Текст книги "Дневник посла"

Аграрная реформа, возвещенная известным указом 9 ноября 1906 года, довольно удачно наметила путь ликвидации старого земельного строя, вред которого становился с каждым днем все более вопиющим. Творец этой реформы, Столыпин, видел в мирском укладе основную причину физического и морального убожества и невежества, в которых живет русский крестьянин. Нельзя, действительно, представить себе порядка пользования землей и ее обработки, более противного агрономии и менее поощряющего индивидуальную энергию и инициативу. Столыпинская программа ставила себе целью отмену общинного пользования землей, закрепление земли за бывшими общинниками и создание, таким путем, чего-то вроде крестьянского третьего сословия. Раньше сторонники самодержавия смотрели на мирское землепользование как на непреложный догмат, как на оплот против революции, как на одного из китов, на которых держится социальный строй.

Аграрные волнения 1905 года рассеяли эту иллюзию. Но начало общинного пользования, на котором зиждется мирское устройство, породило у крестьян в течение столетий твердое убеждение, что земля ничья или, вернее, что Бог наделяет ею тех, кто ее обрабатывает. Кроме того, уравнительное начало при периодических переделах вызвало у крестьян сознание недостаточности размеров их наделов; отсюда вывод, что государство обязано прирезать им земли путем принудительного выкупа помещичьих угодий и путем бесплатного отвода церковных и казенных земель.

Можно себе представить, что могут разыгрывать на этой струнке вожди аграрного социализма – Черновы, Ленины, Рожковы, Керенские!

Я смотрю так: если ход событий и исход войны позволят продолжать осуществлять земельную реформу 1906 года еще в продолжение лет десяти, если финансы страны дадут возможность широко развить операции крестьянского банка, являющегося посредником между барином-продавцом и крестьянином-покупателем, если, наконец, при помощи некоторых фискальных мер крупных собственников будут поощрять к добровольной продаже части их земель, – если всё это окажется возможным, то в таком случае крупная и средняя собственность будут спасены. В противном случае социалистические утопии все больше будут овладевать примитивным крестьянским мышлением.

Много уже придумано способов создания крестьянского благополучия. У фракции трудовиков имеется такой проект: образовать из всех земель национальный земельный фонд, подлежащий распределению между всеми земледельцами, живущими трудами рук своих. Нескольких цифр достаточно, чтобы оценить практическое значение этого плана. Для одной европейской России национальный фонд составил бы около 200 миллионов десятин, распределять этот фонд пришлось бы приблизительно между 25 миллионами домохозяев, понадобился бы постоянный штат из 300 000 землемеров для составления земельного кадастра и размежевания участков, геодезические работы потребовали бы не менее 15 лет времени, так как снежный покров и распутица прекращают в России всякие измерительные работы в течение 5–6 месяцев в году; за 15-летний период, в силу естественного прироста населения, число домохозяев достигло бы почти 30 миллионов, но тогда пришлось бы заново переделывать первоначальные основания для распределения земли. Такой коренной передел всех земель не может привести ни к чему другому, как к невыразимой путанице, к грабежам, разрушениям и анархии.

Положение рабочего вопроса не менее острое. Русская промышленность развивалась с необычайной быстротой. Считают, что до 1861 года в России было всего 4300 заводов и фабрик, а в 1900 году было уже 15 000, теперь их более 25 000. Положение рабочих, материальное и моральное, очень отсталое.

Во-первых, почти все они совершенно неграмотны, что отзывается на производительности их труда. Затем: число крестьян, уходящих в города в поисках работы, растет с каждым днем. Отсюда низкий уровень заработной платы, которой обыкновенно не хватает на покрытие прожиточного минимума. Распространение машин, с другой стороны, позволяет заменять мужской труд трудом женщин и детей. Отсюда распад семейной жизни, так как все члены семьи заняты вне дома.

Это и само по себе тяжелое положение еще ухудшается ошибками и несправедливостями, постоянно допускаемыми царской бюрократией по отношению к рабочим. Русское рабочее законодательство принципом и идеалом ставит государственную охрану рабочего. А в действительности получается одно полицейское вмешательство. Представители царской власти считают себя естественными и непогрешимыми судьями в случаях конфликтов между капиталом и трудом. Приемы их при этом таковы, что в рабочей среде накопляются открытое раздражение, постоянное стремление к борьбе и революционное и разрушительное настроение.

