Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2"

С. Ф. Денисов
Антропологический эссенциализм А. С. Хомякова как метод объяснения цивилизации и культуры

Антропологическим эссенциализмом называют методологические установки, в которых многообразные социокультурные явления объясняются на основе представлений о сущности и природе человека. Он противопоставляется антропологическому экзистенциализму, в котором объяснение социальной и культурной жизни осуществляется через психические состояния человека. Страх, тоска, свобода и другие феномены принимают здесь онтологическую форму.

В своей основной работе «Семирамида», которую А. С. Хомяков писал почти двадцать лет и которая была опубликована только после его смерти, русский философ демонстрирует эвристические возможности методологии антропологического эссенциализма и негативное отношение к антропологическому экзистенциализму. Уже на первых страницах своего труда он ведет речь о природе человека, выделяя в ней три начала, которые в свою очередь послужили основанием генезиса всего многообразия социальной и культурной жизни. Одним из этих начал является вещественный, материальный состав природы человека. «Человек по своему вещественному составу подчинен общим уставам земной природы, и черты, неизменно передаваемые от поколения к поколению, служат основанием разделения всего человечества на несколько племен, отличных друг от друга».[278]278
  Хомяков А. С. Семирамида // Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1994. С. 22.


[Закрыть]

Социальная жизнь тоже включается в сущностную природу человекa, которая неизбежно порождает различные типы обществ, в том числе и государства. «Человек приближается к жизни более истинной и достойной его определения, вступая произвольно в общество других людей. Начинается размен сил и взаимных пособий, поставляются условия, возникают законы, рождаются государства»[279]279
  Там же.


[Закрыть]. Человек – существо духовное, и это тоже его сущностная особенность: «Человек, царь и раб земной природы, признает в себе высшую, духовную жизнь. Он сочувствует с миром, стремится к источнику всякого события и всякой правды, возвышается до мысли о божестве и в ней находит венец всего своего существования».[280]280
  Там же.


[Закрыть]

Таким образом, природа человека порождает первоначальные, протокультурные и протоцивилизационные явления, такие как племенные особенности народов, специфика государственных образований и духовно-религиозная составляющая. По терминологии А. С. Хомякова, они звучат как деление человечества по племенам, государствам и вере. Кроме того, в самой человеческой природе русский философ выделяет ее сущность, которая заключается в том, что над человеком всегда довлеет свобода и необходимость: «Беспристрастный разбор древних религий дает нам новое правило для их коренного разделения: отстраняя случайности изложения и формы, в которых они дошли до нас, мы находим, что главный их характер определяется не числом богов и не обрядами богослужения и даже не категориями ума (знающего), но категориями воли. Свобода и необходимость составляют то тайное начало, около которого в разных образах сосредоточиваются все мысли человека»[281]281
  Там же. С. 188.


[Закрыть]. Эти сущностные основания человеческой природы становятся центральными также в племенной и государственной организациях человека. Так, для скотоводческих племен характерно стремление к свободе, в то время как в земледельческих племенах формируется смиренная подчиненность. Протокультурная человеческая природа и сущность человека формируют характер как отдельного индивида, так и целых народов. Скотоводческие и охотничьи племена навсегда сохраняют чувство личной гордости и презрения ко всему чуждому. «Это чувство презрения к чуждому долго сохранит народность их. Победители, они угнетают порабощенных и не смешиваются с ними; побежденные, они упорно противятся влиянию победителей и хранят в душе инстинкты».[282]282
  Там же.


[Закрыть]

А. С. Хомяков не оперирует понятиями «культура» и «цивилизация», но тем не менее в «Семирамиде» дает оригиналъную концепцию соотношения их как фундаментальных явлений человеческой природы и сущности. В настоящее время существуют три взгляда на соотношение культуры и цивилизации. Одни философы настаивают на их отождествлении, другие, подобно О. Шпенглеру, рассматривают цивилизацию как этап в развитии культуры, который характеризуется ее упадком и гибелью. Третьи ведут речь о единых составляющих социокультурной жизни. Цивилизация порождается такими потребностями человека, как потребности в обороне, еде, размножении, а культура генерируется на основе заложенной в человеке потребности в смысле жизни и высших целях. Для этой позиции характерно представление о том, что одни компоненты социокультурного процесса являются цивилизационными, а другие – культурными. А. С. Хомяков, по существу примыкая к последней точке зрения, предлагает более тонкий и выверенный вариант.

В работах великого русского философа любые социокультурные явления представляют собою некий сплав культурных и цивилизационных компонент. Даже религиозность включает в себя культурные и цивилизационные начала. Культура связывается со стремлением человека к свободе, в то время как цивилизационность опирается на необходимость. При этом кушитская и иранская религиозности не существуют в чистом виде, они переплетены. Таким образом, культура и цивилизация существуют только как составляющие, как компоненты единого социокультурного процесса.

