядков подобному тому, который последовал после смерти Ивана Грозного; царизм, заявил я, не только официальная форма русского правления, это также основа, несущая конструкция и сама структура русского общества. Именно царизм придал России историческую индивидуальность и по-прежнему сохраняет ее. Собственно говоря, вся общественная жизнь русского народа интегрировалась в царизме. Вне царизма у России ничего нет. Для того чтобы Карлотти осознал то, что я имел в виду, оперируя столь догматическими формулировками, я постарался прибегнуть к помощи воображаемого сравнения, которое в последнее время часто приходило мне в голову:

– Вы, конечно, помните о знаменитом «Пороховом заговоре» 1605 года во время правления короля Англии Якова I: группа заговорщиков подложила под здание парламента бочки с порохом, чтобы в одно и то же время в результате взрыва уничтожить монарха, министров и всех членов парламента. Предположим, что в настоящее время нескольким английским анархистам, используя невероятно сильные взрывчатые средства, удастся одним ударом уничтожить короля, министров, членов палаты лордов, членов палаты общин, всех правительственных чиновников, полицейских, верхушку вооруженных сил и судебные власти; одним словом, весь механизм британской конституции. Очевидно, что результатом всего этого будет немедленное и всеобщее потрясение всего государства и внезапное прекращение всех его жизненных функций. Но это будет только случай состояния обморока. После короткого периода всеобщего оцепенения и растерянности вы увидите, как возрождается и реорганизуется общественная жизнь – благодаря спонтанным действиям провинциальных и муниципальных учреждений, церковных объединений, университетов, клубов, торговых палат, корпораций и всех тех бесчисленных частных ассоциаций – религиозных, политических, благотворительных, филантропических, литературных, научных и спортивных, – которые в изобилии расцвели на английской почве и которые в определенной степени координируют свободную деятельность личной инициативы. Подобный феномен самопроизвольной реорганизации нельзя себе представить в такой стране, как Россия, где никакое проявление политической или социальной деятельности не осуществляется без вмешательства, контроля и мертвой хватки центральной власти, а вся жизнь в стране подчиняется всемогущей бюрократии… Я пришел к тому выводу, что если падет царизм, то вместе с ним рухнет и всё русское здание, превратившись в руины. Я даже задаю себе вопрос, а сохранится ли в этом случае национальное единство? Какая сила, во имя каких принципов может в дальнейшем удерживать в русской орбите окраинные нерусские народы, которых традиционная политика царей привязывала к московскому государству? Не будет ли это означать конец России?

Воскресенье, 25 февраля

Используя научный метод, я вместе с Покровским обсуждал проблему причин возникновения войны, активность объединенных сил и все те индивидуальные намерения, которые еще задолго сделали войну неминуемой, а также чрезвычайную ответственность, которую история, несомненно, возложит на Германию и т. д. Когда мы исследовали первопричины возникновения войны и при этом упомянули Русско-японскую войну, я намекнул на ту двойную игру, которую Вильгельм II играл в то время по отношению к России. Покровский прервал меня:

– Поскольку мы затронули эту проблему, то я бы хотел задать вам вопрос, который вновь продемонстрирует, насколько мало я сведущ в дипломатических делах. Верно ли то, что в 1904 году кайзер подталкивал Японию к тому, чтобы она напала на нас, но одновременно он побуждал нас, чтобы мы не делали никаких уступок?

– Абсолютно верно. Для того чтобы узнать, какие советы Германия давала России и как она ее поддерживала в то время, вам достаточно ознакомиться с архивами или, лучше всего, прочитать доклад вашего блестящего коллеги Нератова. Нет никакого сомнения в том, что начиная с 1897 года император Вильгельм манил вас перспективами на Дальнем Востоке; именно он в то время предложил вам за хватить Порт-Артур. Он запугивал вас призраком «желтой опасности», изобличая при этом чудовищный эгоизм Франции, которая стремится отвратить вас от азиатских авантюр. Затем, в течение последующих лет, он не переставал хвалить вас по поводу вашей деятельности в Маньчжурии. Как только у вас возникали какие-нибудь затруднения в отношениях с Японией, он тайно заверял вас в том, что если «грязные желтые коротышки» станут чрезмерно самоуверенными, то немецкий флот отправится вам на помощь в китайские моря. Наконец, в самом конце 1903 года, в то время, когда Франция изо всех сил старалась обеспечить для вас достойный исход инцидента на реке Ялу, он дал царю торжественное обещание сохранять мир в Европе, пока ваши армии будут сражаться на Дальнем Востоке. До самого поражения под Мукденом он не переставал призывать вас продолжать войну, повышать эффективность ваших действий и тратить все ваши национальные ресурсы ради этой губительной войны. Таково было его отношение к России… Но кайзер мог, не без умысла, сказать: «Советы, которые я давал России, были плохими, пусть так! Она же могла им и не следовать. Вы упрекаете меня за то, что я поощрял ее по уши погрязнуть на Дальнем Востоке, имея в виду тайную мысль, чтобы ослабли ее позиции в Европе. Ну что ж, это политика, и притом хорошая политика: я служил интересам Германии…» Я не стал бы слишком строго судить его поведение по отношению к вам, если бы не было еще кое-чего. Всё дело в том, что, когда он вас обманывал и вводил в заблуждение, он тайно стимулировал нетерпение Японии; он подстрекал ее, чтобы она напала на вас; он говорил Японии: «В схватке с Россией вы ничего не потеряете, а только выиграете. Ваш друг Англия никогда не позволит, чтобы вас уничтожили. Франция покинет своего союзника. Я лично обещаю вам сохранять нейтралитет, благожелательный нейтралитет!» Восьмого февраля 1904 года, без малейшего предупреждения, японские миноносцы потопили ваши три броненосца у Порт-Артура. Для того чтобы оправдать свое поведение, кайзер не может прибегнуть к традиционным приемам политического расчета. С его стороны это был чистый обман, жульничество и двурушничество.

