Текст книги "Христофор Колумб"

В тот момент, когда я пишу это, каравеллы подняли паруса при южном ветре, чтобы попытаться обойти вокруг него, плыть до тех пор, пока не отыщем Самоат – остров или город, где есть золото. О том говорили все индейцы, посетившие корабль.

Люди здесь похожи на жителей соседних островов, говорят на одном языке, имеют одинаковые обычаи. Разве только обитатели Фернандины (описание острова я пропустил – И.Н.) показались мне домовитыми, обходительными, рассудительными. Когда они приносят хлопковую пряжу и прочие вещички, то расценивают их более умело, чем жители соседних островов. Я видел у них одежды, сотканные из хлопковой пряжи наподобие плаща. Они любят наряжаться. Женщины носят спереди клочок ткани, скупо прикрывающий стыд.

Остров очень зеленый, ровный, изобильный. Я не сомневаюсь, что его жители круглый год сеют и собирают просо, а также другие культуры. Я видел множество деревьев, отличающихся от наших. Среди них есть с ветвями различного вида, отходящими от ствола, причем каждая веточка бывает особой формы. Это очень необычно, кажется величайшим дивом на свете.

Какое разнообразие форм и видов! На одной ветке листья подоны камышинкам, на другой как у мастичного дерева. Иногда на дереве растут листья пяти или шести несхожих видов. Это не результат прививки. Можно сказать, – прививку делают леса. Люди совершенно не заботятся о деревьях.

Я не видел у местных жителей признаков сект. Полагаю, скоро они станут христианами, тем более что весьма понятливые.

Рыбы здесь так отличаются от наших, что это кажется чудом. Иные похожи на петухов с тончайшей расцветкой – синей, желтой, красной, иных тонов. Они раскрашены на многие лады. Тона так тонки, что не найдется на свете человека, не подивившегося им, не обретшего покой, глядя на рыб. Есть и киты.

Я не заметил тварей, кроме попугаев и ящериц. Корабельный мальчик говорил мне, будто видел крупную змею. Я не встречал ни коз, ни овец, ни других животных, хотя, впрочем, находился здесь недолго, всего полдня. Вряд ли бы я мог просмотреть их, если бы имелись. Я опишу окрестности острова после того, как обойду его».

Такова часть дневника, составленного за два дня. Чтобы не утомлять читателя, я упустил повторяющиеся описания остров, морских переходов, встреч с аборигенами. Полуграмотный ткач с домашним образованием написал хороший дневник. Я бы сказал: слишком хороший для человека его круга! В истории Великих географических открытий только спутник Магеллана, Антонио Пигафетта подарил потомкам нечто подобное. Итальянские университеты спорят за право называть Колумба своим выпускником или хотя бы учеником, не закончившим курса наук. В качестве весомых аргументов они воздвигают статуи адмирала перед факультетами. Жаль, что такая мысль не приходит в голову ректору моего красноярского института, уж мы бы нашли связи Колумба с Сибирью! Но это не вписывается в генуэзскую версию происхождения мореплавателя. Жизнь ткача расписана по годам, в ней нет места на учебу в университете.

* * *

Почитаем еще Колумба:

«Среда, 17 октября. В полдень я вышел из селения, где бросил якорь и взял воду, чтобы обойти Фернандину. Ветер был юго-западный и южный. Я хотел следовать вдоль берега к юго-востоку и югу по следующим причинам: земля уходит на юго-восток и, как объясняли местные жители с индейцами, которыми я вез с собой, именно в южной стороне должен находиться остров Самоат, где есть золото. Однако Мартин Алонсо Пинсон, капитан каравеллы «Пинта», коему я отослал трех индейцев, явился ко мне и сообщил, что один из них убедительно дал ему понять, будто, следуя на северо-северо-запад, можно быстро обойти остров. Видя, что ветер не помогает на пути, я счел за благо выбрать иной маршрут, направился на северо-северо-запад.