Ни в какой другой стране нет столь частых и столь бурно протекающих забастовок. Специфической для России является провокаторская роль полиции при забастовках; это едва ли не самое позорное пятно, лежащее на нынешнем режиме. Эта провокация применяется давно. Но особенно пышно расцвела она только за последний десяток лет, со времени Плеве, убитого в 1904 году. Гнусные охранные отделения содержат в промышленных центрах многочисленных агентов не для наблюдения за революционными элементами, а для того, чтобы держать их в руках, их поддерживать и позволять им выступать, когда Охранка считает это нужным.

Стоит кадетам возвысить голос в обществе или Государственной думе или царю проявить какой-нибудь робкий уклон в сторону либерализма, как немедленно где-нибудь происходит бурная забастовка. На небе появляется призрак революции, источающей кровавые лучи, как вестник дня Страшного суда. Но казаки тут как тут. Порядок восстановлен. Еще раз охранное отделение спасло самодержавие и общество… чтобы в конце концов их бесповоротно погубить…

Четверг, 17 февраля

Нет ни одной цивилизованной страны, в которой социальные условия женщины были бы столь плачевны, как в русских селах.

Свидетельств этому масса, и все одно к одному. Все писатели, описывавшие деревенские нравы, дают нам в образе крестьянки женщину, изнуренную чрезмерно тяжким трудом, закабаленную домашним хозяйством, истощенную множеством беременностей и многочисленными болезнями, ставшую жертвой всех форм вожделения и бесконечных придирок с утра до вечера по малейшему поводу. Достоверность этих описаний подтверждается примерами необычайной жестокости и похотливости, которые приводятся на страницах судебной хроники.

Уровень сексуальной морали в деревнях понизился до крайних пределов. Хозяин (глава семьи) присвоил себе неограниченную власть над всеми женщинами, живущими под крышей его дома. Долгие зимние ночи, полумрак, царящий в жилых помещениях из-за нехватки света, теснота в доме и скученность живущих в нем людей способствуют самому постыдному блуду. Самым обычным делом является акт кровосмешения между хозяином и его снохой, когда ее молодой муж уходит на военную службу или на заработки в город. Этот вид сожительства настолько распространен, что существует специальное имя для него: снохачество. Библейская греховность Лота и его дочерей, Рувима и Валлы, Амнона и Тамар добросовестно и непрерывно продолжается в темных углах изб. В этом отношении, во всяком случае, обычаи мужиков оставались патриархальными.

Статистические данные о проституции в городах представляют поразительное доказательство сельской деморализации. Некоторое время тому назад я обсуждал этот вопрос с милейшей госпожой Нарышкиной, главной преподавательницей императорского двора, которая посвятила себя деятельности в области духовной пропаганды в женских тюрьмах и которая является председателем нескольких обществ, помогающих бывшим заключенным, незамужним женщинам, раскаявшимся девушкам легкого поведения и проч. Удрученным тоном она сказала мне:

– Вы можете этому не поверить, но злачные места в городах снабжаются главным образом представителями сельского населения. В Петрограде, Москве, Киеве, Нижнем Новгороде и Одессе более половины всех проституток, а иногда и три четверти их, – деревенские девушки, даже дети, которых их родители поставляют владельцам публичных домов…

Я попросил шефа полиции снабдить меня данными по этому поводу. Он ответил:

– Я не могу назвать вам точное число женщин, живущих за счет проституции в Петрограде, так как большинство из них уклоняется от официальной регистрации и занимается своей профессией тайным образом или от случая к случаю. Но их должно быть приблизительно 40 000, из которых по крайней мере пятьдесят процентов являются крестьянками. Как правило, они идут на панель совсем юными, достигнув половой зрелости. Когда им исполняется двадцать пять лет, они возвращаются в свои деревни, чтобы выйти замуж, или устраиваются на фабрику работницами. Эти женщины еще более или менее легко отделываются, но многие погибают от спиртного, сифилиса и туберкулеза.

Пятница, 18 февраля

Сазонов, вид у которого печальный, а лицо отражает невралгические страдания, дает мне понять, как он удручен тем духом реакции и мелкой придирчивости, которым с переходом власти к Штюрмеру проникнута вся внутренняя политика.