Покровский был явно ошеломлен. Затем, воздев руки к небу, он воскликнул:

– Вы хотите сказать, что подобный макиавеллизм возможен в двадцатом столетии?.. В двадцатом столетии?!

– Да, даже в двадцатом столетии. Но при чем здесь столетие? Макиавеллизму было уже несколько тысяч лет, когда Макиавелли придумал его. И я не думаю, что события настоящей войны заставляют вас верить, что мир стал мудрее, поскольку стал старше. Будущее всегда будет производным прошлого.

– Тогда мне жаль человечество! Господи, помилуй!.. Но то, что вы только что рассказали, действительно верно и подлинно? И, если это позволительно спросить, каким образом вам это стало известно?

– Правительство Японии было чрезвычайно удивлено подстрекательствами Германии; оно немедленно информировало об этом британское правительство, которое сразу же распознало истинный смысл замыслов и коварства императора Вильгельма. Вскоре в Токио провоенная партия взяла верх. Я узнал обо всем этом в 1913 году от британского посла в Париже, сэра Фрэнсиса Берти, который в 1903 году был заместителем государственного секретаря в Министерстве иностранных дел.

Понедельник, 26 февраля

Продовольственное положение в Молдавии с каждым днем ухудшается: румынская армия получает рацион ниже нормы, а гражданское население умирает от голода.

Естественным результатом физиологического бедствия стала страшная эпидемия тифа.

По мнению генерала Бертело, единственным выходом было бы наступление к северу от Добруджи, которое освободило бы рукав Дуная и открыло таким образом путь для доставки продовольствия. Но генерал Гурко отказывается предпринять это наступление, которое кажется ему чрезвычайно опасным и которое к тому же не согласуется с его стратегическими планами.

Румынское правительство, должно быть, понимает теперь, какую огромную ошибку оно сделало, объявив войну немецким державам и не урегулировав во всех подробностях вопрос о содействии, на которое оно могло рассчитывать со стороны русских. Не надо было ждать до 17 августа 1916 года, чтобы наспех заключить военную конвенцию; генеральным штабам, русскому и румынскому, следовало еще в январе 1915 года договориться о практических условиях возможного союза; они тотчас констатировали бы, что железнодорожное сообщение между обеими странами оказывается недостаточным для военного транзита и что надо было бы по меньшей мере утроить число путей; тогда секретно подготовили бы эту работу, собрали бы материал, скомбинировали бы весь технический механизм и всю административную организацию, которые необходимы для осуществления обширной программы перевозок.

Наконец, к стольким неосторожностям и ошибкам не следовало прибавлять внезапного, непоправимого непризнания конвенции Рудеану.

Я коснулся несколько дней тому назад этого деликатного вопроса в разговоре с Брэтиану. Вот резюме его тезиса, который история оценит, когда у нее в руках будут все документы:

«Военная конвенция, которую полковник Рудеану подписал в Шантийи 23 июля с. г., была лишь проектом, представленным на утверждение румынскому правительству.

Главные, решительные переговоры продолжались в Бухаресте между генералами Илиеску и полковником Татариновым. А ни тот ни другой никогда не имели в виду плана русско-румынского вторжения на юг от Дуная, как постановлено было в Шантийи. Впрочем, разве этот план не был очень опасен? Зайдя на болгарскую территорию, румынская армия оказалась бы в самом критическом положении, если бы немцы, успев форсировать Карпаты, отрезали ей отступление по Дунаю… Что касается тайных переговоров между Бухарестом и Софией, то верно, что Радославов делал Брэтиану косвенные заявления, предлагая нейтралитет Болгарии. Но эти предложения, в которых легко было распознать обычное коварство царя Фердинанда, едва заняли внимание румынского кабинета, и лично Брэтиану никогда не верил, что Болгария останется нейтральной».