Ю. А. Закунов
Основные альтернативы социокультурных ценностей как продолжение идей славянофильства

Трудно переоценить значение славянофильства для развития отечественного мировоззрения. С одной стороны, это источник, давший начало одному из магистральных направлений, которое объединяет «державников», «почвенников» и прочие национально-патриотические силы самых разных политических и религиозных убеждений и оттенков в их противостоянии западному влиянию. С другой стороны, что представляется в настоящее время более существенным и верным, это то, что за вычетом обусловленных спецификой XIX века проблем (например, славянского единения) идеи славянофилов, в частности А. С. Хомякова, есть не антитеза, крайняя оппозиция западничеству, но золотая середина между ценностями западной и восточной цивилизаций.

Вся история ХХ века, а также победы, страдания и невиданные катаклизмы в российской истории служат наглядным подтверждением тому. Но это во многом и гипотетический путь, поскольку Россия далеко не всегда могла ему следовать, отклоняясь в те или иные крайности. Узка российская альтернатива между очевидно негативными тупиками грубого атеизма и религиозного фанатизма, между социальными обрывами самовластья, тирании и анархией, вседозволенностью. Но еще более сложным оказывается синтез между Востоком и Западом, которые несут в себе как положительные, так и отрицательные «заряды».

Вопрос о соотношении азиатского и европейского в России не столько географический, сколько духовно-исторический и всемирно-исторический. Под западным влиянием понимались преобладание «общечеловеческих» ценностей и необходимость им следовать: прогресс, активность, культурное развитие, рационализм, либерализм и демократия – тогда как восточное начало несло в себе то, от чего следует отказаться: созерцательность, застой, религиозная фанатичность и деспотизм. Соответственно западники призывали к духовной и социальной революции, состоявшей в отказе от исторически выбранного народом «созерцательного Православия», якобы ведущего Россию к Востоку, и в обращении ее к «деятельному» Западу. Напротив, славянофильская традиция всегда указывала на извращение Западом подлинного христианства, что неизбежно приводило Запад к духовной деградации и в конечном счете приведет к распаду его цивилизации. Попытки синтеза делались неоднократно, в частности, В. С. Соловьев пытался соединить эти две крайние позиции. Для него и западное, и восточное христианство – односторонние начала, не обладающие сами по себе полнотой истины, отсюда необходимо соединение православной духовности с деятельным началом католицизма. Эту задачу, считал он, может решить только русский народ, принадлежащий и западной, и восточной культуре, в результате возникнет якобы вселенское теократическое государство, объединяющее все христианские народы.

Взгляды славянофилов, в том числе А. С. Хомякова, представляются при этом более жизненными и совершенными. Идея соборности, философски осмысленная и воспринятая из церковной и социальной жизни, дает возможность совместить божественный провиденциализм с активностью человека, ибо сам «дух божий, живущий в совокупности церковной», «проявляется во множестве».

На отечественной почве А. С. Хомяков положил начало философской традиции, конкретизирующей христианскую истину в различных сферах культуры. Она философски, исторически и научно обосновывает возможность и необходимость строительства христианской культуры и особую роль в этом России. Определение Хомяковым церкви как объединения людей не по человеческому усмотрению, а по божественной благодати есть важнейший критерий отличия русского пути от западного. Особенность формулировки русской национальной идеи как творческой реальной ведущей силы в том, что она обосновывает добровольную христианизацию всей культуры через свободное восприятие сердцем божественной благодати, как «единство в свободе по закону Любви» (А. С. Хомяков), как постоянное стремление к совершенству. Вся русская культура, все стороны жизни будут обновляться и вестись духом сердечной любви к Богу и человеку.

Зазор между данным бытием, заданием и историческим осуществлением задания часто приводит к противоречиям. Так, краеугольным камнем воззрений славянофильства являлось мнение о том, что приобщение к «православным истинам» оказывает решающее влияние на формирование «лучших качеств русского народа». В реальной же жизни ощущается явный недостаток этих «православных истин». Они видели выход в «очищении» Православия, которое разрешит противоречие между религией и разумом и направит развитие России по пути создания «органического общества», стоящего во главе мировой цивилизации. Вопрос об оценке исторического пути и будущего России связан с ее главной национальной идеей, сила которой в религиозности, соответствующей природе народной души и объективным условиям исторического бытия. Для славянофилов она должна быть обязательно христианской. «Россия может быть только христианской или ничем», – полагал А. С. Хомяков. Но не католической или протестантской, а православной. Для Православия церковная истина не принадлежит избранным, она достояние всех, кто «вошел в церковную ограду». Приобщение к истине не может быть насильственным, так как «всякое верование <…> есть акт свободы»[283]283
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. М., 1904. Т. 2. С. 43.