В двух лигах от оконечности острова я открыл чудеснейшую бухту с одним входом. Точнее говоря, в нее вели два прохода, потому что посередине горла бухты находился маленький островок. Оба прохода были очень узки. Внутри бухта выглядела такой широкой, что в ней могли поместиться сто кораблей, если бы глубина оказалась достаточной, дно лишено подводных камней, проходы глубоки.

Я счел за благо хорошо осмотреть бухту, измерить глубину. Для этого кинул якорь вне бухты, вошел в нее на лодках. Мы убедились, что бухта мелкая.

Так как я предполагал, что бухта может быть устьем реки, то велел захватить с собой бочки для пресной воды. Я нашел на берегу 8–10 человек, сразу подошедших к нам и указавших на лежавшее неподалеку селение. Я направил туда людей за водой, причем одни несли бочки, другие шли с оружием. Воду брали в отдаленном месте, отчего я задержался на берегу в течение двух часов.

За это время я обошел лес, где росли упомянутые деревья. Мне не доводилось видеть ничего прекраснее. Кругом было много густой зелени, словно все происходило в Андалусии в мае месяце. Как день от ночи отличались эти деревья от растущих в нашей стране, иными были плоды, травы, камни и прочее. Правда, некоторые деревья были кастильской породы, но отличались от наших; непохожих было столько, что нет на свете человека, способного дать им всем имена, сравнить с кастильским.

Люди были подобны встреченным прежде, наги, такого же роста, отдавали все, чем владели, за любую предложенную вещь. Корабельные мальчики выменивали у индейцев дротики на осколки стекла и битой посуды. Плававшие за водой люди рассказали, как заходили в дома индейцев и обратили внимание на то, что внутри они чисты, старательно подметены, ложа с подстилками, на которых спят, похожи на сплетенные из хлопковой пряжи сети.

Туземцы строят дома на манер боевого шатра. В каждом есть высокие хорошие очаги, но я не видел селений больше 12–15 домов. Замужние женщины носят шаровары из хлопчатой ткани. Девочки до восемнадцати лет ходят без штанов.

Здесь были собаки – дворняжки и легавые. Мои люди встретили индейца, у которого в носу был продет кусок золота величиной в половину кастельяно. На поверхности обломка они заметили буквы.

Я разбранил их за то, что не приобрели золото у индейца за цену, которую он просил, чтобы посмотреть, какова и чья эта монета. Они ответили, что индеец никогда бы не решился обменять ее.

После того, как взяли воду, я вернулся на корабль, поднял паруса, пошел к северо-западу, где открыл часть острова вдоль берега, идущего с востока на запад. Находившиеся на корабле индейцы утверждали, что этот остров не Самоат, он меньше него, лучше вернуться назад, чтобы прибыть на Самоат.

Ветер стих, затем подул с запада-северо-запада, стал противным для нас. Я повернул обратно, плыл ночью к востоку-юго-востоку, иногда забирал на восток или на юг, чтобы держаться дальше от берега, так как надвинулись густые тучи, наступило ненастье. Из-за дурной погоды я не мог пристать к берегу, бросить якорь. Ночью лил сильный дождь от полуночи до наступления дня. Когда дождь прекратился, небо осталось облачным, предвещавшим дождливую погоду.

Мы дошли до оконечности юго-восточной части острова, где я решил выждать на якоре, пока погода не прояснится настолько, чтобы можно было увидеть остров, к которому должен идти. С того времени, как нахожусь в Индиях, все дни шли малые и большие дожди. Да поверят Ваши Высочества, что земля здесь самая лучшая, изобильная, ровная, благодатная из всех, что есть на свете».

Глава XVIII
Куба

«Пятница, 19 октября. На рассвете я приказал поднять якоря, послал «Пинту» на восток-юго-восток, «Нинью» на юго-юго-восток, а сам пошел к юго-востоку. Я отдал приказ обеим каравеллам плыть до полудня в указанных направлениях, затем соединиться со мной.