Во время этого национального испытания, – одного из самых жестоких, которому когда-либо подвергалась какая-нибудь страна, – король Фердинанд, королева Мария и Брэтиану проявили себя самым блестящим образом. В этом отношении все доказательства, которые мы получаем из Ясс, единодушны. Своей хладнокровной и в то же время неукротимой энергией король поддерживает мужество нации и сплачивает всех на защиту флага; просто и авторитетно он блестяще выполняет свои профессиональные обязанности и как монарх, и как лидер страны. Брэтиану демонстрирует такую же силу характера, спокойствие и взвешенную силу духа; как и король, он так же мужественно воспринимает необходимость приносить большие жертвы. Что же касается королевы, то ее патриотизм принимает просто героическую форму; от нее исходит восторженная и полная душевной доброты страсть, рыцарская горячность, что-то от священного пламени. Она уже, возможно, стала самой легендой, ибо ее гордая и обворожительная красота является самим воплощением ее народа.

Среда, 28 февраля

На какую ни стать точку зрения – политическую, умственную, нравственную, религиозную, – русский представляет всегда парадоксальное явление чрезмерной покорности, соединенной с сильнейшим духом возмущения.

Мужик известен своим терпением и фатализмом, своим добродушием и пассивностью, он иногда поразительно прекрасен в своей кротости и покорности. Но вот он вдруг переходит к протесту и бунту. И тотчас его неистовство доводит его до ужасных преступлений и жестокой мести, до пароксизма преступности и дикости.

Такой же контраст в области религиозной. Изучая историю и теологию русской православной церкви, «истинной церкви Христовой», приходится признать характерными ее чертами консервативный дух, незыблемую неподвижность догмы, уважение к канонам, большое значение формул и обрядов, рутинную набожность, пышный церемониал, внушительную иерархию, смиренную и слепую покорность верующих. Но наряду с этим мы видим в большой секте раскольников, отделившейся от официальной церкви в XVII веке и насчитывающей не меньше одиннадцати миллионов последователей, упразднение священства, суровый упрощенный культ, отрицательный и разрушительный радикализм. Бесчисленные секты, в свою очередь отделившиеся от раскола – хлысты, духоборы, странники, поморцы, душители, молокане, скопцы, – идут еще дальше. Тут безграничный индивидуализм: никакой организации, никакой дисциплины, разнузданный разврат, все фантазии и все заблуждения религиозного чувства, абсолютная анархия.

В области личной морали, личного поведения равным образом проявляется эта двойственная натура русского. Я не знаю ни одной страны, где общественный договор больше пропитан традиционным и религиозным духом; где семейная жизнь серьезнее, патриархальнее, более наполнена нежностью и привязанностью, более окружена интимной поэзией и уважением; где семейные обязанности и тяготы принимаются легче; где с большим терпением переносят стеснения, лишения, неприятности и мелочи повседневной жизни. Зато ни в одной другой стране индивидуальные возмущения не бывают так часты, не разражаются так внезапно и так шумно. В этом отношении хроника романтических преступлений и светских скандалов изобилует поразительными примерами. Нет излишеств, на которые не были бы способны русский мужчина или русская женщина, лишь только они решили «утвердить свою свободную личность».

Четверг, 1 марта

Несмотря на мои вновь и вновь высказываемые настоятельные просьбы, генерал Гурко категорически отказался осуществить наступление к северу от Добруджи, чтобы установить новую линию снабжения для Румынии. Его возражения, когда он ссылается на технические трудности, несомненно, не лишены убедительности; но истинную причину его негативного отношения к моим просьбам он не упоминает, хотя недавно генерал Поливанов намекнул мне о ней.

Русское верховное командование не придает никакого значения каким-либо операциям, при которых Румыния могла бы стать театром военных действий; оно намерено там придерживаться строго оборонительной стратегии, цель которой заключается в том, чтобы не дать противнику выйти к Киеву и Одессе. Оно не питает никаких иллюзий относительно возможности открыть дорогу к Константинополю, форсировав Дунай и совершив переход через балканские перевалы. Оно считает, что поход на Константинополь должен быть в силу необходимости отложен до самого конца войны, когда истощенная Германия бросит Турцию на произвол судьбы. Тогда и только тогда русская армия осуществит захват Константинополя: она начнет свое наступление не от Дуная, не от Синопа и не от Гераклии, но от западного берега Черного моря, от мыса Мидия или, возможно, от Бургаса, если это позволит военная и политическая ситуация в Болгарии.

Когда я сообщил Покровскому о своем неудовольствии по поводу отказа генерала Гурко, он, стараясь меня успокоить, ответил:

– Заверяю вас, что мы делаем и будем продолжать делать всё возможное, чтобы спасти Румынию. Но мы должны подождать до наступления благоприятного момента! И, конечно, это будет не скоро! Я знаю, что в Яссах румыны порицают наше поведение и даже обвиняют нас в предательстве. Я могу простить их, так как они оказались в весьма жалком положении. Но честность нашего поведения в достаточной мере доказана тем фактом, что наша молдавская армия насчитывает не менее пятисот тысяч человек и имеет в своем распоряжении колоссальное количество снаряжения. Брэтиану должен понять, что большинство нынешних трудностей возникло из-за этого огромного скопления людей и техники, которого он же сам так долго и так часто настойчиво требовал.