[Закрыть]. «Христианская истина не нуждается в постоянном покровительстве», и «чрезмерная о ней забота ослабляет, а не усиливает ее». Свидетельствует лишь тот, кто «живет в Истине», которая себя «не доказует, а показует», и у кого исповедание веры неотделимо от дел. А. С. Хомяков был против огосударствления православной церкви и считал его порождением не коренных, соборных начал, а чисто историческим явлением. Подлинная церковь «не доказывает себя <…> но свидетельствует собою» и не сводима к каким-либо теоретическим формулам.

В России подлинное объединение людей возможно не формально, внешне, по каким-то отдельным признакам, но прежде всего соборно, на основе свободы личности, через воплощение принципа «единства во множестве», который утверждает критерий истины в полноте взаимосвязей божественного и человеческого, в соборном мнении церкви, в корне противоречит «папизму», подавляющему свободу духовно и организационно, и протестантизму с его замаскированным индивидуализмом.

Для славянофилов источником власти был народ. Встать в истинно русские отношения друг к другу значило жить по совести, по правде, по-божески. Задачу «внутренней истории» России славянофилы видели «как просветление народного общинного начала общинным церковным».

Все сословия должны пользоваться покровительством самодержца, и предназначение русского государства не в том, чтобы стать выразителем интересов зажиточных или аристократических кланов, но в том, чтобы «действовать в интересах всей русской земли» и быть защитником правды Божией на земле. Однако в России произошла деформация самодержавного принципа: «дворянство разлучило простой народ с царем», закабалило народ в крепостном праве и поставило свои корыстные интересы выше служения «Вере, Царю и Отечеству». По сути это был путь западноевропейский, чуждый России. Его выбрал Петр I – «революционер на троне», заложивший основы абсолютизма, подчинивший историческую (но не мистическую) церковь государству и заставивший работать русский народ на чуждые идеи, а потом в лице его «достойных» преемников на престоле – на онемеченных дворян. Дворянство превратилось в онемеченное барство и защищало свои классовые интересы, из него выходили не только декабристы или фанатичные поборники официального царского режима.

Истинное народничество А. С. Хомякова и его идейных соратников проявлялось не в формально-правовом понимании народа, который для них являлся «единственным и постоянным действователем истории». В триаде «православие, самодержавие, народность» славянофилы отдавали предпочтение народности скорее из-за исторического момента. Народолюбие и народовластие были воплощением исконного идеала Святой Руси, в котором сосредотачивалось то лучшее, что есть в народе и что олицетворялось в святых и самодержце.

Разрушение именно духовных национальных основ, о которых глубоко и вдохновенно писал А. С. Хомяков, привело в ХХ веке к ситуации, описанной выдающимся русским мыслителем И. А. Ильиным. Недовольство ограничениями прав личности, требования внешней свободы, соблазн «все разом взять и устроить» вместо длительного улучшения законов и развития внутренней правовой культуры привели к своей противоположности – отрицанию личности вообще (единица – ноль), ликвидации ее прав и отождествлению с безликим коллективом. Желание экспроприации земель и чужой собственности, получение чужого даром и в неограниченном количестве привело к отнятию всего у всех, ликвидации права частной собственности. Ропот на царскую цензуру и несвободу слова закончился монополией слова, печати и даже мысли. Критика церкви привела к безверию и пошлости, недовольство «полицейским гнетом» и всевластьем царя – к невиданной диктатуре и насилию, протест против великорусского национализма и угнетения великодержавным шовинизмом малых народов закончился отрицанием идеи нации вообще и стиранием национальных особенностей Интернационалом, а требование расширения народовластия – фарсовой пародией на подлинную демократию. Революционеры восстали на христианские заповеди, утверждающие, что жизнь на земле невозможна без терпения, смирения и отречения. В итоге ни один исторический режим не возлагал на своих «подданных» такого бремени изнурительного терпения, вынужденного смирения и унизительного отречения.[284]284
  См.: Ильин И. А. Наши задачи. М., 1993. Т. 1. С. 193.


[Закрыть]

Неудача термина «славянофильство», более запутывающего проблему, хорошо видна на примере Константина Леонтьева, которого до сих пор называют поздним славянофилом, несмотря на его мнение, что «славянские народы жили и живут чужими началами», «их нынешняя культура слагается отчасти из слабых остатков традиционного византизма, большей же частью – из стремительно усвоенных элементов прогрессивного европеизма». Термин «славянство» существовал для него без всякого определенного культурного содержания, а известный его афоризм гласил: «Славянофильство есть, а славянства нет». Поэтому слияние славян с Россией, к которому стремится панславизм, не только не может быть целью здравой политики, с русской точки зрения, но было бы прямо опасным для России, так как это усилило бы «новыми струями уравнительного прогресса наши разлагающие демократические элементы и ослабило бы истинно-консервативные, т. е. византийские начала нашей жизни».