Не прошло и трех часов, как мы увидели остров и до полудня корабли подошли к его северной оконечности, у которой лежал островок, от которого тянулась на север цепь подводных камней; другая гряда отделяла его от большого острова. Туземцы с Сан-Сальвадора называли большой остров Самоатом, я дал ему имя Изабеллы. Ветер дул с севера. Упомянутый островок оставался на линии моего пути от Фернандины. Я пошел в направлении восток-запад, следовал вдоль берега Изабеллы 12 лиг до мыса, названного Прекрасным. Этот мыс – западная оконечность острова. Он очень красив, имеет плавные очертания, у берегов глубокое море без отмелей, вдоль внешнего края суши лежат камни, дальше вглубь идут пески, отчего берег мыса песчаный. Я приказал бросить якоря и простоял до утра.

Берег острова и осмотренная часть почти везде кажутся песчаным пляжем. Здесь полно высоких деревьев. Остров выше ранее открытых земель. На нем расположен холм. Трудно назвать его украшающей местность горой. Вероятно, в глубине острова есть много источников.

С северо-восточной стороны берег образует выступ с большими густыми лесами. Я хотел отплыть в том направлении, бросить якорь, высадиться на берег и своими глазами подивиться на его красоты. Но море там мелкое, нельзя встать на якорь, разве зайдя вдоль берега очень далеко. Ветер позволил доплыть только до места, где кинули якорь. Все так прекрасно вокруг, что я не знаю, куда направиться в первую очередь. Мои глаза устают созерцать роскошную растительность, необыкновенно разнообразную, во всем отличную от нашей кастильской. Я полагаю, здесь имеется много высоко ценимых в Испании трав и деревьев, из них готовят краски и лекарства. На свое горе я не мог распознать эти травы и деревья. Когда я прибыл сюда, до меня донесся нежный, тонкий аромат цветов и деревьев. Казалось, будто на свете нет ничего приятней.

Утром, накануне отплытия, желая осмотреть земли у Прекрасного мыса, я высадился на берег. На нем нет селений, они расположены в глубине страны. Судя по словам индейцев, там живет король здешней земли, у которого есть много золота. Намереваясь вступить с ним в переговоры, я хотел отправиться на поиски селения. Король управляет ближними островами, ходит одетый, носит на себе много золота. Я не верю рассказам, так как плохо понимаю речь пленников, и уж очень они бедны золотом, если ничтожное количество, которое носит король, кажется им значительным.

Я полагаю, выступ, названный Прекрасным мысом, является отделенным от Самоата островом. Вероятно, между ними имеются мелкие островки. Этого я не знаю и не могу узнать в подробностях, ведь на исследования понадобилось бы добрых пятьдесят лет, а я желаю открыть и увидеть елико возможно больше земель, чтобы в апреле с Божией помощью возвратиться к Вашим Высочествам. Если я найду места, где окажется достаточно золота и пряностей, то задержусь до тех пор, пока не наберу того и другого столько, сколько смогу. Поэтому я делаю все возможное, чтобы попасть туда, где удастся найти золото и пряности».

* * *

«Суббота, 20 октября. С восходом солнца поднял якоря, чтобы плыть к северо-востоку, так как узнал, что в той стороне есть поселение и король. Море оказалось таким мелким, что я не мог вступить в эти воды, плыть ими. Видя, что придется совершить большой обход, я решил направиться старым путем – от северо-северо-востока на запад, обогнуть Изабеллу. Ветер был слабым, я не мог следовать вдоль берега на близком расстоянии от него, разве только ночью. Так как было опасно становиться на якорь у островов в темное время, когда глазу не видно, куда бросаешь якорь, а я шел узкими проходами, иногда лишенными мелей, иногда мелководными, то пролежал в дрейфе ночь на воскресенье. Каравеллы (“Пинта” с “Ниньей”) нашли удобные для стоянок места, кинули якоря. Они давали мне обычные сигналы идти к ним, но я не захотел».

* * *

«Воскресенье, 21 октября. В десять часов подошел к мысу островка, бросил якорь. Также поступили капитаны каравелл. После обеда высадился на берег, где не было селений, если не считать одинокого дома, в котором никого не застал. Думаю, хозяева сбежали, ибо вся утварь осталась на своих местах.