Желая получить более точные указания, я его спрашиваю:

– Вы так преданы царскому режиму – как же, по вашему мнению, может император согласовать свое самодержавие с принципами конституционной монархии, сторонником которой вы являетесь?

Он с жаром объясняет:

– Но сам же император установил пределы своего самодержавия и ограничил его, издав в 1906 году основные законы… Во-первых, надо разобраться в сущности титула самодержца. Иван III в конце XV века принял титул царя-самодержца для того, чтобы показать, что Великое княжество Московское отныне стало суверенным и независимым, свободным от платежа дани татарскому хану… Впоследствии титул самодержавного царя включил в себя идею абсолютного неограниченного полновластия, полного и бесконтрольного деспотизма. Так смотрели на свою власть Петр Великий и Николай I, такой взгляд, к сожалению, внушили благороднейшему Александру III Катков и Победоносцев, этот взгляд перешел по наследству и к Николаю II. Отражение этого учения мы видим в 4-й статье основных законов, гласящей, что «император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться его верховной власти… сам Бог повелевает». Но статья 7-я смягчает это положение указанием, что «император осуществляет законодательную власть в согласии с Государственным советом и с Государственной думой». Вы видите последствия этих изменений: русский народ сам стал одним из органов, управляющих государством, а царский режим, оставаясь божественного происхождения, приблизился к правовому строю современных государств.

– Если я правильно понимаю вашу мысль, то выходит так, что основные законы сохранили за императором титул самодержца лишь для того, чтобы соблюсти престиж верховной власти и сохранить преемственную связь с прошлым?

– Да, приблизительно так… Я говорю: приблизительно так, потому что я очень далек от того, чтобы видеть в титуле самодержца только историческое переживание, только канцелярское выражение. Я полагаю, что в России, ввиду наших традиций, ввиду нашего уровня культуры и свойств национального характера, верховная власть должна быть очень твердой; я готов предоставить ей все способы подчинения и принуждения. Но я хотел бы, чтобы над властью был контроль и, что еще важнее, чтобы она была просвещенной. Между тем теперь над нею нет контроля, а кто монопольно пользуется правом ее просвещения, вы сами хорошо знаете.

Помолчав немного, я снова говорю:

– Раз мы уже коснулись столь деликатной темы, позвольте вам задать один дружеский вопрос.

– Ах! Боюсь, что я догадываюсь, что вы хотите мне сказать… Но делать нечего! Я вас слушаю.

– Нельзя ли мне оказать осторожно воздействие в духе ваших идей?

– Бога ради, не делайте этого! Вам особенно нельзя выступать, вам, представителю Республики!.. Даже на меня косятся – я-де олицетворяю союз с западными демократиями! В какое же положение попали бы вы, будь хоть малейший предлог обвинить вас во вмешательстве в нашу внутреннюю политику!..

Суббота, 19 февраля

И национальный, и частный характер русских глубоко проникнут непостоянством. Война, которая держит нервы русских людей в постоянном напряжении, еще более усилила это свойство; мне постоянно приходится считаться с этой особенностью.

Русские живут исключительно впечатлениями и мыслями текущего момента. То, что они вчера чувствовали и думали, сегодня для них более не существует. Их сиюминутное настроение порой уничтожает в них даже воспоминание об их прежних взглядах.

Разумеется, эволюция является общим законом как моральной, так и органической жизни, и мы перестаем изменяться только тогда, когда умираем. Но у здоровых рас изменения всегда отмечены прогрессом; противоречивые тенденции более или менее сглаживаются; нет резкого внутреннего разлада; самые быстрые и полные изменения связаны с переходными периодами, с возвратами к старому, с постепенными переходами. В России чаша весов не колеблется – она сразу получает решительное движение. Всё разом рушится, все образы, помыслы, страсти, идеи, верования, всё здание. Для большинства русских верхом счастья является постоянная смена декораций.

Эти мысли пришли мне на днях в голову, когда я смотрел в Мариинском театре поэтический балет Чайковского «Спящая красавица». Весь театр расцвел радостью, когда на сцене пруд, покрытый туманом, по которому плывет очарованная ладья, внезапно превратился в сияющий огнями дворец.