Существует соблазн очередного мифотворчества, умозрительного понимания идейного наследия А. С. Хомякова, использования его в «своих интересах». Особенно это характерно для так называемых западников. Приклеив в свое время ярлык «славянофилы» к своим идейным противникам, они теперь активно муссируют термин «любовь», часто употребляемый А. С. Хомяковым для прояснения категории соборности, толкуют его чуть ли не тождественным современному понятию «толерантность». Налицо подмена глубоко религиозного значения любви в смысле свободного полноценного единения людей на основе божественной благодати конъюнктурными «многомыслием», «плюрализмом», терпимостью к иному. Очевидно, что христианская любовь к злу невозможна, так же как невозможен холодный огонь. Лишь отделив человека от зла, мы его спасаем. «Благодатный огонь», исходящий от гроба Господня, не жжется и дан как чудо и обетование будущей жизни. Когда же признается право на гордыню, лихоимство, разврат и прочие мерзости и называется это «иным образом жизни», то тем самым люди, на словах исповедущие «любовь к ближнему», самонадеянно возлагают на себя «божественное» бремя «благодатного огня», что на самом деле погружает их самих и тех, кого они «любят», в «геенну огненную». Подлинная любовь, которую имели в виду славянофилы, по истоку своему свободна (невынужденна), по природе (почве) и направленности своей благодатна (божественна), а по виду связи жертвенна и целостна.

Изучение наследия А. С. Хомякова требует цельности, при этом метод познания должен соответствовать предмету. Нельзя рационально расчленять его учение, тем более, что пафос «проповеди» мыслителя есть цельность. Особенно это касается утверждаемого им принципа соборности. То, что западное рациональное сознание часто рассматривает как слабость, как отсутствие четких границ, размытость в формулировках, должно рассматриваться как сверхрациональная сила, стремящаяся к полноте.

В учении о церкви А. С. Хомяков, следуя святоотеческой традиции, рассматривает ее не в чисто экклезиологическом смысле. Церковь как мистическое «тело Христово» и вмещающая в себя «полноту Святого Духа» есть универсальное, соборное единение, не отождествляемое ни с какой социальной общностью, но и не противопоставляемое общественным институтам. Как во Христе воплощено гармоничное соединение божественного и человеческого, так и в церкви, предназначение которой в преображении земного, есть живой, исторически цельный синтез земного и божественного. Путь миропочитания, то есть ущемления божественного в угоду земному, путь обмирщения и приспособления, характерный для Запада, противостоит России не меньше, чем путь характерного для фанатичного и «религиозного» Востока мироотрицания, то есть «возвышенного» обособления небесного от мирского.

Из того, что соборность относится к сверхэмпирическому бытию, вовсе не следует, что она есть чисто божественная характеристика, не содержащая в себе антропологического начала по существу. Различение божественного и человеческого не должно переходить в разделение. Христологический аспект помогает разрешить проблему в целом. Упрек в двойственности и эклектике должен быть отвергнут, иначе пришлось бы подвергать сомнению богочеловеческую природу самого Христа. Непостижимую для формального сознания антиномию снимает идея преображения мира духом Христовым, добровольная христианизация человеческой культуры.

Если церковь есть центр человеческой жизни как индивидуальной, так и общественной, понимаемый как мистическая связь, дарованная самим Богом, то тогда понятно и значение русской общины. Она выступает не как очередная умозрительная конструкция, экстраполяция (перенос) религиозного в плоскость мирского, социального, но как конкретизация, народный институт, обладающий реальной силой духовно-нравственного внутреннего содержания и благодатной направленности осуществлять жизнь по законам любви, национального самовыражения и межэтнического согласия. При таком понимании единство не может быть формальным, лишь на почве совпадения взглядов, убеждений, образа жизни (на западный манер), но на духовно-онтологической основе (здесь духовное ни в коем случае не совпадает со сферами деятельности – художественной, научной, философской и даже религиозной). Подлинная соборность (или «единство во множестве») возможна лишь как мистическая свободная связь по божественной благодати, а не по человеческому усмотрению. Подобному единению, конечно, чуждо насилие, внешний авторитет, страх, лжечудеса, тайны для посвященных, слепой коллективный инстинкт или произвол и духовная анархия. Здесь симфоническое многоголосие хора и богатая гармония красок противостоят монотонному однообразию мелодии и серому одноцветью в не меньшей степени, чем какофонии множества звуков и бессмысленному нагромождению красок западных модернистов.

Предлагаемая таблица дает обобщающее представление об основных альтернативах социокультурных ценностей и «срединном» пути, о котором в свое время «пророчили» А.С. Хомяков и славянофилы.