Я не позволил прикасаться к вещам, оправился с капитанами и группой людей осматривать остров. Если видимые раньше острова были красивы, зелены, изобильны, то этот во всех отношениях превосходил их. Особенно хороши огромные зеленые леса. Тут много озер, вокруг них чудесные рощи.

Травы, как в Андалусии в апреле, в лесах поют птицы. Попавший сюда человек не захочет покинуть эти места. Стаи попугаев затмевали солнце. Было на диво много других птиц, самых разнообразных, отличавшихся от наших.

На острове росли деревья бесчисленных пород, у каждого из них плоды на свой лад. Все благоухали. Я чувствовал себя самым несчастным человеком на свете, оттого что не мог определить пород деревьев и плодов, а я уверен в их ценности. Я везу отобранные образцы плодов и трав.

Проходя берегом озера, я видел убитую моими спутниками змею. Я взял ее кожу Вашим Высочествам. Змея заметила нас, бросилась в воду. Мы последовали за ней, благо озеро оказалось мелким, и гнались до тех пор, пока не проткнули пиками. В длину змея имеет 7 пядей (124 см). Думаю, что подобные змеи во множестве водятся в здешних озерах.

Я нашел алоэ, решил завтра погрузить на корабль 10 кинталов (460 кг) этого дерева. Мне сказали, будто оно высоко ценится.

Блуждая по острову в поисках хорошей воды, мы наткнулись на селение, лежащее в половине лиги от якорной стоянки. Жители заметили нас, покинули дома, пустились в бегство, спрятали одежду и свое достояние в лесу. Я приказал ничего не брать, даже если вещь оценивалась в булавку.

Вскоре к нам присоединились некоторые сбежавшие жители. Один из них отнесся к нам с особенным доверием. Я дал ему погремушки, стеклянные четки, чему он несказанно обрадовался.

Желая теснее скрепить нашу дружбу, потребовать что-нибудь у индейцев, я попросил его принести воды. Туземцы явились на берег с полными флягами-тыквинами, искренне радовались, предлагали нам воду. Я велел дать им еще одну связку стеклянных четок. Они заверили нас, что завтра снова придут на берег.

Я намеревался наполнить водой всю имевшуюся на кораблях порожнюю посуду и, если погода будет благоприятна, отправиться вглубь острова, продолжить поход, пока не вступлю в переговоры с королем. Я хотел узнать, смогу ли получить золото, которое он носит на себе.

Затем я имел намерение двинуться в путь к большому острову. Судя по разъяснениям индейцев, он должен быть Сипанго. Они называют его «Кольба», говорят, будто на нем есть крупные быстроходные корабли. За островом лежит второй, именуемый «Бохио». Индейцы утверждают, что он велик. Мимоходом я осмотрю промежуточные острова. В дальнейшем буду поступать сообразно с тем, найду или нет на пути достаточное количество золота и пряностей. Я твердо решил идти к материковой земле, к городу Кинсаю, передать Великому хану послания Ваших Высочеств, испросить у него ответа и с письмом приплыть в Кастилию».

* * *

«Понедельник, 22 октября. Всю ночь и весь день ожидал, не принесут ли король либо другие особы золото или что-нибудь ценное. Явилось много похожих на индейцев нагих людей. У некоторых туземцев тело было разрисовано белой краской, у других – красной или черной, у прочих – иными цветами.

Они давали нам дротики, мотки хлопковой пряжи, меняли их на осколки стекла от разбитых чашек, на обломки плошек из обожженной глины. У некоторых индейцев к носу были подвешены кусочки золота. Они с величайшей охотой отдавали его за погремушки, стеклянные четки. Золота было мало. Казалось, будто принесенное – ничто. Честно говоря, и мы дали им немного».