И я сказал себе, что и русская ладья тоже несется по водам, над которыми навис туман. Но я боюсь, что, когда произойдет смена декораций, мы увидим перед собой что-то совсем другое, только не залитый огнями дворец…

Воскресенье, 20 февраля

Уютно устроившись в подушках на диване, заложив руки за шею, полностью расслабившись всем своим телом, госпожа Р. лениво прислушивалась к нашему разговору; ее губы застыли, а взгляд был устремлен куда-то вдаль. Сегодня вечером она находилась в «мирном» настроении, или попросту ею овладела скука. Занимательная и оживленная болтовня вокруг, казалось, едва ли трогала ее. Но парадоксальное суждение с сентиментальной окраской, высказанное С., внезапное вывело ее из состояния транса. Своим мягким, слегка воркующим голосом она быстро заговорила:

– Какой сладостной была бы любовь, если бы мы могли любить всегда, не прерывая наших мечтаний и состояния легкого опьянения и без тех проблесков сознания, когда мы видим вещи такими, какие они есть, и здраво судим другого и самих себя… Вы когда-нибудь наблюдали за сценой во время концерта, когда музыканты оркестра в антракт уходят покурить? Все инструменты валяются посреди пюпитров и партитур. Скрипки, трубы, контрабасы и огромные барабаны выглядят так печально, так жалко и нелепо, точно старая разбитая мебель; всё это напоминает лавку старьевщика. Кажется, что концерт уже не возобновится… Но обратная сторона любви еще хуже. И приходится об этом думать, когда сливаешься в экстазе…

Понедельник, 21 февраля

Вчера великий князь Николай Николаевич вступил в Эрзерум, встреченный там генералом Юденичем.

В Эрзеруме турки потеряли 40 000 убитых и раненых, 13 000 пленных, 323 пушки и 9 знамен.

Русские теперь хозяева Армении. В Персии, на юг от Курдистана, предстоящее занятие Керманшаха открывает перед ними дорогу на Багдад.

Вторник, 22 февраля

Государственная дума сегодня возобновила свои занятия. Сессия Думы столько раз откладывалась Горемыкиным, что создалось опасное общее недовольство.

Государь это понял, и присущий ему мудрый инстинкт, заменяющий ему политическое чутье, побудил его на удачный жест. Он лично явился в Таврический дворец на открытие сессии.

Это решение он принял вчера и держал в тайне до последней минуты. Только в 12 часов дня сегодня было по телефону передано приглашение союзным послам пожаловать в Таврический дворец ровно в два часа, без указания цели приглашения.

Государь посетил Думу впервые после установления в России представительного строя. Раньше депутаты являлись на поклон к царю в Зимний дворец.

Приезжаю в Думу в одно время с придворными экипажами. В обширном зале с колоннами, где некогда Потемкин восхищал Екатерину своими великолепными празднествами, поставлен аналой для молебна. Депутаты стоят кругом тесными рядами. Публика, покинувшая трибуны, теснится на лестнице, выходящей в колонный зал.

Император подходит к аналою; начинается служба: дивные песнопения, то широкие и могучие, то нежные и эфирные, выражают лучше всяких слов безбрежные устремления православной мистики и славянской чувствительности.

Большой подъем настроения в зале. Реакционеры, поборники неограниченного самодержавия, обмениваются взглядами, полными раздражения или отчаяния – как будто царь, избранник и помазанник Божий, совершает святотатство. Левые, напротив, исполнены бурной, ликующей радости. У многих слезы на глазах. Сазонов, стоящий возле меня, усердно молится; он сделал много для сегодняшнего дня. Военный министр, генерал Поливанов, человек либерального направления, говорит мне вполголоса:

– Сознаете ли вы всё значение, всю красоту этого зрелища?.. Это минута громадной важности для России – начинается новая эра в нашей истории.

На два шага впереди меня стоит император. За ним его брат, великий князь Михаил Александрович, дальше стоят министр двора граф Фредерикс, дежурный флигель-адъютант полковник Свечин, дворцовый комендант генерал Воейков.

Император слушает службу со свойственным ему умилением. Он страшно бледен. Рот его ежеминутно подергивается, как будто он делает глотательные усилия. Более десяти раз трогает он правой рукой ворот – это его обычный тик; левая рука, в которой перчатка и фуражка, то и дело сжимается. Видно, что он сильно взволнован. Когда 27 апреля 1906 года он открывал сессию Первой Думы, то думали, что он лишится чувств, – такое было у него бледное и встревоженное лицо.

Но вот отслужили молебен, духовенство удаляется.