* * *

«Вторник, 23 октября. Сегодня хотел отплыть на остров Кубу. Если судить по тому, что говорят индейцы о его величине и богатстве, он должен быть Сипанго. Я не намерен задерживаться для похода в селение, к королю или сеньору, как прежде решил. Я вижу – здесь нет золота. Чтобы обойти острова, нужны ветра разных направлений, но ветер никогда не дует в ту сторону, куда желают люди. Поэтому нужно плыть в страну, сулящую большие выгоды.

Не могу поднять паруса, выйти на Кубу: нет ветра, мертвое затишье, льет сильный дождь. Вчера тоже шел дождь, но не принес прохлады. Днем стоит жара, а ночи здесь холодные, как в Испании в Андалусии в мае месяце».

* * *

Итак, дорогие читатели, нам предстоит отправиться на Кубу. Перед путешествием мне хочется второй раз обратить ваше внимание на лексику великого мореплавателя, сделать соответствующие заключения.

Из приведенных документов мы видим, с каким восторгом Колумб осматривает Багамские острова, находит один остров краше другого, называет их лучшими в мире, восхищается разнообразием деревьев и цветов, дивится яркой окраске рыб, многообразию «затмевающих солнце» птиц, сравнивает увиденное с картинами Кастилии, которую называет «нашей». Отсюда возникает вопрос: можно ли на основании отмеченной особенности речи Христофора утверждать, что он был кастильцем?

В дневниках Колумба встречаются и другие сравнения, но только в отношении Кастилии он пользуется личным местоимением. Христофор прожил долгую жизнь в Португалии, однако нигде не говорит:

«У нас в Португалии» или «в нашем Лиссабоне». Забегая вперед, отмечу: однажды он вспомнит о горах Сицилии, но не назовет их своими. Вы, конечно, обратили внимание на то, что в дневнике несколько раз встречалась весенняя Андалусия. Адмирал знает зелень ее полей, запахи цветов, прохладу ночей. Это не случайно.

Андалусия – южная область Испании, куда приехал Колумб после смерти жены и отказа Жуана II снарядить экспедицию. Она включает в себя провинции: Гранаду, Кордову, Малагу, Севилью, Кадис, Уэльву, где разворачивались события начала книги. Я писал о существовании серьезной причины, по которой будущий адмирал оказался на землях рыцарских орденов, занимавшихся колонизацией новых земель. Теперь я разовью свою мысль, возьму на себя смелость утверждать, что профессиональный моряк, начавший службу «корабельным мальчиком» и выдававший себя за итальянца, родился в Андалусии. Толь ко этим можно объяснить особенности лексики дневников мореплавателя. Я уверен, что когда Колумб отправлялся в поход, а его старший сын постигал дворцовый этикет в свите наследника объединенного престола Кастилии и Леона, Фердинанд с Изабеллой знали родословную адмирала, не считали унижением для себя общаться с его сыном. Капитан был купцом и пиратом, волею судьбы втянутым в гражданскую войну на стороне противников короля.

Путь Колумба от острова Гуанахани к берегам Кубы

Мое предположение подтверждается словами Колумба. В 1503 году в письме с Ямайки он пожалуется монархам: «В двадцативосьмилетнем возрасте я поступил на службу. Ныне мои волосы уже седы, тело измождено болезнями, силы иссякли. Все, что у меня осталось от этой службы, было у меня, как и у моих братьев, взято и продано, вплоть до последней рубашки, без моего ведома, в мое отсутствие, к моему великому бесчестию».

Путь Колумба вдоль северо-восточных берегов Кубы 1492 г.

Давайте, сопоставим несколько чисел и подумаем, о какой службе идет речь? По генуэзской версии, Христофор родился в 1451 году. Его исповедник и друг Андрес Бернальдес уверял современников, будто на самом деле адмирал был на десять лет старше. Но пока оставим в стороне замечание священника, возьмем официальную дату рождения мореплавателя и добавим к ней 28 лет. Мы получаем 1479 год. Что происходило тогда в жизни Колумба, мог ли он поступить на службу? Весной и летом 1479 года Христофор жил в Лиссабоне с молодой женой, закупал на Мадейре сахар для торгового дома Чентурионе, судился с ним в Генуе, а осенью переехал на Порту-Санту, где познакомился с дневниками семьи Перестрелло. Мы видим, что будущий адмирал в то время не состоял на службе у королей, занимался своими делами. Только в 1485 году он уедет в Испанию и на следующий год предстанет перед Изабеллой и Фердинандом. Следовательно, по генуэзской версии числа не сходятся.

Теперь давайте вспомним о замечании Бернальдеса, добавим к возрасту Христофора 10 лет. Получается, что он поступил на службу в 1469 году. На какую службу? Даже по генуэзской версии она не может быть службой итальянским сеньорам или португальскому королю. Добавлю: было бы глупо напоминать Фердинанду с Изабеллой о своих заслугах на иноземной службе. Вероятно, речь идет о службе кастильской короне. В тот год Кастилией правил слабый король Энрике IV, раздавший земли крупным феодалам. В 1474 году он умер, на трон взошла Изабелла, началась гражданская война. Если Колумб начал служить с 1469 года, то мог оказаться в стане врагов королевы или просто попасть в опалу. Обратите внимание! Он пишет монархам о своей службе, как об известном им деле, за что вправе ожидать награды, а не бесчестия.

Вероятно, а для меня это очевидно, Христофор имел дворянский герб, обширные связи с элитарными рыцарскими орденами, позволившими ему жениться на Фелипе Мониз де Перестрелло, проникнуть в секретный королевский архив. Эти силы поддерживали его в Испании, способствовали сближению с высшим руководством страны, запретили вторую женитьбу на безродной девушке, не соответствующую этике Рыцарей Христа.

Накануне подписания королевской «Капитуляции» монархи простили мятежного вассала, за которым скрывались сильные покровители, восстановили в дворянском звании, отправили в поход. Плывя по Атлантическому океану и блуждая по архипелагу Багамских островов, адмирал писал дневник, предназначенный для монархов, знавших его тайну. Поэтому Колумб не скрывал своего происхождения, с гордостью писал: «наш язык», «наша Кастилия», полагая, что его прошлое забыто. Он ошибся, оно будет иметь неприятные последствия.

Оставим вопрос о родословной Колумба, вернемся к дневнику. В нем есть интересное сообщение о моряках, встретивших индейца с обломком монеты в носу. Она была величиной с половину кастельно, имела на поверхности четко видимые буквы.

«Я разбранил их за то, что не приобрели золото у индейца за цену, которую он просил, – замечает Христофор, – чтобы посмотреть, какова и чья эта монета».

Адмирал утверждает, будто его люди видели монету, а не обломок диска с загадочными письменами. Так сказали матросы. Если бы они принесли командиру это золото, то открытие Америки, возможно, пришлось бы приписать португальцам или испанским капитанам. Вспомните истории Жуана Ваза Кортериала, двадцать лет назад открывшего в Атлантике земли, или Алонсо Санчеса из Уэльвы, в начале восьмидесятых годов после долгих странствий вынесенного океаном в бессознательном состоянии к берегам Порту-Санту!

Неожиданная находка не удивила Колумба. Это объясняется двумя причинами: он знал о предшественниках или думал, что монета попала на остров с азиатского материка. Последнее предположение более вероятно. Христофор считал, будто Япония находится от Багамских островов в нескольких днях пути. Ученым следует обратить внимание на этот эпизод. Одна из загадок доколумбовых цивилизаций Латинской Америки заключается в отсутствии привычных денежных систем при достаточно высоком уровне развития экономики. Обломок монеты в носу туземца способен перевернуть наши представления о роли Колумба в открытии Америки.