Император произносит речь в духе патриотизма и объединения:

«Я счастлив быть среди вас, среди моего народа, представителями которого вы являетесь. Призываю Божье благословение на ваши труды. Твердо верю, что вы вложите в свой труд, за который вы ответственны перед родиной и мною, весь ваш опыт, всё ваше знание местных условий и всю вашу любовь к стране, руководствуясь единой этой любовью, которая да будет вашей путеводной звездой. От всего сердца желаю Государственной думе благотворной работы и полного успеха».

Тяжело смотреть на Николая во время произнесения этой речи. Слова с трудом вылетают из его сдавленного горла. Он останавливается, запинается после каждого слова. Левая рука лихорадочно дрожит, правая судорожно уцепилась за пояс. Последнюю фразу он произносит совсем задыхаясь.

Громовое «ура» раздается в зале. Раскатистым и глубоким басом отвечает Родзянко:

«Ваше величество, мы глубоко тронуты выслушанными нами знаменательными словами. Мы исполнены радостью видеть среди нас своего царя. В это трудное время вы сегодня утвердили ту связь с вашим народом, которая указует нам путь к победе. Ура нашему царю! Ура!»

Все присутствующие громко кричат «ура». Молчат одни крайне правые. В течение нескольких минут Потемкинский дворец дрожит от возгласов восторга. Император сразу оправился, к нему вернулось его обычное обаяние, он жмет руки, расточает улыбки. Затем уезжает, пройдя через зал заседаний.

Среда, 23 февраля

Заезжаю, как всегда, около 12 часов к Сазонову. Он в восторге от вчерашнего торжества, отклик которого скажется во всей стране.

– Вот, – говорит он, – здравая политика. Вот настоящий либерализм. Чем теснее будет контакт между императором и его народом, тем легче сможет император противиться влиянию крайних партий.

Я спрашиваю Сазонова:

– Это вам пришла мысль устроить посещение государем Думы?

– К сожалению, не мне. Инициатор – вы не догадаетесь кто – это Фредерикс, министр двора.

– Как, Фредерикс, этот консерватор, реакционер, этот живой обломок старины?

– Он самый… Его преданность государю помогла ему понять тот шаг, к которому положение вещей обязывало государя; он поднял этот вопрос перед государем и перед председателем Совета министров. Император немедленно согласился, Штюрмер не посмел противоречить, решение было тут же принято. Не скрою от вас, что император опасался сцены со стороны императрицы, он готовился к целому потоку упреков. Она, правда, высказалась против, но без вспышки, она проявила то холодное и сдержанное недовольство, которое у нее является часто самым сильным выражением неодобрения.

Четверг, 24 февраля

Сегодня у меня обедала княгиня Палей. Присутствовали также итальянский посол, маркиз Карлотти, и еще человек двадцать, в том числе генерал Николай Врангель, адъютант великого князя Михаила.

Главная тема обеденных разговоров – открытие думской сессии. Княгиня Палей очень одобряет посещение государем Думы.

– Я вас не удивлю, – замечает она, – если скажу, что этот либеральный жест не пришелся по вкусу императрице, которая все еще от него не пришла в себя.

– А Распутин?

– «Божий человек» очень недоволен и предрекает всякие беды.

Генерал Врангель, человек тонкого ума и скептик, придает царскому посещению небольшое значение. Он говорит:

– Поверьте мне, самодержавие всегда останется для его величества непреложным догматом.

Пятница, 25 февраля

Вот уже пять дней, как армии кронпринца атакуют Верден с возрастающим упорством. Линия их наступления занимает фронт в 40 километров; бомбардировка неслыханной силы.

Это самый трагический, самый, быть может, решительный момент войны со времени битвы на Марне.

Суббота, 26 февраля

Назначение Питирима петроградским митрополитом повело к тому, что Распутин стал полным хозяином в церковных делах.

Так, он только что заставил капитулировать пред собой Святейший синод, который должен был утвердить канонизацию «раба Божьего» Иоанна Тобольского.

Приятель Распутина, циничный Варнава, не рассчитывал на столь скорую и блестящую победу. Для полноты картины этот Варнава будет посвящен в архиереи.

Воскресенье, 27 февраля

Если признавать, что здоровье – это гармония всех функций, дружная работа всех органов, совместная энергия всех жизненных сил, то придется прийти к выводу, что русский исполин опасно болен. Ибо социальный строй России проявляет симптомы грозного расстройства и распада.

Один из самых тревожных симптомов – это тот глубокий ров, та пропасть, которая отделяет высшие классы русского общества от масс. Никакой связи между этими двумя группами, их как бы разделяют столетия. Эта особенность более всего сказывается в сношениях чиновников с крестьянами. Вот пример.

В 1897 году правительство приступило к общей переписи населения по всем правилам современной статистики. Впервые было предпринято мероприятие, столь широко поставленное и методичное. До того времени ограничивались областными сводками, приблизительными и суммарными. Агенты переписи встретили всюду крайнее к себе недоверие, а зачастую и прямое противодействие. Пошли нелепые слухи, народ верил разным выдумкам; говорили, что чиновники затевают повышение военных налогов, хлебные поборы, увеличение податей, земельную ревизию в пользу помещиков, вплоть до восстановления крепостного права. Крестьяне подозрительно переглядывались, твердя друг другу: «Быть большой беде… Добра от этого не жди… Дьявольская это затея». А чиновники, пользуясь эти детскими страхами, брали взятки. Все вело к еще большему углублению пропасти между двумя классами.

Повесть Короленко «На затмении» дает яркую картину злобного и подозрительного недоверия русского крестьянина к представителям высших классов и вообще ко всем, кто стоит выше него по общественному или имущественному положению, образованию или воспитанию. Дело происходит в городке на Волге. Астрономы приезжают туда наблюдать солнечное затмение. Присутствие этих иностранцев, их таинственные приготовления, их невиданные приборы очень волнуют жителей города. Появляется слух, что приезжие – колдуны, слуги дьявола, Антихриста. Их обступает недоверчивая, возбужденная толпа, с трудом охраняют они свои телескопы. Но вот наступает затмение, солнце темнеет. Тут вспыхивает гнев толпы. Одни вопят о безбожии астрономов, которые смеют исследовать небо: «Вот пошлет Господь на них свой гром». Другие, потеряв голову, кричат: «Пришел конец мира, началось светопреставление! Господи, смилуйся над нами!» Но вот солнце снова выглянуло, толпа успокоилась, все благодарят Бога за избавление от опасности.

Не менее показательны народные волнения, сопутствующие эпидемии и голодовке, столь частым в России. При каждом голоде появляется обычный слух: «Это господа и чиновники припрятали хлеб» или же «Чиновники и господа нарочно хотят извести народ, чтобы захватить себе землю». При эпидемии ненависть толпы всегда обращена против врачей, являющихся в их глазах представителями власти. «Говорят они непонятные вещи, чудят и разводят холеру, отправляя по приказанию начальства крестьян на тот свет». Толпа сжигает больницу, громит лабораторию и иногда убивает врача.

Писатель Вересаев, дающий столь яркие картины русской жизни, нисколько не грешит против истины, описывая печальный конец доктора Чекьянова. Молодой и пылкий доктор решил посвятить свою жизнь служению народу; во время холерной эпидемии он проявляет чудеса самопожертвования, и все же невежественная толпа обвинила его в отравлении, всячески оскорбляла его и, наконец, избила до полусмерти. Чуть живой от побоев, он не только не винит своих мучителей, но чувствует к ним безграничную жалость и пишет в своем дневнике: «Я хотел помочь народу, хотел отдать ему свои знания и силы, а он избил меня, как последнюю собаку. Только теперь я понимаю, как я любил народ, но не сумел заслужить его доверие. Крестьяне уже начали чувствовать ко мне доверие, но появилась четверть водки, и дикий примитивный инстинкт взял верх. Я чувствую, что умираю. Но ради кого я боролся? Во имя чего я умираю? Видно, так суждено было: народ всегда видел в нас чужих.

Мы сами высокомерно отодвигались от него, не хотели его знать; непроходимая пропасть отделяет нас от него».

Понедельник, 28 февраля

В течение последних месяцев у русских замечается стремление приуменьшать значение военного содействия Франции.

Несмотря на все наши усилия с помощью газет, докладов и кинематографических лент доказать интенсивность борьбы на Западном фронте, здесь ее недооценивают. Мне не раз приходилось обращать внимание Сазонова, Горемыкина и генерала Сухомлинова на неправильную и даже недоброжелательную оценку событий в некоторых газетах.