Но это еще не все сюрпризы дневника адмирала! Через два дня он запишет: «Среда, 24 октября. В полночь я поднял якоря и от мыса островка, расположенного в северной части Изабеллы, отправился на Кубу. Индейцы указали мне путь. Туда нужно идти к западу-юго-западу. Я считаю, что это правильно. Проживающие на островах индейцы и взятые на Сан-Сальвадоре люди, знаками объяснили мне (их языка я не понимаю), что Куба – это остров Сипанго, о котором рассказывают чудеса. На глобусе и на карте мира, которые я видел, Сипанго показан в этой стороне». Вероятно, под «картой мира» подразумевается копия Тосканелли или ее вариант, типа римской карты Пинсона. Упоминание о глобусе вызывает недоумение. Вот вам еще загадка для исследователей! Принято считать, будто первый глобус изготовил Мартин Бехайм в 1492 году, когда Колумб штурмовал Атлантику. Отсюда следовал вывод, что Христофор не видел его до плавания к Багамским островам. Остается предположить, что знаменитый немецкий географ сделал глобус значительно раньше и показал его Колумбу в Лиссабоне до своего путешествия в Африку в 1485 году. (Диаметр глобуса составляет 54 см, ныне он хранится в Нюрнбергском музее в Германии). Если Колумб познакомился с «земным яблоком» Бехайма, то это объясняет поведение адмирала в Атлантике. Если же речь идет о неизвестном глобусе, прототипе изобретения немца, то это тоже проливает свет на поиски таинственного материка.

* * *

Днем дул слабый ветерок. «Санта-Мария» распустила все паруса: грот с двумя дополнительными бонетами (лиселями), марсель, фок, бизань, блинд. Каравелла отошла от Изабеллы, медленно плыла на юго-запад, где по рассказам туземцев лежала Куба. Глубокое море было спокойным. Моряки заметили, что на расстоянии двух пушечных выстрелов от побережья островов можно смело лавировать без опасения наткнуться на камни и отмели. Следом за флагманом шли «Пинта» с «Ниньей».

Две недели, проведенные на Багамских островах, благотворно повлияли на команды. Люди отдохнули, набрали сил для похода в Сипанго, запаслись продуктами (в основном фруктами и овощами), наполнили бочки пресной водой, быстро портящейся в тропическом климате. Не хватало свежего мяса, так как туземцы не имели привычных для европейцев кроликов, овец, коров и прочих тварей, зато в достатке снабдили гостей рыбой, охотясь на нее с помощью маленьких сетей и коротких дротиков. Моряки купили удивительные корнеплоды – юкку, ямс, бататы. Заготовили алоэ, ценные породы деревьев, воск, благовонные смолы. Матросы сложили в трюме экзотические товары: деревянные маски, украшенные золотом, перламутром, перьями попугаев, разноцветными камешками, и забавные фигурки идолов (земи), изготовленные из дерева, глины, пучков травы, хлопковых нитей. Туземцы охотно меняли ритуальные маски и божков на товары моряков.

В кубрике появились «висячие постели» – гамаки, обнаруженные на Фернандине в домах аборигенов. Подвешенные к балкам кораблей, они экономили пространство, позволяли испанцам отдохнуть в хороших условиях.

На палубах запахло дымом. Индейцы научили «богов» курить тоненькие трубочки с сухими листьями – «кохибой». Туземцы всовывали трубочки в ноздри, с удовольствием втягивали дым. Испанцы попробовали трубки и решили, что лучше брать их в рот, а курительные листья, растертые в однообразное бурое крошево, переименовали по названию трубок в «тобако». Первые попытки курения отбили охоту у одних моряков и пристрастили других. В кубрике возникли раздоры, закончившиеся изгнанием почитателей табака на палубу, хотя они утверждали, будто курение благотворно влияет на самочувствие человека. Священники выступили против «тобако», заявили, что язычники курением ублажают демонов. При этом они забыли о христианах, веселящих ладаном Господа. Адмирал не запрещал морякам дышать «сухим дымом».

К ночи ветер усилился. Командующий велел убрать паруса, идти на фоке в прежнем направлении. Темнело. Испанцы с опаской поглядывали по сторонам. Земля была далеко, лот не доставал дна, но им казалось, будто наскочат на рифы. Лоцманы не знали точного расположения Кубы, боялись миновать ее на попутном ветре. А он крепчал, гудел в снастях. Облака закрыли звезды, очертания островов скрылись во мгле. Адмирал вышел на палубу, прислушался к ветру и шуму волн, поглядел на компас с качающейся стрелкой, приказал свернуть последний парус, лечь в дрейф.