Бои под Верденом всё изменили. Теперь только оценили здесь героизм наших войск, искусство и выдержку нашего командования, громадное количество наших военных запасов и стойкий подъем нашего общественного мнения.

Председатель Государственной думы Родзянко приезжал ко мне сегодня передать поздравление с победой от лица членов Государственной думы.

На улицах перед выставленными в окнах газетными сводками мне не раз пришлось слышать разговоры «мужиков» о боях под «…Вердуном».

Среда, 1 марта

Для ознакомления с положением вещей в Петроград приехал бывший румынский военный министр Филипеску, член франкофильской партии в Бухаресте.

Он встретил наилучший прием у императора и Сазонова, но не высказал ничего, кроме общих мест, заявив о расположении Румынии к союзникам.

Он сообщил мне через Диаманди о своем желании повидаться и о том, что сам уже был бы у меня, если бы не простуда, приковавшая его к постели.

Четверг, 2 марта

Я получил телеграмму президента Республики по румынскому вопросу следующего содержания:

«Париж, 1 марта 1916 года.

Я прошу извинить меня, что привлекаю внимание Вашего Величества к тому, что правительство Республики придает жизненно важное значение предстоящему решению Румынии. Для союзников представляет огромную опасность тот факт, что Румыния рано или поздно может уступить давлению со стороны Германии. Для них также моральным военным поражением будет то обстоятельство, что Румыния продолжает упорно придерживаться своего нейтралитета до завершения военных действий. Франция готова предпринять всё, что в ее силах, чтобы настоять на активном участии Румынии в войне. Перед войсками, которые Франция держит в Салониках, несмотря на отчаянные усилия, предпринимаемые ею против Германии на французском фронте, стоит задача сотрудничества с Россией, Англией, Сербией и Румынией. Я не сомневаюсь в том, что Ваше Величество признает важность помощи союзникам со стороны Румынии. Ваше Величество представило яркое доказательство своих чувств, когда рассматривался вопрос о румынских территориальных притязаниях. Теперь же, когда эти деликатные проблемы урегулированы и осталось только решить вопрос о плане и условиях военных операций, я уверен, что в ходе новых переговоров Ваше Величество проявит свое умение выступать в роли посредника, с тем чтобы обе армии, и русская и румынская, приступили к выполнению возложенной на них задачи и начали военные операции, приложив для этого максимум усилий во имя нашей общей цели. Неудивительно, что Румыния хотела бы действовать главным образом на территории тех регионов, которые отошли к ней в соответствии с дипломатическими соглашениями, и представляется желательным, чтобы румынская армия, поддержанная более сильной и опытной русской армией, воодушевилась бы своей ролью освободителя на театре военных действий, где она вновь встретится со своими братьями по крови.

Несомненно, что Ваше Величество еще до меня раздумывал над всеми этими проблемами, и я твердо надеюсь, что благодаря Вашему высокому авторитету и Вашей прозорливости все трудности, стоящие на пути заключения военной конвенции, будут преодолены. Пользуюсь этой возможностью, чтобы повторить мои теплые пожелания Вашему Величеству и России.

Пуанкаре».

Я немедленно вручил эту телеграмму Сазонову, который, казалось, был не только удивлен, но скорее раздражен.

– Президент Республики должен был писать не императору, а королю Румынии. Это не просто, как думает господин Пуанкаре, вопрос расхождения мнений между русским и румынским генеральными штабами о театре военных действий, поскольку, несмотря на все мои усилия, вообще не было между ними каких-либо переговоров. Дело не в том, что обсуждается та или иная стратегическая концепция; речь идет о самом принципе сотрудничества. Когда я задаю вопросы Диаманди, когда я пытаюсь перевести переговоры с ним на практические рельсы, он неизменно отвечает, что у него нет соответствующих инструкций и что у него нет ни малейшего представления о намерениях его правительства. Когда наш военный атташе, полковник Татаринов, прибывает в Бухарест, наделенный всеми полномочиями и всей информацией, необходимыми для открытия переговоров, Брэтиану говорит ему, что день отказа Румынии от нейтралитета еще очень далек и что в нашем распоряжении уйма времени для подготовки наших совместных планов. И теперь, когда господин Филипеску наносит мне визит и я пытаюсь его разговорить, он ограничивается тем, что дает уклончивые ответы.