– Дай знак Пинсонам! – велел дежурившему у румпеля Пералонсо. – Опасно плыть дальше.

– Да, сеньор адмирал, – согласился кормчий. – Нельзя верить туземцам. Я не удивлюсь, если Сипанго окажется на западе или северо-западе, а не там, куда мы плывем. Каравеллы спустились на пять градусов к югу, движутся к экватору.

– На картах Тосканелли и Бехайма Сипанго изображен между пятым и двадцать пятым градусами северной широты, – вспомнил Христофор. – Мы находимся у северной оконечности острова, на двадцать втором градусе.

– У нас есть запас?

– Только на юге. Если космографы ошиблись с северными координатами на несколько лиг, мы пройдем ее в темноте.

– Туземцы говорят, будто от Изабеллы до Сипанго семь дней пути, – возразил Пералонсо.

– Если плыть на челноках, – пояснил командир. – Лодкам нужна неделя, чтобы добраться до ее берегов. Они прекрасно плавают, способны преодолевать большие расстояния. Ночью гребцы выходят на берег, но могут спать на воде. Конечно, не на такой, – он кивнул в сторону разыгравшейся стихии. – Иди, передай приказ кораблям! – напомнил пилоту.

Пералонсо поднялся на ют, зажег сигнальные фонари. Вахтенная команда убрала фок. «Санта-Мария» развернулась носом к ветру. «Пинта» с «Ниньей» легли в дрейф.

– Нас ждет неприятная ночь, – сказал вернувшийся на камбес штурман.

– Скоро ветер утихнет, польет дождь, – решил Колумб.

– Здесь каждую ночь идут дожди, – проворчал Пералонсо, – а в Кастилии сейчас стоит золотая осень. Вы хотите зимовать на Сипанго?

– Нет.

– На материке?

– После Сипанго зайдем в Катай и страну Великого хана, затем вернемся домой.

– Посредине зимы? – испугался Пералонсо.

– Ранней весной с первыми попутными ветрами.

– Я бы предпочел не задерживаться в Индиях, – посоветовал кормчий.

– Почему? – заинтересовался Колумб.

– Здесь спокойно, а там неизвестно, как примут нас.

– На островах мало продуктов, индейцы не прокормят команду.

– Запасем провизию на материке и вернемся на Изабеллу, – возразил Пералонсо.

– Тебя там ждут? – улыбнулся Христофор.

– Я думаю о безопасности флотилии, – не смутился испанец.

– После такой зимовки никто не захочет плыть в Кастилию. Мы должны сохранить экипажи в полном составе.

– Разве в Индиях будет иначе?

– Ты сказал там опаснее. Матросы побоятся покинуть корабли.

– Вы надеетесь на это? – усомнился кормчий.

– Я позабочусь о том, – пообещал командир.

* * *

Ночью пошел дождь. Адмирал не ошибся, предчувствие не обмануло его. Ветер ослаб. Крупные капли барабанили по палубе, стекались в ручейки, выливались за борт, собирались в подобранных к реям парусах, обрушивались в море или на головы людей. Вокруг гремело, шелестело, звенели колокол и крышки фонарей. Сквозь закрытые люки вода просачивалась в трюм, в носовом кубрике стало сыро. Спавшие вповалку матросы позавидовали обладателям гамаков. «Висячие постели» показали себя положительно еще с одной стороны. Каравеллы освободили рули, слабо дрейфовали по ветру. Вахтенные дремали у румпеля, только юнги силились не заснуть у песочных часов и дозорные следили за волнами. Через час дождь угомонился. Мелкие капли тихо стучали по обшивке, словно боялись разбудить уснувших моряков. Поскрипывали мачты, им вторили болтающиеся рули. Из утробы каравелл доносились странные звуки, что-то гудело, постукивало, домовые совершали невидимую работу. Редкие удары колоколов пронзали тишину.